Никогда не одиноки

В доме Реджинальда Харгривза самый верный способ выжить — научиться приспосабливаться. На основе этого механизма и протекают процессы эволюции: особи, менее подготовленные к условиям окружающей среды, постепенно вытесняются теми, кто имеет перед ними преимущество. Законы в стенах роскошного дома сэра Реджинальда подразумевают под собой подчинение и беспрекословность во всём. Чем сильнее и злободневнее бунт, тем жёстче его подавление — классические методы любого диктатора. А эффективное противодействие требует скрытности и изворотливости. Чудесные результаты в учебе, спокойный нрав и неизменное благоразумие. Вот каким Бен представлял себя отцу, чтобы избегать неприятностей. От них он старался удерживать и Клауса, освоившего принцип изворотливости, но не скрытности. Бывают и те люди, кому приспособиться удаётся успешнее прочих. Останавливаться на достигнутом те не собираются, двигаясь дальше и стремясь достигнуть чужого доверия и расположения. И разве дом сэра Реджинальда стал исключением? Номер Три. Бен вынужден неохотно отложить дневник в сторону, когда слышит скрип соседней кровати. Устало вздохнув, он со сладостным наслаждением вспоминает мгновения одиночества в некогда своей комнате. Правда и тогда ему редко удавалось насладиться блаженной тишиной. В случае, если Клауса долго не было слышно и видно, Бен сам забегал в его комнату, мучаясь от беспокойства, не натворил ли его брат чего. А в иные дни Клаус оказывался у него «в гостях» раньше, чем Бен успевал соскучиться. Не то, чтобы Бен жаловался. Едва ли он мог представить свою жизнь без Клауса. — С кем ты так сладко ворковал, а, Бенни? Этот вопрос ни капли не удивляет Бена. Их братья и сестры могут считать «беспечность» основной характеристикой Клауса и напрасно заблуждаться, ведь его наблюдательность просто выше всех похвал. Конечно же, выходя из школы, он просто не мог пропустить мимо ушей скомканные прощания Бена с какой-то девчонкой, а мимо глаз — её удаляющийся силуэт. И, конечно же, он просто не мог промолчать об этом, рано или поздно все равно проговорившись. — Это Дженнифер, — коротко отвечает Бен, не потому что ничем не хочет делиться, а потому что и вправду не знает многого. — Вау, — всплёскивает руками Клаус, — это всё объясняет! Бен поджимает губы. Он знает, что от него ожидают большей информации, но едва ли способен сообразить, что можно рассказать ещё. Всего пару минут длился их разговор, и тот был о всяких пустяках: об учёбе, нехватке времени и способах его организации. Приятно было хоть и на короткий промежуток времени забыть о деспотичном отце, леденящих душу кошмарах и… чертовом утреннем происшествии, что бы это ни было. — Мне кажется, что она хотела подружиться, — делится своими мыслями Бен, поворачиваясь в сторону Клауса. О, да. Это не то, что обыденно слышать в их доме. Клаус смотрит на него долгие пару секунд, затем ещё одну спрыгивает с кровати, другую тратит на преодоление расстояния между ними. В его объятиях Бен оказывается, прежде чем замечает сам факт передвижения Клауса, и вслед за тем над своим ухом слышит умилительный вздох. — Ох, наивный-наивный Бенни. — Я серьёзно, Клаус, — отзывается Бен, самую малость раздражённый снисходительным отношением к себе. — Конечно-конечно, — поддакивает Клаус. Бен закатывает глаза: в голосе Клауса трудно не распознать мягкие нотки. Те, которые певуче звучат из уст матерей, с позиции своего возраста смотрящих на детские суждения своих чад. Как будто Бен не знает, что «хотела подружиться» редко звучит в отношении семейства Харгривз. Вряд ли даже среди множества подруг Эллисон затесалась хоть одна настоящая. — Звучало не очень убедительно. — Ну должен же я отыграться на тебе за твои вечные допытывания до меня, — усмехается Клаус, отстраняясь и заглядывая в его глаза. — За вечное беспокойство по поводу сохранности твоей пятой точки? — исправляет его Бен. Этот подбор слов был самой настоящей ошибкой, в чем тут же и стремится убедить его Клаус: — В этом ты опоздал годика так на четыре. — Боже, Клаус, — Бен прикидывает какая стена будет ближе, чтобы воспользоваться ей как орудием своего самоубийства. — Боже, Бен, — передразнивает его Клаус, вслед за этим ловко возвращаясь к основному предмету их разговора: — Так что же, Дженнифер — горячая красотка? В этом все дело? Все же преодолимей прочих кажется расстояние к стене справа. — Ей нравится русская классика, — отрезает Бен. — Так бы и сказал, что ты нашёл такую же задротку, как и ты, — как-то странно вздыхает Клаус, прислоняясь к стене, и… …замирает в оцепенении. — С тобой все в порядке? Клаус вздрагивает всем своим телом, уставившись прямо перед собой. Бен сглатывает, потому что распознаёт каждый маленький звоночек в чужом состоянии. Нет никого лучше знакомого с этой эмоцией, чем он. Страх — вот, что испытывает Клаус, и его-то Бену доводилось испивать сполна. — Клаус! — А? — приходит в себя Клаус. — Не обращай внимания, Бенни, я так трезвею. — Звучало не очень убедительно, — точь-в-точь повторяет свои же слова Бен. — Да что ты заладил… Вяло отмахивается Клаус, отводя взгляд от той точки, что ранее прожигал взглядом. Несмотря на все старания, Бен не может разглядеть в ней ничего, что могло бы вызвать такую бурную реакцию. Может быть, это связано с тем неизвестным событием, вызвавшим странное поведение Клауса накануне? Но по-прежнему трудно сказать, что же это могло быть. — Ты сделал хим… — начинает Клаус так же внезапно, как его слова прерывает звук грохота. Они оба переглядываются, прежде чем Бен поднимается на ноги, приоткрывает дверь и осторожно выглядывает в коридор. Ни единой души: только тишина, прервавшаяся скрипом двери сбоку. Оттуда, где находится комната Вани, и сама она нерешительно смотрит по сторонам, в конце концов с немым вопросом на своём лице обращая всё своё внимание к Бену. — Без понятия, — шепчет