Mental barriers

***

Эта ночь была завершающая: вчера мемберы отыграли последний концерт, который происходил в Лас-Вегасе. Выступление было настолько огненным, что Чимину казалось, будто сцена под ними плавится. Все были на взводе. Адреналин разгонял по телу кровь со скоростью света; дыхание сбивалось на каждом произнесённом слове в прощальной речи, что сулила только новыми встречами в скором будущем. Чимин, как и остальные мемберы, устал, причём пиздец как сильно, но нужно было после концерта сразу же ехать в отель и собирать вещи, ведь уже завтра у них рейс домой, в Корею. Но сил никаких не было, было лишь желание упасть на мягкий матрас с кучей его любимых подушек и уснуть, даже не сходив в душ. Он и планировал это сделать, полностью наплевав на сборы, отдых был важнее, чем какие-то чемоданы с кучей так и неношеной одежды. И пока все бегали из угла в угол в небольшой комнате, находившейся под сценой, которая была заполнена голосами стаффа и парней, Чимин хотел уснуть стоя. Видит его бог, он так вымотался: не физически, а морально. Ведь знал, что стоило им покинуть сцену, арми увидят тот самый сюрприз, что они готовили столько лет тайно от них: их новый камбэк, что будет не похож на остальные. Но пока фанаты этого не знают и заполняют стадион своими истошными криками радости. И слушая их сейчас, несмотря на шум, что был внутри комнаты, Чимину хотелось верить, что они поддержат их при любом их решении. Ведь оно уже было. После долгих и тяжелых разговоров, где каждый из них высказал всё, что они думают друг о друге и о своем творчестве, как и вкладе в него, мемберы не просто как группа, а как семья приняли решение взять музыкальный перерыв. Уйти в свободное плавание на некоторое время, чтобы понять и научиться многому раздельно, а в будущем написать свой лучший альбом, набравшись опыта в соло. Все прекрасно знали, что это было не самым простым решением Чимина: ему оно далось тяжелее всех, ведь Пак не мог видеть себя без своих друзей. Одному быть ему совершенно не хотелось; и всё соло, о котором они так яростно говорили долгие месяцы, не привносило в его жизнь столько бурной радости, как, например, у Чонгука. Чонгук был одним из первых, кто поднял данный вопрос ребром. Он и Юнги были теми, кто заговорил об этом еще в конце две тысячи двадцатого года. И не знай Чимин Чонгука, он бы подумал, что ему надоела группа, но это было не так. Чонгук не мог ничего скрывать от него. За столько лет вместе, что они провели, живя вместе, деля одну кровать и ванную комнату, Чимин видел, что Чонгук хочет сделать как лучше, потому что он и сам ощущал, как они начинают затухать. Что каждая новая песня даётся всё тяжелее, что больше нет той страсти, которая была в их первые годы, когда группа была только образована. Чонгук хотел лишь одного — развития. Он подал им идею о сольных альбомах и развивал её с помощью своего хёна Юнги. Ведь он, как и Чонгук, мыслили одинаково: если нет движения — это не жизнь. И у них получилось: худо-бедно все они пришли к единому решению. Пусть всё это далось так тяжело. Сколько одиноких ночей Чимин провел в своей холодной, практически необустроенной квартире, прячась от крепких и столь родных рук Чонгука, чтобы хоть на мгновение забыться от этого кошмара: что наступит, стоит им только сказать об этом решении арми. Чимину было тяжело думать об этом даже сейчас, когда до соло ещё очень много времени. Он успокаивал себя тем, что сейчас они вместе. И так будет даже тогда, когда их пути разойдутся. И только Хоби понимал его, как никто другой. Ведь он тоже тоже не знал, как ему быть одному. Они много разговаривали в стороне от мемберов, пытались поддержать друг друга, как могли. Ведь Хоби решился на ответственный и довольно рискованный шаг: его соло-альбом будет самым первым. И Чимин был в ужасе. Он знал самого себя, что не решился бы на такой шаг, но Хоби был другим. Он был сильнее него. И Чимин верил, что у него всё обязательно получится, и арми будут в восторге от каждой песни и клипа, что выпустит Хосок. Но что будет с его альбомом, он не знал. Да и сейчас ему не было до этого никакого дела. Куда важнее было жить настоящим, как иногда подшофе ему нашептывал Тэхён на ухо, сидя в общей квартире, что принадлежала Чимину и Чонгуку, попивая виски, который он так сильно полюбил в последнее время. Хотел бы Чимин быть как Тэхён: таким же оптимистом, без своих загонов и внутренних барьеров. Но сколько бы он не пытался перебороть себя, ничего не получалось и даже приводило к небольшим проблемам, как, например, диета. И если бы не мемберы, даже страшно представить, что бы с ним было. Он помнил те времена так отчетливо и ясно, словно это было вчера. И помнил Чонгука, что, несмотря на свой юный возраст, он был единственным, кто напрямую пригрозил Чимину, что тоже перестанет есть, как это сделал его хён, пытаясь угнаться за своим мечтательным весом и идеальной фигурой, которую представлял его давно опухший мозг. И только Чонгук был тем, кто сделал намного больше, чем сам Чимин. Он спас его, и это сблизило их настолько сильно, что сейчас уже больше трёх лет они живут вместе в одной квартире, как пара. Нельзя было сказать, когда всё это началось, но такое чувство, что ещё с их дебюта. Чимину всегда нравился Чонгук. Ещё тот щупленький, совсем юный, как ребенок, пятнадцатилетний паренёк, что был столько отдален от социума, боялся своих же согруппников. Чимину казалось это милым. Чонгук просто был милым сам по себе, и его очарование никуда не исчезло спустя годы. Наоборот, оно приобрело новый окрас. Чонгук вырос в невероятного мужчину, что убивал своей красотой и дьявольским очарованием всех, кто попадал в омут его чёрных глаз. Его тело стало храмом его души, отражая не только то, что внутри него, но и снаружи. Вся его рука была полностью забита татуировками, а губа была проколота и манила Чимина коснуться поцелуем каждый раз, стоило лишь бросить на Чона мимолетный взгляд. Да, Чимин был по уши влюблён в этого мужчину и не стеснялся этого. Все стеснения ушли на второй план ещё в те года, когда кожа Чонгука была девственно чистой, не имея ни одной татуировки. Сам Чонгук был не лучше: так же сильно одержим своим парнем. Они тонули в друг друге и даже не старались выбраться из этого омута. Наоборот, хотелось глубже, хотелось сильнее. И иногда Чимину по правде становилось страшно, что их любовь станет настолько сильной, что каждый из фанатов увидит её. Но этого не происходило. Пока что. Чимин знал и сам прекрасно