чай с мандаринами

Когда Рустем просыпается, Юры рядом нет. Наручные часы подсказывают, что сейчас шесть утра, а значит, Слободин проснулся вовремя и никуда не опаздывает. Он садится в кровати, тянется и зевает, прикрывая рот рукой. Потом поднимается, босиком идет по холодному полу в сторону кухни. Юрка стоит у плиты, что-то напевая себе под нос. Пахнет яичницей. Парень разворачивается, будто почувствовав появление Рустема, и широко улыбается. - Доброе утро, Рустик. - Доброе утро, - слегка хриплым после сна голосом отвечает Слободин, подходит к Кривонищенко и целует в висок. Юра улыбается, прикрывая глаза. - А я тебе яичницу готовлю тут. Как ты спал? - Просто чудесно. Спасибо за эту ночь, - Рустем улыбается, утыкаясь носом в волосы парня. - Садись за стол, сейчас будем завтракать. Слободин послушно садится на табуретку, смотрит на суетящегося Юру и улыбается тепло и умиротворенно. Наверное, он всегда мечтал о таком. О прекрасном и солнечном майском утре, родном человеке рядом. Мечты сбываются, надо же. Рустем даже и не помнит, о чем он вообще мечтал раньше. А оказывается, что о самом простом и обыденном. Они завтракают спокойно, Юра иногда рассказывает истории про студенческие походы. Слободин делает глоток из кружки, а потом резко смотрит на Кривонищенко. - Юша, а прочитай что-нибудь из своего, пожалуйста, - тихо просит он. Юра улыбается, кивает. - Хорошо. О, я не читал тебе одно свое стихотворение. Кривонищенко задумчиво чешет кончик носа, собираясь с мыслями, потом начинает. Я гляжу на костер догорающий. Гаснет розовый отблеск огня. После трудного дня спят товарищи… Почему среди них нет тебя?.. Юра читает этот длинный стих самозабвенно, чувственно и немного печально. Рустем смотрит на него, ощущая в груди странное волнение. Он будто бы уже слышал эти строчки. И про рюкзак за спиной, и про безжалостное солнце казахстанских степей. Когда Кривонищенко замолкает и с робкой улыбкой смотрит на Слободина, Рустем смотрит на него в ответ с печальной улыбкой. - Юша, это очень красиво… твои стихи – лучшее, что есть на целом свете. - Да ну тебя, - отмахивается смущенный Юра, краснеет и хмыкает. – Я очень рад, что тебе понравилось. Они прощаются легко, целуя друг друга в щеки. По дороге на работу в автобусе Рустем думает, что его родители по утрам прощаются так же. Он возвращается домой в приподнятом настроении. Начальник сегодня одобрил все его чертежи, и теперь у Рустема есть все шансы переместиться на должность главного инженера и управлять сборкой деталей напрямую. Зарплата там больше, и если Слободин останется на этой должности, то в следующем году уже, возможно, сможет позволить себе отдельное жилье. Тогда он бы смог предложить Юре жить с ним. И тогда у них все точно было бы так, как они оба мечтают. - Знаешь, я бы очень хотел жить с тобой в нашей квартире. Взять с улицы котенка, ходить на работу, а по вечерам слушать музыку и курить на балконе. Хочу жить в квартире с балконом, - мечтательно шепчет Юра, сидя на кровати и перебирая волосы Рустема. Тот улыбается. За окном теплый апрельский вечер. - Обязательно. Будем жить так. И котенка возьмем, и по утрам будем давать ему молоко, - хмыкает Слободин, поднимая руку и касаясь щеки Кривонищенко. – И все будет так, как мы захотим, и никто нам не помешает. Юра смеется, наклоняется к лицу парня и нежно целует его в губы. Рустем тихо заходит в квартиру, прислушиваясь к звукам внутри. - Рустик, это ты? – мама выходит в коридор, улыбается