Тусклая осень

Теплое яркое лето сменяет тусклая осень. Годы идут, меняются и уходят. Из папочки в голове сразу стираются те, на которых пишется: «плохое прошлое», но остаются те, которые с пометкой «избранное». Люди покупают продукты на неделю, покупают лекарства и презервативы. Люди стригутся, красятся и по моде одеваются. Люди громко смеются от шуток, плачут от горя и утопают в собственной депрессии. Люди ходят на прогулки, летают в другие страны и ездят за город к бабушке с дедушкой. Люди любят, состоят в моногамных и полигамных отношениях. Любовь — что-то особенное, интимное и сложное. Нужно уметь выражать чувства и думать за двоих, сложно назвать любовью, когда вы видитесь раз в полгода, спите с другими и вечером клянетесь в бесконечной любви, и так по кругу. Дети и подростки мечтают о прекрасном, сказочном и красочном. Но иногда всё идет не так, как хочется, ты попадаешься на глаза красивому и милому человеку, вы живете в конфетно-букетном мире и любите друг друга, но это «что-то» появляется, начиная вас есть изнутри, выедать чувства и близость. Оставляет место только ненависти и побоям, которые бедный человечушка пойдет замазывать и заклеивать пластырями в общей ванной комнате. Будет молчать и терпеть до последнего. Всё же было так хорошо, что случилось? Что пошло не так? Я точно делаю недостаточно. Будет делать в два раза больше, из кожи лезть и целовать нежнее, проводить больше времени рядом. Насколько легко из белой простыни, запачканной мазутой, снова сделать белоснежную? Нужен правильный раствор и терпение, чтоб и следа не осталось. Но люди — не простыни, ошибки — не мазута, и притворная любовь — совсем не мазута, хоть и тоже черная, липкая. Все ошибки стереть не получится, они останутся в той самой голове, не получится их удалить и очистить одним нажатием. Этот мир похож на зелёное яблоко, ещё висящее на ветке дерева где-то в саду, на вид вкусное и очень сладкое. Ты тянешься его сорвать, но тут же отскакиваешь от страха подальше, смотришь на руки, а там неожиданная гниль. Смотришь под ноги, а возле ног гора таких же гнилых и противных фруктов, и то самое падает к остальным. Ты пойдешь мыть руки, чтобы оттереться от противного, но неприятное чувство мягкого и зловонного останется тенью. В этом мире, к сожалению, люди не привыкли всё проговаривать и проживать, они привыкли терпеть, наказывать себя и других. Привыкли запивать неприятные чувства парой таблеток и бутылкой сидра, им легче пойти провести ночь с первым попавшимся человеком, а то и хуже — пойти на трассу. Кто-то продает сделанные своими руками вещи, кто-то продает себя как вещь, кто-то лучше пойдет за ножом, чем за парой извинений. Потому что знают, они уже никому не нужны, уже не вовремя, уже поздно, время ушло так же незаметно, как и школьные года. Вот только даже их не всегда вспоминают как что-то хорошее и яркое — больше тяжелое и нежеланное. Проживать для них значит — жить и не замечать. Не чувствовать боли — напиться и накуриться чем попало. Не запоминать плохое — проглотить, как пару выписанных препаратов. Зачем людям сигареты, если есть другие люди, есть любовь и чувства, есть развлечения и близкие люди. Зачем людям ножи, если есть психологи и прочие специалисты. «Я всё это придумал, у меня ничего не случилось, всё точно хорошо, это того не стоит» — нет. Если ты так думаешь, всё уже не в порядке. Проще молчать, проще закрыться в комнате, проще писать в заметки и написать пару предсмертных писем, проще забыться в чужом человеке и не попрощаться с по настоящему близким.

