Танатофобия - боязнь (твоей) смерти

Треск настолько оглушает, что ему кажется, к чертям разорвутся перепонки. Этот звук нереален, но даже воспоминанием… он только рад оставить внутренность после себя кровоточить. Взгляд уже десятый раз очерчивает трещины на потолке. Пусть вокруг царила тишина, прерываемая лишь редкими скрипами старого дома… … как с воем тот выгибается, запрокидывает голову. Разум, все… все внутри черепа буквально горит. Боль режет, втыкается штыками в позвоночник. Голос стихает, просто уже потому, что ещё чуть-чуть и сорвется. И все резко сгибается обратно. Одним, движением, воздух вышибают из легких. Тишину режет мерзкий хруст. Острые, как осколки стекла, кости втыкаются в плоть и кожу. Разумовский резко дёргается, затылок стучится о чужое плечо. В груди холодно и липко. Даже не от страха, скорее… какое-то послевкусие. Сергей почувствовал тёплую ладонь, накрывшую дрожащий локоть. — Ты как? Не болит? — Нет, — слабо мотнул головой Сережа, чуть сильнее сжал челюсть. Ребра… нет, правда — не больно. По сравнению с тем рвущим адом, точно… — Не тошнит? Разумовский отвел взгляд от темных провалов трещин на потолке. Единственное, что он может сказать — что он устал. Как что-то давит на грудь, не позволяет нормально дышать… А ещё… холодно. — Нет, наверное… Сергей утыкается носом в подушку и натягивает одеяло до плеч. По конечностям медленно течёт тепло. Но… странное, как от озноба. — Наверное? — Волков садится на кровати, но даже глаз на него не поднимает. В груди уже знакомо покалывает. Разумовский облизывает сухие губы и закрывает глаза. На ощущениях ничто не даёт сосредоточиться. В ушах стоит белый шум, перед глазами — рябь. Вот и разбери, что ты чувствуешь. — Я хочу есть. Скорее, это какой-то отчаянный шаг. В бесконечной этой какофонии боли и тяжести в собственных легких самое последнее, чтобы он хотел — это удовлетворить голод. Но страх… страх Олега и страх за него вынуждает это сказать. Пусть и то, что Олег боится не столько удивляет сколько пугает… Он ведь человек. Это нормально. Но разве человек… сделал бы все это? Разве это нормально? В воспалённом рассудке «прежний Олег» и Волков, который хотел убить сотни невинных людей… они не встают в одно русло, отказываются быть одним человеком. Но люди меняются и это «нормально». Просто прими, что единственный, кому ты был нужен превратился в чудовище. Тем более война, она сильно меняет людей… Но нет, это нет так! Тем более… что могло произойти тогда? Вдруг… вдруг Олегу пришлось это сделать? Ему нет оправданий и ты это знаешь. Но он по прежнему будто не видит разницы. Ему было так страшно… когда его ранили. Заткнись, слюнтяй! Заткнись, или я… Олег смеривает его таким взглядом, что Сергею даже жутко на мгновения становится. — Есть? — эхом повторяет Волков, пытаясь скрыть заметную радость. Будто это и правда значило, что все возвращается, что становится… лучше? — Да, подожди… С другой стороны… Серого нельзя оставлять одного. Даже на несколько минут. В таком-то состоянии… он вряд-ли сможет докричаться до него, да и… кричать впринципе. Мысль, что он останется в тишине пугает. Она оглушала, разъедала своей немотой гораздо сильнее чужого присутствия. — Если хочешь, можешь пойти со мной, — таким же ровным тоном отвечает Волков. Сергею кажется, он давится воздухом. Он растерянно поднимает глаза на Олега, пытаясь понять, шутит ли он. — Я?.. — голос в наступившем тишине звучит до дрожи жалко. Даже скорее, беспомощно. Он? В таком то состоянии? — Ты об эти стены глаза ещё успеешь намозолить, — отшучивается Волков, — Там хоть книжки есть, посидишь, пока я занят. Я помогу спуститься и подняться потом, Олег замирает, задумчиво смотрит куда-то вдаль, и продолжает уже тише, — Я не настаиваю. Я могу сюда принести… — Хочу, — тихо, будто себе под нос отвечает Сергей, — пожалуйста… Олег реально прав. Теперь ему самому хочется хоть капельки разнообразия, а не одинаковых белых стен… Волков подходит уже вплотную. Разумовский даже не пытается скрыть собственной дрожи. Бесполезно. Однако, чужие прикосновения ни вызывают, ни мерзости и страха. Ладони Олега непривычно тёплые, даже немного горячие. Они касаются совсем не грубо, не пытаются вцепится намертво, настолько, чтобы оставить синяки. Сережа с трудом касается пола ногами. Моментально чувствует просто обжигающий холод, несмотря на носки. Волков запоздало подбивает что-то вроде истёртых кроссовок под ноги. Когда на Волкова уже полностью опирается ослабшее тряпичной куклой тело, воздух резким ударом вышибает из легких. Тело под Разумовским болезненно вздрагивает. Перед глазами вспыхивают искры. В