он. — Эй, Ваня, — из-за спины Бена высовывается Клаус, — ты сделала химию? Она качает головой из стороны в сторону, пока Бен поворачивается к Клаусу со взглядом, так и вопрошающим: «Ты серьёзно?» Но в ответ получает лишь характерную для Клауса усмешку и с безнадёжным вздохом возвращается к Ване. — Не знаешь, откуда шёл звук? Она без особой уверенности тыкает пальцем влево. Бен оглядывается на Клауса, ухмылочка которого так и твердит: «О, да, я тоже хочу сходить проверить». Своё необузданное любопытство они всегда делили на двоих. — Ты с нами? — теперь Бен обращается к Ване. Ей явно хочется пойти с ними: это выдаёт то, как отчаянно её губы подрагивают. Она никак не может дать свой ответ, но, проследовав за её беспомощным взглядом, Бен натыкается на стопку учебников. А это ведь только та часть, которую ему видно из приоткрытой двери. — Мы все расскажем тебе, — кивает он, и Ваня вздыхает с облегчением, прежде чем скрыться в своей комнате. Бен просчитывает каждый свой шаг, стремясь вызвать как можно меньше шума. Уши стоят востро и улавливают каждый звук, доходящий до сюда. Трудно сказать, что именно Бен рассчитывает найти, но как раз потому и стоит соблюдать тишину. Только вот у Клауса, который начинает болтать без умолку и вполголоса, оказываются совершенно другие планы: — Ну и как думаешь, Бенерино, что же там? Вдруг это отец, споткнувшийся на лестнице? Или… или… или… блин, извини, я не придумал. Бен издаёт приглушённый смешок — Как приятно быть человеком, вызывающим твою улыбку, — мечтательно вздохнув, заключает Клаус. — Ты обкурился? — уточняет Бен, забывая про изначальную миссию и обращая все своё внимание на брата. — Да что ты сразу, — Клаус поджимает губы, — но вообще да. Бен озадаченно нахмуривается. Его беспокоит один вопрос, который он сразу же озвучивает Клаусу: — Мы же все время были рядом. Я не приложу ума: когда ты успел? Клаус треплет его рукой по голове и между тем выглядит невероятно довольным собой. В то время, как Бен напротив чувствует себя далеким от довольства. Ему никогда не нравилось, что Клаус употребляет, но в череде множества дней Бен должен был бы с этим смириться. Только вот делать это ему упрямо не хочется. — Эх, малыш Бенни, ты правда думал, что я просто так задержался в школе? Я так-то ковырял свою заначку. — У тебя есть заначка в школе? — ещё более озадаченным становится Бен. — Не смей меня недооценивать, детка, — подмигивает ему Клаус. Бен вздыхает с улыбкой на губах, не понимая, как он и вправду позволил себе подумать, будто у Клауса нет заначки в школе. Он не удивится, даже если найдёт пару косячков и среди своих личных вещей. Вряд ли обрадуется, но стоять вылупившимся глазами и раскрытым ртом точно не будет. В самом-то деле разве после произошедшего полгода тому назад осталось хоть что-нибудь, способное выбить Бена из колеи? У судьбы дурацкое чувство юмора, и об этом Бен думает, когда чувствует, как его колени подкашиваются. Он точно поторопился с мыслями о «хоть чем-нибудь», способном выбить его из колеи. В этот раз все происходит так же быстро, как и в прошлый. С той разницей, что сейчас бок о бок с ним находится Клаус. Но от этого не становится легче. Прежде чем успевает отдать себе отчёт в своих действиях, он запирается в одной из ванных комнат и беспомощно прислоняется к стене. Он чувствует себя все хуже и хуже с каждой секундой, но на подкорке сознания звенит мысль. Клаусу тоже плохо. И, черт возьми, после сегодняшнего утра Бен меньше всего на свете желает снова тревожить его. Бен хватает ртом воздух. Ему паршиво: совсем чуть-чуть — и его вывернет наизнанку. Но он не сдаётся. И отчаянно пытается сосредоточиться на комнате, всего за несколько секунд полностью лишившейся своих очертаний. Теперь это всего лишь жалкие пятна, но и их Бен, моргнув, теряет из виду. В мыслях полный беспорядок, и Бену ясно только одно: он сейчас умрет. Эта мысль кажется настолько правильной и естественной, что Бен сдаётся, но вопль страха каждой клеточки его тела не прекращается. И продолжается он целую вечность, прежде чем Бен, наконец, делает вдох. Первым делом, с большим трудом передвигая ноги, он подходит к зеркалу. Видок получше вчерашнего, но все же оставляет желать лучшего. Бен вздрагивает от звука, коим сопровождается поток воды, и глотает ком в горле. Непрошеные знания проскальзывают в голову, напоминая, что теперь оно вновь может настигнуть его где и когда угодно. Вопрос только в том, как много времени понадобится, чтобы всё тайное стало явным. Это заставляет Бена усмехнуться. Число секретов в их семье продолжается расти. Вызывающее вопросы поведение отца, шушуканье Пого и Грейс, подозрительные действия со стороны Эллисон и неожиданная скрытность Клауса. Теперь к ним присоединился и Бен, который попросту не желает, как однажды выразился отец, «подрывать душевное равновесие своих братьев и сестёр». — Нужда застала врасплох? — тут же шутит Клаус, когда Бен появляется в его поле зрения. — Не то слово. Бен старается звучать естественно, хотя получается паршиво. Но, к счастью, это остаётся незамеченным, оказавшись в тени спонтанного появления Пятого. Вылетев из-за угла, он выглядит так, словно пробежал многокилометровый марафон, и тщетно старается отдышаться, хмуро перебрасывая свой взгляд с Клауса на Бена. — Нужно поговорить. — А я? — не без обиды в голосе напоминает о себе Клаус. — Бен расскажет тебе на своё усмотрение, — отрезает Пятый, кивая в сторону двери, которая осталась приоткрытой после того, как из неё вышел Бен. Бен бросает напоследок многообещающую улыбку, которая так и утверждает: «Даже не сомневайся, я обязательно расскажу тебе. Я все тебе рассказываю». И здесь происходит осечка, заставляющая Бена впереться взглядом в свои ноги. Но он тут же поднимает его, когда Пятый, закрыв дверь, просто и естественно утверждает: — Я проник в кабинет отца. — Ты что? — растерянно переспрашивает