***

Зачем мне сигареты, если у меня есть ты, пока есть ты, я не буду вонять этим, я не буду вонять, что скучаю по тебе. Я не хочу курить при тебе. Сигареты как снятие стресса, есть ты — стресса нет. Ты — мой личный антистресс. Но ты этого не хочешь, ты уйдешь в первый же момент, ты обидишься на первое «пошел нахуй». Ты тут же, только уйдя от меня, удалишь мой номер, будешь всем говорить, какой я плохой и отвратительный. Ты посмотришь на меня в последний раз обиженными глазами, тут же сменяя это на злость. Я останусь, я буду лишь стертым бледно-розовым сердечком помады на зеркале. В твоих воспоминаниях я останусь тупорылым и худым парнем. Пройдет пару дней — ты снова звонишь, как в первый раз. Но почему-то трубку никто не поднимет. В моих воспоминаниях ты останешься разорванным на ярких фотографиях над мусорным ведром. Ты останешься напоминанием «пить плохо!» — но почему-то в холодильнике моем осталось твоё пиво. Я стану последним, кто его откроет, стану последним, что допьет и напишет, как тебя любил. Я буду задыхаться от любви к тебе, буду задыхаться от этого количества смога в Москве, буду задыхаться от страха, когда ты пролетаешь через перекрёсток на красный светофор. Ты будешь кричать от злости на тупых таксистов, что застряли так же, как и мы, ты будешь орать, как тебе жарко и что хочешь дождя. А он пойдет, обязательно начнется как раз тогда, когда мы подъедем к дому, ливанет как в последний раз. Ты будешь меня подталкивать, чтобы шел быстрее, чтобы быстрее нажимал на нужную кнопку этажа. Ты хотел быстрее — я хотел тише. Мы хотели влюбится. Я выйду на балкон через час, буду курить третью сигарету, буду плакать в рукав, облокотившись на подоконник. Дождь будет капать прямо на голову, будет мочить четвертую сигарету, я буду молчать и слушать твои шаги сзади. Я-бы-хотел-тебя-обнять-в-другую-погоду. Я бы хотел показать, как сильно я тебя люблю. Но ведь, сколько слепому не показывай «сколько пальцев», он не увидит, сколько глухому не доказывай что-то — он тебя никогда не услышит. Серёжа никак не глухой, не слепой, но видеть и слышать что-то он не хочет. Как и я. Серёж, мы снова так похожи. Зачем же мне ты, когда я могу курить сигареты каждые полчаса, зачем же мне дождь, когда я могу лежать целый день дома.

***

— Сёр-е-еж! Ну ты где там! — Ваня уныло ковырял носком кроссовка землю во дворе у дома, ещё пять минут назад Серёжа написал, что обувается и выходит. — Ну ты не ори хотя бы под окном, я же не один живу, — Пешков восстанавливал дыхание после спуска по лестничной клетке с пятого этажа. У Серёжи бардак на голове, видно даже не пытался кучери свои уложить, у Вани бардак около сердца, никак чувства свои не расплетет из клубка. Но как первый, так и второй, что-то с этим бардаком делать не собирается. — Ну как мне не орать, мне скучно, я думал, ты в ту же секунду выскочишь, когда написал, а ты, блин, — у них всё как обычно, долгая прогулка и похождения от одного края города до другого. По планам: зайти в магазин купить липтон с лимоном на двоих, потом пойти в центр, затем на заброшку — она красиво травой и зеленью заросла, — потом в кафе зайти поесть вкусного, взять с собой сэндвич там же, а потом спокойно себе