видел, какое количество людей поддерживает их как пару. Слышал собственными ушами в одной из аудио-комнат в Твиттере, на которую набрёл совершенно случайно. То, как фанаты восхищались ими и как были сами влюблены в их любовь. Это, по правде говоря, грело сердце, что кто-то столько яро поддерживает их сейчас и будет поддерживать дальше, несмотря ни на что. И если бы у Чимина была хоть какая-то возможность и было бы право решать, что ему говорить на лайве, он бы обязательно поблагодарил каждого из чигукеров за ту невероятную поддержку, что видит он и Чонгук уже много лет. Но это было невозможно. Чимин прекрасно это понимал. И пусть это и разбивало сердце, так было намного лучше. Личная жизнь должна оставаться личной. И как бы сильно ему не хотелось бы прокричать на улице, что он влюблен в Чон Чонгука, он не сделает этого. Чимин будет кричать это самому Чонгуку на пике их страсти, что они разделят на их большой кровати, которую недавно купили в их новую квартиру. Пусть квартира и была ещё пустой, но воспоминание о ней привносили в сердце Чимина столько тепла. Ведь это было что-то общее. Что-то намного ценней всего, что когда-либо они делали друг для друга. А сколько времени они потратили на поиски. А сколько было ссор о том, что эта квартира нравится одному, а второму — отвратительная. Они сполна узнали те самые байки о семейных парах. Лично испытали и прошли через это. Но зато теперь они жили в общей квартире не так, как было до этого. Все годы после того, как они съехали из общаги, Чимин жил у Чонгука, полностью наплевав на свою собственную квартиру, словно её никогда и не существовало. Она была всё такой же, какой Чимин и покупал её: голой и пустой. И лишь одинокий матрас стоял в центре гостиной, давая понять, что здесь кто-то «живёт». По большей части эта квартира служила мостом спокойствия для Чимина в моменты, когда злость и боль захватывала его душу после ссор с Чонгуком. Чимин бежал в неё, пытаясь успокоиться, взвесить всё и в конечном итоге отпустить. Чимин был неконфликтным человеком. Практически никогда всерьёз не повышал голос, а наоборот, пытался уйти от конфликта в сторону. Но бывали и такие моменты, когда даже он не мог смолчать. Сегодня, перед самым концертом, Чонгук поднял вопрос о соло. Ни с того ни с сего начал привносить свою лепту, разговаривая с Намджуном и Юнги о том, что уже задумался насчет своей первой песни и даже попробовал написать к ней текст. И будь Чимин Чимином, он бы обязательно присоединился к их разговору и поддержал Чонгука, как делал это всегда. Но не сегодня. Ведь стоило Чонгуку сказать о соло, Чимин опять оказался в той самой клетке со своими демонами, что ждали его. Чимину было неприятно, и Чонгук, как никто знал, что он не мог ещё нормально переваривать слова «соло-альбом». Но, видимо, и Чонгуку было плевать сегодня на этот факт, раз он, сидя напротив Чимина, чуть ли не крича от восторга на всю комнату, болтал с парнями о своём соло. И в какой-то момент, слушая Чонгука, Чимину хотелось взорваться, как шарик. Но он сдержался, не стал ничего говорить при друзьях и посторонних, что были не обязаны видеть ссору двух близких людей. А Чимин был уверен, они бы обязательно поругались. Но Чимин даже и представить не мог, что это произойдёт после концерта. Чувствуя яростный толчок в свой бок, Чимин поворачивает голову и встречается взглядом с дикими глаза Чонгука. — Что на этот раз, Чимин, м? Что тебе не понравилось сегодня? — наступая на него, пытаясь схватить за руку, чуть ли не рычал Чонгук. — О чём ты? — Пак был в немом ступоре, ведь он ничего не сделал и никому ничего не говорил о своей некой обиде на Чонгука за его слова о соло. — Может, это у тебя что-то случилось? — Не переводи стрелки. Я весь концерт видел, как ты кидаешь на меня обиженный взгляд. Что я, блядь, сделал не так?! — сжимая кулаки от досады, что у него не получилось схватить Чимина за руку, сказал Чонгук. — Ничего ты не сделал, откуда вообще такие мысли? — выдыхая горячий воздух, Чимин начал оглядываться на стоящих около него стаффов, пытаясь понять, привлекли ли они своими начинающимися разборками внимание. — Остынь, поговорим в отеле, Чонгук, если тебе захочется это сделать, — смотря тем самым взглядом на Чонгука, что гласил: «Ты будешь жалеть, если хоть слово мне сейчас скажешь.». — Нет. Мы поговорим тут! — приближаясь вплотную к Чимину, не давая никому возможность услышать их дальнейший разговор. — Скажи, что случилось? Ты прекрасно знаешь, что я был и буду на твоей стороне. Не скрывай всё в себе, прошу тебя, доверься мне, как ты делал это всегда, — шептал Чонгук, смотря сверху вниз на Чимина, чьи глаза с каждым его новым словом наполнялись влагой. — Чимин… — Ты не замечаешь, да? То, о чём ты говоришь, что делаешь? — сквозь зубы шептал Чимин, видя боковым зрением, что ещё бо́льшее количество людей начинают обращать на них внимание. — О чём ты? Что я такого сказал за этот день? — в недоумении проговорил Чонгук, пытаясь отыскать в глазах хёна ответ. Но не находил. — Я не хочу об этом говорить, Чонгук, раз только сегодня ты смог это заметить. Нет смысла продолжать этот бессмысленный диалог, что приведет к ещё бо́льшим проблемам, — делая два шага назад, Чимин поднял взгляд на Чонгука, показывая ему тем, что это конец. Разговор окончен. — Когда поймешь, тогда и поговорим. А пока нам нужно собираться и ехать в отель. Я устал, и ты тоже, как и все мы, — примирительно говорит Чимин, стараясь уйти подальше от наступающего на его пятки конфликта. Не здесь и не сейчас. Чимин понимает, что им придётся поговорить с друг другом, и, возможно, это произойдёт даже сегодня, но точно не здесь. Не при стаффе и других посторонних людях, которым знать об этом не нужно. Это не их дело. И больше не имея сил смотреть на Чонгука, что тухнул на глазах, сгорая, как свечка без кислорода. Чимин знал, что своими словами делает больно ему, но не мог остановиться, ведь он считал, что прав. Посторонние люди были лишними зрителями в спектакле, предназначенном для двоих. Он не стал продолжать то шоу, что так хотели увидеть другие. Да, Чимин понимал, что это опять его загоны и внутренние барьеры. Нежелание принять реальность таковой, какая она есть на данный момент. Но не мог ничего поделать с собой. Та тревога внутри него не могла пройти так быстро, пусть он и понимал, что Чонгук ни в чём не виноват. Но сердце твердило другое, а против него у Чимина не было сил и даже желания бороться. Они поговорят, но позже. Не сейчас.

