Тихо, не говори ни слова.

Эндрю Трава пожелтела, ветер обдувает лицо Эндрю прохладой. Странно видеть, как в экси играют на таком дешевом газоне. Никакого оргстекла. Никаких запертых дверей. Здесь чище, дышится легче, даже если им приходится рисовать на линиях. Их нападающий мчится по корту, рассматривая грунт как предположение, а гравитацию — как гипотезу. Игра была проиграна двадцать минут назад, вероятно, была проиграна еще до того, как Миллпорт «Динго» вышли на поле, но их ребенок не сдается. — Он играет так, как будто ему нечего терять. — Сказал Кевин. Каштановые волосы все еще тусклые, как грязь, но наклон этой челюсти, вызывающий наклон подбородка — нет никаких сомнений в Ноа—Ниле, поправляет себя Эндрю. Теперь его зовут Нил. Другое имя, еще одна ложь. Нил летает — это единственное слово, обозначающее то, как он двигается. Он все еще рельс, но с достаточной мышечной массой, чтобы предположить, что он получает правильное питание. Даже с трибун Эндрю видит силу в жестких линиях его икр. Беглец пустил в ход свое тело. — Он быстрый. — Говорит Ваймак Кевину. Кевин не отвечает, просто наблюдает, как Нил бросается навстречу плохому пасу, а затем съеживается, когда защитник в два раза больше Нила вдавливает его в грязь. — И глупый. Кевин продолжает смотреть, как идет игра. Нил отскакивает назад, как человек, сделанный из резины, преследуя еще один мяч, еще один пас. В игре осталась едва ли минута, но Нил не останавливается. За четыре секунды до конца удар Нила попадает в дальнюю часть ворот. «Динго» проигрывают на семь очков вместо восьми. — Он подойдет. — Наконец говорит Кевин, отталкиваясь от трибун. — Если ты так говоришь, — говорит Ваймак. — давайте возьмем его как нашего нападающего. × × × Эндрю ждал Кевина в раздевалке в тот день, когда он решил подписать Нила-не-его-настоящее-имя-Джостен. Эндрю задается вопросом, видел ли Кевин эту целеустремленную одержимость в зернистых видеороликах, присланных тренером Джостена, задается вопросом, выбрал бы Кевин Нила самостоятельно. — Кевин! — Крикнул Эндрю, нетерпеливый и готовый ударить кулаком по телевизору Ваймака. Кевин не ответил. Это были три недели нерешительности, когда Эндрю каждый день по два часа ждал Кевина, пока тот просматривал файлы и видео, и все это для того, чтобы заполнить одно-единственное место. — Кевин блять. — Снова сказал Эндрю, его голос стал более опасным, когда он завернул за угол в офис Ваймака. — Если ты не будешь в моей машине через две минуты, я проткну твой череп гребаным телевизором — И вот он был там, порхая по экрану. Беглец. Прошло три года с той ночи истин в темноте, но Эндрю никогда не забывал ни одного лица. — Кто это? — Спросил Миньярд, стараясь выглядеть невозмутимым, как будто его сердце не колотилось в груди. Ему было интересно, под каким именем сейчас скрывается беглец. — Никто из Миллпорта. — Ответил Кевин, но в выражении его лица было что-то хитрое и явно отсутствовал зрительный контакт. — Нил Джостен. — Это новый нападающий? Кевин пожал плечами, но не отвел взгляда от ленты. Позже Эндрю будет сидеть, свесив ноги с пожарной лестницы, и сомневаться в здравомыслии своих следующих слов. Еще позже он проснется лицом вниз в песке и задастся вопросом, стоило ли оно того. Однако в тот момент Эндрю увидел незнакомца, который выдал ему секрет, кого-то, кто шагнул к его ножам вместо того, чтобы убежать, и поэтому он сказал. — Это сейчас. Удивление ударило Кевина по лицу. На долю секунды Эндрю подумал, не потрясло ли это цифру два, выбитую у него на щеке. — Извини? — Я устал смотреть, как ты копаешься в этих гребаных файлах. Ты должен был выбрать замену несколько недель назад. — Эндрю знал, что это было слабое оправдание, и по недоверчивости Кевина понял, что он тоже это знал. — Так что я принимаю решение за тебя. — Хорошо, — сказал Кевин после долгого раздумья. — Но только если ты признаешь, что хочешь этого. — Он указал на экран без