Бен, не веря своим ушам. Он ожидал что угодно, но не это. Неужели это связано с тем, как переменилось настроение их отца? Но, черт… Пятый вздыхает, но не умеряет свой пыл, настаивая: — Ты должен был заметить, что в последнее время он не такой, как обычно. — Он кажется довольным, — бормочет Бен и буквально за секунду в его глазах загораются огоньки дьявольского любопытства. О, да, сейчас он готов продать свою душу хоть кому, лишь бы получить нужные ему ответы. — Что ты нашёл? — Записную книжку, — лаконично отвечает Пятый, проводя рукой по лицу, — посвящённую нам. — Боюсь представить, что там может быть, — неловко усмехается Бен, прекрасно осведомлённый об отношении их отца к своим детям. Пятый смотрит на него с нечитаемым выражением лица. Едва ли можно предугадать, какие за этим взглядом последуют слова. Как раз-таки поэтому Бен готовится к самому худшему и в силу этого достаточно легко принимает новую информацию: — В том-то и дело, Бен, что там ничего нет. Только на двух страницах присутствуют записи. — Эллисон и… Ему не хватает духа закончить предложение. Вдруг его мысли все же ошибочны. Но кажется, что Пятый и без того улавливает их, уверенно кивая. — На странице Эллисон много записей, записанных в каком-то шифре, и всего одна на твоей, — подтверждает он. Бен задерживает дыхание. В этот самый момент он задушил бы Пятого голыми руками, потому что так долго не говорить главного — самое настоящее преступление. — «Великолепный потенциал». — Ты шутишь, — отрицательно машет головой из стороны в сторону Бен, не веря услышанному, — отец считал меня никчемным столько, сколько я себя помню. — Ты ошибаешься. Уверяет его Пятый, делая шаг вперёд. Он серьёзен как никогда. В его глазах решительность революционера, поднимающего флаг перед толпой протестующих на площади. Это человек, чьи слова нельзя пропустить мимо ушей. Их можно только впитать в себя с чувствами благоговейного трепета. — Ни ты, ни Ваня никогда не были никчёмными: вы видели больше остальных тупоголовых членов нашей семейки, и поэтому все эти годы он целенаправлено гнобил вас, чтобы заставить сомневаться даже в том, как вас зовут. — И Клаус… — подхватывает Бен, в чьей голове наконец складывается вся картинка. — Конечно же, ты вспомнил о нем… и этот придурок активно выступал против отца, за что его постигла та же участь, что и вас двоих, — заканчивает Пятый, приближаясь к Бену и отточенным жестом кладя ему руку на плечо. — Если бы отец не вставлял тебе палки в колёса, ты имел бы все шансы быть Номером Один. Ты всегда имел «великолепный потенциал», Бен. — Вопрос только в том, что заставило отца заметить его, — безнадёжно вздыхает Бен, никак не привыкнув к осознанию того, что в нем и вправду видят некий «великолепный потенциал». — Ты клонишь к тому, чтобы мы с Клаусом выведали все у Эллисон? — В яблочко. Её отношения с вами обоими носят тёплый характер. — Это будет непросто, — вслух размышляет Бен, основываясь на том, что… Эллисон научилась приспосабливаться лучше всех: будучи любимицей в глазах отца, она умудряется быть одной из ярых его противниц. К ней не так уж и легко подобраться во многих отношениях из-за степени освоения ей искусства жонглирования словами. Она из тех редких людей, кто обладает чрезвычайной способностью убеждать других. — Да как два пальца обоссать, прямо сейчас и возьмёмся за это, — говорит совершенно противоположную вещь Клаус, как только Бен откладывает свою тетрадку куда подальше. — У тебя есть план? — уточняет Бен, не зная, стоит ли ему радоваться или пугаться. Впрочем, один вариант не исключает другой. Можно сразу и то, и другое. Почему бы и нет? — Не все сразу, — ухмыляется Клаус, свесив свои ноги с кровати в намерении встать. — Нам нужно делать домашку, — вспоминает Бен вместе со своим обещанием рассказать все позже Ване. А рассказывать-то особо и ничего. К тому моменту, когда они двинулись дальше, в пустынных коридорах особняка установилась мёртвая тишина. И она обещала забрать с собой в могилу всякую надежду на успешный исход их вылазки. Смысла идти дальше не было никакого, разве что от скуки принять участие в квесте «заблудись в хитросплетениях громадного дома и попробуй отыскать путь к своей комнате». Только в последнее время жизнь Бена была далека от понятия «скуки» и самолично класть себе на торт гнилую вишенку он не желал. — Побудешь занудой в другой раз, или же я пойду без тебя и не расскажу, что узнал и в чем состоял мой план. — Считай, ты меня уговорил. Зная его, Бен сомневается, что Клаус сможет удержать в себе все интригующие подробности и рано или поздно все равно проговорится. Но ведь некоторое же время все равно будет упрямо молчать. А это уже проблема ровно так же, как и абсолютное нежелание Бена горбатиться над учебниками. — Мог бы и не выпендриваться, — бросает своё замечание Клаус, шествуя летящей походкой к двери, — а мой план ты увидишь в действии, Бенни. Планы, рождающиеся в голове Клауса, относятся к двум сторонам одной медали: то ли безумны, то ли гениальны. Поэтому, следуя за ним, Бен не уверен, в каком предвкушении он находится — в том, что носит оттенок воодушевления, или в том, которое пропитано субстанцией легкого ужаса. Да так ли оно важно, если на переднем плане находится растущий с настойчивым упрямством росток любопытства? Он прорывается сквозь неблагоприятную почву недосказанности, ибо именно в том и состоит его природа. Рвётся к жизни, тянется к солнечному свету так же, как и доисторической человек делает свои первые шаги из пещеры, чтобы утолить свой неясный до конца инстинкт познания мира. А план, оказывается, предельно прост. Отыскав их сестру в её комнате, первым делом Клаус требует её исполнить своё обещание — накрасить ему ногти. Для Бена это не становится никакой неожиданностью в отличие от тех слов Клауса, которые следуют далее: — А ты не хочешь, Бенихана? Бен неловко