***

Прошли недели. Одинокие, утомляющие недели тяжёлого и изнуряющего графика. Чимин даже толком не спал: всё время находился в движении, постоянно был занят. Не было никаких сил даже на простой уход за собой. Лишь желание поскорее оказаться на своей большой двуспальной кровати и укутаться с головой в одеяло, пряча себя от всего мира на какие-то пару часов. Полностью в тишине, без лишних звуков и кучи голосов стаффа. С Чонгуком он так и не поговорил. Стоило им вернуться из США, менеджеры предоставили им заслуженный отдых в виде таких коротких, но значимых дней. И Чимин, узнав, что будет отдых, стоило этим словам сорваться с губ его личного менеджера, не думая, купил билет в Пусан, никому ничего не сказав. Об этом не знал и Чонгук. Они всегда ездили на одной машине, ведь весь приближённый стафф и другие люди знали, что они не просто коллеги или же друзья: они пара и встречаются. Но в тот день прилёта, три недели назад, Чонгук вызвался ехать один, без Чимина. Макнэ аргументировал это тем, что у него есть планы. И палочки в его руках, предназначенные для барабанов, давали понять, что отдыхать он не поедет. Чимин не стал противиться решению Чонгука. Даже слова не сказал. Принял всё как данность и факт, который перед ним поставили, словно железной стеной. Чимин слышал, как твёрдо сказал о своём решении Чонгук, стоило им сдать ПЦР-тест по прилёте. И если бы он не был таким трусом, что-нибудь бы да обязательно сказал младшему. Но сил не было, а особенно после той небольшой ссоры, что произошла между ними, они даже не разговаривали. Поэтому, недолго думая, Чимин купил билет в один конец, решив провести свой отдых подальше от Сеула со своей семьёй, что видит не так часто. И сразу после аэропорта, не разбирая чемоданы, Чимин уехал на вокзал. Нельзя было сказать, что дни, проведённые за отдыхом в Пусане, не были прекрасными. Наоборот, они стали как глоток воздуха. Особенно после встречи с родителями и братом, перед кем он выложил все карты на стол, не став утаивать свои проблемы. Они подарили ему немного спокойствия. Дали понять, что всегда будут поддерживать его, и даже если всё сложится печально для группы, что так сильно гложило Чимина в последнее время. BTS навсегда останутся семьёй, что бы не произошло дальше. За то время, что он находился в Пусане, Чонгук ни разу не написал ему и даже не позвонил, словно вообще и не помнил о существовании Чимина. Даже забывчивый и занятой Юнги набирал ему пару раз, находясь, как обычно, в своей студии. Этот человек не знал, что такое отдых, ведь личным счастьем было написание музыки. Оно его успокаивало и дарило то, что не может подарить любое другое удовольствие. Да и все остальные мемберы хоть как-то связывались с ним. Даже в их общем чате каждый из них присылал хотя бы точку. Все, кроме Чонгука. Чимин не знал, чем занимался Чонгук уже как три недели. После того, как он приехал из Пусана обратно в Сеул, ничего не изменилось. Они всё так же не общались, ездили на разных машинах и видели друг друга только за работой. Это угнетало Чимина ещё сильнее. Он не любил ругаться с Чонгуком. И все те разы во время прошлых ссор он чувствовал себя так же подавленно: не было никакого настроение ни на что, а тем более сейчас. Ведь после возвращения в Сеул он не вернулся в их общую квартиру, оставшись в своих огромных апартаментах: одиноких, никому не нужных, наполненных лишь пустотой, с сиротливо лежащим на полу матрасом. И несмотря на то, что Чимин чувствовал себя, грубо говоря, не очень, он не делал никаких ответных шагов к примирению. Даже не пытался поговорить с Чонгуком. Ведь каждый раз, решаясь, он мельком видел холодный взгляд Чонгука, что был направлен на него. Чимин просто решил переждать, понимая, что сейчас, если он подойдет к нему и начнет с ним разговаривать, то ничем хорошим это не закончится. Они поругаются ещё сильнее. Ведь никто, кроме Чимина, не знал так хорошо своего парня. Кроме, наверное, самого Чонгука. Холодный взгляд, которым одаривал Чонгук Чимина, был лишь маской. За ней кроется намного бо́льшее. Просто Чонгук скрывает свои чувства. Научился за эти годы надевать множество масок, подстраиваясь под обстоятельства и окружающий его мир. Чимин тоже в этом не отставал. Он всегда был таким. Несколько ролей и личностей были с ним с самого начала его карьеры айдола. И за эти годы он только улучшил свои актерские способности: в один момент он мог улыбаться, а в другой лить слезы ручьем. И это никак не улучшало ситуацию. Чимин понимал, что именно ему стоит начать разговор, зная, какой Чонгук бывает упёртый и непреклонный, как каменная стена. Но внутренняя обида на весь мир не давала сделать встречный шаг к своему любимому человеку, а заставляла отходить лишь назад, возвращая его в те времена, когда только зарождались их отношения. А возвращаться туда он не хотел: даже простые воспоминания о том времени были как нож в сердце. Чимин всегда любил Чонгука. Ну а Чонгук же порой иногда и ненавидел Чимина. По крайней мере, вспоминая те времена, далекие от реального времени, когда они были так юны и не контролировали, что выскакивает из рта. Они всегда с Чонгуком ругались. Пусть это было скрыто от глаз фанатов, но стабильно каждый вечер они погружались в ссоры и перетягивание каната, у кого выше «я». Чимин просто надеялся, что всё встанет на свои места само, а он будет лишь плыть по течению. Ему уже надоело постоянно быть тем, кто первый делает шаг. Сердце подождет. Сейчас было не до чувств.

