Неочевидные сложности семейной жизни

      На кухне они оказались уже чертовски пьяными - Макс понятия не имел, как так получилось, и не испытывал ни малейшего желания разобраться. Загруженной голове, наконец-то, стало легко и хорошо, реальность становилась то более смазанной, то более яркой, а Лена и Леонидов жались по бокам и только посмеивались на ухо.       Макс цеплялся за обоих, закидывая руки на талию, и всё равно не особенно преуспевал в твёрдом стоянии на ногах.       Потом его целовали - с обеих сторон, медленно, ласково, горячо. Тут полагалось уповать на “он совсем ничего не соображал”, но соображал Макс, на своё счастье, как раз-таки восхитительно, совершенно не путался, чей язык на этот раз оказывается в его рту и только успевал глотать воздух, пока любимая жена и лучший друг, отстраняясь, немедленно подталкивали его к другому.       Макс понятия не имел разве что о том, сколько же они выжрали, раз пришли вот к этому, и как вообще, кстати, пришли, но точно не имел ничего против.       Макс был очень постыдно “за”.       Макс, кажется, не первый день был омерзительно и постыдно “за”.       Лена прикусила его под челюстью, Лёша поцеловал в шею, и все варианты самобичевания немедленно покинули голову.       Макс упёрся спиной в стол, сгрёб их в объятия. Лена засмеялась:       - Не наглей, Максимов.       Он оторвался от губ Лёши и поцеловал её ладонь, чувствуя что-то очень всеобъемлющее, но не очень вменяемое.       - Да разве ж я могу, - хмыкнул Макс.       Лена поддела пальцем его подбородок, провела по горлу, оставила ладонь на груди.       - Я, может, тоже много чего хочу, - проворковала она, чмокнула его в губы и, отвернувшись, притянула к себе Леонидова.       Макс безбожно залип на то, как перед его лицом целуются пресловутые жена и лучший друг.       Алкогольный туман развеялся, оставив разум чертовски ясным. Макс машинально облизал враз пересохшие губы, глупо застыл, чувствуя, как отчаянно колотится сердце под нежной Лениной ладонью.       Никакой ревности не было и в помине.       Для этой девиации, кажется, существовал какой-то термин, когда происходит вот такое, а член от этого стоит и в груди горячо и как-то очень правильно, но терминология в резко опустевшую голову никак приходить не желала.       - Во-первых, - сообщил он хрипло, когда эти двое оторвались друг от друга и пытливо на него уставились, - это красиво.       Лена вздёрнула очаровательный нос.       - А во-вторых? - приподнял бровь Леонидов и деловито поправил галстук, словно не участвовал в сумасшедшем пьяном разврате, а за преступником лишний раз пробежался. Макса повело ещё сильнее.       - Невыносимо просто, - сказал он невпопад, самую чуточку ошалело, и потянул Лёшу за выпрямленный галстук.       Получалось как-то очень напористо, но вот осаживать себя не получалось совсем - в Лёшу хотелось вжаться, вплавиться; отчаянно хотелось большего. Лёша, вцепившийся в его портупею, против явно не был.       Реальность поплыла, тронулась рябью. Макса всё же размазывало  - и по реальности, и по столу, и через пару минут отчётливо определить обладателя языка, на данный момент сплетающегося с его языком, уже не получалось.       В последний момент наиболее отчётливого осознания происходящего Лена целомудренно поцеловала его в подбородок и опустилась на колени, тонкие пальцы расстегнули ширинку, а Лёшина рука оказалась под футболкой - Макс позорно и громко застонал и немедленно получил ответочку трелью будильника.       Потолок кухни сменился потолком спальни.       Макс обалдело пытался проморгаться. Будильник истошно надрывался.       Под боком завозилась Лена, ткнула адское устройство почти вслепую.       - Я ненавижу ходить на работу, - простонала она.       - И тебя с добрым утром, - произнёс Макс хрипло и накрыл ладонью лицо.       - Пять минуточек? - фыркнула Лена.       - Угу…       Она сползла с кровати, набросила на плечи халат и поплелась в ванную.       