усмехается, затрудняясь с ходу подобрать слова, чтобы ответить на предложение Клауса. — Ты серьёзно? — А что такого? — поджимает губы Клаус, принимая уязвлённый вид. Бен закатывает глаза. Действительно, трудно объяснить Клаусу, что не всем сумасбродные выходки даются с такой же лёгкостью, как и ему. В особенности, когда тебе и без того кажется, что каждый смешок за твоей спиной непременно имеет отношение к тебе. — Я могу представить, с какими взглядами встречусь в школе. — Пф, — отмахивается Клаус. — Или дело всё в твоей подружке Дженнифер? С кровати слышится вздох Эллисон, кажущийся усталым. Но стоит взглянуть на полуулыбку на её устах, как эта догадка сразу же испарится. Более уместным в данном случае будет слово «снисхождение». — Мы можем накрасить и стереть, — предлагает она решение их маленькой проблемы. — Но… — все ещё сомневается Бен. — Давай, Бенджи, соглашайся, — всего секунды оказывается достаточно, чтобы раздражённый тон Клауса с которым он произносил имя Дженнифер сменился восторгом. Может быть, поэтому Бен тяжело вздыхает и поддаётся уговорам: — Ладно, давайте. Пока с несколько отрешённым видом Бен наблюдает за тем, как сестра суетится над его руками, Клаус наблюдает за всем действом с нескрываемом удовольствием. И совсем забывает об их изначальном намерении, которое, придя в себя, пытается пробудить в его памяти. Всегда один взгляд — и Клаус всё понимает без слов, тут же берясь за допрос: — Эй, Элли, чего ты прогуливаешь? Пальцы Эллисон, держащие в руках кисточку лака, замирают в воздухе. На момент Бену кажется, что она уловила все, скрывавшее за этим их нелепым представлением. Он не дышит все мучительные секунды, которые она проводит в оцеплении. Не сразу выдыхает, даже когда она оживает и сводит неудобный для себя разговор к светской беседе: — Проблемы с желудком, — расходится она в улыбке, подражающей одной из знаменитостей с постеров в её комнате, — думаю, мне стоит есть меньше фастфуда. «Я совсем не видел, чтобы ты ела фастфуд», — удерживает в себе Бен. — А как ваше самочувствие? — она пристальнее всматривается в него. В яблочко. Бен знает, что её вопрос относится к произошедшему этим утром инциденту. Но он упрямо не может выкинуть из головы ту паническую атаку, о которой не знает никто, кроме него. Ни Эллисон, ни Пятый, ни Клаус. Последнее имя задевает его совесть особенно сильно, но её легко притупить, вспомнив, что череда недосказанностей — дело рук Клауса. Не раз Бен пытался завести речь о произошедшем полгода тому назад. Не раз Бен пытался вытащить из него информацию о том, что же все-таки случилось на днях. Не раз, и почему бы однажды ему не занять роль человека, упрямо молчащего? — Всё в порядке, — отвечает он, неловко улыбнувшись. — Ну-ну, Бенни, чего ты скромничаешь? — насмешливо щебечет Клаус. — Скажи, что всё великолепно. Ты сегодня встретил своего соулмейта! — Перестань вмешивать в это Дженнифер, — осекает его Бен, чувствуя, что его личные границы нагло и бесцеремонно нарушают, и это слишком даже для Клауса, который никак не перестаёт паясничать: — Нет, ну ты слышала это, Элли? Воз-му-ти-тель-но, скажу я тебе! — Если речь идёт о Дженни Стюарт, то она — милая девчушка, разве что не так проста, как кажется, — также улыбаясь, заключает Эллисон. Бен благодарно кивает. Пока Эллисон вносит финальные штрихи в его импровизированный маникюр. Едва дело сделано, как к ним подлетает Клаус, уже держащий наготове телефон. Он легонько приобнимает Бена и просит его показать камере свои «ноготочки». Без особого энтузиазма Бен играет под его дудку, а завершающей нотой этой игры становится обещание Клауса: — Я поставлю это как обои своего телефона. — Тогда я поставлю как обои фото, где ты уснул с лицом, погружённым в миску с хлопьями, — ловко парирует Бен. — Как мило, что у нас будут парные обои, — и не думает униматься Клаус. Правда его слова Бен пропускает мимо ушей из-за тревожного взгляда Эллисон, возникшего у неё, когда она взяла свой телефон, чтобы посмотреть время. Ей хватило секунды, чтобы избавить своё лицо от всякого намёка на нервозность. Но это становится уже неважно, когда она произносит фразу, расставляющую все точки над «i»: — Мальчики, давайте поторопимся. Или часть этих точек… — Ты спешишь куда-то? — Мне нужно увидеться с отцом по поводу… материала уроков, которые я пропустила, — ловко успевает сориентироваться она, но сама морщится от того, как неубедительно это звучит, и достаёт со своего косметички парочку ватных дисков. — Думаю, что ты сам справишься. Бен принимает в свои руки и берет ту жидкость, которую, как он видел, использовала в нужных ему целых Эллисон. Тщательно стирая со своих рук труд сестры и прихоть Клауса, он замечает, как тот подозрительно притих. Задумал что-то — не иначе. Эта мысль заставляет Бена невольно улыбнуться. Изобретательность — одно из тех качеств, которые он в Клаусе по-настоящему обожал. Но это конкретное временами и до тряски в руках терпеть не мог. Все зависело от ситуации, а сейчас она была как никогда подходящая. Клаус подмигивает ему, неопределённо дёргая головой, и Бен скользит взглядом в указанном направлении. Он замечает под кроватью блеск и узнает в нем именной браслет Клауса, который тот купил на какой-то глупой распродаже. А ещё он купил точно такой же Бену, но, будучи под кайфом, он неправильно собрал имя и получилось то ли Бем, то ли Вен. Как бы там ни было, план вырисовывается более чем очевидный, и это становится поводом для опасений: лишь бы Эллисон не раскусила их маленькую игру в шпионов. Впрочем, неудивительно, если она уже успела сделать это, но искусно делает вид, будто ничего не подозревает. Эллисон притворяется не только в стенах Академии. Своё умение приспосабливаться она пронесла и в стены школы: прелестная репутация, множество подруг, ещё большее множество почитателей. Бен вздыхает, уставляясь в учебник перед собой. С