Мальчишка, не умеющий проигрывать

      Зима. В воздухе кружатся снежинки, делая какие-то замысловатые виражи, а в голове также кружатся мысли. На носу Новый Год, каникулы, отдых, подарки и бесценное время с близкими, все бегают по магазинам, ищут подарки, украшают комнаты и строят какие-то планы. Почти все.       Антон же бегает по магазинам, в поисках пособий, тренажёров для экзаменов и дополнительной литературы, украшает комнату фантиками от конфет, заменяющими приёмы пищи, скомканными листами бумаги и мятой одеждой. Парень возвращается с тренировок по волейболу в восьмом часу, с дрожащими коленями и темнотой перед глазами, роняет бренное тело на диван и, прикрыв глаза, губами повторяет какой-нибудь материал, заданный в школе, после чего вытаскивает из стопки на тумбочке тонкую книжку и занимается лёжа. Портит зрение, желудок, психику, а всё ради чего? Чтобы самым лучшим быть.       Особенность у Шастуна такая — излишний перфекционизм. И если все скажут «Вау, как это круто, ты всегда лучше всех!», то Антон на этот счёт другого мнения. Бессонные ночи, красные глаза, разбитые костяшки от неудач, вечное самокопание, невосприятие себя — это мелочи?       Шаст готов был пропустить школу лишь из-за того, что плохо написал контрольную, пусть даже на четвёрку, но это опозорит его перед классом, точнее, перед самим собой. Он был готов отдать все свои силы на то, чтобы сделать лучше всех упражнение, дальше всех прыгнуть и больше пробежать, даже если после этого он упадёт замертво. Антон не мог вытерпеть, если кто-то был лучше него, хоть на балл, хоть на долю секунды, по голове молоточками била фраза «На его месте мог быть ты, но ты поленился!».       Для всех зима — это Новый год, салюты, оливье и шампанское, а для Антона — экзамены, усталость, бессонные ночи и горы злаковых батончиков на столе. Знаете, да, парень был «особенным», «не таким, как все», но, если многие только и мечтали об этом, то Шастун готов был всё отдать, лишь бы избавиться от этого порока. И быть таким, как все.       И вот сейчас, когда на улице темным-темно, и лишь в свете фонаря кружатся блестящие снежинки, Антон сидит на подоконнике, на коленях очередная книга, а в руках батончик, который он пытается тихо открыть, чтобы не разбудить мать, хотя упаковка хрустит, как назло.       На самом деле, парень не должен был читать это, вернее, им не задавали, но Шаст чётко знал, что это произведение они будут проходить на следующем уроке. Литературу и русский язык у них вёл Арсений Сергеевич, ещё с девятого класса, а Елене Николаевне пришлось со слезами на глазах отпустить свой любимый класс, из-за ухода на пенсию. Нового учителя Антон полюбил самой чистой и невинной любовью, однако только в роли учителя. Возможно, отчасти за то, что мужчина часто выделял его из класса, предлагал участвовать в олимпиадах, задавал сложные вопросы, а потом смотрел с нескрываемой гордостью и приводил его всем в пример. Арсений сам по себе был человеком очень интересным: с богатым словарным запасом, со странными словами ещё из девятнадцатого века, которые зачастую понимал один Антон и вместе с ним смеялся, пока все остальные смотрели на них, как на ненормальных, мужчина очень интересно рассказывал, иногда добавляя какие-то факты и шуточки от себя, и доходчиво объяснял, а ещё он умел успокоить класс, не повышая тона, а лишь сверкнув глазами и сделав голос более грубым и властным.       А потом началось то, чего только и не хватало парню и его перфекционизму — он влюбился. Влюбился не в своего учителя русского и литературы, нет, он влюбился в мужчину, с прекрасным именем Арсений, с которым они вместе ходят домой, когда уроки заканчиваются в одно время и беседуют о глупых ребятах, смешных случаях на уроках, а ещё спорят насчёт каких-то произведений. Антон точно не помнил, когда это случилось, и даже, пожалуй, сам не осознавал, пока один раз не начал краснеть и заикаться, когда мужчина приобнял его на прощание, как, собственно говоря, делал это всегда.       Арсений часто хвалил его и всё время с лисьей улыбкой спрашивал, как ему удаётся всё успевать, а парень лишь прятал от стеснения глаза и тихо говорил, что это просто талант, и что он не прилагает практически никаких усилий. А затем приходил домой и сидел за уроками до и после тренировки, ровно до тех пор, пока звонил будильник, по которому он раньше просыпался и вставал собираться, стаскивал мамин тональник, умывался холодной водой и завтракал какой-то кашей быстрого приготовления, не обращая внимание на вкус, цвет и количество, а держа перед глазами книгу. Да, именно так.       Вместе с Арсением Сергеевичем и влюблённостью на плечи Шастуна свалилось и ещё кое-что, что практически пригвоздило его к полу — ответственность. Он боялся разочаровать учителя, боялся упасть в его глазах или услышать похвалу в адрес другого. Антон знал его предмет лучше, чем все другие вместе взятые, всегда забегал на тему вперёд и разбирал все свои косяки, после каждой контрольной он ещё некоторое время сидел в классе, сверяя какие-то ответы с телефоном или учебником, и был готов рассечь себе лоб о парту, если что-то не сходилось.       Антон шёл на золотую медаль, Антон участвовал во всех олимпиадах, зачастую выходя на мировой уровень, Антон был примером для всех в классе, Антон имел в комнате кучу медалей, которые он всё никак не успевал повесить и те так и валялись на комоде, покрываясь пылью, Антон не раз получал грамоту лучшего игрока в целом, нападающего или подающего, которые клал сверху на портфолио, обещая самому себе чуть позже обустроить их там. А ещё Антон ненавидел себя, многих людей, свою жизнь и деятельность. Но это мелочи, так ведь?       