всякой необходимости; Эндрю все еще смотрел на него. Кевин был не так глуп, как казался. Он знал, что что-то случилось, потому что Эндрю не хотел. — Просто сделай так, чтобы это произошло. × × × Ваймак арендовал пикап. Кевин сидит рядом с Эндрю, пока тот курит, и они ждут. Автостоянка проседает под тяжестью города, который должен был двигаться дальше — Если он скажет «нет», это на твоей совести. — говорит Кевин, показывая открытку на фоне диких полей, простирающихся до горизонта, — небрендовый Кларк Кент. — Ты хотел подписать с ним контракт до того, как я вошел. — Отвечает Эндрю, потому что он знает, что это правда. Он видел решение в глазах Кевина, когда тот наблюдал, как Нил подпрыгивает на дрожащей ручной записи. — Но ты спрашивал о нем. Это было правдой. Эндрю так и сделал. — Ты уверен, что хочешь оставить это тренеру? — спрашивает Кевин. — Может быть, нам стоит пойти туда и — — Тссс. — Говорит Эндрю, в одной руке сигарета, в другой зажата ракетка экси. Под каждым фальшивым именем и фальшивой личиной, Нил — бегун. Когда тренер попытается вручить ему пятилетнее обязательство и национальное внимание, Нил Джостен вылетит из этой двери, как летучая мышь из ада. — Мы именно там, где нам нужно быть. Задняя дверь в раздевалки приоткрыта. Разговор доносится сквозь щель. Эндрю может просто разобраться в этом. — Отлично работает, не так ли? — говорит Ваймак. — Мне нужен нападающий, а тебе нужна команда. Все, что вам нужно сделать, это подписать пунктирную линию и вашу шахту на пять лет. — Вы не можете говорить серьезно. — Говорит Нил, и это сюрреалистично - слышать, как призрак вылезает из прошлого Эндрю. — Очень серьезно. И очень не вовремя. — Ваймак все еще говорит, все еще пытается убедить кролика стоять спокойно. — Пожалуйста, уходите. — Нил, я знаю, это неожиданно, но мне нужен ответ сегодня вечером. — Тогда это «нет». Нет. Я не подпишу контакт. Эндрю спрыгивает с задней двери и сминает окурок ботинком. Ракетка свободно выскользнет у него из пальцев — «В любую секунду». — Что? — Задняя дверь с грохотом открывается, металл ударяется о кирпич, и Эндрю не медлит. Он размахивает ракеткой и бьет Джостена по ребрам. У Нила хватает порядочности выглядеть удивленным, когда он спускается вниз. — На этот раз никаких побегов. — Говорит Эндрю. В течение нескольких драгоценных секунд, которые дразнят цикаду — тишина ночи, Нил не смотрит на него — Эндрю не наносил ударов или ракеток, знает, что он выбил дыхание из легких Нила. Когда воздух с шумом возвращается в его грудь, Нил поднимает взгляд. Эндрю смотрит в те же уродливые коричневые линзы и видит, как на лице Нила появляется искра узнавания. — Черт побери, Миньярд! Вот поэтому нам и не удается заполучить приличных людей.» Нил тяжело дышит, стоя на коленях. Он не перестает пялиться на Эндрю. — Да ладно вам, тренер, — прогудел кто-то над головой у Нила. — Налепите на него пластырь, и будет как новенький. Нил начинает кашлять легким, но он смотрит на Эндрю так, словно хочет разрезать его на куски. Вот он, думает Эндрю. — Нил Джостен, познакомься, Эндрю Миньярдом. Вратарь - второкурсник и вечная заноза в моей заднице. На секунду Эндрю думает, что Нил собирается сказать что-нибудь глупое, например «мы встречались», но затем Кевин начинает говорить, и внимание Нила ускользает. Скала на озере. — Ты приедешь в штат Пальметто, и присоединишься к Лисам. — Говорит Кевин с необоснованной уверенностью, как будто, произнося эти слова, он также делает их правдой. Нил подпишет контракт, потому что этого хочет Кевин, вот и все. — А это, — говорит Ваймак, — Кевин Дэй. — Как будто весь мир не знает «сына» Экси, стоящего рядом с ним. На мгновение трель цикад становится единственным звуком на пустыре. Нил медленно соскребает себя с асфальта. Если ему больно, Нил проглатывает это. — Я уже дал ответ. Я не буду подписывать контракт. — Говорит он, и это заявление адресовано Кевину. Эти глупые карие глаза