Я за тебя молюсь, я за тебя боюсь.

В последнее время он постоянно молчит. Молчит за завтраком, молчит, когда Дима спрашивает, как у нас дела, молчит, когда репетирует, и даже когда мы ложимся спать. Он молчит, когда мы смотрим кино, когда прогуливаемся по красивым улицам города и когда поцелуй перерастает во что-то большее. Тишина — вот что сейчас оглушает меня сильнее всего. Мы здесь уже несколько недель, и, пока дети думают, что у нас очередной отпуск, где-то там, на «родине», нас никто не ждёт. Люди, некогда считавшиеся нашими друзьями, оказались гнилыми и подлыми, и поспешили отказаться от нашей семьи, как только вся заварушка началась. В одно мгновение все вдруг поменялось, перевернулось и стало ясно: ничего не будет как прежде. Как бы странно ни было, Макс переживает это все тяжелее, чем я. Ему невыносима мысль о предательстве лучшего друга, а мне невыносимо смотреть на его похудевшее лицо и короткие кудри, которые он отрезал почти сразу. Я боюсь за него. Боюсь сильнее, чем когда-либо до этого. Боюсь, но ничего не могу с этим поделать, и поэтому остаётся только молиться. Он шутит на концертах, смеется вместе со всеми, а потом приезжает домой, ложится на кровать и снова убивает меня своим молчанием. Но после того, как я целую его, желая спокойной ночи, он спускается вниз, прижимаясь щекой к моему боку, и его дрожащее тело, крепкая хватка на моем бедре и мокрое пятно на пеньюаре кричат громче любых слов. Никто, кроме меня, не видит его хрупкую, израненную несправедливостью, душу. И я знаю точно: никто, кроме меня, не поможет ему снова стать собой и обрести покой. После встречи с Максимом я всегда была окружена заботой и любовью, и чтобы ни произошло — я знала, что могу на него положиться. Пришло время протянуть и ему руку помощи.

«Где бы ни был ненаглядный мой — я с тобой»