Идеальный способ испортить связь с родственной душой

      Каждый рождается с меткой, уникальной тату, которая объединяет тебя и твоего соулмейта. Эта метка не всегда расположена на одних и тех же местах, однако. Большинство прячется под одеждой. Маленький круг Хейли с тремя точками вне расположен на запястье, с тех пор, когда ее выгнали приемные родители, она говорит людям, что это обычная татуировка. Ей не помешало бы сделать несколько татуировок, которые помогли бы спрятать метку. Она не нуждалась в родственной душе. Ее жизнь находилась в достаточном беспорядке, чтобы рушить еще и чужую.       К примеру.       Хейли находилась в плену у клана каких-то ведьм в склепе в Новом Орлеане. Ее миссия по поиску родных была неудачна, хуже этого был тот факт, что ведьмы были убеждены, что она беременна. Ребенком Клауса Майколсона. Да, она переспала с существом, вселяющим ужас в весь сверхъестественный мир и выжила. Им было наплевать друг на друга, он бы ни за что не пришел бы за ней. Она не знала, какая у него метка, так как у него были татуировки. Именно они повлияли на решение, чтобы набить татуировки для сокрытия связи со своей второй половинкой так же, как он явно пытался скрыть свою собственную слабость. Возможно, ей следовало рассказать об одержимости Клауса — Кэролайн Форбс, ведьмам бы больше повезло с ее похищением, но Хейли и так достаточно испортила жизнь этой девушке. Кэролайн и Тайлер никогда не простят ее, но ей будет спокойнее, зная, что она, по крайней мере, не подставила таким образом.       В любом случае, вернемся к затруднительному положению, стоящему перед ней. Очевидно, ведьмам как-то удалось привлечь Элайджу, по меньшей мере, в их интрижку. Было возможно попросить его о помощи, но это было бы слишком, учитывая, что они никогда не встречались до этого. Если только у него не было других причин для сохранения жизни ее маленькому демоническому отродью. Но тогда это обречет Хейли на новый ряд проблем. Она еще не решила, как поступить с ребенком, будет ли у нее вообще выбор.       Пока ведьма Деверо твердила о проблемах ведьм с Марселем. Элайджа, благодаря усиленному слуху, уловил присутствие нескольких других людей, предположительно еще ведьм, и учуял по крайней мере одного оборотня. Софи упомянула о присутствии оборотня, очевидно, она приехала из Мистик Фоллс. Вероятно, это была еще одна проблема, с которой нужно было разобраться, поскольку слишком многие в этом городе знали о слабостях его семьи. Он потрясен, мысли спутались, когда ведьма сообщила следующее:       — Оборотень беременна от Никлауса.       Он по праву заявил, что это невозможно, а она справедливо напомнила, что Никлаус — гибрид, а ребенок — лазейка природы. Когда Софи потребовала привести девушку-оборотня, он на мгновение оказался восхищен ее красотой. Никлаус редко спал с уродинами, Элайджа редко был поражен видом одной из них. Даже ее угрюмое выражение лица, казалось, скорее добавляло ей красоты, чем лишало ее.       — Полагаю, ты Элайджа, судя по костюму. — огрызаясь, сказала девушка, когда он пристально посмотрел на ее. В особенности на знак на ее запястье. Ему потребовалось меньше секунды, чтобы узнать знак, тот же самый, что был у него на верхней части бедра, прежде чем, ее лицо вызвало восторг. Он почувствовал, будто Никлаус нанес удар под дых.       — Дай нам немного времени, пожалуйста. — сказал он ведьме, отводя взгляд от Хейли.       Элайджа ходил по маленькому склепу. Слишком много неожиданного для одного дня. Он готов к любому развитию действий, но он внутри себя признал, что не готов справиться с двойной проблемой, стоящей перед ним. Двойная проблема. Эта женщина.       — Так они держали тебя здесь против твоей воли? — спросил он, не так мягко, как хотел, продолжая мерить комнату шагами, мысли расплывались.       