отошли от Эндрю и смотрят на Кевина так, словно он — апокалипсис, наступивший раньше времени. В этом взгляде есть узнавание. — Ты будешь играть со мной, — говорит Кевин. — Это не вопрос. — В его голосе та же резкость, то же выражение лица. В том, как он смотрит на Нила, есть что-то катастрофическое. Это гребаная история. — Я... — начинает Нил, но Эндрю видит, что его решимость уже тает. — Тренер, разберитесь с документами. Мы подождем в машине, — говорит Кевин, более решительный, чем Эндрю видел его с тех пор, как он появился в дешевой квартире Эндрю, его левая рука была окровавлена и сломана. × × × На долю секунды Эндрю замечает, как что-то уязвимое движется между ними, какой-то странный проблеск человека под фальшивыми именами и глазами с волосами. Появился и снова исчез. И Эндрю немного ненавидит Нила. Ненавидит его и хочет содрать с него кожу и заползти внутрь. Эта потребность тревожна в его возрасте. В его стойкости. И все могло бы быть хорошо. Эндрю мог бы списать странную реакцию Нила на шок, благоговейный трепет или удар ракеткой по ребрам. Все могло бы быть хорошо, если бы то же самое выражение не пыталось спрятаться на тупом гребаном лице Кевина. Это, по мнению Эндрю, будет проблемой. Этот взгляд — эта гребаная фамильярность — это короста, которую Эндрю не перестает ковырять. Это сухая корочка, и Эндрю почти рад, что Нил наконец-то приехал, чтобы заставить ее кровоточить. Три недели, прошедшие между той ночью в Миллпорте и прибытием Нила в Региональный центр штата, тянулись очень долго. Эндрю едет в аэропорт, чтобы забрать бездомную собаку, которую они нашли в аризонской заводи. Межштатная автомагистраль разворачивается перед ним, серый асфальт обжигается на летнем солнце. Эндрю пускает Мазерати вдогонку за дымчатым зноем горизонта. Это почти спокойно, в некотором роде диссоциативно. Или так оно и было, пока пронзительный звуковой сигнал его флип-телефона не заполнил салон. У очень немногих людей есть его номер, и еще меньше тех, на чьи звонки он готов отвечать. Однако цифра, высвечивающаяся на лицевой стороне его кирпичного флип-телефона, не будет проигнорирована. Чертова Бетси. Эндрю отвечает на звонок по громкой связи. — Эндрю, блядь, Миньярд, — ревет Би сквозь дешевый пластик. — Где, черт возьми, ты был? — Ваш непрофессионализм продолжает разочаровывать, — отвечает Эндрю и проскальзывает на поворотную полосу. — Что я могу для тебя сделать, Пчелка? Эндрю помнит имена всех социальных работников, которые когда-либо вмешивались в его жизнь. Большинство его работников были временными. Краткосрочное пребывание. Холли Беннетт была такой, в свои 40 с небольшим, с легким загаром и поддельной сумочкой от Gucci, которой она очень гордилась. × × × « — Я согласилась на руководящую должность, Эндрю, и поэтому я больше не смогу выступать в качестве твоего социального работника. » — В ее голосе звучало самодовольство в тот последний день в ее офисе. « — Какая трагедия. » — Невозмутимо произнес Эндрю. Холли продолжала работать, как будто его не существовало. « — Твоим новым социальным работником будет Бетси Добсон. Я пригласила ее сегодня с собой, чтобы помочь сгладить процесс перехода. » — Холли заговорщически наклонилась к нему, как будто они были участниками одной и той же шутки. « — Будь с ней помягче, ладно? Она новенькая. » Эндрю представил, как отрывает каждый из накладных ногтей Холли по одному, и ничего не сказал. Новые работники были неинтересны. Холли помахала своей сменщице, приглашая ее в крошечный офис, но Добсон остановилась в дверях, разглядывая искусственные растения, вдохновляющие плакаты и наклейки «Дыши любовью» на стенах. Она только один раз посмотрела на Холли, спрашивая: « — Это Эндрю?» и когда Холли утвердительно кивнула, сказала Эндрю: « — Ты хочешь убраться отсюда? » Лицо Холли помрачнело, и этого было бы достаточно, чтобы Добсон завоевал расположение Эндрю. « — Обычно мы так не поступаем. » — Сказала