горем пополам они вчера победили орду из необходимых для выполнения заданий. Хотя большую часть времени дела обстояли так, что значительная работа лежала на Бене, а Клаус лишь старательно изображал участие. Но затем он втянулся, и тогда уж в состояние пассивного отдыха вошёл Бен. Насыщенный событиями вечер, проведённый в попытках выведать что-то из Эллисон, а затем — понять хоть что-нибудь из новых тем, довёл обоих до изнеможения. Но спокойствия сон не принёс. В который раз в царстве Морфея Бена поджидали неясные угрозы, вынудившие проснуться его в холодном поту. Этой ночью ему снилась скользкая, тягучая темнота. Не было того ужаса, разрезающего душу на мелкие сочащиеся кровью осколки. Было спокойствие, наполнявшее все его естество. Но это пугало и настораживало не меньше, а даже больше. Бен был уверен, что то являло собой только затишье перед настоящей бурей. Ровно то же самое он мог сказать и об остальных аспектах своей жизни; утро на удивление вышло тихим. Все было правильно и даже слишком, из-за чего произошедшее вчера казалось просто дурным сном. Одним из тех, что видит Бен. Но нет. Сразу же собравшийся Клаус был тому явным свидетельством и по совместительству самым главным тревожным звоночком этого утра. Он явился на завтрак не в самый последний момент? Что ж, грядущий апокалипсис — единственное достойное объяснение. — Не против, если я подсяду? Знакомый голос и знакомый вопрос. Бен откладывает в сторону свой дневник — все равно он ничего не писал, больше минуты пялясь в пустое пространство листка. Перед собой он видит ту же неловкую улыбку, и на лице Бена невольно появляется сильно на неё похожая. И он кивает. — Эй, вы не подумали, если я против? — подаёт голос Клаус с нескрываемым любопытством, разглядывая Дженнифер. Дженнифер несколько теряется, за что Бен удостаивает Клауса не самым дружелюбным взглядом. Но тот лишь пожимает плечами, равнодушно усмехаясь. А вслед за тем, как будто бы назло, только сильнее начинает смущать гостью их обеденного стола: — Как же так, Бен? И не познакомишь меня со своей подружкой? — почти что издевательски тянет Клаус. — Клаус, — ледяным тоном проговаривает Бен его имя. — Я думаю, что приду в другой раз, — вежливо улыбнувшись, Дженнифер встаёт из-за стола. Едва лишь она покидает зону слышимости и видимости, как Бен во второй раз устремляет суровый взгляд на Клауса. Тот, упрямо делая вид, что ничего не замечает, спокойно поглощает свой обед. Подносит ложку ко рту и опускает её в суп, вновь подносит и… — Что это было? — спрашивает Бен. Клаус опускает ложку так, что она с громким для их узкого диапазона звуком ударяется об тарелку. — Ой, действительно, что это было? — он ядовито усмехается на вопросительный взгляд Бена. — Просто кое-кто даже не собирался упоминать о том, что она точная копия Джилл. Бен вздрагивает при звуке этого имени, но продолжает глядеть на Клауса, каждым напряженным мускулом своего лица показывая ему, что он вышел за рамки дозволенного. Нарушил их немую договорённость, утверждающую, что имена Джилл и Дэйва не должны звучать в их разговорах. Только это не значит, что Бен поступит точно также. — Потому что это не так, — возражает он. — Да? Ты прав: её стиль, прическа, манера речи — всё это совсем не похоже на Джилл, — издевается Клаус… …и в общем-то он прав. Во многих отношениях Дженнифер напоминает Джилл, ту самую девочку, которая в своё время нравилась Бену. И разве вчера он не обратил на то внимание почти сразу, как увидел её? Это сходство казалось поразительным, но в действительности же не имело под собой никакой подоплёки и легко подлежало объяснению. Джилл была не из тех девчонок, которые собирают вокруг себя толпы поклонников. Она предпочитала шумным сборищам одноклассников спокойное уединение. Однако, несмотря на эту особенность, в ней смогла прижиться общительность, а вместе с той и дружелюбие, которое она излучала в сторону абсолютно каждого. Иными словами, Джилл ничем не выделялась среди других, но она того и не желала. Этим она и привлекла Бена, который тоже никогда не любил отказываться в центре внимания и, честно говоря, меньше всего на свете хотел бы этого. Но, как ни странно, именно к этому все и пришло, когда о них стала шептаться вся школа. — Даже если и так, то что? — парирует Бен, вводя Клауса в ступор. — А то, что… то, что мне это не нравится, — достаточно просто говорит тот, пожимая плечами так, словно этот аргумент исчерпывает все. — Ты смеёшься надо мной? — не сдерживается Бен. Он ожидает, что со стороны Клауса последует или очередная глупая шутка, или которое по счету необоснованно грубое замечание касательно Джилл. Но происходит то, что Бен совсем не мог предположить. То, в чем Клауса почти никогда нельзя уличить, — он замолкает, опуская взгляд в тарелку. Только по прошествии минуты его лицо принимает свой привычный вид беспечности и, с неясным чувством усмехнувшись, он начинает без умолку говорить: — Ну, давай так, малыш Бенни. Это же охренеть как странно, что эта девчонка вылезает из ниоткуда, эта девчонка, которая, к тому же, и точная копия Джилл, — Клаус точно улавливает намерение Бена возразить и пресекает его на корню, — нет-нет, даже не думай! О чем я говорил? Ах да… это охренеть как странно. Последние слова он проговаривает с расстановкой, ни на секунду не отрывая своего взгляда от Бена. Есть что-то такое в том, как он смотрит… оно наводит на мысль: несмотря на беспрерывность его потока речи, Клаус упускает самое важное — вещь, которую желал бы высказать сильнее всех прочих. И остаётся только гадать, о чем же именно он молчит. — И мне ли тебе читать длинные нотации о том, как нашей чокнутой семейке относятся в этом гадюшнике? — Клаус откидывается назад, страдальчески вздыхая. — Нет, ну серьезно, я не хочу меняться с тобой ролями. Из нас двоих занудой должен быть ты. Попытка перевести тему видна невооружённым