***

— Так и будешь в молчанку играть? — садясь на пол около Чимина, проговорил Юнги. Мин Юнги был одним из немногих, кого по правде волновали отношения Чимина и Чонгука. Ведь они непосредственно влияли на всё: не только на группу, но и на него самого. Юнги было тошно видеть, как самые любимые, родные люди в его жизни ссорятся и отдаляются друг от друга, боясь сказать о своих переживаниях в лицо. Также Юнги знал, что на Чонгука было бессмысленно давить и хоть как-то с ним разговаривать. Мин всегда был наблюдательным. Ни один слух мимо его ушей и глаз не проходил. И он знал — Чонгук не виноват. Поэтому остаётся в их дуэте лишь Чимин. А вот на него у Юнги всегда было особое влияние. И иногда, засиживаясь в студии, в голове Юнги проносилась мысль, что если бы не было Чонгука, Юнги бы занял его место. Но это было лишь мимолетные мысли, не имеющие никакого смысла. Мин никогда и ни за что бы не стал влезать в их отношения с целью разрушить. Он одинаково любил что Чонгука, что Чимина. Ну, может, Чимина чуть больше, ведь у них была особенная ментальная связь на уровне души. Они были как две противоположности: свет и тьма, что никогда не могут быть вместе, но всё время тянутся к друг другу. Отношения же Чимина и Чонгука были другими: они дополняли друг друга во всём. Были как паззл. Они были рождены, чтобы полюбить друг друга в этой жизни. И если существует перерождение, Юнги был убежден, что они в любой реальности и в любое время всегда были вместе. И не важно, какие бы отношения их связывали. Они просто были вместе. Неразлучны. — О чем ты? — поворачивая голову к Юнги, ответил Чимин. — Как будто сам не понимаешь, — кидая взгляд на стоящего около больших зеркал, что были выставлены от самого потолка до пола, проговорил Юнги. — Мучаешь мелкого и сам же тонешь. — Никто его не мучает, — бросая быстрый взгляд на Чонгука, ответил Чимин. — Захочет, поговорит, — вставая и таким образом заканчивая разговор с Юнги. — Чимин, — смотря на Пака снизу вверх. — Добром это не кончится. Разберитесь в своих отношениях или разорвите их. «Разорвите…» Чимин одеревенел, стоило вырваться этим словам из рта Юнги. Порвать с Чонгуком… Бросить его. — Что?.. Что ты такое говоришь? — смотрит на Юнги потерянным и неверующим взглядом. — Если не поговоришь с ним, к этому всё и приведёт, — вставая с пола. — Чонгук больше не тот маленький мальчик, что не мог связать и двух слов. Посмотри на него внимательно. Он мужчина, Чимин. Привлекательный и молодой. Думаешь, он не найдёт себе кого-нибудь другого? — Но это буду не я, — опуская голову, прошептал Чимин. — Да. Не ты, Чимин, — Юнги касается плеча Чимина, сжимая его. — Поговорите, и всё будет хорошо. Не доводи до точки невозврата то, что сделал сам. И не стоит препираться со мной: я вижу, кто всё начал. Так не будь тем, кто ещё всё и закончит.