Холли, но это было так, как будто ее больше не существовало. « — Эндрю? » — Добсон снова спросил, и Эндрю, не раздумывая, вскочил с кресла. « — Я чувствую необходимость указать, что политика настоятельно рекомендует проводить визиты— » — Но голос Холли затих за дверью офиса. Бетси захлопнула ее, выходя. Мисс Добсон. Бетси. Пчела. Би была из тех работниц, которые всегда приносили кофе. « — Не похоже, что твой рост может быть замедлен. » — Сказала она, когда в первый раз подавала латте, сладкое совершенство с сиропом. Он до сих пор не уверен, как она правильно сделала заказ. Наверное, стащил его мусор. Эндрю не испытывал к ней ненависти; он не испытывал ее с самого начала. Он пытался ненавидеть ее. В конце концов. Когда он начал соскальзывать. Когда она начала замечать мелочи, о которых ни один здравомыслящий человек не должен был спрашивать его. « — Почему ты такой нервный? » — спросила она однажды. После того как Дрейк сказал ему, что ему больше не следует встречаться со своим работником. Какое это имело значение, если его все равно собирались усыновить? « — Ты смотришь на приборную панель так, как будто не хочешь проводить со мной время. Двигай членом, парень. » Или « — Кто нанес тебе этот синяк? » — Хотя Эндрю знает, что он их скрыл. Все они. Или, наконец, « — Я знаю, как это выглядит» никогда не говоря, что это было, потому что, если бы она это сделала, Эндрю мог бы убить ее. Вместо этого он посмотрел через переднее сиденье на неряшливую двадцатилетнюю социальную работницу, которая прокралась в его жизнь. По-настоящему посмотрел на ее дурацкие синие блики, мешки под глазами и морщинки возле рта, которых еще не должно было быть. Ее руки вцепились в руль ее дешевой «Хонды», которой было на десять лет больше, чем нужно, а глаза были полны ярости, когда она смотрела на дорогу, мокрую от дождя, луж и выбоин. Они всегда так встречались. Автомобильное консультирование. Би настаивала, что ненавидит находиться в офисе, но Эндрю знал, что это потому, что говорить трудные вещи было намного легче, когда зрительный контакт был необязательным. « — Я знаю, как это выглядит. » В тот день на глупом лице Би не было жалости, было узнавание. Эндрю не хотел ее слезливой истории, его не интересовали люди, которые причинили ей боль, но он также знал, что не смог бы сказать то, что было дальше, никому другому. « — Мой дом небезопасен. — Дождь хлестал по ветровому стеклу. » « — Это отец или сын? » — спросила Би. Простой вопрос, который не требовал имени или объяснения, который требовал только одного слова, и это было милосердием, потому что у Эндрю не было ничего больше, чем это. « — Сын. » Би кивнула. Вслепую порылась в своей сумочке. Протянул ему сигарету. А потом сказал. « — Опусти окно, язычник. » — Как ни в чем не бывало. Дождь, дым и щетки стеклоочистителей, раскачивающиеся взад-вперед. Три дня спустя она закрыла приемную семью. Расследование продолжается. × × × Шоссе тянет его за собой, весь день чертовски яркий. Би орет в трубку, и Эндрю жалеет, что не вспомнил о солнцезащитных очках. — Не разыгрывай со мной это дерьмо снова, Миньярд. Я вставлю чип в твой мозг, если понадобится. Не думай, что я этого не сделаю. — Не сработает. — Эндрю постукивает двумя пальцами по лбу, даже если Би этого не видит. — Череп слишком толстый. — Ты собираешься отправить меня на досрочную пенсию? — говорит Би, и Эндрю видит ухмылку через динамик. Она полна дерьма. Би умрет прежде, чем выйдет на пенсию. Они оба это знали. — Я был в Аризоне, — говорит Эндрю, выезжая на полосу встречного движения на двадцать миль быстрее, чем нужно. — Помогаю Ваймаку подписать нового рекрута” — Это было всего на три дня. — Огрызается Би, и Эндрю проклинает ее память. Она почти так же хороша, как и его собственная. — Ты же избегал меня три недели. — Разве я? — Твой сарказм не смешной, — говорит она. — Я собираюсь лишить тебя права курить в машине, если ты будешь