глазом, а потому, будучи далеко не слепым, Бен сделает все, чтобы не позволить ему сделать это. Во многом потому, что в его голове ещё до беспорядочного монолога Клауса начала кружиться одна робкая мысль, маленькая неуверенная догадка. Но как деталька одного и того же пазла, идеально сходящаяся с выражением в глазах напротив. — Ты правда так думаешь… я имею в виду, насчёт Дженнифер… — начинает Бен, легонько прикусывая в волнении губу, — …или ты просто ревнуешь? — Если я скажу, что и то, и другое? — удивительно быстро успевает сориентироваться Клаус. — Я приму твои слова к сведению и скажу тебе, что ты идиот, — без капли злобы усмехается Бен, видя, как вытягивается лицо Клауса. — Ты правда думаешь, что несколько часов с Дженнифер можно сравнивать с годами, которые мы провели вместе? Клаус корчит такую рожицу, что ему позавидует абсолютно любой член местного драмкружка. Ещё в средней школе Эллисон, чуть ли не всю жизнь заведующая школьными спектаклями, заводила с ним речь о его актерском таланте. И даже уговорила его сходить на прослушивание, что было большой ошибкой. Скажем так, вариация «Ромео и Джульетты», представленная Клаусом широкой публике, потрясла всех. Настолько, что разразился целый скандал, о котором Клаус, каждый раз вспоминая его с жутким хохотом, говорил так: «Гении часто бывают отвергнуты обществом». — Сейчас достану платочек, Бенни, это так трогательно, мне нужно пустить несколько скупых мужских, — для пущего эффекта он даже копается несколько секунд в кармане, достает из него воображаемую вещицу и ей поочерёдно протирает свои глаза. — Серьёзно, до слёз. Несколько лет, проведённые со мной… — …были настоящей мукой, — заканчивает Бен, за это время лишившийся всякого сентиментального настроения. — Что могу сказать, — с видом великого мыслителя пожимает плечами Клаус, — любовь зла, Бенерино! Бен не сдерживает улыбку, все же появляющуюся на его лице под напором дурачества Клауса. И возвращается к тому, с чего начал, — к Эллисон, которая сидит за столиком совсем неподалёку. Смеясь в окружении своих подруг, она умудряется поймать взгляд Бена и улыбнуться ему. Помахав ей рукой, он бросает взгляд на свои записи и вносит завершающий штрих. Главная заслуга Эллисон в том, что она смогла отыскать преимущества нашего положения в виде приемных детей известного миллиардера-изобретателя и интегрировать их в свою жизнь. Пока все мы сетовали, находясь в тени своих неудач, она двинулась вперёд, к свету прожекторов. А его короткое знакомство с Дженнифер представляется Бену беспросветной тьмой, которую даже прожекторы не спасут. Все благодаря Клаусу, виртуозно обыгравшего все так, что их обеденный стол она покинула без всякого промедления. После того, как они все обсудили, Бен совсем не злился на него. Разве что самую малость, может быть, и далеко не самую. Но как минимум — он понимает его. «Прежде чем осуждать, поставь себя на место другого», — к такому выводу пришёл Бен ещё давным давно. Если бы сейчас… в то сейчас, когда они близки как никогда… Клаус попробовал бы сблизиться с кем-то другим… боже, да Бен тоже не возжелал бы делиться им с кем-то другим. Однако же, ни в коем случае он не стал бы бросаться на Клауса с обвинениями — запихнул бы всю ревность подальше в себя, делая вид, что её не существует. Как он поступил тогда, когда впервые из уст Клауса прозвучало восторженное имя Дэйва. — Задумался? — слышится вежливый смешок, и Бен подпрыгивает на месте. — Извини, не хотела напугать тебя. Перед собой он видит смущённую Дженнифер, которая оглядывается по сторонам. Ему хочется сказать, что из них двоих извиняться должен он. Будь бы он более сговорчив, когда Клаус впервые завёл речь о ней, то всей этой нелепости можно было избежать. Но она не даёт ему сделать это, робко улыбаясь и продолжая их разговор: — Слушай, твой брат… — Это просто его шутки, — спешит убедить Бен, желая раз и навсегда избавить их от этого недопонимания, — моя семья немного странная, но совсем не плохая. Она тихо смеётся, прикрывая рот ладонью, и это движение настолько изящно, что будь бы у Бена при себе холст и кисти он непременно написал её портрет. «Безнадёжный романтик», — звучит в его голове голос Клауса. — Я заметила. И твоя сестра… — она произносит это неуверенно, словно прощупывая почву. Озадаченный упоминанием своей сестры, под которой явно подразумевается Эллисон, Бен кивает головой. Тогда Дженнифер уже более живо и беззлобно делится произошедшей с ней историей: — …не отходила от меня целый день. — Боже, — Бен проводит ладонью по своему лицу, отчаянно желая провалиться под землю. Он совсем не удивится, если Дженнифер потеряла всякое желание общаться с ним после всего этого балагана. Как-никак, ей пришлось иметь дело только с двумя членами их семьи, а их в наличии ещё целых четверо. Разве что Ваню можно исключить из этого списка: кто-кто, а она уж точно подобными глупостями маяться не будет. Однако, вопреки всем мрачным мыслям Бена, на лице Дженнифер светится все та же дружелюбная улыбка: — И, знаешь, мне кажется, что я должна сказать это, чтобы ты не думал, будто я, не знаю, даже как и выразиться, — она опускает взгляд в пол, покрываясь румянцем и заметно путаясь в своих мыслях. — Ты мне нравишься. Давно. Ещё с прошлого года, и я… Дженнифер нервно перебирает пальцы своей руки, явно не зная, куда себя деть. С каждым своим словом она краснеет все сильнее — и в горле Бена встаёт ком. Он ожидал что угодно, но не это. Не то, что она просто… — …не решалась подойти, — подытоживает Дженнифер, взглянув на него в ожидании ответа. И разве он может дать его? Их знакомство длилось от силы сутки, и он даже толком не может сказать, кто она такая. Загадочная девчонка, возникшая из ниоткуда — всплывают в голове доводы, приведённые Клаусом. По сути нет ни единого повода выделять её среди остальных как лицо, заслуживающее доверие. Так и