проводить Серёжу и поехать домой. Они очень часто так вот гуляют в выходные дни. Все эти гулянки сопровождаются тупыми, но смешными шутками Серёжи и громким смехом Бессмертных, из-за которого на него бабки рядом косятся. Сопровождаются поцелуями невзначай, охапкой немного влажных рук, ибо июль довольно жаркий, как и всегда. Серёжа довольный, Ваня рядом такой миленький, липтон был таким спасительным. «Ва-а-ань я сейчас засохну…» — жалостно тянул он, когда искал полку с желаемым напитком. Сэндвич был особенно вкусным, когда ты голодный ходишь уже час, абсолютно всё будет едой богов. — Ванюш, люблю тебя, — под подъездом на лавочке сидеть и курить было всё же самым желанным за весь день. Ваня не курил, а только смеялся с Серёжи, которому дым в глаза попадал от ветра. — Я тебя тоже, — русый ужасно-ужасно уставший, а ещё домой самому ехать; забирать его некому. Радостные дни, проведенные с Серёжей, — самые-самые. С ним хочется быть рядом целые сутки, неделями и месяцами. Любить Серёжу, быть с ним до гроба, а то и дольше. Его хочется полностью и без остатка. Пока молоды, хочется лезть на самую высокую доступную крышу. Нужно побывать в каждой малоизвестной кафешке и попробовать все десерты. Пока они всё ещё подростки, нужно не сидеть и играть сутками в игры, а читать интересные книги, пока ещё мама разрешает, можно материться прямо при ней, она поймет и спишет всё на гормоны. Пока ты подросток — неважно, сколько тебе лет, ты можешь посылать каждую учительницу за спиной прямо на уроке, ведь ты сидел и рисовал пять страниц контурной карты, а она сказала: «поздно сдал», конечно, ей ведь всё равно, что ты старался и сидел до двух ночи и даже не списывал ниоткуда. Пока тебе ещё только шестнадцать лет, ты хочешь за год попробовать весь алкоголь, который тебе купят взрослые дядьки. Ты можешь совсем из себя не корчить хорошего парня для девушки, а просто честно ей сказать, чтобы катилась она лесом, ведь изменилась и стала скучнее, чем раньше. В этой жизни очень мало приятного, наслаждайтесь закатами где-то с балкона собственной комнаты. Забей на злых одноклассников и не обращай на оскорбления внимания, они все хуже тебя. Лучше сядь и почитай парочку книг Эдгара По, «Убийство на улице Морг» того стоит. Так Серёжа говорил и в упор доказывал, что это лучшая книжка, которую он читал, и Бессмертных, конечно, ему поверит. Он в каждое его слово верить будет, он пойдет за ним куда угодно, поможет со всем, чем может, даже если слышит об этом второй раз в жизни. серёжка приветик пойдем гулять на следующей неделе? извини что мы так долго гуляли я просто очень очень сильно хотел с тобой провести максимально много времени меня на дачу на неделю отвезут буду только вечером с суботу дома кста щас вещи уже собираю пока солнышк Серёжины сообщения прочитываются Ваней уже в пятый раз, он в упор не может придумать что ответить. Уже пятый раз Ваня смотрит на это «серёжка» и хочет удалить его контакт. Ваня даже ни разу не видел, как он у Пешкова записан, вдуг там просто пустое ничего не значащае «ваня.». Хотелось выкинуть телефон в стенку напротив, а затем и себя с окна. Сегодня грусть держится дольше обычного, до ночи, не спится уже как час точно.