продолжать в том же духе. — Ты бы не стала. Она вздыхает, и он слышит сигарету у нее во рту. — Не испытывай меня. — Я знаю, почему ты звонишь. — Говорит он. Это достаточное объяснение того, как часто он отправлял ее прямо на голосовую почту за последние три недели. Проходит долгая пауза, прежде чем Би отвечает. — Это произойдет, независимо от того, отвечаешь ты на мои звонки или нет. — Говорит она. Это местоимение, обозначающее набор слов, которые Эндрю не хочет слышать вслух. Слушание дела Дрейка об условно-досрочном освобождении. — Как, черт возьми, он вообще имеет право на условно-досрочное освобождение?— Эндрю говорит, слова скользкие. Холодный пот стекает по его спине. — Он получил шесть лет, прошло четыре. — Отвечает Би так хладнокровно, как только может, но она немного срывается, когда говорит. — Они рассматривают возможность досрочного освобождения за хорошее поведение. Хорошее поведение. Это такая дурацкая шутка, что Эндрю хочется ударить кулаком по приборной панели. — Послушай, — говорит Би, и он слышит долгий вдох, когда она готовится к следующему вопросу. — Прокурор штата хочет, чтобы ты дал показания. Но я скажу ему, чтобы он шел к черту, это не проблема. Мне просто нужно знать, чего ты хочешь. Чего я хочу, думает Эндрю, так это чтобы он остался в гребаной тюрьме, но нет смысла говорить это вслух. Кому в системе было хоть какое-то дело до того, чего он хотел? — Сколько времени у меня есть, чтобы принять решение? — Вместо этого он спрашивает. — Слушание состоится в следующем месяце. Штат хочет знать это к концу недели. Иисус. — Я подумаю об этом. — Говорит Эндрю. — Если я не получу от тебя вестей, я приму это как отказ. Это выход, обещание, что им больше никогда не придется заводить этот разговор, что им не придется говорить об этом, если Эндрю решит притвориться, что всего этого не происходит. На линии тишина, но Би не отключается. Эндрю чувствует, как Мазерати гудит, плавно и тихо, когда летит. Это утешает. В конце концов Би говорит: — Я ненавижу людей. — Но не в трубку, скорее себе, чем ему. — Разве ты не должен верить, что каждый может измениться? Разве это не заложено в вашей профессии или что-то в этом роде?— Он спрашивает о Дрейке, сбоку, единственным известным ему способом. Можно ли исправить таких людей? Би фыркает. Она знает, о ком он говорит. — Этот отвратительный кусок дерьма может сгнить. — Би никогда не отличалась профессионализмом. — Никаких сожалений нет. Эндрю не верит в сожаление. Пять лет назад, когда он сказал Би, что мой дом небезопасен, он знал о последствиях. Еще одна математическая задача. Ни одна семья не хотела иметь сломленных подростков — Касс была исключением, «Мой дом небезопасен» означало расследование, «мой дом небезопасен» означало обвинения, «мой дом небезопасен» означало потерю ее. Касс. Она была ничем не примечательна в том, что касалось других людей, — мягкие каштановые волосы, запоминающееся лицо, теплая улыбка. Одержимость старыми джинсами, которые она отказывалась выбрасывать, и свободными футболками, потому что «жизнь слишком коротка, чтобы носить неудобную одежду, Эндрю.» В ней не было ничего очевидного, у Эндрю не было веских причин любить ее. Эндрю не уверен точно, когда это произошло — Эндрю знает, что это было медленное погружение в безумие, не выключатель, а теплая дрожь горячего какао. Его память цепляется за тот день, когда он это понял. Как глупо, категорично он был облажан. Как сильно он хотел, чтобы его оставили. × × × В кухне было тихо, солнечный полдень струился сквозь занавески. Растения на подоконнике над раковиной поникли под тяжестью такого количества света. Эндрю уставился на старую керамическую статуэтку, стоявшую рядом с разросшимся растением-пауком. « — Это синяя птица счастья. » — Небрежно сказала Касс, вытирая томатный соус со столешницы. « — Я не знаю, что это значит. » — Эндрю никогда не притворялся с Касс — до тех пор, пока ее сын не вошел