Макс убрал руку и уставился в потолок.       Ответов не было, вопросы имелись. Если опускать философскую сторону бытия, также имелся откровенно стоящий член и, может, уж не пять минут, но вряд ли больше десяти.       В общем-то, почти как на работе - совершенно нет времени телиться и решать, хороший ты человек или не очень, надо что-то делать. Наверное, такая постановка вопроса сама по себе подразумевала, что человеком Макс был не очень. От этого даже становилось немного грустно.       - Вселенная, - попросил Макс у потолка. - А можно впредь таких подробных сцен мне сниться не будет? А лучше вообще никаких любовных сцен, дорогая Вселенная!       Вселенная не удостоила его ответом.       В ванной Лена включила воду.       Макс закрыл глаза, вспоминая и дополняя сон, и обречённо сунул руку в трусы.       После первой пробежки за подозреваемым страсти в нём основательно утихли, после третьей - выветрились напрочь, но, когда вечером было принято сомнительное решение дооформлять бумажки под нормальный человеческий футбол, и Лёша прошёл к столу, на который Лена ставила чашку кофе, Макс задержался в коридоре и на всякий случай ущипнул себя за предплечье.       Больно так ущипнул.       И, в общем-то, не особенно понял, что думает по этому поводу.       До конца матча, разумеется, документы закинули подальше, но утром они уже должны были оказаться у Иванцова на столе, поэтому сидеть пришлось допоздна. В начале первого, когда перед сном они навернули уже чая, Лёша засобирался.       - Ты куда? - оторопел Макс. - Метро закрылось уже.       - Пройдусь, сна всё равно ни в одном глазу, - отмахнулся Лёша.       - Леонидов, ты охренел? Если ты пойдёшь домой, мне придётся идти с тобой!       - Почему?       - Потому что сунуться к Лене с информацией, что ты среди ночи отчалил пешком, я не рискну.       - Рискнёшь, - безжалостно припечатал Лёша.       - Чего тебя ужалило?       - Ещё немного - и у меня спину от вашего дивана сведёт. Во всех отношениях замечательного дивана! Но.       “Так пойдём в кровать” Макс, конечно же, проглотил. Но подумал. Уютное вечернее настроение это несколько подпортило.       - Стареешь, Леонидов.       - Ты тоже не молодеешь, - не остался в долгу Лёша. - Спокойной ночи.       Макс закрыл дверь и задумчиво уселся на прихожку. Выкрутасы собственной головы ему совершенно не нравились.        Он попытался как-нибудь наиболее безобидно утрамбовать всю эту ерунду в сознании, но особенных успехов не достиг - вроде и получалось, что отпускать Леонидова ему не хотелось не от желания затащить в койку, а из простого человеческого сострадания к вымотанному виду лучшего друга, но и само по себе желание условной койки - или, например, желания ткнуться лбом уставшему Лёше в висок - это не отменяло. Если совсем уж честно.       Вот тебе и крепкая мужская дружба.       Совершенно некстати подумалось, как бабушка, заглянувшая как-то между автобусами и попавшая на очередные посиделки, попеняла им с Леной, что они вечно таскают Леонидова к себе и не дают Лёшеньке никакого простора для личной жизни. Они тогда жутко оскорбились - кто же ему мешает устраивать личную жизнь, но праздник без Леонидова - какой же это праздник!       А теперь выходило - чёрт знает что теперь выходило.       Лёг спать он в основном от безысходности - спать не хотелось, но бесконечно думать не хотелось тоже. Да и особенно не получалось: вопросы категорий “как” не имели ответа в принципе, вопрос “за что” отдавал начинающейся истерикой, и с “доколе” тоже были серьёзные проблемы.       Лена прижалась со спины, замёрзнув, закинула на него руку, дышала в шею ровно и размеренно. Макс осторожно гладил её по ладони и чувствовал себя последним козлом.       Была слабая надежда, что мудрые предки своё “утро вечера мудренее” придумали не на пустом месте, но, если уж совсем честно, Макс в этом очень сомневался.