грустно немного. - Да, привет. Все хорошо? Ты какая-то печальная. - Проходи, мой руки. Мы собираемся ужинать. Слободин хмурится, но кивает и, сняв ботинки, проходит в ванную. Моет руки, засучив рукава рубашки, вытирает их о мягкое полотенце и присоединяется к своей семье за столом. Они ужинают в тишине, даже Люда сегодня какая-то поникшая. Рустем поджимает губы. Аппетит пропадает. - Все точно в порядке? – он обводит взглядом всех за столом, пытаясь получить ответ хоть от кого-нибудь. Отец вздыхает и прочищает горло. - Люда, если ты доела, выйди пожалуйста. Нам нужно поговорить с Рустемом. Сестра быстро кивает, относит грязную тарелку в раковину и быстро выходит из кухни, закрыв за собой дверь. Рустем провожает ее тяжелым взглядом, потом смотрит на родителей, под его взором как-то съежившихся и побледневших. - В чем дело? – он кладет вилку на стол, сцепляет руки в замок. - Рустик, милый, - мама начинает мягко, но голос у нее дрожит от волнения и… боли? Страха? – Рустик, скажи, почему Юра не приходит к нам в гости? И правда, Рустик, почему? Ты же столько раз предлагал ему, подсказывает чей-то смутно знакомый голос. Не тот, что напоминал про «Туманность Андромеды», другой. Звонче и приятнее, но такой же приглушенный. - Он стесняется, - медленно отвечает Рустем. – Говорит, что не любит ходить по гостям. - Рустик… - мама хочет что-то еще сказать, но отец ее перебивает. - Рустем, никакого Юры Кривонищенко нет. Парень переводит медленно взгляд на Слободина-старшего. Молчит, потом фыркает и со смехом качает головой. - Вы так пошутить решили? Несмешно. Вот совсем. Лица родителей говорят о том, что это вовсе не шутка. Рустем чувствует, как в ушах начинает стучать и как кровь отливает от лица. - Мам? – женщина отводит глаза, будто стыдливо. – Пап?.. О чем вы, черт возьми? – Слободин мечется взглядом от одного родителя к другому, вдыхает хрипло. - Рустем, в январе пятьдесят девятого вы отправились в лыжный поход. Все, кроме тебя, погибли. Врачи сказали, что ты не помнишь ничего из этого, потому что твой мозг так защищается, - тихо отвечает отец, глядя на Рустема невыносимо грустными глазами. – Юра Кривонищенко был одним из участников. Он погиб, Рустем. Его нет. Он мертв. - Нет! – Слободин-младший резко вскакивает, упираясь руками в стол и склоняясь над ним, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. – Это невозможно! Рустик, ты знаешь, что это правда. Мы все там погибли, шепчет тихий голос, на этот раз женский. Сиплый и тихий, печальный настолько, что хочется выть, зажавшись в угол. - Нет, нет… он же… а сигареты? А кино? – Рустем пятится к выходу. – Нет, это невозможно… это глупость какая-то… я… я же звонил тебе… я же видел его, я касался его! Слободин резко разворачивается, выскакивает из квартиры, несмотря на окрики отца и матери. Он бежит по вечерней улице, пару раз врезаясь в прохожих. Сейчас он добежит до Юрки, и тот обнимет его, скажет, что все хорошо, и что это просто глупый розыгрыш. Юра не может быть погибшим. Он сейчас дома сидит, наверняка слушает «Я люблю тебя, жизнь!» и пьет чай с мандаринами. Легкие от быстрого бега начинает жечь огнем, но Рустем не останавливается ни на секунду. Нельзя, нельзя! Он забегает в уже ставший родным подъезд, буквально взлетает на четвертый этаж и стучит в дверь. Потом звонит, потом снова стучит. Он стучит снова и снова, не понимая, почему Юра ему не открывает. Ты знаешь, почему, подсказывает новый голос. Тоже женский, но