А Антона, в свою очередь, ненавидели почти все одноклассники и игроки его команды, за то, что он был лучше их, а за других не умел радоваться. Друзей у парня не было, а точнее говоря, на друзей у него не было времени. Пока кто-то бухает, гуляет, целуется или спит, Шастун вкалывает, делая уроки и даже чуть больше, играя в волейбол и выкладываясь на сто один процент, ну, в лучшем случае, лежит, глядя на размытый текст очередной книги и занимаясь самокопанием. Мысли об Арсении тоже были частыми гостями в его голове.       И данный момент не был исключением. На коленях учебник, во рту сладкий привкус после батончика, а в голове только тупая боль и Арсений. Учитель не знает о том, какие проблемы у подростка, а если и узнает, то наверняка сочтёт за попытку привлечь внимание. Так уже было раз, когда одна его одноклассница порезала себе запястья, да так, что даже кровь почти не выступила, и показательно грохнулась в обморок. Однако, стоило только учителю поднять её на руки и упомянуть что-то о медпункте и звонке родителям, как она тут же широко распахнула глаза и стала что-то щебетать о том, что всё хорошо, а если родители узнают, то её наказание ждёт. В итоге, Арсений обрабатывал порезы в своём кабинете, Антон носился по нему, разыскивая ватку, перекись и бинты, а ещё думая о том, что ему придумать в оправдание на своё опоздание (а ещё он думал о том, что если он тоже порежет вены, то ведь Арсений обратит на него внимание и также будет носиться, но это неважно), а Ира просто сидела, тихо всхлипывая в плечо преподавателю, который с серьёзным видом обрабатывал раны, изредка улыбаясь, стоило ему только взглянуть на взбаламошенного Шастуна.       Если раньше в планах парня было просто сдать экзамены и получить золотую медаль, то теперь прибавился и ещё один пункт: не сдохнуть, сдать экзамены и получить золотую медаль. А ещё желательно не сойти с ума, не получить проблем со здоровьем и найти друзей и вторую половинку. Но это уже задание со звёздочкой.       Антон неспокойно дремал на подоконнике, оперевшись тяжёлой головой о прохладный пластик и изредка просыпаясь и делая неудачные попытки вникнуть в текст книги, лежащей на коленях. От такого сна не было никакого толку — отдохнуть не отдохнёшь, сделать ничего не сделаешь, но на веки будто бы подвесили грузила, как на удочке, и разлепить их было невозможно.       Он проснулся от уже привычной мелодии будильника, которую, кстати говоря, давно обещал себе поменять, спрыгнул с подоконника, уронив книгу на пол и помяв несколько страниц и наступив на фантик от вчерашней конфеты. Так себе утро. Антон медленно наклонился за книгой и также медленно разогнул затёкшую спину, избегая темноты в глазах. Разгладив завернувшиеся страницы и захлопнув книгу, он бросил её на диван и с ворчанием поспешил выключить будильник, пока тот не разбудил мать. Семь часов утра, значит, отец уже на смене, а мать сегодня в ночную, так что не стоит прерывать её сладкий сон. Уроки в восемь, пять минут поесть, пятнадцать, чтобы в порядок себя привести, а затем сесть повторять заученный вчера материал. Всё по канонам.       Шаст решает сэкономить время на еде, потому что голода он не чувствовал, а лишними пять минут не будут никогда. Он плескает себе на лицо пару пригоршней холодной воды, стараясь лишний раз не смотреть в зеркало. Протирает жёстким полотенцем лицо, нарочно нажимая чуть сильнее, так, что кожа начинает зудеть от неприятных ощущений. Чистит зубы мятной пастой, от которой наконец выступает голод и слезятся глаза.       Всё по новой, дни слишком похожи один на другой. Да, Антон перфекционист, но он терпеть не может одинаковые дни и обожает беспорядок в комнате. Он неправильный, во всех смыслах, даже диагноз свой не может оправдать. Эти мысли заставляют усмехнуться.       Парень плюхается на диван, вытянувшись на нём во весь рост, достаёт со стола книгу и, вновь принимая положение сидя, открывает её на помятых страницах — так себе идея для закладки. «Гранатовый браслет» Куприна. Антон читал её ещё будучи восьмиклассником, просто так, то ли скучно ему было, то ли захотелось взрослым себя почувствовать, уже и сам не помнит, как и смысла и содержания книги. Одна лишь фраза почему-то запала ему в душу и помнилась по сей день: «Оставь меня, — я знаю, что этот человек убьёт себя». Шастун даже близко не знал и не понимал, почему, почему именно эта фраза? Однако, делать ничего, и в голове для неё уже отложена извилина мозга.       Парень успел прочитать довольно много, до конца оставалась пара страниц и, как думал Антон, эффектный необычный финал, какие всегда бывают у трагических историй. Он даже как-то невольно, на автомате поднял голову на часы и с ужасом заметил, что до урока оставались какие-то жалкие двадцать минут. Мысли о том, что первая литература, также не радовали его. Антон препочёл бы прийти раньше всех и поговорить с учителем по душам, да выпить кружку растворимого кофе, но, увы, сейчас парень лихорадочно натягивал свои широкие штаны, уже давно заменившие школьные брюки и белое — и на том спасибо — худи с чёрной надписью. А что, даже почти парадно получилось. Парень даже подумывал не надевать свои вечные аксессуары, — кольца и браслеты — но подумал, что больше времени уйдёт на сожаления об этом, потому, не глядя, стал напяливать кольца на мокрые от волнения пальцы. Справившись с этим и махнув рукой на браслеты, мол, худи всё равно с длинным рукавом, Антон схватил рюкзак, благо, собранный ещё вчера, закинул туда учебники по тем урокам, которые повторял сейчас, и полетел в сторону коридора.       