Яд

      Яд на её губах горький, как утренний кофе, и пряный. Она зачем-то вернулась, будто узнав, как ему одиноко.       Обратить всё в шутку, победить, проиграв; уйти, оставшись до первого луча рассвета.       Он знает: если уснет, то проснется один. Он знает её так близко и так мало.       Давно разгаданный секрет с парой осознанных упущений, ведь таких, как она, преступление разгадывать до конца.       Взорвется. Взорвется, если кто-то войдёт в чертову дверь. В личный мир, в личный склеп, в личную клетку, в которую впорхнула его самая главная тайна, нелюбимая слабость и сила, разжигающая пламя. Ему придётся извиняться, а он ненавидит извиняться.       Снова делает вид, что не узнал. Она любит игры с перевоплощениями, как и он. Просит спасти её от позора, которым обложил со всех сторон ухажёр-шантажист. Говорит тихо. Специально. Для того, чтобы подошёл ближе.       Черная вуаль прячет лицо. Ирэн дышит часто, достоверно показывая страх.       — Позвольте вас угостить, — говорит он ещё раздумывая, обратиться ли сразу по имени.       И чувствует спиной её внимательный взгляд. Молчит, хоть так хочется вернуть ей жестокий вопрос: «Стреляли ли вы когда-нибудь даме в спину, мистер Холмс?»       Она морщится от глотка виски, губы трогает улыбка, с которой выходят на поклон к зрителю. Черная вуаль с серебряными нитями лежит в кресле.       Нахождение в комнате Ирэн Адлер само по себе выглядит наваждением. Губительным, обнажающим чувства, которые, он полагал, ему несвойственны.       В дамской сумочке лежит пистолет, который лучше бы в этот раз не был бутафорским, иначе ходить по тонкому лезвию шпаги становится слишком невыносимо. Больше он её не отпустит. Не теперь.       Вонзается в шею, вырывая вздох. Её глаза вспыхивают в переливах свечей и темнеют.       Старая провокация, к которой привык.       Так хочется сорвать туго затянутое платье, превращающее это губительное пламя в плюшевую подушечку. И вместе с тем затянуть ещё туже за всё, что Ирэн с ним сделала.       В его глазах мешаются нежность и насквозь пронзающие молнии. Она говорила ему об этом однажды. Ей нравилось.       — Вы ничего не делаете просто так, мисс Адлер, — он вдыхает медовый аромат её кожи, мягкой, как воск.       «Как и вы», — читает в губительных глазах.       Она хочет, чтобы он смотрел только на неё, а его так и тянет вытащить заколку из волос, разлить по плечам каштановую лаву.       — Я помню ваши слёзы, мистер Холмс. Вы их не боитесь.       — О, вам ли не знать, на что способен ваш голос.       — Я так бессовестно околдовала вас только им? — она улыбается одними губами и запускает ладони под черный жилет. — Я чувствую, как бьётся ваше сердце. Вы всегда так спокойны.       — Я украл вас только этим, мисс Адлер? — он сжимает ей руки и считывает бешеный пульс.       Карие глаза удовлетворённо вспыхивают. Он чувствует, как Ирэн наслаждается этой реакцией и припадает к губам, моментально стерев алую помаду.       Чувствует, как воздух наполняется для него ладаном, цитрусовыми и какими-то ещё едва заметными легкими нотками, похожими на опиум.       Ирэн вынуждает снять пиджак, сминает пальцами белую рубашку и всё не прекращает смотреть в его выжидающие глаза.       Парадокс, как и они оба: прохладные пальцы обдают Шерлока жаром, который только он и способен терпеть. Время останавливается, умирают звуки и голоса вечернего Лондона.       — Шерлок, — она слабо выдыхает его имя и медленно опускается в кресло не выпуская из объятий крепкие плечи.       Огонь камина отражается на её едва подрагивающей открытой груди, длинных каштановых кудрях и шёлке светло-голубого, узорчатого наряда.       Он любуется всего мгновение. Подходит к шкафу, где лишь в одному ему известном порядке хранятся неподписанные скляночки. Память и обоняние — единственные подсказки.       Стекло печально звенит, пока Шерлок ищет необходимое. Набирает в шприц и постепенно вводит сначала в вену Ирэн, а затем себе.       Пульс по-прежнему слабо трепещет на её прохладном запястье и скоро стихает совсем. Крохотная слезинка срывается с пышных ресниц и скользит по румянцу на щеке, бежит по горлу и скрывается в декольте.       Он бережно кладёт Ирэн на пол. Быстро расстёгивает тугой корсет, наносит несколько ударов в район сердечной мышцы и накрывает полуоткрытые губы своими.       — Вы могли бы просто попросить меня, мисс Адлер. Но не были бы собой.       Он отстраняется, поймав рваный вздох, снимает крохотную, но великолепную сапфировую капельку на золотой цепочке.       — Помада, — шёпот тут же растворяется в воздухе.       — Я знаю, мисс Адлер. Вся косметика и это украшение крайне небезопасны. Искренне надеюсь, что вы просто не были слишком осторожной с поклонниками и оказались, как все женщины, падки на роскошные подарки. В полицию, конечно, не пошли и не обращались к врачам, из-за боязни быть узнанной и скомпрометированной, что, в вашем случае, означает гибель. Но если вы пришли сюда только за тем, чтобы убить меня, то, должен признать… я восхищен способом.       Она слаба и бледна, растеряна, в небесно-голубом взгляде читается протест, но его не высказать вслух. Покорно замирает у него на руках, пока он несёт её до постели. Утыкается в грудь, жадно вдыхая, запрокидывает голову.       Подставляет лицо под чуть тёплую воду, которой Шерлок избавляет её лицо от лишней краски. Ищет тепла его кожи… более беззащитная, чем несколько минут назад. Её ещё бьёт озноб, но скоро это пройдет. Она так холодна, но кровь всё равно обжигает огнём его кожу.       — Шерлок, — зовёт на выдохе, в бреду и наяву, словно забыв, как он близко.       И далеко…       Яд ещё туманит голову, окутывает и баюкает, обещая гибель. А если это не тот яд? Ведь яд — само присутствие Ирэн Адлер в его комнате.       От него у Шерлока Холмса нет противоядия.

***

      Каштановые локоны разбросаны по подушке, шелк платья проминается под длинными мужскими пальцами. Уснуть вечным сном в его руках — такое блаженство. И впервые не нужно ничего бояться.       Он прав. Во всем прав. Будто бы умеет читать мысли. Из памяти стёрлось, кто дарил косметику и украшения. Не важно. Это был тот, в ком она искала хоть что-то от Шерлока Холмса: взгляд-восхищение, взгляд-боль, взгляд-разочарование, взгляд-загадку. И бритвой по сердцу: «Не думаю, что мы ещё увидимся».       Поэтому она вернулась. Указать на ошибку. Повиснуть в его руках и, тем самым, растопить обиду, увидеть тот самый взгляд, которым он смотрел на неё из зрительного зала оперы.       Небесно-голубой взгляд всё ещё держит в плену дурман. В рассветных лучах, проникших в неплотно занавешенное окно танцуют пылинки. Так тихо.       Не утерпев, Ирэн мягко мазнула губами по высокой скуле своей крепко уснувшей и главной тайны.       В их отношениях нет победителей. Они оба отравлены друг другом.