***

Дни шли свои чередом. Солнце то вставало, то исчезало за горизонтом, предоставляя место своему вечному спутнику — луне. Но Чимин так и не смог разобраться в том, что происходит между ним и Чонгуком. Старые обиды забылись, сменившись потерей контроля над ситуацией. Следом пришли ненужные эмоции: боль, гнев, любовь, что смешалась с ненавистью. Не только к самому себе, но и к любимому. Правота, чувство собственного достоинства и главная защита перед натиском другого человека были поглощены демонами, что таились глубоко внутри души, выступая, выставляя себя жертвой. Осознание собственных ошибок так и не наступило. Чимин застрял в собственной душе, видя, как смысл его жизни, которую он считал настолько никчемной, без Чонгука начинал пропадать. Чимин так и не послушал Юнги, прекрасно отдавая себе отчет, что сейчас, спустя столько времени, нельзя было назвать их соседями, не то что партнёрами, которые любят друг друга. Больно. Одиноко. Чимину порой настолько становится плохо, что ему хочется ударить себя по лицу и прокричать: «ПРОСНИСЬ!». Ему было стыдно за всё. За те свои мысли о том, что эти соло-проекты, которые они обсуждали так долго, до сих пор не могли прижиться в голове Чимина. Барьеры и страхи не давали сделать полностью правильного выбора, поступая так, что поранил не только себя, но и Чонгука. Ему было противно от всего. Дни уже не радовали, как раньше, а отвратительно белый интерьер его апартаментов вызывал приступы рвоты — он снова сел на диету. Убивал ли он себя? Да. Он делал это постоянно, с того самого момента, как он начал жить в своей забытой квартире, которую стоило бы давно продать и забыть о ней, как о страшном сне. Но он всё еще был тут. Всё так же спал на матрасе, не имея никакого желания купить уже нормальную кровать и хоть как-то обустроить огромные комнаты. Без Чонгука он не будет ничего делать, даже и пальцем не прикоснется. Но Чона тут нет. И не придёт. Чимин был в этом уверен. — Хай, Чимин, — махал ему Хоби, выйдя из лифта. Сейчас они находились в Хайбе. Ничего необычного: ежемесячный сбор с менеджерами, так называемый «разбор полетов», кто там и где соснул хуйца. По крайней мере, так это называл Юнги, которому осточертело каждый месяц, как собачке, прибегать в Хайб, бросая свою любимую студию, что на минуточку (!) была расположена этажом ниже. — Хоби… — идя на встречу другу, Чимин заключил его в ужасно теплые и родные объятья. Уже совсем скоро ожидается соло Хоби, но пока об этом знают лишь они. Мемберам ещё придется об этом рассказать арми, и произойдет это совсем скоро на ужине. — Готов показать всем? — Охх, да! — отпуская Чимина, улыбаясь во все свои зубы. Чимин видел: Хоби был счастлив. Это так радовало его душу. Не смотря на всё, что произошло за эти месяцы, Хосок так и оставался его надеждой на лучшее. — А ты как, готов? Я ведь знаю, что тебе тяжелее всего сейчас, — поглаживая изгибы локтей Чимина. — Расскажешь арми о своих песнях? — Расскажу. Они имеют право знать об этом, — стараясь улыбаться и не показывать, как на самом деле ему тяжело. — А готов ли я или же нет — не важно. Все мы знали, что этот день когда-нибудь придёт. — Не говори так, словно мы распадаемся. Убери эту печаль из голоса, — стукнул по носу младшего. — Верните мне Чимина, который улыбался, как придурок. — Он в отпуске… — Как и Чонгук? — немного снизив голос. — Ничего мне не говорили насчет этого, Чимин. Сам разберёшься. Я не Юнги, который будет вставлять тебе мозги. Но, как я вижу, даже у него в этот раз не получилось. Чимин лишь отводит взгляд от Хоби. Да, ему было безумно стыдно за своё поведение в сторону Чонгука, но и сам Чон был не лучше. — Я разберусь, просто да… — С чем ты разберешься? Ммм, Чимин-хён? Чимин услышал голос Чонгука, что находился чётко за его спиной: вздрогнул всем телом и душой. Это были первые слова за столько месяцев молчания и ужасающий тишины между ними. Уже собираясь развернуться лицом к Чонгуку, Чимина останавливают руки, что ложатся на его талию практически невесомо. Опуская глаза вниз, Пак словно оказывается во сне, видя столько родные руки на своём теле. Он даже не замечает, как Чонгук подаёт знак Хоби головой , прося его уйти и оставить их наконец-то один на один. Чонгуку надоело прятаться. Надоело терпеть и выжидать, когда же Чимин уже решится поговорить с ним. Пусть те слова на концерте и задели Чонгука, он был обижен на Пака, чувствуя в этом свою вину. Он решил дать Чимину время, как делал это всегда. Но одна неделя переросла в другую, а за ней и в первый месяц. Ему и самому начало казаться, что всё уходит и остаётся в прошлом. Холодная кровать и гробовая тишина в квартире давала Чонгуку понять лишь одно: он начинает терять его. А этого он не мог допустить. — Поговорим? — прижимаясь к телу Чимина сзади, обхватывает его талию в кольцо, не давая сбежать от себя. Чимин лишь кивает. Не было никаких сил даже говорить. Хотелось только чувствовать эти нежные руки на своём теле и плевать на всех, кто мог их заметить. — Тогда, — разворачивая к себе, Чонгук отпускает его, и вместо того, чтобы идти, он протягивает ему руку ладонью вверх, приглашая. И Чимин, не думая, накрывает её сверху своей, сплетая пальцы с Чонгуком в нерушимый замок. — Пойдём! Ведя Чимина по длинному коридору, Чонгук думал лишь о том, чтобы не наделать глупостей. Чимин же был полностью дезориентирован: его взгляд был направлен на спину Чона, при каждом шаге которого мышцы спины просвечивались через оверсайз майку, заставляя желать коснуться плеч, огладить изгибы этой спины, прижаться всем телом, вдохнув столь любимый запах порошка с ноткой свежести, что так сильно любил Чонгук уже долгие годы. Чонгук провёл их практически через весь этаж, направляясь, как думал Чимин, к одной из свободных студий. Но его ожидание не соотнеслись с реальностью. Чонгук вёл его к лестнице. И уже поднимаясь на этаж выше и следуя за шагами Чонгука, Чимин осознал: он ведёт его в свою студию. Всё это время до студии Чонгука они молчали, и не было слышно даже их дыхание. Только стук ботинок об пол разрезал тишину, что была наполнена всей такой мучительно долгой для Чимина дорогой. И стоило дверям студии отвориться, пропуская их внутрь, Чимин почувствовал себя еще меньше, чем был. Весь воздух выбили из груди. Глаза бегали от большого монитора к черной стене напротив, стараясь не встречаться со взглядом Чонгука. Чимин не мог представить, как они могут говорить после стольких дней тишины. — Чимин, — Пак, что всё так же стоял около двери, сложил свои руки за спиной, не решаясь поднять взгляда на Чонгука. — Всё хорошо, — и Чимин резко поднимает голову, не обращая внимания на хруст в своей шее. Чонгук смотрел на него с такой нежностью и любовью, что захотелось кричать о том, какой же он тупица, что столько времени мог думать о том, что Чонгуку старший мог стать безразличным. — Прости, — Чонгук, что стоял не так далеко от Чимина, видел, как на его глаза накатываются предательские слезы, вызывая ответные у самого Чона. Он так ненавидел, когда Чимин плачет. — Я во всём виноват. — Нет, — подходит к нему, но не решается коснуться. Ведь прекрасно выучил Чимина за годы, проведенные вместе. Ещё не время. — Мы оба виноваты в этом. Но мы здесь и готовы говорить. Возможно, я был не прав… Или вообще не прав после концерта, накинувшись на тебя с претензиями, — смотря на Чимина сверху вниз и борясь со своим желанием обнять его так крепко, чтобы услышать, как его кости начинают трещать. — Ты не в чём не виноват. И ты был прав тогда. Мне не стоило выливать на тебя своё негодование и боль, — протирая глаза своей кофтой. — Стоило. Я не просто твой друг, Чимин, а твой парень. Мы прошли вместе через такое дерьмо, которое никому и не снилось. И ты знаешь ведь: я всегда выслушаю тебя и помогу, не смотря не на что. — А что, если я и себя понять не могу? Я был так обижен на всё, что происходит в последнее время, что мне становилось тошно от самого себя. Как ты мне в этом поможешь? Как спасешь от самого себя? — поднимая свои красные от слез глаза на Чонгука. — Разделю твою боль на двоих, — обнимает Чимина, не сдерживаясь больше ни на минуту. — Ты забыл? — шепчет в его волосы, прижимая ближе к своему телу. — Ты — это я , а я — это ты, — чуть отстраняясь от Чимина, касается своими губами его лба, целуя кожу лица, чувствуя, как тело Чимина реагирует на него, начав дрожать. Они так изголодались по прикосновениям к коже друг друга, что всё происходит словно в первый раз. — Прости меня… Боже… Чонгук, — прижимаясь лицом к груди макнэ, Чимин начинает реветь чуть ли не в голос. Он так сильно любил стоящего перед ним мужчину, что так крепко обнимал его в ответ, нашептывая в его волосы о том, как же сильно Чон его любит и как ему ненавистны слезы старшего. — Я по правде не знаю, что нашло на меня, — прижимаясь лицом ещё ближе к груди Чонгука, вытирает свои слезы об неё, делая её мокрой. — Всё теперь хорошо, — покачивая Чимина из стороны в сторону, Чонгук лишь улыбнулся, зарываясь лицом в волосы Пака. — Я был так опечален тем, что вы всё радостно говорили о своих соло. Только Хоби понимал меня. И я видел, как был счастлив ты. Мне становилось так больно от осознания, что я как будто что-то теряю, — сдавлено говорил Чимин, прижимаясь к телу Чонгука. — Все были такими счастливыми. И только я один оставался, как чернь среди золота. Даже Хоби принял эту новость со временем, а я всё никак не мог. И тогда, после финального концерта и твоих горящих глаз, мне стало только хуже. Прости меня ещё раз за это. Внутри всё разрывалось от понимания, что никто не мог разделить мои чувства, а говорить об этом кому-нибудь я не хотел. Не хотел доставлять никому проблем, но в итоге сделал намного хуже, — поднимает голову, встречаясь с бездонными глазами Чонгука. — Я сделал больно не только себе, но и тебе. По моей вине всё пришло к тому, что мы начали отдаляться и столько дней провели порознь. Я дурак, — обратно прячет в груди Чонгука своё лицо, сдерживая свой второй поток слёз. — Тише… Не плачь, Чимин, — поглаживая его спину, старается переварить сказанное Паком. Он и ожидать не мог, что Чимину было настолько больно от разговоров насчёт их сольных альбомов. Чёрт, да они каждый день говорили об этом, не стесняясь в выражениях и эмоциях! Да, Чимин был прав: Чонгуку эта новость была в радость. Пусть он был одним из тех, кто чаще всего говорил о соло, но всё равно внутри была такая маленькая крупица разочарования в самом себе. Как они вообще могли допустить такое? Почему спустя столько лет вместе и совместной работы они больше не могли писать музыку? Что же изменилось? Или же правильнее сказать: как же сильно изменились они все? Но, не смотря на пусть и мелкие сомнения, Чонгук был уверен, как никто другой, что соло даст им новое дыхание. Поможет каждому из них преодолеть самих себя и даст ещё больше желания вернуться той самой группой, о которой будут слагать легенды. — Теперь понятно, о чём ты говорил тогда. Прости меня и ты. Мне стоило заметить это раньше, и мы бы избежали всего этого, — касаясь щеки Чимина своей татуированной рукой, Чонгук поднимает его голову выше, предоставляя себе вид на зарёванное, но столь любимое лицо, — Прости, что сам того не зная, делал тебе больно, — смотрит в глаза Чимина с такой любовью, которую нельзя было описать словами и даже почувствовать самому. Это что-то намного больше, чем всё, что когда-либо чувствовал Чонгук. И его чувства с каждым проведенным днем вместе с Чимином росли всё сильнее. Чимин, как завороженный, через призму затуманенного зрения от слез смотрел на такие же красные глаза Чонгука, что всё-таки доказывали тот факт, что макнэ не смог сдержать себя и, как и обещал, всё-таки разделил эту боль на двоих. — Я люблю тебя, — вставая на носочки, Чимин касается носа Чонгука своим, потираясь кожу об кожу, делая один из их самых любимых поцелуев — эскимосский. Чонгук лишь закрывает глаза на действия Чимина, не сдерживаясь, улыбается от нахлынувших чувств и облегчения, что теперь они смогли поговорить и решили свои проблемы. — И я люблю тебя, Пак Чимин, — прикасается своими губами к пухлым чиминовым, завлекая их обладателя в столько долгожданный поцелуй. Нежный, без какой-либо борьбы за право вести медленный танец языков, что перекатываются из рта в рот, соединения не только их слюну, но и души. Сколько сил было отдано, чтобы разговор между ними состоялся, и сколько слёз и боли было проложено дорогой между ними. Но никто из них не жалел ни о чем, ведь они были вместе, несмотря ни на что. Ссоры случаются у всех, и они не исключение.

