Серенада любви

      Алисия вернулась через две недели, как и обещала в письме. Джонатан, еле как отделавшись от Антонина, решившего, что они просто обязаны посетить бордель именно в тот вечер, обманом сбежал из снимавшегося на четверых дома на пересечении трех главных магических кварталов, переключив внимание неугомонного Долохова на вернувшегося со встречи с Гриндевальдом Тома, явно уставшего и желавшего одиночества, но, по его скромному мнению, еще и компании шебутного русского, и вовремя оказался в парке неподалеку от дома Лоренцов.       Алисия не просила его прийти. Как-то раз она просто обмолвилась, что гуляет вечерами и расслабляется на свежем воздухе, мысли, целый день занимавшие голову, рассеиваются и отступают до следующего утра, а мрачность вечеров со всполохами света и своеобразной музыкой природы придает ей сил, и Джонатан запомнил. Он не был уверен, что встретит ее: после дороги она вполне могла пренебречь своими привычками и уйти отдыхать раньше положенного, но надежда — символ веры в людях — не позволяла Джонатану остаться в тот день в компании друзей и упустить возможность встретить ее.       Алисия была зефирным легким созданием, полностью заполнившим его изнутри. Она не прикладывала к этому сил и никогда не стремилась зацепить его, она просто жила, а Джонатан пропадал. Ее глаза, словно два магнита, блестели в его распаленном воображении, губы мягко изгибались, обнажая белесую улыбку, когда она говорила с ним, и Джонатан, раз за разом утопая в воспоминаниях их встреч, стараясь воспроизвести мелодику ее смеха или рассмотреть со всех сторон давний, на половину стершийся из памяти разговор, лежа вечерами в кровати, проникался теплыми, обогающими его чувствами, все больше.       Алисия не была олицетворением скорби, смерти и боли, как он ошибочно подумал в их первую минутную встречу. Она не была искрами смеха. Она была человеком — самым обычным, живым, испытывающим море эмоций и решающим свои проблемы. И при этом, она была особенной. Настолько особенной, что у Джонатана не хватало слов описать его восхищение перед ней.       Ему нравилось в Алисии все, начиная с ее мыслей и чувств и заканчивая внешностью. Ему нравилась ее душа. Наверное, он все же влюбился в нее — глупо было избегать этого слова, когда он стоял в парке перед ее домом, опершись на огромный журчащий фонтан и скользя глазами по редким прохожим, надеясь и одновременно боясь увидеть ее.       Сердце взволнованно билось в груди, и он то сжимал, то разжимал длинные пальцы. Рядом лежал букет — Джонатан не знал, что подарить ей так, чтобы не смутить, не обеспокоить лишними намеками и сделать приятно, и он выбрал цветы. Это был большой букет, собранный из разных видов цветов и красиво обернутый, который доставит ей удовольствие утренней свежестью и порадует глаз, но при этом не переступит порога приличий, как сделали бы яхонтовые серьги, лежавшие в бархатном футляре в столе и ожидавшие своего часа засверкать в молочных мочках ее ушей. До ее дня рождения оставалось не так уж и много.       Если он все же не встретит Алисию, оставит букет эльфу в их доме с просьбой передать с наилучшими дружескими пожеланиями. На большее Джонатан и не посмел бы намекнуть — хоть ему иногда и казалось, что она расположена к нему, он ясно понимал, что это могло быть игрой воображения. Ему хотелось видеть в ее действиях или словах ответ его чувству, и он находил его, но не смел настаивать.       Уж лучше быть рядом в качестве друга их семьи, вести с ней переписку во время разлуки и иметь возможность поддерживать ее, беседовать с ней и любить ее издали, чем лишаться одновременно всего. Его чувство, сводившее с ума во время расставания и зудевшее под кожей предвкушением скорой встречи, было только его проблемой, которая никоим образом не касалась Алисии и не должна была ее смущать.       Взгляд вновь и вновь плавал по людям. Джонатан их не видел. Он ждал, варился и кипел в своем ожидании, и оно должно было вознаградиться — жизнь как-то странно сталкивала его с Алисией, и он не мог не знать в глубине души, пусть и страшась подобной уверенности, что и сейчас судьба пойдет ему навстречу.       