Он на ходу схватил с ключницы ключи и своё пальто, конечно же, пренебрегнув шапкой и шарфом, а что, всего лишь конец декабря, и вылетел на лестничную площадку. Кое-как вставив ключ в замочную скважину, Шастун два раза повернул его и полетел с лестницы, чуть ли не кубарем, по пути натягивая на себя пальто, а, знаете, с рюкзаком в руке это задача не из лёгких.       Антон влетел в здание, когда до урока оставались какие-то десять минут, по пути к лавочке скинул с плеч пальто, снял кроссовки и надел кеды, пытаясь дрожащими руками завязать ровные бантики. Его трясло от бега, усталости и волнения, а ещё болели спина, колени и глаза. Парень любил жаловаться самому себе в своём сознании, однако вслух никогда бы об этом не признался. Поэтому сейчас, скрипя зубами и суставами, он поднимался на ненавистный четвёртый этаж, где находился нужный кабинет. Бросив по пути взгляд на массивные наручные часы, Антон отметил, что осталось четыре минуты, значит, он должен успеть. — Здравствуйте, Арсений Сергеевич, — как можно небрежнее бросил Шастун, проходя наконец в кабинет, после некоторого времени стояния рядом, когда он переводил дыхание. От одноклассников, конечно же, не было никакого ответа, зато Арсений поднял на парня свои глаза, при данном освещении казавшиеся серо-синими, улыбнулся и кивнул парню в ответ. — И тебе доброе утро, Антон, — ответил мужчина, вновь опуская взгляд на какие-то бумаги, которые он заполнял с самым серьёзным лицом. На нём была серо-бежевая хлопчатобумажная рубашка, с закатанными до локтя рукавами, отчего отчётливо были видны блядские вены, вызывающие у парня бурю эмоций, и привычные узкие брюки.       Парень прошёл к своей парте, четвёртой на втором ряду, и приземлился на стул, предварительно бросив на стол портфель. Он медленно и даже в какой-то части лениво расстегнул молнию, однако в какой-то момент она заела, очевидно, зацепившись за подкладку или обложку учебника, и пришлось применить силу и пару матерных слов. Наконец, не без жертв в виде разорванной сверху обложки учебника по английскому, Антон достал учебник по литературе, тетрадь, дневник и пенал. Подставкой он предпочитал не пользоваться, он хотел видеть учителей и тем более, чтобы те видели его. Он любил смотреть им чётко в глаза, не отводя взгляда даже тогда, когда они смотрели на него. О, да. — Так, ребята, всем доброе утро, надеюсь, что все выспались, — начал Арсений, как только прозвенел звонок, но всё ещё не отрываясь от каких-то документов. — Мне тут директор принёс кипу бумаг, которые нужно заполнить, сказал сделать до конца дня, так что позанимайтесь сегодня самостоятельно, почитайте то, что у нас там следующее по теме. — Гранатовый браслет, — тут же ответила Ира Кузнецова, сидящая перед парнем и явно тоже — боже, как звучит — неровно дышащая к преподавателю. Тот поднял на неё голову, одобрительно кивая, а затем перевёл взгляд на Антона, снова устало и ласково улыбаясь ему. — Прочитайте, довольно любопытное произведение, потом мне будет интересно послушать, кто как его понял, так что читайте, пожалуйста, внимательно и вдумчиво, — подал голос Арсений, вновь опуская голову на документы и беспощадно перемещая их с места на место в поисках нужного.       Антон лишь открыл книгу, подсмотрев у Ирки нужную страницу, и, найдя то место, на котором остановился, продолжил чтение. Он больше любил читать произведение в книгах, а не в учебниках, знаете, совсем другое ощущение. Знаете, когда можно делать карандашные пометки на краях, а страницы пахнут старостью и библиотекой. А ещё Шастун любил читать в одиночестве, потому что, конечно же, одиннадцатый класс, неужели кто-то будет читать никому ненужное произведение, когда можно поболтать или поиграть? Следовательно, в классе стоял тихий гул, а прямо перед парнем что-то громко шептала Ирка, облокотившись локтями на парту и о чём-то хихикая с подружкой, которая сидела на парту ближе. Антон пытался даже заткнуть уши, но это не помогало, потому, дочитав наконец произведение, хотя вникнуть в суть написанного, ну вот честно, не получалось, он отложил раскрытую книгу и принялся рассматривать одноклассников. Следующим уроком был английский, если быть точнее, устный зачёт, причём им заранее скинули восемь вариантов, один из которых им попадётся, потому Шастун выучил все. Но волнение никуда не уходило. Парень хотел было даже освежить свои знания сейчас, но решил, что это будет неуважением к Арсению, потому всё-таки принялся рассматривать одноклассников.       Многие из класса Антона ушли ещё после девятого, и их осталось настолько мало, что пришлось объединить с другим классом, и, в итоге, получилось двадцать девять человек, девятнадцать девочек и десять мальчиков, как обычно.       Первый ряд, состоявших в основном из парней, которым на литературу было глубоко плевать, сидели с телефонами, очевидно, вместе играя во что-то, судя по частым откликам и ругательствам. Шастун краем уха слышал, что почти все собираются сдавать дополнительно физику и информатику, либо же профиль математики, когда же сам он сдавал обществознание и литературу.       