***

Call Out My Name — The Weeknd

Свет ночных огней Сеула проникал сквозь плотные чёрные шторы, окрашивая тёмную комнату в фиолетовый цвет. Двое людей лежали на мягкой, по одному лишь виду кровати. Они были раздеты, а свет города окрашивал кожу Чонгука в столь любимый цвет для двух влюблённых. Они прижимались к телам друг друга, покрывая поцелуями все доступные участки кожи. Они лежали лицом к лицу, ничем не прикрытыми: им нечего было стесняться. Всё давно уже было изучено ими. В ночи комнаты они практически не видели друг друга, но с каждым новым касанием ощущали, как кожа начинает гореть в местах, где они соединялись. — Этой ночью ты не скажешь мне «нет», — спускаясь поцелуями по коже Чимина от шеи к столько любимым бусинкам сосков, шептал Чонгук своим глубоким голосом. Чонгуковские волосы щекотали чувствительную кожу груди Чимина, вырывая из его уст нескончаемые стоны, заставляя прогибаться в спине, показывая как можно ближе свои соски Чонгуку, который покрывал их поцелуями, не переставая уделять внимание каждому из них: то целуя, то дуя на них холодным воздухом; прокручивая между пальцев на сухую, доставляя острую боль вперемешку с ещё большим удовольствием; посасывал то правый, то левый сосок, обволакивая каждый из них большим количеством слюны. Чимин лишь мог получать столько долгожданную ласку, совершенно потонув в действиях Чонгука, что затуманили не только его разум, но и сердце. — Чонгук… Ах… — зарываясь своими короткими пальчиками в волосы Чонгука, оттягивал его лицо от своей уже настолько излюбленной груди. Видя своим затуманенным от возбуждения зрением, как в ночи горят глаза Чонгука, и как ниточка слюны спускает с губ Чонгука к его груди, возбуждая Чимина от такого вида ещё сильнее. — Больно, — с придыханием проговорил Чимин. Пусть ласка приносила боль, Чимин останавливал сам себя. Ведь перед таким Чонгуком: изголодавшимся, как зверь, он не мог устоять. Но страх того, что его сердце остановится быстрее, чем он коснётся чонгуковского члена, был достаточно реальным. — Терпи, — касаясь губами шеи Чимина, сдерживая себя, пытается не оставлять следов. Им это не нужно. Опасно. Но иногда желание полностью берет вверх, что устоять практически невозможно. — Ты ведь у меня такой сильный, — прижимаясь к чиминову телу своим. Их голая кожа, не скованная никакой одеждой, как паззл складывалась в рисунок под названием «Любовь». Чимин не мог сдержать себя, полностью перехватывая власть в свои крошечные, но такие сильные руки. Впивается в губы Чонгука голодным поцелуем, посасывая его верхнюю губу, периодически покусывая её, зная, что уже на утро она будет опухшей. Проникает в рот Чонгука своим языком, не давая мужчине сделать и вдоха, вытанцовывает в его рту собственнические движения, исследуя уже в тысячный раз, как по новой его рот. Кожа горела, словно была раскалённой. Руки сжимали кожу бедер Чимина, оставляя на них красные следы. Поцелуи длились настолько долго, что начинала болеть челюсть. Стоны были такие громкими, что дрожали стёкла. Они растворялись в друг друге. Оставшись наедине, они не сдерживали себя и свои чувства, показывая, настолько же велика их любовь лишь в тишине их общей квартиры, что была заполнена не только их стонами, но и столько уже родными запахами одежды и секса. Их запахи, дыхание, движения тела уже автоматически стали общими. И лежа сейчас в ночной тишине ночи, в свете фиолетового цвета, они любили друг друга, как могли. — Не мучай меня, — запрокидывая голову после столько мокрого и жаркого поцелуя, предоставляет свою шею на растерзание. Но, так и не почувствовав столько любимых губ на коже, Чимин опускает взгляд на Чонгука, что смотрит на него, не отрываясь, при этом видя очертание тела и слыша, как шуршит постельное белье. Чонгук спускается ниже, опускает своё тело практически в самый низ их большой и широкой кровати, начинает вести руками от шеи Чимина по его закусанной груди, очерчивая линии пресса, останавливает свои движения рядом с чиминовским членом.