есть, и вряд ли Бен может отрицать это, но вместе с тем… вид её подрагивающих губ лишает его всякой возможности дать отказ. Она в шаге от того, чтобы разрыдаться, и он ни за что не позволит ей сделать это. — Ты тоже нравишься мне. Бен не знает, почему он говорит это. Должно быть, это дело рук его безотчётного побуждения помочь ей, и эти слова срываются с его языка, прежде чем он успевает обдумать их. Опровергнуть их — разбить её сердце жестоко и бесповоротно, а потому, несильно закусив губу, он поправляет сам себя: — Настолько, насколько может нравится едва знакомый человек. Вследствие абсурдности всей ситуации Бен чуть ли не задыхается от чувства неловкости, стремительно пропитывающего все его естество. Из груди вырывается беспомощный нервный смешок, и, как ни странно, именно такой же сразу за ним издаёт Дженнифер. — Это было глупо, прости, — поспешно извиняется она. — Мы могли бы… попробовать, — и опять же он не знает, почему говорит это. «Точная копия Джилл», — насмешливо щебечет в его голове голос Клауса, попадая прямо в яблочко. Это в конце концов и становится решающим фактором — её схожесть с той, перед которой он до сих пор чувствовал себя виноватым. Один шанс был упущен — судьбой подкинут другой. Что, если он тоже уйдёт в небытие, пока Бен будет проводить долгие часы за раздумьями? — Бен, — только и способна выговорить она, растеряв всякий навык красноречия от его неожиданного заявления. — Я серьезно, мы могли обсудить это завтра, — невнятного проговаривает он все на одном дыхании, но ей каким-то образом удаётся распознать каждое его слово. Дженнифер кивает, может быть, даже слишком резко, и идёт куда глаза глядят. Оставшись стоять на своём месте, Бен может поклясться, что чувствует всё что угодно, кроме облегчения. Правильность его поступка находится под громадным сомнение, однако же, даже если бы он и захотел, то не смог бы поступить иначе. Хотя почему «даже»? Он не желал ничего больше, чем найти способ не обнадёживать Дженнифер словами, пропитанных его неуверенностью в них. Но слишком многое совпало в одном моменте, чтобы он сумел сделать это. Скрип двери выводит его из своих мыслей — из мужского туалета выходит на плетущихся ногах бледный Клаус. Выглядит он в разы хуже, чем остался в памяти Бена, только скрывшись за этой дверью. И не похоже, чтобы он спешил давать какие-то объяснения. А ведь они требовались с самого зарождения всей этой невероятно странной ситуации: ни с того ни сего Клаус помчался в уборную, где пробыл около получаса. И вышел только сейчас, все такой же пугающе хмурый и молчаливый. — С тобой все нормально? — растерянно спрашивает Бен, но получает ту реакцию, которую совершенно не мог ожидать. — Слушай, отвали, ну хотел бы сказать — сказал бы тебе, — зло бормочет Клаус и, не дожидаясь его, начинает шагать дальше по коридору. — От твоих расспросов мне легче не становится. Бен старается сделать вид, что не замечает эту грубую манеру обращения. Но он замечает и ещё как. Связана ли повторная перемена в настроении Клауса с тем неизвестным событием, что произошло пару дней назад? Что бы то ни было, Бен почему-то был уверен, что они преодолели это, и теперь все станет по-прежнему. Но нет. И это бесит. — Мы ведь обо всем рассказываем друг другу, — настаивает Бен. — Оу, да, Бенджи? — с язвительной интонацией отзывается Клаус. — Ну давай тогда поговорим про то, что было тем вечером. До того, как вылетел Пятый со своими рассказами по тайны нашего папани. О, черт. Бен останавливается: он полностью и бесповоротно лишается дара речи. Его спасает только воспоминание вчерашней ситуации, наполненное множеством эмоций, каждую из которой можно считать неприятное. Самое яркое впечатление — то, как на подкорке его сознания крутилась мысль: «Чтобы Клаус не беспокоился». И её-то Бен и озвучивает в качестве своего спутанного оправдания: — Я не хотел, чтобы ты беспокоился. Клаус усмехается вместе с тем, как притормаживается в своём и делает грациозный поворот на пятках в сторону Бена. — Так я тоже не хочу, чтобы ты беспокоился. — Да что с тобой?… — не выдерживает Бен, не находя в лице Клауса ни единого намёка на возможные ответы. — Сначала то, что было несколько дней назад, затем Дженнифер, теперь это. Ты ведёшь себя как придурок. — Пф-ф, я? Да ты и представить себе не можешь, насколько ты придурок, — сохраняет в себе он свою злую насмешку, для большего эффекта даже всплеснув руками. — «Нет твоей вины»… я такого дерьма ещё никогда и никому не вливал в уши, так и знай — есть. Бен вздрагивает всем телом — такой внешний эффект, произведённый на него этими словами. Внутренний в разы хуже, если хотите знать. Его как будто придавливает к земле многотонный груз, лишая всякой возможности выпустить из своей груди хоть маленькое словечко. Что бы ни говорил Клаус, Бен воспринимает все сказанное дальше с большим трудом. — …и так вот, не лезь не в своё дело… братишка, — подводит итог своей речи, вряд ли намеренно делая акцент на последнем слове. А затем разворачивается и идет дальше, решительно оставляя Бена позади. Тот даже и не смотрит ему вслед, опустив глаза в пол. Ещё один разговор, оставивший в нем мерзкое послевкусие того, что он облажался. Повезёт — выпадет шанс что-то исправить, и Бен сам поражается неожиданно накатившему на него спокойствию. Должно быть, все переживания извели его настолько, что выжали абсолютно всё, и здесь впору бы посмеяться над иронией да случай не тот. Клаус в беде. И оттого слова, брошенные им, не становятся менее обидными, но кажутся пустяковыми в сравнении с тем, что правда важно. Нагрубить Бену — далеко не единственное, что Клаус способен натворить, будучи в таком состоянии. И это не может не беспокоить даже в том положении дел, когда Бен лишён всяких на то сил. Он совершает уже ставшее привычным действие: залезает в рюкзак за дневником, чтобы сделать парочку отвлеченных