Второй ряд, ряд Антона, был чуть меньше, если быть точнее, состоял из неответственных людей, которые предпочитали не являться на уроки. За парнем сидел какой-то двоечник, не удосужившийся даже приготовиться к уроку, и что-то писал корявым почерком на помятом листе. Перед Шастом сидела Ира, которая продолжала свою беседу с подругой Оксаной со второй парты, которая изредка толкала локтем в бок свою соседку, и та включалась в беседу. На первой парте сидели ботаны, гуманитарий и физмат, один читал-таки Гранатовый браслет, а другой читал что-то в учебнике по физике. Типичная ситуация.       Рассмотреть третий ряд Антон не успел, да и не особо нуждался в этом: там сидели гуманитарии, наверняка, уткнувшись в книги или печатая что-то в телефоне. Их классный руководитель, Павел Алексеевич, учитель обществознания, решил, что будет лучше рассадить учеников именно так, ибо, судите сами, если посадить гуманитария с физматом, то можно сразу аннулировать успеваемость обоих. — Ребят, кто знает, где кабинет Аллы Ивановны, учительницы по немецкому языку? — спросил вдруг учитель, отрываясь от бумаг и кладя ручку на стол с характерным грохотом. На пару секунд в классе воцарила тишина, а затем совсем рядом послышались оглушающие «Я, я!», в основном тех людей, у которых были друзья в десятом классе, у которых сейчас был немецкий. — Так-так, давайте, поднимите руки те, кто уже прочёл Гранатовый браслет, — усмехнулся Арсений, наблюдая, как поникли некоторые ученицы и поспешили с головой спрятаться за учебником на подставке. Ира уверенно подняла руку, с вызовом глядя в глаза преподавателю, и Антон тоже, неуверенно и скромно чуть приподнял руку, как первоклашка. — Ну что ж, Кузнецова, расскажи мне, пожалуйста, смысл этого произведения или хотя бы краткий пересказ, — предложил ей учитель, вставая со своего стула, облокачиваясь бедром о стол и скрещивая руки на груди. На лице его блуждала слегка насмешливая улыбка, а глаза, действительно голубые глаза, горели озорным огоньком. — Вставай, и, пожалуйста, я слушаю. — Вы мне не верите? — с наигранным возмущением и обидой воскликнула Ира, глядя то куда-то в пол, то нерешительно встречаясь взглядом с Арсением. Тот уж не сдерживал усмешки, однако, из банальной вежливости, всё же отвернулся, делая вид, что что-то ищет в бумагах. Ира, воспользовавшись этим моментом, повернулась к Антону и с яростью напуганной кошки прошипела, должно быть, слишком громко от эмоций. — Антон, подскажи. — Молчи, Шастун, — тут же отозвался учитель, резко поворачиваясь лицом к классу и вглядываясь то в спокойное лицо Иры, то в лицо Антона, покрытое стыдливым румянцем. — И сходи, пожалуйста, к Алле Ивановне, ты же знаешь, где её кабинет? — Парень молча кивнул и, тихо поднявшись со стула, подошёл к Арсению, который протягивал ему какие-то из своих многочисленных бумаг. — Скажи, что от меня, она поймёт, — чуть тише отозвался мужчина, чтобы слышал только Шастун, и ободряюще улыбнулся.       Уже выходя из класса Антон услышал, как Ира что-то шептала своей подруге и почувствовал на себя взгляд, тяжёлый такой, будто даже давящий. Парень отродясь не читал подобных документов, хотя знал, что вряд ли там что-то секретное, однако что-то непонятное уж точно. Он просто шёл вперёд, чуть пошатываясь и держа бумаги в руках перед собой, пробегая по ним взглядом. Наверное, отчёт какой-нибудь, Алла Ивановна была, по совместительству, ещё и психологом.       Трудно представить, как сложно было Антону, отдышавшись, постучать в чужую дверь костяшками, поздороваться, подойти к учительнице, отдать бумаги и выдавить из себя имя отправителя. И всё это под презрительными взглядами, и всё это в гробовой тишине, и всё это на дрожащих ногах. Парень честно думал, что упадёт, как только выйдет за дверь, эффектно так сползёт вниз по стене, как обычно бывает в дешёвых драмах, и закроет лицо руками.       Пришёл в себя он, пожалуй, только тогда, когда привычно и зловеще скрипнула дверь кабинета английского языка. Антон плохо помнил, как вернулся в класс и услышал глухое Арсеньевское «спасибо», как Ира проводила его убийственным взглядом и обиженно фыркнула. Парень не понимал, что с ним происходит, казалось, что это всё не наяву, а во сне, но, увы, всё было по-настоящему. Вот всех выгоняют из класса, оставляя лишь одного человека — Ирку, которая с видом человека, обреченного как минимум на казнь берет билет и, подняв свои накрашенные бровки, плетётся на своё место.       Шастун же стоит в коридоре, судорожно листая переписки в телефоне, пытаясь найти нужные варианты и повторить всё, просто потому что по-другому он не мог. У него нет и никогда не было права на ошибку. У него тряслись руки, а голос прерывался от волнения и сбитого дыхания. А ведь это всего лишь пробный зачёт, который проводится у них ещё с седьмого класса... — Лидия Михайловна, — послышался знакомый голос, что даже Антон оторвался от телефона и поднял взгляд на знакомую фигуру в серо-бежевой рубашке, стоящую в дверном проёме. — Вы не будете против, если я у вас Шастуна и Кузнецову украду? В актовом зале награждение за олимпиады на этом уроке, а я так забегался, что только сейчас узнал. — Конечно, Арсений, забирай, Шастуна я знаю, он мне потом сдаст, а Ира сейчас ответит, так ведь? — заговорщицки подмигнула учительница Кузнецовой, которая смотрела на неё широко распахнутыми глазами и даже не пыталась скрыть своего удивления за самоуверенностью. — Да там сейчас уже начинается всё, нельзя опаздывать, — попытался как-то спасти ученицу от разгрома Арсений, но учительница опять возразила, пообещав, что