Она появилась на дальней аллее в простом светло-розовом платье. Волосы были собраны в порядком растрепавшийся пучок, руки сложены на груди, между бровями пролегла маленькая задумчивая морщинка. Она шла, опустив светлый взор и не обращая внимания на посторонних.       Увидев ее, Джонатан приосанился, выпрямился и взял букет. Горло сковало неловкое волнение.       Алисия была просто сногсшибательна в вечернем мягком мареве и слабых всполохах желтого света парящих над дорожками фонарей. Высокие деревья отбрасывали на ее лицо острые когтистые тени, невыгодно подчеркивающие ее последорожную усталость, пролегшую фиолетовыми мазками под глазами и подарившую лицу болезненную бледность.       Джонатан был уверен, что не встречал женщины красивее.       — Я знала, что вы будете здесь, — приподняв голову, когда он сделал шаг навстречу ей, и улыбнувшись, сказала она и ускорилась. Джонатан хотел было протянуть цветы, но не успел: Алисия порывисто обняла его, прижавшись всего на секунду, и тут же отстранилась. Этого хватило, чтобы все мысли вылетели у него из головы, а сердце пустилось в дикую пляску. — Вы почему-то всегда оказываетесь там, где я буду рада вас увидеть, пусть и не всегда сразу знаю об этом.       Неловко протянув руку к воротнику, Джонатан запустил под него пальцы, стараясь растянуть. Резко стало жарко, кровь прилила к щекам.       — Что же вы раскраснелись, Джонатан? — со смехом спросила Алисия. Она прищурила лукаво блестевшие из-под обрамления черных ресниц глаза и чуть склонила голову к плечу, жадно разглядывая его лицо. — Неужели вы смущены?       — Никак нет, — стараясь улыбнуться ей в ответ, поспешно отозвался он. Протянул букет. Алисия поблагодарила его и спрятала нос в цветах, жадно втягивая их аромат. — Встреча с вами может приносить только удовольствие. Я не сильно вас побеспокоил?       Она отрицательно качнула головой.       — Конечно же нет, Джонатан. Я была рада писать вам и получать ответы. А наша с вами встреча сейчас — просто подарок. Вы не представляете, — не дожидаясь его слов, воскликнула она. — Как мне полезен был небольшой отдых. Простите меня сердечно за то, что мы уехали так скоро и не попрощались, это все Изабелла: заявилась ночью с сумкой на перевес и потащила прочь из страны, словно она могла сбежать, бедняжка, — глаза Алисии подделись туманной дымкой воспоминаний и эмоций, которые в ней вызывала поездка.       Привычным жестом взяв Джонатана под руку, она потянула его прочь с главной аллеи. Сердце пропустило удар. Идя с ней рядом, он вдруг понял, что пропал навсегда — Алисия странно, осторожно и быстро заполнила его всего, пробралась в сердце и сделалась там хозяйкой, даже не спрашивая разрешения. Оно ей было и не нужно. Никогда и ни в чем не нужно.       — Она просто невыносима, Джонатан. Я тебе не говорила, но сейчас, — она вдруг резко остановилась и повернулась к нему. Мысли сумбурно мелькали в ее чертах и бесследно уплывали, подвергаясь напору одной-единственной идеи. Глаза пылали огнем — тем огнем, представить который он не позволял себе ни в одном сне. — Сейчас я поняла, что все мои чувства вышли из-под контроля, — ее взгляд нервно и голодно бегал по его лицу. Вдруг все слова, все переживания стали глупыми и далекими. — Я влюблена в вас, Джонатан.       Он судорожно сглотнул, внимательнее вглядываясь в ее выжидающий пьянящий взор, стараясь понять, реально ли происходящее, и, перебарывая шум в ушах и растекающееся по венам удовольствие от прозвеневших в воздухе слов, склонился.       — Алисия, — прошептал он и поцеловал ее в лоб. Он буквально чувствовал, как она дрожит в его руках. Тело наполнялось жаром и радостью. — Я люблю вас, — поцеловал в щеку. Она рвано выдохнула. — Влюблен, — нежно поцеловал во вторую. — С самой первой встречи, — его шепот коснулся ее губ.       Не выдерживая сладкой муки, Алисия приподнялась на носочки и первая поцеловала его. Осторожно, ласково, трепетно. Джонатан, сам не до конца понимая, когда реальность переросла в сон, ответил на ее поцелуй и крепче прижал к себе. Они как будто слились в одно целое: сердце бьется в такт, тела слипаются, и слышатся лишь поцелуи — жаркие, жадные и страстные.       Картина, достойная воображения лучших художников. Заветная мечта, ставшая явью.