ребрах режет, режет просто адски… Олег с трудом добираются до лестницы, с ещё большим трудом спускается вниз. Он с трудом спускает Сергея на диван и тут же опадает на пол. Ощущения, будто по нему каток проехался. Олег сползает в полусидячее положение. Воздуха не хватает. Никак не надышишься… Сережа сжимает в маленький комок. Волков даже не вникает, какую смесь с болью, виной и стыдом он чувствует на этот раз. Он слишком устал. Просто слишком устал. И даже не на физическом уровне. По крайне мере не столько, не так сильно, как морально. Нужно вставать. Вставай. А Волков все надышаться не может. Просто ребра давят на легкие, все внутри скручивает. Воздух поступает настолько мизерными дозами, что кажется, он задохнется… Олег через силу встает. Перед глазами плавают черные бесформенные круги, но он просто должен. Мысли превращаются в спутанные клубок. Волков совсем не сразу вспоминает вручить Сергею какую-то запыленную книгу. Пусть Олег и без понятия, что это вообще за книга… местная литература и черт с ней. Все равно, после года заточения в аду читать нужно что-то кроме психологических тестов. Проходит много времени, прежде чем он наконец включает газ, зажигает огонь оставшимися спичками, прежде чем снова начинает нормально ориентироваться. Воздуха по прежнему не хватает, но не настолько чудовищно. Постепенно мозг воспроизводит привычные действия: налить воды, засыпать соли, заранее достать крупу. Неужели, действительно перелом? У него и так просто навалом проблем, еще и это… Ничего. Когда выберутся отсюда, будет время подумать и об этом. У него будет достаточно времени. Наверное. Сейчас его гораздо сильнее беспокоит другое… Его отчаянно тянет поговорить. Тишина, разбавляемая лишь ветром за стеклами и дыханием давит на виски. Но им буквально не о чем разговаривать. Что ему сказать? После всего этого? Да и захочет ли сам Серый с ним говорить? Да и вправе ли после всего этого он остаться рядом? Хочется просто все оставить на потом, растяжимое и неизвестное, потому что бороться с последствиями собственных ошибок он просто уже не способен. На часах еще даже не пять утра. Снаружи темно, как и всегда. И холодно. Холодно даже в самом доме. На первом этаже точно… Олег оставляет кипятящуюся воду без внимания, включает передвижную батарею. Он мельком бросает взгляд на Разумовского, что закутался в диванный плед и… судя во всему правда пытался читать. Пусть в свете желтушной лампы это может быть и неудобно. Но почему-то это действует, как успокоительное. Трескающиеся о рассудок мысли растворяются и уходят. Пусть Олег знает, что не навсегда. От самого этого факта как-то легче. Волков возвращается к уже закипающей воде, засыпает крупу. Тянущее чувство почему-то удваивается и бьет по задворкам. Просто хочется тишину эту прекратить. Сергей тихо выдыхает, закрывая ладонью, лицо и опадает на диван. Олег, как по команде, срывается с места. — Ты в порядке? — Волков садится на корточки рядом, непонимающе смотрит на перекалеченного друга, пытаясь зацепиться хоть за какой-нибудь источник. — Да… Все в порядке, не нужно… — Сережа вздрагивает и отползает, не поднимая взгляд на Олега, — Ничего страшного. — Тебе больно читать? Свет режет глаза? — Уже начинает перебирать Олег, путь ощущая как и свое, так и чужое замешательство. — Просто голова кружиться. Все нормально. — даже в таком состоянии, голос Разумовского не позволяет начать спорить. Олег понимает. Если Сережа не захочет контактировать, он не настаивает. Волков отходит. Чувство, что он правда лишний с каждым ударом сердца усиливается. Хочется просто это остановить. Но он не просит напрямую, нет, никогда он так не сделает. Даже не потому, что Серый не готов ответить, а потому что он сам не сможет правду услышать. Он не хочет этого слышать нет. Олег открывает окно, вдыхает свежий воздух. Атмосфера в комнате кажется черезчур напряжённой. Его до одури тянет на улицу. Хотя бы обойти дом. сидеть внутри просто нет сил. — Прости, — Волкова это заставляет моментально обернуться и съёжиться. Сережа смотрит мутным взглядом ему в спину, в ладонях сжимает колючий плед. Сердце болезненно сжимается в груди. Причем у обоих. — Не нужно извиняться, — отвечает Олег, — Я понимаю. Я слишком наседаю. Сергей порывается сказать что-то в ответ. Точно сказать, что Олег не прав, что все нормально, но замолкает, уставившись в пол. Снова повисает тишина. Но на этот раз, она прерывается быстрее. — Можно я… посмотрю? — Волков неуверенно обводит ладонью вокруг собственной грудной клетки. Сережа опускает глаза. Он еле заметно кивает и ложиться на диван. Взгляд врезается в потолок. Смотреть