Его родственная душа. Девушка брата на одну ночь. Это можно было бы легко преодолеть, но ребенок…. Это вообще реально? Немыслимо, чтобы его соул активно строил козни против его семьи, неужели судьба разве это не жестока? Но опять же, он знал, что так было много раз в его жизни. Эта женщина может быть в сговоре с ведьмами, чтобы обмануть его, обмануть их всех. Может быть, это то, чего он заслуживает от своей второй половины.       Она усмехнулась.       — Они заманили меня на болото и схватили. Потом они провели все эти странные, ведьмовские тесты. Не то чтобы я могла понять, как это могло произойти. Я имею в виду, вампиры ведь мертвые. Он сделал паузу, переваривая все это. Он мертв. Она нет. Она тоже никогда не станет монстром, не тогда, когда единственный способ создавать гибридов был изгнан с Уикери Бридж. Разум Элайджи перебирает дюжину возможностей за полсекунды, прежде чем понимает, что он… уже связан. Он едва знает эту женщину, у нее могла быть просто татуировка, похожая на его метку души, насколько он знал. Или, может быть, это часть более масштабного плана, способ заманить обоих братьев.       Волк продолжила говорить:       — Вампиры не могут иметь детей.       — Возможно, если бы ты знала историю моего брата, это могло бы объяснить, почему это возможно. — сказал он, потому что это возможно, дурацкие правила. Будь проклята вероятность того, что любовь всей его жизни переспит со своим братом.       — Позволь мне.       Он подходит и подносит руку к ее лицу, но она вздрагивает. Он был так близок к тому, чтобы коснуться ее волос…       — Что ты делаешь?       — Расслабься, — произнес он, радуясь, что его столетия контроля позволяют ему оставаться внешне спокойным. — Если ты откроешь мне свой разум, я могу показать тебе. — Он медленно кладет руки по обе стороны от ее лица, закрывая глаза, чтобы проникнуть в ее разум. Он отказывается заглянуть внутрь, просто передавая ей воспоминания, описывая историю их семьи. История его семьи. Он мог бы позволить своему соулмейту узнать, каким он был смертным, под предлогом рассказа ей о Никлаусе. Когда первородный заканчивает, она сообщает то, что удивляет его:       — Твой отец — мудак.       Он посмеивается над ее прямотой, когда она протягивает ему руку для пожатия.       — Я Хейли, кстати. Тебе, наверное, следует знать мое имя, если ты собираешься рассказать мне всю историю своей жизни. Я имею в виду, я знаю твою. Ваша семья — легенда; ваш брат — общеизвестный псих. С кем я спала, классика для меня, — шутит она самоуничижительным тоном, и он сопротивляется желанию протянуть руку и успокоить ее. Чтобы держать ее за руку.       Наконец он сдается и касается ее руки, переворачивая ее, для более внимательного изучения отметины на ее запястье в то время, как она настороженно смотрит на него.       — Красивая татуировка, — спокойно говорит Элайджа, стараясь не прикасаться непосредственно к ее метке.       — Ты же знаешь, это не татуировка, — мрачно говорит Хейли.       — Ну, в наши дни говорить о таких вещах считается невежливым, — отвечает Элайджа.       — И это было в те годы, что ты прожил? — усмехнулась Хейли.       — Вовсе нет, о таких вещах спокойно говорили в нашей деревне, — просто говорит он.       — Так что, вы с Клаусом сидели у костра и сравнивали метки душ?       Элайджа смеется.       — Не совсем. На самом деле, недавно я обнаружил основание полагать, что, по крайней мере, один из моих братьев и сестер не помнит, что такое моя метка души. Моя не на самом видном месте. — Он надеется, что именно это и произошло, что Никлаус не осознал связи Хейли с ним самим. Даже Никлаус сознательно не переступил бы эту черту. Стал бы он? Хейли мрачно смеется, показывая ему свое запястье.       — Да, мне повезло. Где твоя? — спрашивает она, наклоняясь к нему.       Прежде чем он успевает ответить, ведьма Деверо возвращается в комнату.       — Ну, ты готова? Можем ли мы рассчитывать на то, что ты будешь держать Клауса в рамках и поможешь нам уничтожить Марселя? Потому что, если нет, все узнают о новом члене семьи Майклсонов. Элайджа плавно встает и подходит к ведьме, возвышаясь над ней.       — Я полагаю, у тебя есть веская причина, по которой я не могу просто убить тебя и скрыться с Хейли?       Он слышит резкий вдох Хейли позади себя. Возможно, ему не следовало просто намекать, что он готов увезти ее.       Ведьма заметно напрягла спину.       — Я знаю.       Элайджа приподнимает бровь и жестом просит ее продолжать.       — Заклинание, которое сотворила моя сестра, было сделано не только для того, чтобы подтвердить беременность Хейли. Она также связало меня и ее.       — Что? — рычит Хейли, вставая и подходя к нему сзади. Он вытягивает руку, чтобы остановить ее.       — И что все это влечет за собой? — спрашивает Элайджа так спокойно, как только может. Это не утешительный поворот в этой тревожной       ситуации.       — Это означает, что жизнь Хейли и ее ребенка находится под моим контролем. Если я умру, они тоже умрут. Если ты причинишь мне какой-либо вред, Хейли испытает эту боль. И я проткну себе живот, если ты решишь выместить свое недовольство на других членах ковена. Элайджа долго смотрит на женщину. Смерть Софи Деверо будет долгой и мучительной, как только он сможет с этим справиться. Он решает, что на данном этапе необходима другая тактика.       — Вам повезло, Никлаус не был бы тронут этим. Я могу быть единственным в этой комнате, кто переживет его ярость, если ты попытаешься манипулировать им таким образом.       Софи расправляет плечи.       — Это единственный способ, который у меня есть.       Элайджа поджимает губы.       — Действительно. — Он оглядывается на Хейли, которая смотрит на Софи с таким отвращением, что это кажется ему странно милым. — Что ты хочешь, чтобы мы с Никлаусом сделали в обмен на безопасность Хейли и ребенка? Софи выглядит умиротворенной, вероятно, ошибочно полагая, что он согласился с ее планом.       — У нас есть план, как уничтожить Марселя. Клаус — это ключ к разгадке. Он сделал Марселя тем, кто он сегодня, он может вывернуть его наизнанку.       — Я был бы счастлив убить Марселя прямо сейчас, в обмен на то, что ты разорвешь связь с Хейли, — спокойно говорит Элайджа. Даже Никлаус счел бы это честной сделкой, когда бы пришел в себя. Его вышедший из-под контроля протеже в обмен на нового ребенка.       — Нет, — говорит Софи, качая головой. — Это не входит в план.       — Сомневаюсь, что Никлаус оценит твой план или тот факт, что он ему продиктован, — говорит Элайджа, не упоминая, что он тоже не ценит план ведьмы.       Софи все равно.       — Приведи его сюда, и я думаю, мы это выясним.       Хейли не уверена, что лучше, если один из Майклсонов поверит ведьмам о ее демоническом ребенке. Может быть, если бы никто не клюнул на наживку, они были бы вынуждены отпустить ее. Но Элайджа, благородный человек, по крайней мере, судя по его репутации, кажется одержимым заботой о ее безопасности. Все, что для этого потребовалось, — это один-единственный разговор. Но она не уверена, что доверяет ему, несмотря на его преступно сексуальную внешность. Клаус почти так же привлекателен, как Элайджа, но она слишком хорошо знает, какой он монстр. И все же Элайджа кажется почти…милым, когда рассказывает историю их семьи. Она пытается не поддаваться его точному самоконтролю, хотя на самом деле у нее его нет. Элайджа явно не хочет оставлять ее в склепе, чтобы забрать Клауса, поскольку он делает несколько резких угроз Софи, прежде чем исчезнуть в ночи.       