***

      — Итак, Изабелла, — Джонатан с довольной улыбкой обернулся к брату и сестре Лоренцам. Он был в их гостиной на правах друга и тайного любовника: ничего не подозревающий (или не подающий вида) Генри стоял возле камина и внимательно смотрел на него единственным видящим глазом. Его очаровательная сестра полулежала на тахте и курила мундштук: ее светлые глаза, пылавшие любовью, которую наконец позволил себе увидеть Джонатан, вцепились в его лицо. — Если позволите мне подобную вольность, то я навел некие справки. Не без помощи друзей, — криво усмехнулся он, — Но я, кажется, наконец успокоил свое все же вспыхнувшее любопытство ко всей этой истории.       — Смотрите, как бы ваша вольность не закончилась нашей дуэлью, — строго заметил Генри. Он нахмурился, и его уродливые шрамы дрогнули. Джонатан в ответ позволил лишь улыбнуться: он прекрасно знал о дружеских чувствах Генри к нему и не собирался променивать их на оскорбления чести его семьи.       — Никаких дуэлей, пока я здесь, — фыркнула Алисия и затянулась. Сладкий запах мундштука заполнил комнату. Джонатан еле подавил желание сцеловать дым с ее губ. — Иначе ни одного на порог дома не пущу.       — Жестокая, — все тем же строгим голосом отозвался ее брат и качнул головой. — Так что там насчет Изабеллы, Эйвери? Мне даже интересно, что вы нам скажете. Надеюсь, никаких детей? Я, признаться честно, безумно устал, что моей бедной больной сестре приписывают беременность. Сколько у нас уже племянников, Алисия? Небось не меньше двадцати!       Они рассмеялись. Джонатан качнул головой. Солнечный луч затесался в его соломенные кудри и притаился.       — Нет, никаких детей, клянусь вам. Но и никаких болезней тоже. Итак, я начал свое маленькое расследование с нашей встречи с Алисией в резиденции герра Гриндевальда. Мне показалось странным ваше присутствие там, ваши переглядки со вселюбимым венценосным герром и, — он внимательно вгляделся в лица слушавших его Лоренцов. — Рыжеволосая девушка, наблюдавшая за нами из окна. Признаться честно, вспомнил я о ней не сразу, а только, когда картинка сложилась целиком.       Вы меня, наверное, спросите: какого черта я лезу не в свое дело. Из любопытства. Из простого человеческого любопытства, которое всегда было источником проблем в той или иной степени.       Итак, вновь вернемся к началу: мы с Алисией встретились в резиденции, и я имел удовольствие наблюдать совершенно странные, как будто разговаривающие без слов взгляды. Затем, словно дразня мою привычку выяснять плохо, либо хорошо скрытое, вы без прощаний — уверен, я буду вспоминать об этом вечно — покинули Берлин, дав время и возможность для размышлений и поисков.       Начал я с фрау Шнайдер — эта прелестная болтушка, которую мы все вспоминаем добрым словом, просвятила меня о слухах о вашем якобы позоре, приведя неоспоримые доказательства. Не смотрите на меня так, я им ни разу не поверил, но на заметку взял. Вовремя переговорил и со своим другом, который имел честь быть на одном из ужинов в резиденции, и он поделился со мной интересной историей — вот уже несколько месяцев он изредка видит представленную всем лишь как фрау совершенно прелестную молоденькую леди. Не буду вам описывать ее внешность, уверен, с ней вы знакомы намного лучше, чем я, но вот ее повадки нас обоих позабавили: к общему удивлению юная фрау единственная не проявляла должного уважения к герру Гриндевальду. «Просто удивительная в своем беспечном сумасшествии женщина», подумал я, но так ни к чему и не пришел.       Тогда у меня были лишь зачатки не связанных между собой мыслей, так что я и представить не мог, что фрау окажется вашей болезненной сестрой, ставшей причиной нашего сегодняшнего разговора. Но, оставаясь вашим другом, я считаю, что не имею права хранить в тайне то, как постепенно, путем лишь всплывавших в жизни обстоятельств, коими, по-большей части были чужие разговоры в разные периоды времени, узнал о вашем секрете. С моей стороны это было бы наивысшей степенью неуважения.       