не хочется, просто до одури. Олег подходит уже вплотную, приподнимает край футболки, пока в собственной груди сердце пропускает не один удар. Уродливые и неровные шрамы в виде рваных точек. Уже под образовавшимися рубцами, но ничего более… Раны от пуль не заживают быстро, тем более при таком-то иммунитете. Но Олег знает, что причастно. Но своей шкуре он это испытал. Он знает, кто еще не хочет, чтобы Разумовский умирал. По крайней мере сейчас. — Все… нормально? — дрожащим голосом спрашивает Сережа, так и не опуская глаза вниз. — Оптимистично сказано, — подмечает Олег, но затем опускает край кофты, — Жить будешь, не бойся. Сергей садится ровнее и обнимает себя руками. Волков отходит обратно к плите и выключает газ. Кажется на этот раз все должно получиться… нормально. — Сколько я спал? — слабо спрашивает Серый, сжимаясь в маленький комочек, — В смысле… с-сколько до… «до того, как пришел в себя.» — Несколько дней, — Олег садится рядом на диван, в руках придерживая тарелку. Он ощущает повисший в воздухе чужой страх, но пытается его задавить, проигнорировать, — Повернись сюда. Пожалуйста. Сережа явно хочется провалиться сквозь землю. Душит стыдом, до изнеможения. — Все хорошо, Серый. Давай, — У Олега с трудом выходит это старое-доброе «Серый»… Почему? — самому не ясно. Сережа кусает губы, но послушно выполняет. У Олега щемит сердце. И ему плевать, что теперь он уже сам больше похож на побитую псину. Серого его честность… кажется только успокаивает. После третьей ложки Олег замирает, делает паузу, спрашивает, нет тошнит ли на этот раз. Сереж только отрицательно мотает головой. Отвечает, что нормально. — Я хочу спать, — тихо просит Разумовский. Сейчас, кажется, просто носом в диван клюнет. — Ты проспал весь вчерашний день, нет? — Я-я не мог уснуть… я только после тебя… — Сергей пытается оправдаться, но Волков только понимающе кивает. — Хорошо, я отведу тебя спать. Тебе налить чая или воды? — Волков с трудом делает глубокий вдох и снова подходит к столешнице. — Воды… пожалуйста. Серый даже пытается подняться сам, отнекивается до последнего, когда Олег пытается его отнести на второй этаж. В итоге и трудом Волк его дотаскивает, как раненного боевого товарища. Накрывает одеялом, ставит воду на прикроватную тумбочку и совсем тихо говорит, что скоро вернется. Олег наконец вдыхает полной грудью. До боли в ребрах, но воздух заполняет легкие, словно он заново научился дышать. Все в округе покрывает дымка тумана, на сапогах уже отпечатались следы ночного дождя. Лес по сравнению с домом кажется настоящим раем. Пусть по виду он и в сотни раз будет мрачнее. Олег просто идет в даль, даже не особо следит за дорогой. Он просто наконец дышит полной грудью, тешит себя мыслями о свободе. Что ничего более поганого не случиться. Ему искренне хочется, чтобы он так и остался прав. Пусть и глупо на это надеяться… Но человек такое существо. Что даже перед смертью будет надеется на чудо. Почему-то это его и добивает. Земля на мгновение уходит из-под ног и Олег спиной ложится на мокрую траву. Однотонное, серое небо на бесконечность простирается над лесом. Купол. «В этом куполе их и настигает смерть…» — не помнит, откуда знает эти слова. Они слишком въелись в подкорку мозга... Олег чувствует себя… легче. Будто непосильный груз был снят с шеи на эти несколько минут. Именно поэтому идти дальше просто не хочется. В горле стоит ком, а слезы просто не идут. Может он уже настолько бездушный? Или просто нет сил даже выплакаться небу, тишине?.. Но ведь ему правда больно… Олег закрывает глаза, чувствуя, как холодная влага травы просачивается сквозь одежду. Ветер шевелит верхушки деревьев, и звук этот кажется ему утешением. Лес молчит, но его тишина — не пустота, а что-то живое, почти осязаемое. Он открывает глаза и смотрит в серое небо. Мысли кажутся странными, инородными и далекими, как будто они принадлежат кому-то другому. Олег медленно поднимается, отряхиваясь от влажной травы. Волков поднимается. И идет. Идет обратно. Возможно, ему и правда стало… легче? Может, у него еще есть шанс все исправить. Олег его не упустит. Дома его встречает мрак и тишина. И тепло… приятное тепло. Воздух не такой свежий, как на улице, но он успокаивает не меньше. На душе словно по настоящему теплеет. Волков быстро поднимается на второй этаж, тихо открывает дверь к комнату. И замирает в ступоре. Сережа сидит напротив ноутбука. сжимая пальцы на плечах, затравленным взглядом смотрит в экран. У Волкова на несколько секунд, кажется, остановился пульс. Ему просто не хочется думать, что это реально. Господи, нет.... — З-зачем ты убил всех этих людей?..