ничего страшного

ты чего

всё нормально

но я честного говоря устал невозможно

спокойной ночи

увидимся значит в воскресенье)

Никогда такого не было, и вот, опять. Ваня опять сомневается во всём, в себе и своих достижениях, во взаимной любви, желаниях и мечтах. Поэтому, чтобы не терзаться со своими мыслями, он решил просто пойти выпить пару успокоительных и попробовать заснуть.

серёж люблю тебя сильно

ты такой хороший

я тебя очень сильно люблю

ты не представляешь насколько

я говорю правду

Потому что потом будет поздно, потом ты пожалеешь, если не напишешь. Все мысли и терзания перекрываются безграничной любовью. Ваня оставит таблетки где-то на тумбе возле кровати у светильника, мама утром обязательно найдет их и заберет на свое место. И Серёжа обязательно ему напишет ответ и приложит вместе кучу сердечек и стикеров с пожеланиями выйти замуж за него.

***

Проходят дни до жути одинаково. Школа и вечера с длинными заданиями, рассветы, встреченные за просмотром сериала, дни, проведенные на скучных уроках химии. Серёжа не писал ни слова за целую неделю, совсем ничего — занят. На перемене после алгебры Серёжа вдруг пишет, что уже скучает и присылает фотку себя с котом, «Вань смотри, тут у нас котик есть черненький он милый такой божее ты бы знал», русый так глупо улыбался, смотря на фото. Явно палится. Ну какой же Серёжа милый, какая же красивая у него одежка, какие у него красивые волосы, за ними точно скрывается умилительная улыбка и ясные утренние глаза. Но звенит звонок, оповещающий о начале урока, не менее скучного, чем остальные, и Ване не остается ничего, кроме как оправить пару сердечек и тоже написать, что котик правда милый. Уроки идут монотонно и тяжело, но идут успешно, много новых хороших оценок и много Серёжей присланных фоток из дачи. Спать хочется невыносимо, но Пешков ночью в пятницу пишет: «выходи Ванюш, я под домом». Бессмертных с места подрывается и оставляет фруктовый чай стынуть на столе кухни, выглядывает в окно, а там и правда Серёжа, в том же свитере, что и на фотке с котом, и ждет, сидя на лавочке. В желтом свете от фонаря он сидит с опущенной головой и рассматривает свои руки. — Привет, Серёж, ты писал, что приедешь в субботу, — Ваня натянул первые попавшиеся кроссовки и куртку, на улице уже осень, в футболке не погоняешь уже. — Привет, так вышло, меня привезли раньше, мама сказала, что там больше делать нечего, и я там уже ничем не помогу, — он выглядел почему-то грустным и слишком уставшим, будто он там целыми днями не за котами бегал и тискал, а выкапывал картошку и ужасно много помогал по хозяйству, — всё, что я там делал, это спал и помогал сажать и выкапывать, я так устал, ты бы просто знал, — ну да, а Ваня ведь ничего не делал почти целую неделю до пятницы, не писал эти контрольные сложные, не волновался перед самостоятельными с длинными задачами на весь листок, ну так просто, отдыхал. — Ты хоть вчера бы написал, что приедешь, я ждал тебя, погулять хотел, — Бессмертных фотки многочисленные получал, да, но не более того точно, Серёжа только по два слова прикладывал как объяснение и сваливал из сети снова на весь оставшийся день. — Вань, мне только днем сказали вещи в рюкзак складывать, я бы написал, но думал, что и так много спамлю тебе фотками, ты ведь тут тоже наверняка не баклуши бил днями, в отличие от меня ты учишься хорошо, страешься много, а я что, ничего делаю, как обычно, — по нему видно было, что не спал этой ночью, глаза слипались. Ваня только хотел сесть около него, как Серёжа встал, подошел, обнял его, сказал, что домой уже нужно, и попрощался быстро. Русый только поговорить побольше хотел, но не хотел Серёжа — ладно, значит не так уж и нужно.