Итак, до того, как лично встретиться с ней, я был достаточно осведомлен о ее привычках благодаря рассказу моего друга. Он до ужаса наблюдателен, так что подробностей я не был лишен.       — Не томите, Эйвери, а скажите прямо: неужели вы и правда знакомы с Изабеллой?       Джонатан кивнул Генри с извиняющимся выражением — мол, и правда заговорился.       — Да, знаком. Не волнуйтесь, всего несколько дней. Я не искал ее, зато она нашла меня. Я был по делам в резиденции, и знакомая мне лишь как фрау, Изабелла перехватила меня на выходе. Горячо попросила переговорить с ней, буквально силой утянула в гостиную, так что я из интереса остался. Мы не беседовали долго, но она жаждала узнать обо мне побольше. Сама представилась, махнула рукой на свое положение и спросила только, готов ли я отдать жизнь. За кого? Я тоже задал этот вопрос, — взгляд Джонатана сам собой вернулся к Алисии. Ее хмурая бледность вспыхнула ярким румянцем, и она тут же спрятала взгляд.       — Невыносимая девчонка! — прошептала она себе под нос.       Джонатан мягко улыбнулся в ответ. Кажется, сегодня он был обречен принять вызов на дуэль от Генри.       — Я был удивлен этим вопросом, — прокашлявшись, продолжил он. — А потом понял, в чем был его смысл. Изабелла вцепилась мне в руку и пригрозила, что сделает все, что в ее силах, чтобы я жизни не видал, если посмею причинить боль ее близким. Меня тронула ее забота о вас, да и сам я никогда не собирался поступать с вами паршиво, так что клятвенно заверил, что сам приду к ней на покаяние в случае чего. Не составило большого труда совместить два и два, но я хочу услышать подтверждение своей безумной догадки от вас, если вы позволите.       Джонатан с трудом оторвал взгляд от Алисии и перевел его на Генри, задумчиво опустившего голову. Несколько минут они молчали, только пряный запах мундштука щекотал ноздри.       — Изабелла ведь просила вас передать в подробностях разговор, я прав?       — Только чтобы доказать силу своей любви.       Генри поднял на него видящий глаз. В нем пылали молнии. Но вопреки всему, он вдруг рассмеялся.       — Черт побери, убил бы эту девчонку, если хватило сил. Все ей неймется. Мерлин! — он всплеснул руками и быстрыми шагами пошел прочь, явно сдерживая себя от неблагоразумных действий. В сторону Джонатана или сестры понятно не было, но обозленное и нервное состояние Генри не могло не пугать. — Я сейчас же должен поговорить с ней, она таким образом нам всем жизнь только усложняет. Забота! — он фыркнул и резко остановился. — Я покажу ей заботу, — и, совершенно не смущаясь присутствия Эйвери или вопросительного взгляда сестры, он хлопнул дверью и ушел.       — Помянем, — выпуская дым, пробормотала Алисия. Заботу о гневе брата она с легкостью сбросила на плечи Изабеллы. Ее светлые глаза странно блеснули. — Знаешь, Джонатан, Генри ужасно плох в вопросах грамотного ухода, — она приподнялась и протянула ему руку. Второго приглашения не потребовалось, и, схватив ее ладонь, он опустился рядом. Алисия положила голову ему не плечо. — А Изабелла ведет себя еще хуже, когда ситуация выходит из-под ее контроля. Знаешь, — задумавшись она принялась покачивать пряным мундштуком в воздухе, — Она слишком сильно любит жизнь, чтобы предполагать, что та может не любить ее в ответ — даже самые плохие события она воспринимает с настолько сильным энтузиазмом, что я диву даюсь. Она всегда верит в хорошее. Уверена, нам всем нужно поучиться у нее этому.       Джонатан слышал улыбку в ее уставших интонациях.       — А ей стоит поучиться у нас серьезности. Подобная выходка первая — до этого о ее положении никто ничего и предположить не мог, — она на мгновение задумалась. — Все началось около года назад, когда мы вернулись в Берлин. Новое общество, новый мир затянули в свой круговорот, хотя ни я, ни Изабелла никогда не теряли голову. А знаешь, было настолько много моментов, когда мы были в шаге от больших проблем или скандалов, что даже вспоминать не хочется. Потом вернулся Генри, и мы официально были представлены герру Гриндевальду. Это стало началом конца для Изабеллы. Я долго думала, когда наступил тот момент, после которого все покатилось по наклонной, и только сейчас смогла признаться, что в их первую официальную встречу — до этого они виделись несколько раз мельком, но я не думаю, что неизбежность пришла тогда. Вся жизнь до этого готовила Изабеллу именно к первому дню их разговора, первому танцу, — Алисия хмыкнула и сморщилась, — Он пригласил ее танцевать! Видите ли, оказал честь нашей семье и показал свое расположение, чертов искуситель! Мы с Генри вырастили из нее разумную личность. Но в этой разумной личности было столько не выплесканной любви, что нам стоило бы бояться ее последствий, но мы были молоды и глупы, чтобы предположить подобный исход, — с горечью воскликнула она и затянулась.       — Изабелла отдалась Гриндевальду? — мягко спросил Джонатан. Он знал, что это была болезненная тема для Алисии, но она должна была выговориться. Она сама давно хотела и предпринимала несколько попыток. Последняя закончилась их поцелуем.       — Если бы, — тихо отозвалась она. — Все было бы намного проще. Но у Изабеллы стойкие моральные принципы, которые ей вбила мама, а у герра жуткое желание обладать. Все сложилось так, как никто и не смел думать.       — Ты его ненавидишь? — слабо гладя ее плечо, спросил Джонатан. Алисия довольно долго не отвечала. В душной комнате пахло ее духами и мундштуком. Голова от ее присутствия кружилась, но секреты в их любви, не связанные с работой на Гриндевальда — там уж обоих сковывал обет — должны были быть раскрыты.       — Нет, не думаю. Хотя я бы врезала ему хорошенько за то, что он украл у меня сестру и обрек ее на жизнь втайне. Во всяком случае, до тех пор, пока не закончится война в Индии.       — Он не может позволить кому-то давить на него через Изабеллу?       Алисия кивнула.       — Через нее и не вышло бы: даже ее якобы побеги всегда проходили в сопровождении охраны. Я говорила, что она вытащила нас во Францию — появилась резко перед дверями и не оставила выбора, ехать или нет. А мы и не думали о ее скрытых мотивах — позлить, вывести на эмоции и черт знает, что еще могло родиться в ее голове. Мы были так счастливы видеть ее за пределами резиденции, румяную, здоровую и улыбчивую, что тут же купились на заискивающий голосок и просьбу поторапливаться.       Герр ждал нас там, а Изабелле хоть бы что — довольная, как кот объевшийся сметаны, объявила неделю отдыха. И нам с Генри тоже. Это было полезно: все как будто решилось. Я смогла признаться себе, что влюблена в тебя, что моя сестра по-настоящему счастлива и влюблена, что я не смогу этому помешать. Никогда не смогла бы. И пусть я знаю, что есть большая вероятность того, что все закончится плохо, я не могу ничего сделать — сейчас Изабелла в розовых очках, и их никак не снимешь. Остается только быть рядом, пока она проживает лучшие дни своей жизни, и не думать о плохом.       Знаешь, в начале было очень сложно принять это, но потом я вернулась к тебе, и, — Алисия остановилась.       — И что? — нетерпеливо переспросил Джонатан тут же. Она ласково рассмеялась.       — И стало легче. С тобой мне всегда легче. Как думаешь, это любовь?       — Конечно, — серьезно отозвался он. — Когда ты встретила меня, тоже лишилась выбора. Прямо как сестра, вы слишком похожи, — с легкой насмешкой отозвался он. Алисия выпрямилась и слабо стукнула его по плечу в притворном гневе, но глаза ее светились смехом.       — Негодяй!       — Да, — без зазрения совести рассмеялся в ответ Джонатан. — Еще какой.       Она фыркнула и вновь положила голову ему на плечо. Замолчала. Он прикрыл глаза, утопая в зефирно-мягких и воздушных мгновениях близости. Он был счастлив.       — Когда ты уезжаешь в Индию? — хрипло прошептала Алисия. Веки дрогнули. Сказочный замок с грохотом рухнул.       — Через три дня. Но я обещаю вернуться к тебе, если будешь ждать.       — Конечно, буду. Я теперь всегда буду ждать тебя, Джонатан.