Ира примчится к ним, как только закончит, а сейчас она уже идёт сдавать. Мужчина лишь пожал плечами и поджал губы, мол, сделал всё что мог, и повернулся к Шастуну, который стоял истуканом с того самого момента, как слух резанули слова «награждение» и «олимпиада». — Не повезло твоей подруге, — усмехнулся Арсений, хватая парня за плечо и направляя в сторону коридора, пытаясь вывести того из ступора, не за ручку же его вести, в самом деле. Антон сделал уверенный шаг, на ходу подхватывая рюкзак и пытаясь при этом не выронить телефон. — Рюкзак-то здесь оставь, зачем он тебе, — уже в открытую смеётся учитель, а Шастун, словно робот по команде, выполняет все его требования, отбрасывая рюкзак в сторону и запихивая телефон в карман штанов. Так, теперь осталось вспомнить всё, что говорил Арсений, и понять смысл сказанного. — Она мне не подруга, — запоздало отвечает Антон и снова мнётся, понимая, что совсем не во время ответил. Интересно, это на нём так сказывается Арсений или отсутствие сна? — Слушай, ты как вообще себя чувствуешь? Ты спал сегодня? — неожиданно спрашивает мужчина, а Антон так и останавливается, да так резко, что Арсений, пройдя пару шагов, тоже останавливается и, обернувшись, вопросительно смотрит на него. — Конечно, что за вопросы, все одиннадцатиклассники выглядят неважно, тем более скоро экзамены, — пытается перевести всё в шутку Антон, нагоняя мужчину и бодро вышагивая рядом, пытаясь справиться с желанием положить голову на плечо и так и заснуть. — Хорошо, — задумчиво тянет Арсений, и мнительный парень решает, что тот почему-то обязательно не поверил ему. — Я слышал, что ты один на золотую медаль идёшь, — резво проговаривает мужчина, глядя на подростка, точнее, на его макушку, ибо лицом он уткнулся в пол, чтобы скрыть своё смущение. Антон вообще не любил, когда ему дифирамбы читают, точнее, нужно было подобрать нужное время и нужного человека. Времени не хватало, точнее, его и не было, как и человека. — Если что, если проблемы какие будут, обращайся ко мне, я тебе помогу, ты парень смышлёный, а у нас есть некоторые, которые любят заваливать учеников, — усмехается учитель, хлопая парня по плечу в знак поддержки и за это же плечо удерживая его от неминуемого столкновения с закрытой дверью актового зала.       Шастун не успевает даже ничего не ответить, хотя бы банально поблагодарить, как Арсений уже куда-то уходит, очевидно, поговорить с коллегами, а его хватает за плечо Алла Ивановна и усаживает на определённый стул, что-то говоря себе под нос. В зал влетает красная и растрёпанная Кузнецова, у которой в руках только расческа и телефон. Её усаживают перед Антоном, очевидно, из-за небольшого роста, и она тут же начинает приводить себя в порядок.       До парня доходит далеко не сразу, точнее, только после суетливых реплик некоторых преподавателей, что награждение будет проходить в режиме онлайн. Каждый в своей школе собирает всех участников олимпиад в актовом зале, включает компьютер и камеру, выключает микрофон, а объявляют победителей ученики Лицея, якобы самые умные и престижные.       Антон суету не любит, не любит, когда его отрывают от важного занятия, ведь он был готов к английскому, а теперь на день больше мук волнения, а ещё не любит объявление победителей — боится, что услышит не свою фамилию. Литературу он писал в довольно экстремальных условиях: он плохо себя чувствовал, ужасно болела голова, слезились глаза, из горла рвался кашель. По этой причине он не писал несколько следующих олимпиад, потому что слёг с температурой и с трудом находил в себе силы открыть глаза. Однако об этом не знал никто, классному руководителю он сказал, что уезжает отдыхать, а Арсению, который интересовался, как прошла олимпиада, лишь кратко изложил суть заданий и свои мысли. Тот, кажется, одобрил их, непонятно, правда одобрил, или лишь чтобы подбодрить.       Антон почти не слушал и не видел победителей из других школ, не слушал перешёптывание учеников и комментарии учителей. В голове набатом звучали неприятнейшие мысли, внушённые парню им самим же. Действительно, Шастуна никогда не ругали за плохие оценки, напротив, говорили, что он уделяет этому слишком много времени. Ради кого он всё это делает? Ради себя? Наверное, так должно быть, так правильно, но ведь нет. Неужели ради Арсения? Глупо. Мужчина появился в его жизни пару лет назад, а что насчёт более раннего времени? Антон не знал ответов на свой вопрос, и эта неизвестность пугала, напрягала, раздражала. Пора перестать думать об этом. — Итак, победитель олимпиады городского уровня по литературе, — Антон почувствовал, как по телу побежали мурашки, волосы на теле встали дыбом, дыхание сбилось, и он стал заламывать пальцы. — Ученица одиннадцатого «Б», Сурикова Наталья награждается грамотой, а также её преподаватель Попов Арсений Сергеевич.       Сердце ушло куда-то в пятки, Антон почувствовал пульс во всех пальцах, а глаза застилала мутная пелена. Не он. Не он сейчас стоит перед камерой, улыбаясь фотографу и сжимая в руке заветную бумажку, не его сейчас обнимает Арсений и шепчет на ушко ободряющие слова, не на него направлены все эти восторженные взгляды. Он не справился. Надо же, как непривычно осознавать, что всё, через что прошёл и чего ожидал ты получает кто-то другой. Шастун смотрит на счастливую улыбку Арсения, ведущего за руку свою подопечную, и ему хочется сейчас же сбежать отсюда, а ещё лучше вернуться назад и не приходить.       