Amor ad mortem

      Всё на свете можно исправить, кроме смерти. Мэйбл Пайнс как никто другой убедилась в этом, когда обнаружила брата в комнате на чердаке. Диппер лежал на полу в собственной луже крови, не подавая никаких признаков жизни, а в паре сантиметров от него лежал большой кухонный нож, считавшийся в этом доме самым острым. Из левой руки не переставая стекали алые капли, пачкая паркет и бежевый ковёр. И лишь весёлая песня из старого магнитофона нарушала зловещую тишину…

We'll meet again Don't know where Don't know when But I know we'll meet again Some sunny day!

      Первая ночь после похорон была самой страшной. Мэйбл не спала. Она сидела на кровати в полной темноте, поджав ноги к груди, и не могла поверить в случившееся. Сердце бешено колотилось в груди и эхом казалось, что та странная музыка до сих пор играет. Слёзы непроизвольно стекали по её румяным щекам, щекоча подбородок. На плечи будто опустилось что-то тяжёлое и неведомая сила давила ей на грудь. Закрыть глаза было страшно, тут же создавалось ощущение, что Диппер сидит напротив и неотрывно смотрит прямо на неё. Ей даже казалось, что она слышит его дыхание. Пугало сейчас всё: уханье совы за окном, храп Стэнли, еле слышный скрип откуда-то снизу и даже лёгкий белоснежный тюль, плавно покачивающийся на ветру прохладного летнего ветра. Утирая слёзы тыльной стороной ладони, Мэйбл легла, чувствуя, что её сейчас либо стошнит, либо она не сможет больше вдохнуть. Мыслей было так много, что от них начинала гудеть и кружится голова. Она уснула лишь к утру от усталости, крепко прижимая белоснежную пуховую подушку.       Последующий месяц прошёл, словно в тумане. Воспоминания смазывались, обрывались, а то и вовсе исчезали из памяти. Мэйбл мало что помнила помимо того, как она просыпалась, смотрела в стену, ела и вновь проваливалась в сон чуть ли не на весь день. Ощущение опустошения и безысходности съедали её изнутри. Все разговоры с двоюродными дедушками она пропускала мимо ушей. Даже когда те обнимали её, крепко прижимая к себе, зелёные глаза по-прежнему оставались пустыми и бездонными, смотрели куда-то вдаль, сквозь предметы. В подсознании то и дело всплывала жуткая картина последней встречи с братом. Вот она, просыпается вместе с Диппером рано утром. Он улыбается и говорит, что хочет удивить дедушек, поэтому отправляет её в заведение «Обед Жирнушки» за лучшей порцией панкейков и шоколадных маффинов, а сам решает навести порядок. Он очень нервничает, облизывает и покусывает губы, криво улыбаясь. Руками со всей силы сжимает простыню. Дыхание его рваное, но такое тихое, что его едва можно услышать. Однако Мэйбл даже не замечает изменений в его поведении и соглашается. Но, уже вернувшись, обнаруживает мёртвое тело. Полиция… труповозка… документы… похороны. Ужаснее периода невозможно было вообразить. — Мэйбл, детка, смотри, — сказал однажды дедушка Стэн, протягивая ей толстую книгу с белоснежным конвертом сверху, которые были крепко завязаны льняным шпагатом. — Это Форд нашёл. Адресовано тебе. Мы не знаем что там, но, похоже, что-то личное. — Хорошо, спасибо. — Скоро ужин, смотри, не опаздывай. А то Форд жаловался, что ты снова пропускаешь приёмы пищи и не выходишь из своей комнаты, — проворчал он, и, скромно улыбаясь, добавил: — К слову, через месяц твоё восемнадцатилетие, надеюсь, ты уже решила, как его отпразднуешь. Мы готовы сделать всё в этот день, чтобы ты была счастлива. Мэйбл ничего ему не ответила, лишь фальшиво улыбнулась и уставилась на толстую книгу с тёмно-красной, местами потрескавшейся переплётной крышкой. Аккуратно вскрыв конверт, её глаза забегали по строчкам, медленно наполняясь слезами. Сердце вновь сжалось от боли, а скорбь медленно начинала душить, перекрывая кислород. Знай, что ей предстоит прочитать, она бы разорвала на мелкие кусочки книгу с письмом сразу же. Сожгла дотла каждую страницу. Избавилась любым способом. Лишь бы