более сильный, более волевой. Рустем жмурится и мотает головой. По щекам начинают течь слезы, и он снова бьет по двери ладонью. - Юра! Юра, открой! Пожалуйста, Юрка! – крик получается жалобным, паническим, срывающимся. Когда слышится отпирание замка, Рустем отшатывается от двери, на мгновение улыбаясь. Но дверь квартиры 79 так и остается закрытой. - Молодой человек, Вы что тут устроили? – недовольный женский голос заставляет Слободина развернуться. На другой стороне лестничной клетки стоит женщина лет 50, кутаясь в добротную шерстяную шаль. - Я… я к Кривонищенко, к Юре… - бормочет парень, глядя на незнакомку испуганно и отчаянно. Женщина охает, хмурится еще сильнее, но в блеклых глазах мелькает сочувствие. - Юноша, Вы, может, не знали… Юрка Кривонищенко погиб еще в прошлом году. В поход ушел и… и все, - она качает головой, продолжая смотреть на полубезумного парня перед собой. Рустем отшатывается назад, упираясь в холодное железо двери спиной. – А родители его сразу после смерти сына уехали. Мне жаль, если Вам никто не сказал. Но шуметь тут не надо, а то еще милицию вызовут. Она скрывается в своей квартире, а Рустем сползает по двери на холодную плитку, зажимает рот руками и жмурится, изо всех сил давя отчаянные рыдания. Погиб. Он сжимает свои волосы, поджимает ноги к груди, лишь бы заглушить жуткую боль, которая его окутывает полностью. Не помогает. Отпусти, Рустик… ты же знаешь, что меня давно нет. Голос Юры звучит виновато и тихо. Рустем скулит, стискивая зубы до скрипа. Он не знает, сколько сидит так. Слезы текут без остановки, а рыдания разрывают ему грудь. Ребра жутко болят, плакать уже нет сил, а Слободин не может остановиться. Рустем идет по пустынной улице, невидящий взгляд уперев куда-то вперед. Он заходит в квартиру, останавливается у двери, совсем не чувствуя сил на еще один шаг. Родители выбегают в коридор, замирают, глядя на бледное и заплаканное лицо сына. - Погиб… - шепчет Рустем, смотрит на маму и отца больным и умоляющим о помощи взглядом. Женщина подбегает к нему, поддерживает за плечи. - Володь, принеси пустырник… - доносится до слуха парня будто сквозь толщу воды. Мама отводит его в спальню, укладывает на кровать и садится рядом, поглаживает взъерошенные и поседевшие раньше времени волосы сына. У нее в глазах стоят слезы. - Мам, - хрипло шепчет Рустем, переводя взгляд затуманенных глаз на женщину. – Я хочу чай с мандаринами. И на могилу к нему хочу… Он засыпает, не дождавшись ответа от матери и пустырника от отца. Ему снится Юра. Улыбающийся, яркий, родной. Юра что-то говорит ему, а до Рустема доносится лишь тихое «Спасибо». Спустя полтора месяца пребывания в больнице для душевнобольных Рустем Слободин таки возвращается к прежней жизни. Первым делом он едет на Ивановское кладбище. Долго стоит у могилы Юры с двумя белыми розами, опускается на колени перед небольшим могильным памятником с его фотографией и дрожащими пальцами проводит по изображению, будто надеясь еще раз коснуться вздернутого носа и мягких щек. Гранит отвечает ему холодом. Рустем не плачет на кладбище. Он не плачет, когда приходит на могилы к своим друзьям, погибшим по воле судьбы на том проклятом перевале. Он долго смотрит на лица, которые так надолго забыл, слабо улыбается, вспоминая их всех. Рустем не плачет по дороге домой. Рустем плачет, когда родители и Люда уже спят, а он сидит на кухне, слушает «Я люблю тебя, жизнь!» и пьет горячий чай, заедая его дольками сладкого мандарина.