Антон не умел проигрывать. Просто не мог воспринимать тот факт, что кто-то лучше него, ведь так не должно быть. Парень когда-то давно ещё решил для себя, что он должен пахать именно ради всего этого, чтобы не тупо пропускать уроки, а испытывать спектр привычных эмоций, чувствовать себя нужным, понимать, что он оправдал надежды. Не оправдал. Сколько лет он участвовал в этой олимпиаде, сколько раз занимал первые места, сколько надежды, собственных сил и эмоций вложил в него Арсений, а для чего всё это? Чтобы сидеть вот так вот, в одной позе, боясь пошевелиться и увидеть на себе разочарованный взгляд голубых глаз?       Антон никак не мог усвоить одну простую истину, что никто не безупречен. Человек не может делать хорошо абсолютно всё, он же человек, в конце концов. Но Шастун, видимо, был первой моделью робота, но, к сожалению, и тут случаются помехи.       Парень, к своему счастью, не видел и не слышал, что Кузнецова стала победителем олимпиады по обществознанию, не видел гордого взгляда Арсения и обиженных глаз девушки. Она рассчитывала, что Антон хотя бы обнимет её, а он ни слова не сказал. Хотя, в общем, ей хватало и взгляда учителя, из которого буквально сыпались искры гордости и удовольствия.       Он вылетел из душного зала первым, взлетая по лестнице к кабинету английского, где так и валяется его портфель, справляясь с усталостью и темнотой в глазах. Шастун не мог сейчас смотреть в глаза Арсения или даже на Иру. Ему нужно чуть отойти, остыть, прийти в себя. Он чувствовал, что фитиль уже догорает и сдерживать себя становилось всё тяжелее. Чтобы хоть немного отвлечь себя, Антон сковыривал корочки крови с разбитых костяшек. В некоторых местах они отходили легко, оставляя после себя лишь лёгкое покраснение и новую розовую кожу, а в некоторых отрывались с болью и ранки тут же начинали кровоточить, обещая шрамы после себя. Сейчас на это плевать. Наверное, Шастун, как будущий учитель русского и литературы, должен быть более сдержанным, но сейчас и это неважно.       Следующая физкультура (да, Антон наизусть знает расписание уроков, и что?). А это значит, что долгожданный кросс на время, в котором парень должен быть лучшим, ведь на него и тут возлагают большие надежды. Капитан сборной школы по волейболу, победитель небольших конкурсов в рамках школы, обладатель лучших результатов по всем дисциплинам. Он сидит сейчас в туалете, жалея о том, что не курит, ведь это наверняка могло бы помочь, и лишь царапает короткими ногтями кожу и изредка с силой заряжает кулаком с стену.       Выходит он оттуда со звонком и быстрым шагом проходит мимо Иры с другими девчонками, которые обсуждают её победу, грамоту и, кажется, Арсения. Садится на лавочку, ставит локти на колени и, переплетая пальцы, кладёт на них подбородок. Он из кожи вон лезет, чтобы достичь того, что у него есть сейчас, а что ради этого делает Кузнецова?       У Антона кружится голова, в которой кружится стая мыслей, слипаются глаза, а ещё ужасно хочется плакать и кричать. Но он поднимается со скамейки и, вставая в начало строя, медленной трусцой наворачивает круги по залу, вместе с меньшей частью его класса. Знаете, десять кругов это не так уж и много, когда все мысли где-то далеко и всё делается на автомате. Шастун даже заходит на одиннадцатый круг, однако звонкий голос учителя отрезвляет, заставляя вернуться сюда.       И вот теперь начинается. Антон останавливается, пытаясь восстановить дыхание, отчего развивается странная одышка и дышать становится труднее, будто кто-то забрал весь кислород, перед глазами странные чёрные точки, ноги затекают, переставая функционировать и заставляя подростка чуть ли не на пол осесть. Однако Шастун всё-таки доносит себя до скамейки и уже оттуда вполуха слушает сегодняшние нормативы. Если всегда ранее парень предпочитал первым идти на верную казнь, отрабатывая всё на твёрдую пятёрку, лучше всех, то в этот раз он решил выйти последним, надеясь, что станет чуть лучше. Медиком он явно не станет.       Единственное, что он запомнил до собственного выхода, то, как Кузнецова, окрылённая собственным успехом и, очевидно, любовью, пробежала быстрее всех. Все тут же обступили её, а она лишь стояла в середине толпы и блаженно улыбалась такому исходу событий. — Ну что, Антон, побьёшь рекорд? — лукаво интересуется Сергей Борисович, чуть щуря глаза и улыбаясь. Антон чувствует эту немую поддержку и уверенность в его силах, отчего лучше не становится ни капли. Он даже думает, а не лучше ли вообще не выходить и не позориться, но приходит к выводу, что побег — ещё больший позор.       Всё, что было дальше, точнее, всё, что помнит Антон, это мутная плёнка на глазах, привкус крови во рту, онемевшие конечности, дикая боль где-то в голеностопе, сбитое дыхание и прокушенная губа. — Антон, чего это ты, на пять секунд медленнее Кузнецовой, разочаровываешь, — медленно проговаривает учитель, глядя на ученика каким-то даже злым и диким взгляд, без толики сочувствия.       И это, кажется, становится последней каплей. Шастун пулей вылетает из зала, но это остаётся незамеченным, ибо вместе с ним бежит целая толпа его одноклассников. Даже не забежав в раздевалку за портфелем, он влетает в туалет и, убедившись в том, что там никого нет, начинает с дикой ярость и остервенением бить стену, то костяшками, то боковой частью ладони. В себя он приходит лишь тогда, когда на стене виднеются отпечатки крови, рука безумно зудит, на глазах стоят слёзы, а в горле немой крик. Антон прислоняется к холодной стене затылком и дышит загнано, тяжело, прикрывает глаза, смаргивая слёзы. Он чувствует боль в руках, и мысли вьются вокруг этого, как пчёлы у улья, не давая парню возможности подумать о чём-то другом.       