(не)красивые глаза

      Ло стучит в двери мастерской с яркой вывеской, когда небо медленно темнеет, солнце заходит, а шум не утихает. Стучит тихо, будто неуверенно, будто готов уйти в любую секунду, не дожидаясь ответа. — Входи!       Усопп из-за стола не встаëт, лишь поворачивается с улыбкой, приподнимая очки. — Слишком шумные, да?       Ло почти бесшумно закрывает за собой дверь и садится на небольшой пëстрый диван, откладывая меч. — Над чем работаешь, Нос-я?       Усопп хмыкает от глупого по его мнению прозвища, но уже не просит придумать новое. Он поворачивается к столу, надевая очки на нос. — Нашëл у Фрэнки кое-что интересное. Похоже, что это… — он говорит много, иногда жестикулируя свободной рукой, иногда перескакивая на другие темы.       Ло слушает, а взглядом скользит по столу, куче металла, обожжëнным рукам, сгорбленной спине, растрëпанным за день волосам, поджатым ногам. В мастерской горит лишь небольшая лампа на длинной гнущейся подставке, освещает только лицо и ладони Усоппа, и его силуэт отбрасывает причудливую тень на половину небольшой комнаты. Усопп замолкает, закусывая маленькую отвëртку, и что-то усердно ковыряет. Ло хочет сказать, что он испортит зрение, но ничего не говорит, лишь устало прикрывает глаза, погружаясь в полудрëму под шуршание и бормотание снайпера. — Прости, — тихо шепчет Усопп, не ожидая реакции. — Я слишком много говорю. — Нет, мне нравится. — Он приподнимает веки, натыкается на удивлëнный взгляд снайпера и неловко натягивает козырëк кепки пониже.       Усопп из-за стола встаëт с шумом, громко двигает стул, что-то роняет, под нос ругаясь, и путается в краях упавшего пледа. — Я могу кое-что спросить? Личное. — Усопп садится на корточки перед Ло, но тут же вскидывает руки. — Ничего страшного, если нет! Просто ты часто приходишь, и мы вроде как накама, так что… — Спрашивай, Нос-я, — прерывает Ло и смотрит на длинноносого сверху, оставаясь на месте, вопреки желанию спуститься на пол тоже.       Усопп почти невесомо касается его кисти, переворачивая и задирая свободный рукав тëмной кофты. — Почему ты… делал это? Эти шрамы.       Ло молчит несколько секунд, но не отдëргивает руку — Усопп его тяжëлый нечитаемый взгляд выдерживает, сжимая пальцами свободной ладони ткань штанов. — Я хотел умереть, но не мог, потому что должен был отомстить. Поэтому я… вымещал злобу на себе. — Голос его похож на песок, сухой, царапающий нежную слизистую.       Ло вздыхает и снова прикрывает глаза. Как глупо. Зачем он это сказал? Усопп ведëт мозолистыми подушечками по светлым полосам. — Знаешь историю о мальчике, на коже которого расцветали прекрасные цветы?       На предплечьях цвели лилии, на плечах георгины и астры, незабудки украшали его ключицы, а маргаритки рассыпались на его груди. И каждый цветок был прекрасен, словно произведения искусства, как и сам мальчик, но люди боялись его. Потому что у них цветов на коже не было, потому что у них на коже была только грязь, прыщи и шрамы — жил мальчик в бедной маленькой деревне. И тогда мальчик начал вырезать цветы со своей кожи и на месте чудесных растений начали расцветать шрамы. И в конце концов, цветы перестали расти, даже когда мальчик вырос, стал прекрасным юношей и покинул деревню.       Ло игнорирует мурашки от касаний к шрамам до самых локтей, злится на чувствительность тех мест, которые казалось бы не должны чувствовать. Злится на свою чувствительность, а ведь думал, что ничего не чувствует уже давно. — Но когда он встретил такую же прекрасную девушку и искренне полюбил еë, хоть и думал, что сердце его каменное — цветы снова расцвели поверх шрамов, — заканчивает Усопп и неловко убирает руки с чужих предплечий, прокашливаясь. — У тебя много шрамов, — бормочет под нос, чтобы хоть как-то заткнуть непонятную тишину и отвлечься от странного взгляда Ло из-под опущенных ресниц. — Да, — и снова замолкает. Усопп встаëт на колени и теперь его глаза почти на одном уровне с Ло. — Я могу потрогать твою тату?       Ло кивает — немногословный, как всегда. У Усоппа пальцы дрожат, когда он обводит каждую букву. СМЕРТЬ. Хирург Смерти. Разве это про Ло? Усопп слегка качает головой, давая ответ на свой вопрос. Сколько правды в тех ужасных слухах о безумном пирате? Ло распахивает края кофты, позволяя дрожащим пальцам обвести каждую чëрную линию на его груди — от пупка до ключиц.       Усопп снова говорит — голос также нервно дрожит, как и руки, они оба это слышат, но не подают вида. Рассказывает какую-то древнюю легенду о тату, которые предсказывают судьбу. Придумывает он еë на ходу, и это Ло тоже прекрасно понимает и хмыкает — чужая ровная речь срывается, застревает, как нож между рëбрами, стоит ему стянуть кофту с плеч. — На плечах тоже есть. — Ко-конечно, — шепчет Усопп и тянется к узорам. Легенду он не заканчивает, потому что не может успокоить лихорадочно взвизгивающий голос.       Ло убирает выбившуюся из хвоста прядь за чужое ухо — прядь не слушается и снова возвращается на лицо. Он повторяет, касается пальцами раковины, ведëт по волосам, по скуле, подбородку. Усопп вздрагивает и больше не водит по тату. — Усопп-я, — Ло стягивает с головы кепку, мнëт еë, не выпуская из рук. — Поцелуй меня, — скуляще просит Усопп, пряча взгляд. Звучит как мольба.       Ло сползает с дивана слишком резво, будто где-то в глубине души надеялся, что сегодня наконец услышит это, садясь на пол между ним и Усоппом, и касается губ — нежно, насколько способен. Усопп под его ладонями дрожит, жмурится и жмëтся ближе, обвивая шею руками. Ло прижимается губами к чужой щеке, обнимает за талию, утыкается носом в ключицу, закрывая глаза, и чувствует поцелуй в висок.       От Усоппа пахнет солнечным теплом и домом.