в его комнату и не начал брать, — и она всегда понимала прямоту его слов. Она никогда не предполагала худшего. « — Это принадлежало моей свекрови. Она подарила его мне в тот день, когда я вышла замуж. » — сказала Касс, проводя кончиком пальца по его оранжевому клюву. « — Сказала мне, что ее жизнь была тяжелой. Но эта синяя птица напоминает нам не терять надежду перед лицом всего этого. Держаться за что-то хорошее, даже когда все это кажется ужасным. » « — Звучит глупо. » — сказал Эндрю, глядя на эту штуковину, запоминая форму ее сложенных крыльев и облупившуюся краску. И Касс тоже это понимала. Казалось, она знала, что у Эндрю никогда не было ничего хорошего, за что можно было бы ухватиться. « — Иди сюда. » — сказала Касс, протягивая к нему руки. Для него. Тогда Эндрю не знал ничего лучшего. Он должен был это сделать, после всего, но никто не делал этого раньше. Протягивал руки только для него. И вот он ушел и почувствовал, как на его плечи легла тяжесть чего-то похожего на любовь. Мой дом небезопасен. Эндрю знал, от чего он отказывается. × × × Эндрю в хорошем настроении, когда добирается до аэропорта. Он становится еще более угрюмым, когда после часа наблюдения за тем, как карусель багажа вращается и вращается, Нил Джостен не появляется.

Второе убийство

Все места в «Жабе» заняты. Тела втискиваются в барную стойку, толпятся у бильярдных столов, придвигаются поближе, чтобы выкрикнуть личные слова под давлением динамиков, извергающих музыку с таким басом, чтобы загрохотали открытые балки. Лола заправляет локон за ухо. Ее лак для волос не выдержит влаги. Слишком много тел, слишком много тепла. Запах пота смешивается с дождем и пролитой газировкой. «Жаба в норе» — это не нырок, не совсем так. Он всегда на одном уровне с людьми, столь же сдержанный, сколько и нейтральный. Лола зажата между тяжелыми бедрами Фрэнка Кэннона и одной из Барбар, приехавших по делам из Филадельфии. Опасная игра, и улыбка Лолы сладка, как сироп, даже если на ее лице больше кожи, чем кружев. Она скользит одной рукой вверх и вниз по дорогой ткани, дразня. Она знает, что делает. Она занимается этим уже давно. Порывы ветра врываются в открытую дверь, мимо стойки с одеждой, но давка тел слишком велика. Слишком влажно, слишком громко, слишком близко. Ветер бушует в такт музыке. Бьется с разочарованным воем о витражные окна. Никто не слышит этого звука, но это нормально. Ветер оседает на улицах, потому что он может подождать. Это может подождать годы, если потребуется. Звезды проглядывают сквозь световое загрязнение, когда одна утром превращается в две. Волосы Лолы свободно падают на ее узкие плечи, когда она проскальзывает на заднюю дорожку, ни один мужчина не лапает ее и не провожает до дома. Лола всегда была скорее вкусом, чем десертом. Уличные фонари окрашивают мир в трагический желтый оттенок, и ветер перекатывается с тенями между ними, следуя за стуком каблуков Лолы, когда она идет домой. Здание старое, звонок еще старше. Лола впускает ветер за собой. Не оглядывается назад и не думает дважды. Возможно, она заслуживает того, что произойдет дальше. Лола спит с битой под кроватью и пистолетом в прикроватной тумбочке. На самом деле очень плохо, что она не слышит ветра, когда он шевелится в замке ее входной двери. Ночь тихая, воздух тяжелый от жары, и поэтому ветер не поет. На этот раз пол даже не скрипит. Он мечется между комнатами, поднимается на кровать, тяжело оседает на грудь Лолы, прежде чем женщина пошевелится. Лола спит на спине, и когда она открывает рот, чтобы закричать, у нее кривые зубы. Всегда были таким. Лезвие слишком острое. Крошечный порез расцветает кровью без малейшего давления. — Пожалуйста, — шепчет Лола, замерев от страха. Задыхаясь от этого. — Я должна была. Пожалуйста. Легкий толчок, и нож вонзается ей в горло. Лужи крови на наволочке окрашивают ее вялые волосы в красный цвет. — Тише, дорогая, — шепчет он. — Просто помолчи.