записей. Она привыкла получать желаемое. Явно не из тех людей, кто способен отступиться от намеченного курса. В контексте этого все попытки выведать у неё секреты в разы труднее, чем можно себе представить. На стол опускается тарелка с диетической едой между тем, как стул отодвигается и на него грациозно приземляется Эллисон. Вряд ли их встреча в столь поздний час, в преддверии отбоя, представляет собой случайность. Даже можно сказать, что точно не представляет, ведь в следующую же секунду она вынимает из кармана пижамы именной браслет Клауса. На лицо Бена пробивается полуулыбка: все-таки раскусила. — Я никак не смогла застать Клауса, — говорит она, протягивая вещицу в его руки. Он тоже не смог застать его. Придя домой, впервые за долгое время в отдельности от Клауса, Бен надеялся пересечься с ним здесь. Однако ни в комнате, ни в коридорах, ни в чужих разговорах не было ни единого следа его Клауса. И это был тревожный звоночек, который и привёл Бена на кухню. Он планировал выжидать здесь Клауса столько, сколько только сможет. И поэтому он берет браслет. — Что ты скрываешь, Эллисон? — задаёт он вопрос прямо в лоб, порядком устав от всех тайн и игр. Эллисон с хитрым прищуром и непринуждённой полуулыбкой смотрит на него. Бен усмехается между тем, как она с насмешливым вздохом объявляет ему своё предупреждение: — Имей ввиду, Бен, может быть, ты и любимчик нашей семьи, но такие разговоры — наглость даже с твоей стороны, — она подносит вилку с кусочком морковки к своему рту. — Не хочешь поговорить о чем-нибудь другом? — «Закат в рассвете»? — предлагает он, и в груди щемит при воспоминании о том, как всего пару дней назад они сидели бок о бок с Клаусом и смеялись. — О, нет, — вздыхает Эллисон, — мы и так целый день спорили, с кем должна быть Алекса. Бен качает головой и старается отогнать гнетущие мысли: — Только не говори, что ты в команде Николаса. — Боже, нет, — живо опровергает его слова Эллисон, — как я могла бы? Если Джонатан — просто идеал, он ответственный… Бен не может остановить понимающую улыбку, так и норовящую прорваться на его лице. Ему и со своей позиции видно «второе дно» в рассуждениях Эллисон, совсем неосознанное, но слишком многое говорящее о её трепетном отношении к Лютеру. Хоть ей и есть что скрывать, но она все ещё продолжает любить его всем своим сердцем. Даже несмотря на имеющиеся у них разногласия, и это действует на Бена лучше, чем все те бесполезные слова, которыми он пытался усмирить собственные метания. Ему меньше всего на свете хочется верить в то, что эта нелепая, совершенно дурацкая ссора станет концом их совместной истории. Вдруг… нет, скорее всего, именно так и обстоят дела: что бы ни тревожило душу Клауса, он просто не может поделиться этим с Беном. И кто такой Бен, чтобы критиковать его? Ведь он и сам хорош: скрыл факт панической атаки, накрывшей его утром, питая надежду, что то останется незамеченным. Не осталось — и винить в том можно только себя. А не Клауса, как он умудрялся делать это прошедшим вечером, пытаясь оправдать себя. — …старательный, трудолюбивый, никого не бросит в беде, — не унимается Эллисон, — и вместе с тем тончайшей души романтик. — А мы точно говорим о Джонатане? — осмеливается высказать Бен мысль, послужившую поводом для ехидной улыбочки на его лице. — Точно переходишь все границы, — сильно смутившись, смеётся Эллисон. Всего секунды ей достаточно, чтобы сбросить со своего лица вуаль непринужденности. С самого начала Бен более чем понимал, что вряд ли получит полноценный ответ на свой вопрос. Но он по горло был сыт хождением вокруг до около, ставшим его «любимой» забавой в случае с Клаусом. Наверняка можно было сказать то, что подобная прямота застала Эллисон врасплох. Её уловка — перевести тему, и цель этого манёвра в том, чтобы выиграть время. Но любезно предоставленное ей Беном (который тактично сделал вид, что ничего не заметил) преимущество выливается в не самое дальновидное уточнение: — Почему тебя интересует мой секрет, Бен? Знакомая усталость сквозит в каждом её колебании, когда он проговаривает эти слова. Бен не намерен запутывать их обоих в очередном клубке лжи и говорит все как есть: — Возможно, это касается меня, — он даже не дожидается дальнейших вопросов, — Пятый нашёл в записях отца что-то о моем «великолепном потенциале». Из груди Эллисон вылетает поражённый вздох, после которого она замирает на месте. Её брови сводятся к переносице между тем, как она нервно облизывает свою губу. Маятник проходит через положение равновесия, устремляется в одну сторону, затем в другую. И все-таки возвращается в изначальную точку, откуда и берет своё первое предложение Эллисон: — Мне жаль, но я не могу ничего рассказать, — она словно держится некого обета молчания, как не очень твёрдо решает Бен, — но, умоляю тебя, будь осторожней. Наступает очередь Бена метаться между двумя неопределенными состояниями. Её уверения содержат в себе варёное предупреждение, но именно поэтому тревог они прибавляют немало. Ещё несколькими движениями вилки она заканчивает свою маленькую трапезу и, бросив вежливые слова прощания, удаляется в сторону комнат. До отбоя осталось всего ничего, но Бен упрямо остаётся сидеть здесь. В этот момент он отчётливо видит разницу между его и её умениями приспосабливаться. В руках Эллисон оно становилось орудием в борьбе с якорем отцовских внушений, тянувших их на дно. Это то, что она вдыхает и выдыхает, чтобы дальше продолжать свою жизнь. В случае же с Беном это необходимость, то, что ему выбирать не приходится: если он не будет стремиться к поверхности, то опустится на самое дно, откуда выбраться уже не сможет. Поэтому, стиснув зубы, он вынужден приспособиться: подняться на ноги и двинуться туда же, куда ранее отправилась Эллисон. Остаются считанные секунды, прежде чем время на циферблате достигнет комендантского часа. Клауса по-прежнему нет.