Church — Chase Atlantic

Чимин видит, как ухмылка трогает губы Чонгука, и в следующую секунду Чон резко приподнимается, своими руками опрокидывая Чимина на спину, садится сверху на его бедра своими столь любимыми половинками Чимина. Чимин задыхается от столь резких движений Чонгука и от вида, что открывается перед его глазами. Чонгук — само совершенство, особенно когда столь желанен и любим, и восседает на бедрах Чимина, заставляя его не только задыхаться от действий своего мужчины, но и умирать медленно и неспеша от вида голого Чонгука. — Уже хочешь кончить, Чимини? — наклоняясь над ним, Чонгук упирается руками в его живот, пробегая своими пальцами к низу его живота, вызывая в ответ мурашки. — Я ведь ничего ещё не сделал, — ложась на Чимина сверху, накрывает его тело своим, выгибаясь, как кошка, просящая ласку. Оттопыривает свою попку, предоставляя прекрасный вид Чимину из-за его плеча на накаченную мощную спину и на две половинки, что столько привлекательно раскачивались из стороны в сторону, призывая Чимина сжать их как можно быстрее. И Чимин, не противясь своим желаниям, опускает свои руки на задницу Чонгука, больно сжимая её, слыша, как следом в его кожу произносится высокий стон. Чимин знал, как сильно Чонгук обожал, когда Чимин играет с его попкой, сминая мышцы на его половинках: сжимая то нежно, то грубо, но не проникая внутрь, лишь дразня. Пусть Чонгук и был таким крупным, широким и сильным по сравнению с Чимином, но как же он млел от таких властных касаний Чимина к его телу. — Постарайся, Чонгуки, — шептал Чимин в его волосы, продолжая играть с его попой. — Сегодня ты за главного, — кусая ушко Чонгука, рычит от наслаждения, когда Чонгук выцеловывает его ключицу. — Правда? — отрываясь от кожи Чимина, Чонгук привстает, упираясь в грудь Чимина руками. Смотрит на Пака сверху вниз с горящими от счастья глазами, в которых на многовение промелькнуло сомнение. — Ты уверен? — Да, — поднимая руки от кожи бёдер, он вел по спине Чонгука. — Сегодня ты. Я скучаю по твоему члену. — Тебе только член и нужен, — буркнул Чонгук, ущипнув сосок Чимина. — Только если твой, дорогой, — посмеиваясь от того, как же быстро сменялись эмоции на лице Чонгука за столько короткое время. Чонгук всегда был для него открытой книгой: ещё со времен дебюта. Это не изменилось и сейчас. Чон всегда был так яро открыт в своих эмоциях, что Чимин знал каждую наизусть. — Тогда, — смотря на Чимина с ехидной улыбкой на лице. — Сегодня ты увидишь звезды, — делая движения бедрами, Чонгук соприкасается с возбужденным членом Чимина, что стоял по струнке смирно, ожидая, когда же к нему наконец-то прикоснутся. — Мгх…