***

— Блять, Серёж! Успокойся и отойди! Ну куда ты лезешь, боже, — вытоптанная тропинка неожиданно завела на железную дорогу, и Пешков, как самый смелый, полез сразу на рельсы, «ну хоть не додумался лечь». Серёжа сегодня особенно красиво оделся — рубашку красную надел, даже шапку натянул, недавно приобретенную. — Да чего так орешь! — кучерявый ходил себе спокойно по рельсам и руками равновесие держал, волосы все под шапку заправил, если не знать, так и не скажешь, что у него шевелюра охуенная. Пока они шли, он всё засовывал их дальше, а Ваня всё пытался эту шапку с него стянуть, побаловаться хотел, но тот ещё больше раздражался. Погода была комфортная, Ваня тоже сегодня по-особенному нарядился, сам не понял, как так вышло. Конверсы коричневые свои обул, но временами холодный ветер дул, поэтому и ветровку накинул, вообще-то, Серёжа тоже кофту большую на молнии в рюкзак запихнул, но при встрече сразу пихнул рюкзак Ване и побежал от него. Уже вот-вот бы из штанов бы выпрыгнул, активный до жути, а Ваня тащился за ним и фоткал мельком, слишком тот эстетичный. В сторис хотел выставить себе, на память. Кроме рюкзака, Серёжа ему и кольцо вручил, Ваня перепугался сначала и не знал, как реагировать, чем вызвал громкий смех Пешкова. Ваня примерял его быстро, на среднем так себе, на безымянном тоже, с мизинца спадет, для большого — слишком тонкое и не идет, оставил на указательном. Серёже понравилось, как выглядит, значит хорошо. — Зачем ты всё фоткаешь? Тебе что, новый телефон купили? — он из кармана русого вытянул его и начал рассматривать, — нет же, старый. — Мы красиво вместе смотримся, эстетично выглядит, и освещение красивое, просто так, — Ваня плечами дернул и телефон назад забрал. Планов сегодня совсем не было, просто ходить, вместе пойти куда-то, где ещё не ходили. Все Ванины предложения Серёжа сквозь уши пропускал и шел себе прямо, но ему так-то всё равно, лишь бы с Ваней. Оба в школу не пошли, Серёжу уроками закидали за выходные, как оказывается, он последние полмесяца домашние задания не сдавал, мама наорала и заставила быстро всё за три дня сделать. Серёжа всё ещё был уставший, с вчера ходит как черная туча, одевается необычно — всегда яркое что попало надевал, а сегодня и вчера рубашку со штанами где-то в шкафу нашел. Обещание не сдержал, не встретились они ни в субботу, ни в воскресенье, ему время родители выделили только сегодня и разрешили не идти на занятия. Они забрели в старый район, там дома красивые и куча деревьев. Вот тут Ваня и может насладиться тихой красотой и не менее красивым Серёжей, что намеревался в каждый дом заглянуть, и всё равно ему на то, что в этих комнатах ещё целых может быть труп кота или бомжа, а то и вообще кирпич на голову грохнется. Но спустя пару минут ожидания Бессмертных около домов он вышел и, отряхнувшись, сказал, что есть хочет и что ему холодно уже. Конечно, ведь сейчас уже полчетвертого дня и середина октября. Решили поехать снова куда-то в более оживленное место и найти очередное богом забытое, но открытое кафе. До ближайшей остановки им идти по навигатору пятнадцать минут, всё время была неприятная тишина и отдаленные звуки машин. Всё, как всегда, Ваня взял себе обычное латте и Серёже сэндвич, но тот отправил его за ещё одним кофе. У Бессмертных не оказалось кошелька в карманах, поэтому Серёжа очень благодушно разрешил расплатиться своими карманными. — Ты как? Чего ты сегодня такой грустный? — русый ещё утром поел вкусно, в отличии, от Пешкова, который, казалось, заглотнёт этот сэндвич целиком. — Ниче я не грустный, не издевайся надо мной, — латте согревал изнутри потихоньку, но кофту он не намеревался надевать. Посидев ещё полчаса, решили уже разъезжаться, вот только Серёже пятнадцать минут на общественном транспорте, а Ване — час на метро. Благо хоть рюкзак не нужно таскать Серёжин, да и телефон с наушниками имелся. В вагоне людей прилично было, кто в пуховики детей позаворачивал, кто в легких кофтах. Ваня косо смотрел на всех, чтоб на него не смотрели, хоть и выглядел он вполне по погоде. В плейлисте, подписанном тремя смайликами, у русого было всё — от какого-то давнего рока до Алёны Швец. Это Серёжа научил ее слушать, и это радовало, не все песни нравились, но не пропустишь никак. Они про невзаимную любовь и алкоголь были, и просто про сложную буднюю жизнь, почему-то хотелось плакать от пятой грустной песни подряд. Час невыносимой поездки прошел и оставалось пять минут пешком и дом, а там мама, родной ноутбук с сериалом, который не досмотрел, и родная, уютная, светлая комната. Серёжу ждала злая мама, он пришел домой без кофты, которую это она ему вручила и сказала обязательно надеть. Выслушивать злые речи хотелось в последнюю очередь. Хотелось только рюкзак перебрать и сложиться в школу на завтра, перепроверив, что ещё там задали, порыться в интернете и с мамой попозже обсудить важные для Серёжи вещи. С Ваней они живут почти что на разных концах города и в одной школе не увидятся до следующих выходных точно.

***

Прошел месяц вроде, Серёжа не помнит. Они с Ваней не виделись это время, он всё скидывал и объяснял это тем, что загружен сильно учёбой и уставший постоянно. Но просто-напросто не хотел его видеть, лишь писал раз в несколько дней что-то ни о чём. Ваня и сам не писал, только отвечал в ту же секунду на пришедшее и заходил в сеть уже утром следующего дня. Сегодня среда, он не идет в школу, с уроками покончено, уже не обозлены на него все учительницы, может жить дальше спокойно. ванюшкин я хочу с тобой увидеться пожалуйста