Это не займет много времени, прежде чем он вернется.       Клаус следует за ним, выглядя менее чем довольным сценарием. Хотя единственный раз, когда она по-настоящему видела Клауса счастливым, это когда он флиртовал с Кэролайн на конкурсе Мисс Мистик. Клаус быстро приближается к ней с ненавистью в глазах.       — ТЫ СПАЛА ЕЩЕ С КЕМ-ТО ЕЩЕ? — Он рычит, когда Элайджа хватает своего брата, чтобы удержать его.       — Я провела несколько дней в плену в гребаном заливе аллигатора, потому что они думают, что я ношу какого-то волшебного чудо-ребенка, — огрызается она на него, отказываясь бояться. –Ты не думаешь, что я бы признался, если бы это было не твое? — Хейли, может, и не монахиня, но она регулярно пользуется защитой, и одной из причин, по которой она переспала с Клаусом, было долгое отстутствие партнера. Она полагала, что с тысячей лет за плечами он будет хорош в постели, несмотря на то, что страдает манией величия, и все остальные в Мистик Фоллс ненавидели ее в тот момент. Она не прочь признать, что у нее есть потребности, ясно? Даже если сейчас она жалеет, что не воспользовалась презервативом, хотя это совершенно нелепо. Кому, черт возьми, могло прийти в голову использовать презерватив с мертвым парнем? Элайджа говорит приглушенным шепотом с Клаусом, который, кажется, успокаивается, по крайней мере, немного, пока Софи не заговаривает.       — Так ты согласен с нашим планом?       — Твой план? — говорит Клаус, злобно смеясь, и желудок Хейли делает сальто. — Черт возьми, я такой и есть.       — Никлаус, — серьезно говорит Элайджа, — действуй в интересах. — Братья обмениваются взглядом, который Хейли удивлена, что понимает. Клаус и Элайджа уготовили долгую смерть для всех в этой комнате. Она просто надеется, что в этот список она не попала.       Софи и другие ведьмы позволили Элайдже и Клаусу забрать Хейли из склепа, и вскоре она поселилась в своем новом доме, старой плантации на окраине города. Она убирала мебель, когда Элайджа зашел в комнату.       — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он своим пугающе спокойным голосом, и она удивленно моргает.       — О чем? Быть похищенной, подвергаться угрозам или быть беременной новым видом? — Она огрызается на него, но поражена его следующими словами.       — О том, чтобы быть матерью.       — Я не знаю. У меня никогда не было по-настоящему хорошего, так что мне не на чем его основывать. — Мрачное выражение появляется на его лице, поэтому она торопится продолжить. — Меня бросили в детстве, и мои приемные родители выгнали меня, как только я обратилась в первый раз. Видишь? Нет хороших образцов для подражания.       — Ну, наш отец был «мудаком», — говорит Элайджа со смешком, — а наша мать превратила нас в чудовищ. Возможно, ты здесь самая, кто готов.       — Это то, чего я боюсь, — бормочет Хейли, и глаза Элайджи загораются теплом.       — А как ты относишься к своему будущему ребенку? — спрашивает Элайджа, и у Хейли возникает ощущение, что он хочет узнать больше о ее мотивах.       — Я не чувствую себя беременной, — признается Хейли. — У меня нет возможности сказать, хорошо? Я знаю тоже, что и вы; все, что мне нужно,       — это слово ведьмы. Так что, если они лгут, я понятия не имею. Все, что я знаю, это то, что они достаточно отчаялись, чтобы связаться со мной.       — Ты беременна, — просто говорит Элайджа, и она изумленно смотрит на него. — Я это слышу.       Она интуитивно кладет руки на живот и удивляется этому движению.       — Ты слышишь ребенка?       Он медленно кивает.       — Это не настоящее сердцебиение, для этого еще слишком рано, но старые вампиры должны быть в состоянии услышать изменения в тебе.       — Насколько старые? Такие, как Марсель? — спрашивает она, и он напрягается.       — Марсель не подойдет к тебе настолько близко, чтобы услышать твое собственное сердцебиение, — обещает Элайджа, и, честно говоря, ее немного пугает напряженность в его глазах. Он, кажется, улавливает ее беспокойство, отводит их взгляды и снимает простыню, прикрывающую кроватку.       — Что, если я не хочу его оставлять? — Она шепчет ему в спину и расправляет плечи.       — То, что ты носишь, вероятно, единственная надежда для спасения души моего брата, но это твой выбор, — говорит он напряженно. Он       поворачивается к ней лицом, на нем будто что-то появилось. — Я буду защищать тебя, что бы ты ни решила. Если это означает защищать тебя от Марселя или самого Никлауса, я сделаю то, что должен.       — Почему? — Она спрашивает, этим она застает его врасплох.       — Потому что теперь вы семья, независимо от того, что ты решишь, — в конце концов говорит он, и у нее возникает ощущение, что он еще чего-то недоговаривает, но решает, что сейчас не время давить.       После того, когда Хейли легла спать, Элайджа загнал своего брата в угол в гостиной, полный решимости получить ответы после их ужасно тревожного дня.       — Нам нужно выяснить, что Марсель имеет против ведьм, — серьезно говорит Элайджа.       — К сожалению, он и все его люди находятся на вербене. Я проверил. Тщательно, — мрачно говорит Клаус.       — И какова твоя цель здесь, Никлаус?       — Я хочу то, что у него есть. Город, последователи, контроль над ведьмами. Я хочу все это, — говорит Клаус, вцепляясь в спинку стула так сильно, что она превращается в пыль.       — А ваш ребенок? — спокойно спрашивает Элайджа, несмотря на внутреннюю бурю.       Клаус приподнимает бровь, глядя на него.       — Ты действительно веришь, что ведьмы говорят правду?       — Если есть ложь, Хейли в нее не посвящена, — говорит Элайджа. Он был уверен. Хотя Хейли была далека от простодушия, она откровенно       поговорила с ним ранее, и он ей поверил. — Я могу изучить это дальше, для нас обоих, но я хочу знать твои намерения.       — Мне не нужен ребенок, — усмехается Клаус, затем его взгляд становится расчетливым. — Хотя ребенок был бы хорошей взяткой для Ребекки.       Приведи ее сюда, ладно? Я хочу посмотреть, как это выведет Марселя из равновесия. — Клаус отворачивается, явно отказываясь, и Элайджа взвешивает свои варианты. Он решает, что предпочел бы узнать правду от своего брата сейчас, а не томиться в паранойе.       — Метка души Хейли, — медленно говорит Элайджа Клаусу, — когда вы двое… провели ночь вместе..... ты видел ее?       — Она у нее на запястье, конечно, я это видел, — усмехается Клаус, затем становится серьезным, пристально изучая своего брата. — Ты предполагаешь, что я должен был узнать ее?       Удивление Элайджи проскальзывает сквозь его спокойствие.       — Ты этого не сделал?       — Честно говоря, брат, если ты здесь, чтобы пожаловаться, что я убил родственную душу этой шлюхи, то уже слишком поздно. Я убил бесчисленное множество людей, — рассуждает Никлаус, — и разлучил почти столько же родственных душ. Какое имеет значение, что я лишил какую-то шлюху соу…       Рука Элайджи мелькает, и он хватает своего брата за горло, прижимая к стене.       — Ты действительно плохо отзываешься о матери своего ребенка? — спрашивает он, кипя от злости.       Клаус легко отбрасывает его, впечатывая в книжный шкаф.       — Какая мне нужда в ребенке или его матери? — Клаус еще сильнее прижимает его к стене, за спиной Элайджи трещит дерево, когда он свирепо смотрит на своего брата.       — Осторожно, я не могу иметь ненадежных солдат. Ты можешь закончить тем, что получишь кинжал в спину.       