Heartbeat — Isabel LaRosa

Чонгук скатывается с Чимина вниз, опускаясь голыми ступнями на мягкий и такой прохладный ковер, и смотрит. Перед его глазами открывается невероятная картина, как Чимин подтягивает к себе ноги, разводя их в сторону, раскрываясь перед Чонгуком максимально. Чон сглатывает слюну от вида столь развратного Чимина и решает действовать. Опускается на кровать коленками, протягивая свои руки к ногам Чимина. Резким и властным движением притягивает его к себе. — Сегодня ты мой, — рычащим грудным голосом проговорил Чон. Нащупывая брошенную на кровать смазку, Чонгук выдавливает себе на пальцы как можно больше, другой рукой ударяя несильно по бедру Чимина, давая знак раздвинуть ноги как можно сильнее. — Я всегда твой, — закусывая губу и готовясь получить столь желанное, Чимин раздвигает ноги, практически садясь на поперечный шпагат перед Чонгуком. — Ты у меня такой гибкий, хён, — протяжно, глубоким голосом говорит Чонгук, водя смазанными в смазке с запахом вишни пальцами по сфинктеру Чимина. — Только мой, — проникая первым пальцем внутрь, осторожно вводит его миллиметр за миллиметром. — Любимый, — войдя пальцем по самое основание, начинает им исследовать и крутить в разные стороны, разрабатывая дырочку Чимина. — Мх-а… Чонгук… Больше, — застонав в голос, выгибается от второго проникшего в него пальца любимого. Он чувствовал, как Чонгук манипулирует внутри него, разводя пальцы в виде ножниц, растягивая его узкие стеночки. Они так давно не занимались любовью. Всё никак не было времени уделить друг другу столь нужное для их молодых тел внимание. Чонгук повинуется, поддаваясь желаниям Чимина. Проникает третьим пальцем в его дырочку, продолжая медленно и методично подготавливать его к своему члену. Чон, видя, как Чимин от желания растекается по кровати, был готов кончить только от этой картины, но мужественно терпел до момента их соития. Он так долго этого ждал и был готов подождать ещё чуть-чуть. Растягивать Чимина всегда было приятно. Особенно сейчас, когда Чонгук видел своими глазами, как его парень изнемогает по нему, как выгибается протяжно со стонами, под ним и из-за него. Внутренние демоны радовались, аплодируя стоя. Взяв ещё раз бутылочку со лубрикантом, Чонгук наносит приличное количество на свой колом стоящий член, обильно смазывает его полностью. Вынимает пальцы из Чимина, вызывая у него столько недовольства. — Как ты хочешь? — спрашивает у Чимина Чонгук. — Ложечку, — со сбившимся дыханием проговаривает Чимин, смотря возбужденными глазами на член Чонгука, понимая, что сейчас эта прелесть войдет в него и наполнит до самых краёв. Чонгук не уточняет, что же за «ложечка» такая. Понимает Чимина с полуслова. Ведь это одна из самых любимых поз. Чон падает боком рядом с Чимином, кладя свою руку на его талию. Чимин же напоследок засасывает его в нежный поцелуй, отворачивается от него, представляя в его владения свою попу и идеальную спину, на которой красовались уже пять лун. Чонгук проводит по ним своими пальцами, обводя каждую из них. Чуть позже он обязательно поцелует каждую из них. — Люблю тебя, — шептал Чонгук, закидывая ногу на Чимина и упираясь ей в матрас для большей устойчивости. Берет свой член в руку, направляя его в раскрытую дырочку. — Готов? — Да, — задерживая дыхание. Чонгук медленно, бережно и осторожно проникается своей крупной головкой внутрь Чимина, останавливаясь и давая Чимину немного привыкнуть. Обнимает его двумя руками поперек его руки, прижимая его ещё ближе к себе, чувствуя, как Чимин не дышит. Он резко проникает до самого конца, вытягивая из Чимина рваный вскрик боли, что скоро превратится в удовольствие. Чимин накрывает руки Чонгука своими, переплетаясь с ним пальцами правой руки, чуть сжимая её, давая зеленый свет Чону, чтобы он двигался. Но младший не торопился. Чонгук чувствовал, как быстро бьется сердце Чимина под его рукой, что покоилась на груди старшего. Столь любимое сердце, что давало жизнь человеку, от которого у Чонгука разрывалось всё внутри. Он был благодарен судьбе за Чимина и верил, что так будет всегда. Только они вдвоем и ночь, наполненная страстными стонами в свете фиолетовых огней ночного Сеула. И больше не заставляя ждать Чимина, Чонгук начал медленно, но в той же мере ритмично входить в него, и после четвертого толчка он четко попал в его простату. — Агх-а… Ахх… Чимин цеплялся за руки Чонгука, сжимая их насколько сильно от удовольствия и чувства заполненности, что к утру, как и на его бедрах, останутся фиолетовые следы их любви. Чонгук же чувствовал себя так же удивительно, как и Чимин. Дырочка Пака сжимала его в тиски даже после столь утомительной и долгой растяжки, давая ему чувства гордости, что он и только он мог так касаться тела Чимина. Слышать его стоны и видеть, как его личность распадается на атомы от каждого нового сделанного толчка и удара по его простате. — Быстрее… Гхах… Чонгукаааа… — протяжно выстанывал Чимин, желая как можно скорее получить долгожданную разрядку. — Мф… — и сам не выдерживая столько приятных ощущений, Чонгук начал постанывать в унисон вместе с Чимином. Их голоса смешивались. Шлепки становились всё сильнее. По шее Чимина тёк пот, который Чонгук ловил своим ртом, вылизывая, как ненормальный, кожу его шеи, желая коснуться всего Чимина. Чонгук чувствовал, что они близки. Тело горело от жара, было тяжело даже сделать нормальный вдох. И Чимин и не позволил ему. Развернувшись к нему лицом, закидывая руку за его голову, Чимин поймал его губы, накрыв своими, затягивая его в жгучий поцелуй, что разъедал своим жаром нежную кожу губ Чонгука. Они съедали друг друга поцелуй за поцелуем. Толчки становились всё медленнее и медленнее. Чонгук не выдерживал напора. Ему казалось, что ещё немного, и он отключится, получив самый яркий в своей жизни оргазм. — Ах…аа… Не смей останавливаться… Ха.а… Чонгук… — отрываясь от губ Чонгука, Чимин сквозь стоны шептал это в самые губы макнэ. И Чонгук, собрав последние остатки своего ещё не затраханного разума, начал вбиваться в Чимина с новой силой, вызывая из груди страшего крики удовольствия. — Да… Даааа! — стонал Чимин, касаясь рукой собственного члена, начиная надрачивать себе, подстраиваясь под ритм Чонгука. Чонгук начал вбиваться с каждым толчком всё глубже, отдавая всю силу на мощность своих ударов по простате Чимина, и услышал пение ангелов. Пак ещё никогда так не стонал под ним. — Как глубоко-оо…ахх-ххх.а-аа… — выгибаясь еще больше в спине и меняя угол проникновения, что казался старшему ещё лучше. — Я… аххх… близко, Чимин, — кусая плечо, сжимает свои руки на груди любимого. Чонгук был практически полностью выжат, но возбуждение накатывало на него, как цунами, давая ещё немного сил для последнего рывка в их столь яростном и безумном сексе. — Ещё…ещё…ахх…мрфрмрм… — кончая так резко, Чимин словно попал в нирвану. Он словно ослеп. Руки стали таким ватными. Всё тело сотрясалось в оргазме, а сердце билось со скоростью чуть быстрее света. — Мгмх!.. Ахх-яя… Больше… Ах… Не мог-уу, — сделав три последних мощных толчка, Чонгук кончил внутрь Чимина, на мгновение отключаясь от реальности. — Как же сильно я люблю тебя, детка! — чуть отдышавшись, покусывает плечо Чимина, опускаясь поцелуями по его спине, обводя каждую луну языком, чувствуя на коже вкус соли. Он понимал, что сейчас Чимин его не слышит и даже не чувствует, но не мог отказать себе в столь любимом деле. Он так сильно любил эти луны на спине Чимина. Это было намного лучше любого признания в любви. Всё уже и так было выбито на их телах. Не выходя из Чимина, Чонгук потихоньку приходит в себя, ожидая, когда и Чимин подаст свои первые признаки жизни. Он был так, сука, горд тем, что Чимин сейчас был в его руках, как амёба. Он так хорошо его трахнул, что сам чуть не оказался амёбой. Почувствовав спустя время шевеление в руках, Чонгук приоткрыл глаза, смотря, как его член выскальзывает из мокрой дырочки Чимина, видя, как его парень разворачивается к нему лицом. — Было хорошо, — целуя губы Чимина. — Очень, — мурча от столь сильного подаренного удовольствия, Чимин прижимается своим мокрым телом к телу Чонгука. Они начинают остывать и уже совсем скоро почувствуют первый холодок по своей кожи. — Люблю тебя. — И я тебя, — ещё раз целуя его пухлые губки, Чонгук встает с кровати, потягиваясь всем затекшим телом. Бросая игривый взгляд на лежавшего на боку идеального Чимина, закусывает губу. — В душ?