Впереди ещё обществознание, история и русский язык, говоря словами Антона: три часа немых мучений, боли и ненужных мыслей.       Знаете, говорят, что разбитое не разобьёшь, а сломанное не склеишь? Антон не верит в это. Выслушивать гордые и радостные комплименты Кузнецовой от учительницы обществознания становится невыносимо настолько, что Шастун даже не может вникнуть в суть параграфа, который им только что сказали прочитать. Зубы стучат друг о друга от невымещенной злобы, руки невольно сжимаются в кулаки, оставляя на ладони следы от ногтей, а зубы терзают измученную губу. Антон не знает, сможет ли он вообще выдержать всё это, и не легче ли пойти сейчас на четвёртый этаж, выйти на крышу и вниз?       На истории им дали очередной тест, на котором Шастун безбожно списывал, не делая ни малейшей попытки подумать своей головой. Он знал, что учитель видит это, он знал, что тот качает головой и глубоко вздыхает, он знал, что разочаровал сегодня всех, кого только мог. И продолжает делать это.       Русский язык. Любимый, могучий и великий русский язык, который Шастун обожал и всегда знал многое сверх программы. Но сегодня он боялся его, он не хотел идти туда и желал провалиться прямо сейчас. Такого острого чувства он не испытывал даже ранее, когда плохо писал контрольную и боялся услышать упрёки учителей. Было больно, было невыносимо. Антон старательно оттягивал вниз рукава толстовки, пытаясь скрыть измученные руки. Привычно расположившись на своей парте, он почувствовал напряжение, явное напряжение и страх, коих не было в этом кабинете никогда. Пугала закрытая доска в разводах от мела, которые Арсений ненавидел, пугали белые просторы за окном, даже просто деревянная указка, лежащая на учительском столе, внушала недоверие. Антон ненавидел себя и думал почему-то, что все о нём точно такого же мнения, как и он сам. — Ну что ж, ребятки, прошу внимания, хочу сделать объявление. Прошу вас похлопать победительнице городского, повторюсь, городского этапа олимпиады по обществознанию — Ирине Кузнецовой, — торжественно объявил Арсений, первым начиная хлопать и лучезарно улыбаться. Антон был уверен, что всё это было произнесено с сарказмом и подтекстом, обращённым именно к нему. Он думал, что учитель издевался над ним, но при этом понимал, что вполне заслуживает этого. Все хлопали, суетились, что-то кричали, а Антон прятался за учебником русского языка на подставке. Он не узнавал себя.       Шастун не слушал ничего из того, что говорил Арсений, ничего не записывал и даже не открывал учебник, понимая, что так ещё больше подводит учителя, но не в силах найти в себе силы на что-то. Сегодня очередная тренировка, на которую парень, скорее всего, не пойдёт. Он не выдержит, ещё один сегодняшний косяк доведёт его до белого каления. Антону хотелось домой, лечь на кровать, под тёплый плед, и заснуть, желательно, навсегда. Вычеркнуть сегодняшний день из своей жизни, забыть его, как ужасный сон. Но ведь если он забудет, то это не значит, что забудут и другие.       Арсений видел резкую перемену в настроении парня и, хотя и ссылал это на плохое самочувствие, не спрашивал его на уроке и твёрдо пообещал себе оставить того после уроков. У него самого что-то пошло не по плану с того момента, как он увидел поникшего парня: речь стала какой-то прерывистой и несвязной, он не мог найти, куда спрятать руки, а взгляд то и дело останавливался на пареньке, смотрящем куда-то вдаль. Антон был особенным, это учитель знал и видел, также как и то, что его особенность никто не принимал. А он принимал.       Урок тянулся настолько долго, что Арсений, не в силах просидеть на месте ни одной секунды, отпустил одиннадцатиклассников пораньше, взяв с них обещание пройти по этажам на цыпочках, однако, услышав гул и топот ног в коридоре лишь махнул рукой и даже не поднялся со своего места. Он собирался уже было попросить Антона остаться, однако, взглянув на парня, понял, что тот, кажется, и не собирался вставать. Вряд ли он даже услышал бы звонок. Арсений поднялся со стула и подошёл ближе, вслушиваясь в спокойное дыхание и смотря в закрытые глаза. Вместо подушки были собственные руки, а больше ничего и не нужно уставшему одиннадцатикласснику, который, кажется, последний раз спал в сентябре. Учитель даже не решается что-то сказать или сделать, боясь спугнуть сон подростка, будто бы тот может, подобно воробью, улететь от резкого движения.       Когда Антон наконец раскрывает глаза, пытаясь привыкнуть к яркому свету, то в первые минуты пытается прийти в себя, соображая, где он, с кем и сколько сейчас время. Протерев кулаками красные спросонья глаза, он огляделся по сторонам, ведь при таком свете после сна увидеть что-то не легче, чем в темноте. — Проснулся? — Шастун невольно вздрагивает, слыша где-то рядом ласковый голос и, повернув голову, натыкается на Арсения, который сидит на стуле рядом с ним и снова пишет что-то в своих бумагах. Антон растерянно хлопает глазами, пытаясь придумать, что сказать и нужно ли вообще что-то говорить. Единственное, что сразу замечает парень — Арсений опустил рукава рубахи, видимо, стало прохладно. — Нам надо поговорить, — серьёзно говорит учитель, снимая очки, которые подросток даже не заметил прежде, и отодвигая документы в угол стола. Антон же прислоняется