Клаус снимает рубашку в уединении своей комнаты, бросая взгляд на татуировки, украшающие его спину в зеркале. Ему действительно следовало бы добавить еще, трех недостаточно, чтобы скрыть его метку души. Он нерешительно протягивает руку, чтобы коснуться пальцами истинной метки, трех птиц в полете вдоль его лопатки, желая испытать то мимолетное жужжание, которое пробежало по его коже только один раз, если оно вообще было.       — Кэролайн, сейчас не время, — рычит Клаус, надевая рубашку и бросая плоскогубцы. Ему еще предстоит убрать осколки белого дуба, которые Сайлас поместил у своего сердца.       Кэролайн фыркает.       — Я, честно говоря, думала, что ты воспользуешься любым предлогом, чтобы я увидела тебя без рубашки.       — А что, тебе понравилось то, что ты увидела? –он на автомате флиртует. Она закатывает глаза, и он вздыхает с облегчением, что она не видела его татуировок. Не то чтобы есть какие-то причины для беспокойства, убеждает он себя. У него нет слабостей, как у смертных. Он заканчивает тем, что кричит от боли, когда белый дуб сдвигается внутри него, и Кэролайн в одно мгновение оказывается рядом с ним, выглядя обеспокоенной, несмотря ни на что.       — Что не так? — она спрашивает своими слишком голубыми глазами, и он смотрит в них так долго, как только может.       — Сайлас, — наконец произносит он, как только боль утихает. — Он спрятал немного белого дуба рядом с моим сердцем. Глаза Кэролайн расширяются.       — Это может убить тебя. Имея в виду меня. И почти всех, о ком я забочусь.       — Не могла бы ты быть любезны и вытащить его? — Он тяжело дышит, пытаясь игнорировать боль, которая пронзает его из-за ее очевидного отсутствия заботы о его жизни.       — Я… — Ее нерешительность причиняет ему боль. — Я могу попытаться–. Она подходит к нему сзади и начинает ковыряться в ране. Он сдерживает стон, когда ее рука касается его лопатки. Это было странное ощущение. Это было почти так, как будто его кожа отреагировала на ее прикосновение к его метке души, даже через одежду.       — Я не могу поверить, что говорю это, но было бы проще, если бы ты снял рубашку.       — Нет, — выпаливает Клаус. Кэролайн не сможет увидеть его метку, даже если он добавит еще двадцать татуировок, чтобы скрыть ее. Они не могли быть… Он не просто почувствовал… Его разум впадает в панику, он больше не может чувствовать свое тело, поскольку он заперт внутри своими мыслями. С мыслью, что он только что вообразил связь между ними, на которую он был неспособен.       — Что значит «нет»? — Кэролайн отступает от него, чтобы посмотреть на него сверху вниз, уперев руки в бедра. Он просто бросает на нее смертельный взгляд в ответ.       — ФУ, ТЫ МЕНЯ БЕСИШЬ! СНАЧАЛА ТЫ ТРЕБУЕШЬ, ЧТОБЫ Я ТЕБЕ ПОМОГЛА, А ПОТОМ ДАЖЕ НЕ ПОЗВОЛЯЕШЬ МНЕ!!! В ЧЕМ ТВОЯ ЧЕРТОВА ПРОБЛЕМА?!       Клаус прерывает свои внутренние дебаты, как только замечает ее гнев, и сразу же радуется отсутствию боли в груди.       — Он исчез.       — Что? — огрызается Кэролайн.       — Он исчез. Это был трюк разума, который Сайлас сыграл со мной, — говорит Клаус, внезапно успокаиваясь, когда снова приходит в себя.       — Ну что? Сайласу надоело мучить тебя? — Она фыркает, и он пожимает плечами, протискиваясь мимо нее, чтобы покинуть комнату. Возможно, это тоже было результатом игр Сайласа, но он мог бы поклясться, что боль прекратилась в тот момент, когда он почувствовал это… это странное ощущение. Когда Кэролайн коснулась его метки души.       Это была игра его разума, решает он. У него нет родственной души, он не может быть обременен ею. «Любовь — это не сила», — что бы ни говорил Элайджа. Даже если Кэролайн первая за целую вечность, кто заставил его задуматься…