завтра я могу

хорошо Сколько ты не имей желания не видеть человека, всё равно придется. В этот раз он накинет что-то теплое не по маминому приказу, а потому что уже действительно холодно, ещё и дожди постоянные идут. Он наденет свою любимую темную толстовку и будет ждать Ваню у своего подъезда, Ваня позвонит ещё пару-тройку раз, чтобы переспросить, как называется его улица, и подойдет через десять минут. — Серёж… Ты почему подстригся! Тебе же так шли кудри… — Ваня снова в своей ветровке, но теперь не на распашку. — Любишь ты поорать, ну, блять, захотел и подстригся, не кипишуй, они всё равно через помывку снова кучерявыми будут, пока прямые, просто стричь легче, — Пешков сидел на корточках возле двери с сигаретой между пальцев. Ваня ближе подошел и стал разглядывать, теребить волосы из стороны в сторону, было неприятно, слишком близко. — Это когда ты нос проколол?! Боже… Ты какой-то ходячий пиздец прям, — ну и пирсинг крыла носа тоже заметил, хоть он и сливается почти с кожей. — Это ты пиздец, Вань, я месяц упрашивал маму, чтобы пошла со мной, я, блять, мелкий ещё, вот и пришлось ее тащить, ты бы знал, как она меня заебала этим проколом, — Ване всё расскажи, да расскажи. Тьфу, блять, жить не дает. Серёжа уже четвертый раз уже успел пожалеть, что согласился встретиться. — Вань извини, но я не хочу идти гулять, нет настроения и холодно слишком. — Ничего, я и не рассчитывал на погулять, мне по делам нужно было с мамой тут зайти кое-куда, ладно тогда, пока, — Серёжа наступил на кинутый окурок, обнял Ваню и пошел назад по лестничной клетке, вскользь наблюдая за русым, что быстрым шагом отдалялся и… плакал? Почему-то встреча ощущалась очень странно, рвано и никак. Будто прям таки последняя. Серёжа больше не писал, Ваня больше не звонил. Они просто перестали контактировать, обоим оставалось жить, просто забыв об отношениях. Это конец?

***

— Сереж, прости меня. Я обещаю, что поменяюсь, — он из тех, кто не врёт, — я обещаю, что подумаю над всем ещё раз. Пожалуйста, я хочу быть с тобой. — Вань… ну ты же понимаешь всё, — но, сука, душа на части рвется, просит: «просто возьми и прости, ты же тоже его любишь», и она права. Также, как и сердце, которое загоняется и набирает ненормальный пульс от прикосновения к чужой руке. — Мы не малые дети, и это уже давно не шутки шутить, нам дальше жить надо. — Послушай и прими решение, я не хочу тебя заставлять, не хочу загоняться и чувствовать вину, — голова тяжёлая, будто в неё с килограмм свинца положили и оставили ржаветь. Ваня это не оставит просто так, он найдет, высунет весь и в мусорку ближайшую скинет с грохотом. Но есть решение потише и правильнее: будет ухаживать, чистить щеткой специальной и поливать жидкостью против окисления металла, будет давить на шею, но Ваня всё сделает, чтобы ему же не стало в разы тяжелее и хуже. Впереди Пешкова ждёт долгий Ванин монолог, в котором примет участие в скором времени и сам Серёжа, добавит пару вопросов и кивнет в знак понимания на ответ. Серёжу ждёт снова любовь без сожаления и вины за недосказанность, ждут неловкие объятья, будто в первый раз. Ваню ждёт поток предложений, от которых будет правильнее и проще, ждёт неловкий карий взгляд и лёгкая улыбка, тронувшая в этот раз не только уста, но и веки, в этот раз. Их больше не ждёт полупустая квартира где-то около центра, больше не ждут самые дешёвые винстон в ларьке. Больше никогда Ваня не увидит презрение в зеркале, Серёжа никогда не будет смотреть на мокрую макушку и дрожащие плечи. Их ждут только разговоры длинною во всю ночь, сонные глаза на бортике ванной возле мокрых полотенец, горячая яичница на завтрак и снова любовь. Влюбиться в человека и открыться ему на все миллиард процентов — не-воз-мо-жно. Брехня это всё, они слишком особенные, чтобы быть как все, чтобы быть такими же отчаянными, как все, они попросту другие. И в этой вселенной они сделают все, чтобы снова любить, заботиться и не бояться следующего дня. Ведь Ваня ждёт под окнами Серёжу уже как пять минут. — Вань, привет, чего же ты не орал в этот раз? — кучери торчат во все стороны, но они короче, чем раньше. — Че мне орать, сказал пять минут — значит пять минут, у нас целый день есть на всё. Окна и лоджии сменятся, люди останутся прежними. Поменяется район и город, надписей на домах станет меньше. Детей и подростков прибавится во дворе, цветов на клумбе будет больше, чем всегда. Сережа изменится, изменится мир. Ваня поменяется, поменяется взгляд. Мир весь больше не тот, не тот, который желали. Мир станет тем, чего они так упорно ждали.