не знать всего подноготного…       Если ты это читаешь, значит, меня уже нет в живых. Такие сообщения всегда пугают, не правда ли? Но тебе не нужно бояться. Мой выбор был осознанным, не стоит винить себя и кого-либо в моём поступке. Я сделал его сам, около года тщательно взвешивал это решение и его последствия. Казалось бы, последствие одно — моя смерть. Но это далеко не так. Сколько я боли причиню даже вообразить страшно. Боли, страданий, скорби. И это ещё легко отделаюсь. Невроз, посттравматическое расстройство, депрессия и развивающиеся болезни на их фоне — один из худших сценариев, которые я могу себе представить. Я не хочу этого. Не хочу чтобы вы это чувствовали. Но смерть — мой единственный выход. Моя свобода. Глоток свежего воздуха. Поэтому, пожалуйста, Мэй, утри слёзы и продолжай жить. Гуляй, веселись, знакомься с интересными людьми и не отказывай себе только потому, что меня больше нет рядом. Я всегда здесь, в твоём большом и тёплом сердце, и я буду только счастлив, если ты проживёшь эту жизнь так, как ты захочешь!       Конечно, эта пламенная речь мало о чём тебе говорит. И я знаю, что тебе сейчас очень и очень больно и страшно, ты не веришь в это, не веришь, что я вообще был способен на что-то подобное. Это безумно. Ты будешь права, если назовёшь меня психом, и я не осужу тебя, даже если ты переберёшь все матные слова, думая обо мне. Любая твоя эмоция имеет место, и ты не должна сдерживать и скрывать их. Я очень хорошо тебя знаю, Мэй, поэтому скажи дедушкам правду, скажи, что ты чувствуешь, не повторяй моих ошибок. Дедушки любят тебя, они прислушаются, поймут. Знала бы ты, с какой мучительной тягостью я пишу это вступительное письмо. Сейчас мы хорошо общаемся, ты кажешься самой счастливой на свете, но, я догадываюсь, в каком ты состоянии будешь, бегая по строчкам глазами. Поэтому глубоко вдохни, выпей немного валерьянки, налей себе горячего какао, и приготовься, я поделюсь с тобой кое-чем действительно важным!       Толстая книга, что лежит перед тобой — мой дневник, который я начал вести с 2015 года, когда мне было пятнадцать лет. В нём собраны все мои мысли, переживания и планы. К сожалению, я так и не нашёл ничего радостного за последний год. Никаких тёплых воспоминаний, а взлётов — тем более, но, кажется, я всё же кое-что упустил… А впрочем, это уже не так важно, теперь мой дневник — твой, поскольку ты единственная, кто близок мне и кому я могу доверить свои чувства. Пусть мы и часто ссорились и не понимали друг друга, я всё равно видел в тебе опору и поддержку. И я очень хочу, чтобы ты прочитала каждую запись. Вникла в каждое предложение. Я бы очень хотел, чтобы пазлы, наконец, сложились в твоей голове, и ты понимала мотивы моих действий. Мои эмоции. Ты ведь не глупая Мэй, и я точно знал, что ты замечала, как я всё замалчиваю и сдерживаю. Храню в себе, пытаясь не создавать проблем. И это плохо. Я ощущал себя бомбой замедленного действия! Пытаясь закопать эмоции, я копал могилу себе. Буквально. Это самая ужасная игра слов. Какой кошмар… Мне жаль, что вступительное письмо получается таким помятым и странным, но это всё мои мысли, чувства, и нет больше смысла таить их.       P.s. Сейчас я пишу это, сдерживая нож в руке. Предыдущий текст писался за неделю до моего…поступка. Мне так страшно. Нет, я не боюсь смерти, наоборот, я боюсь, что ты придёшь слишком рано, будешь пытаться остановить кровотечение, видеть мои мучения и ещё больше винить себя, ведь у тебя был «шанс» спасти меня. Конечно, я бы мог уйти тихо, к примеру, сбежать из дома и утонуть, привязав тяжёлый камень к ноге, но есть ряд причин, по которым моя смерть будет такой громкой. Их, и ответы на мучающие вопросы, ты сможешь найти в моём дневнике, пусть они и раскроются не сразу. Что же, пора. Если тот свет действительно существует, то наши пути обязательно пересекутся через столетие. До скорой встречи на небесах, Мэй. Я люблю тебя.