спиной к спинке стула, которая вовсе не радует своим холодом, и, приняв менее вальяжную позу, задумчиво смотрит на мужчину. — О чём? — тихим и чуть хриплым ото сна голосом интересуется Антон, тут же прокашливаясь. — О тебе, — также чуть тише отвечает Арсений, невольно улыбаясь. — О мальчишке, не умеющем проигрывать и спящем в кабинете русского и литературы. — Извините, я сам не понял, как это вышло, — начинает оправдываться Антон, даже как-то пропустив мимо ушей первую часть фразы и с каким-то испугом глядя в глаза напротив. Здесь они снова кажутся голубыми, чистыми. — Я тебя и не виню, мне больше интересно, как ты довёл себя до такого состояния, — качает головой Арсений, встаёт и, чуть размяв спину, движется к своему рабочему столу. — Вы о чём? — громче прежнего отзывается парень, чтобы мужчина наверняка услышал его, а сам с замиранием сердца ждёт ответа. — Ты серьёзно не понимаешь о чём я? — с усмешкой спрашивает Арсений, выуживая из ящика стола KitKat, который ему недавно подарила ученица за какие-то заслуги, о которых он не помнил сам, и кидая его Антону, который с ловкостью ловит и рассматривает предмет. — Антон, ты же сам видишь, что изводишь себя, ради чего это? Ты когда спал последний раз? — спрашивает мужчина, скептически глядя на парня и медленно двигаясь к его парте. Шастун лишь пожимает плечами и вновь пытается разорвать обёртку, которая лишь противно шуршит, но поддаваться не хочет. — Ты ведь ночами готовишься к урокам и экзаменам, но ты понимаешь, что из-за отсутствия сна это сложнее и вреднее? У тебя психика расшатана из-за отсутствия сна. А почему сегодня такой ходил, ты так расстроился из-за олимпиады? — спрашивает Арсений, садясь на привычный стул рядом с подростком и поворачиваясь вполоборота. Антон многозначительно надкусывает батончик, давая понять, что говорить он не намерен. Мысли носятся в голове, явно превышая все лимиты скорости и разбиваясь друг о друга. — Хорошо, я не заставляю тебя отвечать. Я просто прошу начать хотя бы немного думать о себе. — А я думаю, — слишком резко отзывается Антон, с вызовом глядя в глаза напротив и откладывая шоколадку. — Я вижу, — спокойно отзывается Арсений, беря в руку шоколадку и откусывая кусочек. На губах играет ухмылка, а батончик возвращается в руки удивлённого Антона. — Антон, ты пойми меня, пожалуйста, твоих знаний сейчас хватит на то, чтобы написать ЕГЭ не менее, чем на девяносто баллов, этого хватит для поступления в приличный институт. Если ты продолжишь делать то, что делаешь сейчас, то либо с ума сойдёшь, либо вовсе не доживёшь до конца школы. Нельзя же так, Антош, нельзя. — Я не могу по-другому, — отзывается Шастун, теряя весь напор и желание отпираться в целом. Зачем это, если Арсений и так знает всё? — Тогда я после школы буду вытаскивать тебя гулять на целый день и, если захочу, останешься у меня ночевать, чтобы ночью за уроки не сел, — усмехается Арсений, игриво подмигивая парню и снова протягивая руку к шоколадке, но теперь подносит её уже к губам парня, заставляя его открыть рот одним только взглядом. — Вам не кажется, что не совсем правильный совет ученику? — усмехается в свою очередь Антон, старательно пережёвывая шоколадку и облизывая губы, в надежде найти там ещё кусочек сладкого лакомства. — Это совет не ученику, а парню, с которым я знаком, — парирует Арсений и хочет было ещё что-то добавить, однако взгляд его цепляется за костяшки, которые Антон на эмоциях забыл прикрыть. Учитель бережно берёт его руку в свои, так как вторую парень с молниеносной скоростью убирает, глядя в глаза с явным страхом. Он боится. Сейчас уж точно. Арсений ничего не говорит, только смотрит, а в глазах какая-то буря эмоций, которая пугает ещё больше. Антон пытается вырвать руку, но учитель не даёт, лишь крепче сжимая. Наконец он аккуратно подносит её к лицу и невесомо касается губами, не сводя взгляда с подростка, который от неожиданности чуть приоткрывает рот и усмиряет попытки вырваться.       Арсений опускает руку вниз и чуть наклоняется корпусом вперёд, вопросительно глядя то на Антона, то на чуть приоткрытые губы. Не видя сопротивления, мужчина не выдерживает и наклоняется полностью, продолжая держать руку парня и гладить её большими пальцами. Он касается губ, сначала медленно и пугливо, а затем чуть увереннее и напористее. Антон от удивления так и замирает, забывая дышать и вообще делать что-либо, когда Арсений легко целует на прощание в уголок губ и отстраняется с той же улыбкой. — Мы будем гулять, я тебя кормить буду и спать укладывать, а на уроки не больше четырёх часов в день, — хитро улыбается Арсений, а в глазах так и пляшут чёртики страсти. — А я хочу стать учителем русского и литературы, — неожиданно выдаёт Антон первое, что приходит на ум, как только он вспоминает, как говорить. Учитель с этого лишь заливисто смеётся, утыкаясь лбом в плечо одиннадцатиклассника и вдыхая аромат его одеколона. — А я хочу стать парнем будущего учителя русского и литературы, — выдаёт Арсений, отстраняясь от плеча подростка и глядя в зелёные глаза напротив.       Антон ничего не отвечает, лишь сам тянется к мужчине, но уже не целует, а просто обнимает, крепче прижимаясь к его телу и поудобнее устраивая голову на его коленях.       И, знаете, плевать на то, что дверь сейчас не закрыта на ключ, плевать на кучу пропущенных от отца Антона и даже, пожалуй, на олимпиаду по литературе всё равно. Хотя, нет, она важная персона, ведь именно с неё, именно с неё начинается эта история.