***

      Розовое марево рассвета заполняло собой пространство вокруг, растягивалось на мили вперед и вместе с молочной дымкой и привкусом росистых капель проникало в легкие. Джонатан стоял на пороге дома Лоренцов, нетерпеливо постукивая ладонями по штанам. Для него было непривычно проявлять несдержанность на публике и позволять себе выражать внутреннее волнение, смыкавшее холодные склизкие пальцы на горле, а не подавлять его, как он делал раньше, глубоко дыша и сосредотачиваясь на других мыслях, но сегодня был совершенно особенный в его жизни случай.       Карета с друзьями остановилась через пару домов. Антонин, как обычно вырубающийся в дороге в первые две минуты, спал без задних ног, Фрэнк читал, а Том вновь и вновь обдумывал их новую поездку в Индию. Первая, проведенная по-большей части в штабе всеми, кроме него, вызвала в нем странную реакцию — столько смертей были ему просто отвратительны. Увлекавшийся темной магией Том Риддл, не бывший белым и пушистым зайчиком, как прекрасно знал Джонатан, оказался под огромнейшим впечатлением.       Все они были под ним. Даже увиденная краем глаза жестокая борьба магов, льющаяся реками кровь и удобренная телами земля вызывали рвотные позывы. Они отключались от потрясения кто как мог.       Джонатан даже влюбился.       Он был уверен, что чувство не вспыхнуло бы в нем с такой силой, если бы он не вырос внутренне в Индии. Многое в нем переменилось: взгляды и принципы повернулись, крутанулись и встали другим боком, монета показала обратную сторону, и его характер полностью сформировался. Индия сбила юношескую спесь и наивность, все еще клубившуюся глубоко в душе, а жестокость магов со всех сторон, включая присылавшую войска Японию, полностью закрепила в нем мнение о людях.       Джонатан был уверен, что возненавидит их, но, к его личному удивлению, этого не произошло. Он наоборот полюбил жизнь, полюбил тех, кто ее проживает, и за изменения, произошедшие внутри, за готовность справляться с трудностями и стараться сберечь чужую судьбу, за умение видеть в людях людей был вознагражден встречей с Алисией. Они пересеклись в то время и в том месте, где было суждено, она произвела на него ровно то впечатление, которое должна была, чтобы разрушить его в дальнейшем и на плодородной почве его жаждущей души выстроить крепкое, сильное и наполнившее Джонатана до кончиков волос чувство.       Все произошло так, как должно было, и Джонатан был благодарен жизни за новый шанс.       Индия изменила их всех по-разному. И сегодня они уезжали туда в последний раз — за остановкой войны, за победой, за спасением неподражаемой культуры и людей по все стороны баррикад.       Он громко втянул в себя влажный утренний воздух. Ярко-розовые солнечные лучи прорезали серое небо и слепили глаза.       Бросив взгляд на карету с терпеливо дожидавшимися его друзьями, Джонатан сделал несколько шагов на проезжую часть и жадно вгляделся в окно спальни Алисии. Тяжелые занавески были задернуты. С того момента, как она обещала его ждать, они виделись лишь пару раз мельком в резиденции — перед отъездом дипломатической группы, в которую входила британская четверка, как их называл Гриндевальд, все отделы, работу которых он координировал, были завалены делами.       Джонатан слабо улыбнулся. Он все ждал, что в окне мелькнет молочно-белая рука, в щелку выглянет сонное лицо Алисии, что она почувствует его присутствие, но в то же время он надеялся, что этого не произойдет. Его ждет другая встреча, не менее важная, чем прощание с ней.       В ответ его мыслям входная дверь тихо отворилась и на пороге показался Генри. Он уже был одет, умыт и причесан, наверняка даже позавтракал — ранние подъемы были его давней привычкой со службы. Белоснежный, ничего не видящий уродливый глаз впился в Джонатана, здоровый же, показавшийся сейчас более мягким, внимательно изучал его лицо.       — Долго ждали, Эйвери?       — Вовсе нет. Совсем недавно пришел.       — Врете?       — Привираю.       Генри кивнул и нахмурился. Его уродливые шрамы показались в утреннем тумане более глубокими и темными, чем были на самом деле, и это ожесточило его лицо. Джонатан непроизвольно вздрогнул, но не отвел глаз, продолжая так же спокойно и пристально смотреть в ответ на Лоренца. Они были друзьями, но это не значило, что за сестру тот не выдернет ему сердце голыми руками и не сожрет вместо завтрака у нее на глазах.       — Я правильно догадался насчет вас с Алисией? Уверен, что да. Наш недавний разговор, коснувшийся Изабеллы, натолкнул меня на эту мысль. Знаете, а я ведь был слеп, — криво усмехнулся Генри и качнул головой. Его руки были сложены за идеально выпрямленной спиной. Он как будто все время ходил с металлическим стержнем, не позволяющим телу расслабиться даже в домашней обстановке или в кругу людей, которым он доверял, насколько это было возможно такому человеку, как Генри. — Все время надеялся, что мои догадки лишь игра воспаленного воображения.       — Я старался держаться в стороне, — словно это было достаточным оправданием их тайным отношениям с Алисией вне брака и даже помолвки, проговорил спокойно Джонатан. Уверенность — вот главное, что было нужно в их беседе сейчас. — Но когда два сердца любят друг друга и тянутся через все препятствия, это довольно сложно.       Генри смерил его тяжелым взглядом и фыркнул.       — Не вешайте мне лапшу на уши, Эйвери. За эти дни я много думал, говорил с Изабеллой, — без утаек отчеканил он и равнодушно дернул плечами. — Советовался, можно сказать. Она неплохо разбирается в людях, насколько возможно приписывать ей это качество в сегодняшнем положении, так что я предпочитаю прислушиваться к ее мнению. Она считает вас хорошим выбором.       Джонатан в ответ чуть склонил голову. Генри нервно прикусил губу и тут же отпустил, страшась растерять твердость образа защитника дам, которые, впрочем, вполне могли постоять за себя и сами.       Он был хорошим братом, безумно преданным семье и любившим ее, сколько бы она не пинала его в ответ. Хорошо, что ему попались понимающие сестры, так же преданно и сильно любившие его: у них складывался премилый тандем, наблюдать за которым, пусть и не в полном составе, Джонатан имел честь. Его восхищали подобные теплые отношения в семье, и он, в душе храня надежду в будущем построить такие же доверительные в своей собственной, с радостью хватался за возможность увидеть чуть больше положенного приличиями.       Одной из самых хороших черт Генри было понимание. Он, даже пройдя войну, не потерял веру в людей и всегда старался видеть в них хорошее, пусть это и давалось ему с трудом. Он часто заставлял себя идти навстречу, переступая через отвращение и концентрируясь на давнем желании молодости быть в обществе и иметь хотя бы нескольких друзей. А с сестрами, оказавшимися неприлично самостоятельными, ему приходилось еще и мириться. Они сами делали выбор, сами решали и могли лишь посоветоваться с ним — не как с главой семьи или кем-то ответственным за их жизни, а просто как с братом, с близким их сердцу человеком.       Джонатан знал, что Генри ценил это больше всего, и что ради этого готов был принимать их заскоки. В то же время он желал быть уверенным, что сестры не только будут счастливы, но и жизнь их пройдет в безопасности.       Он за них был готов порвать любого.       — Не хочу винить вас, Эйвери, или обижать, но, скажите мне, — он громко сглотнул и сделал шаг навстречу. Глаза, эмоции в которых было так сложно разобраться, впивались в лицо. — Как вы собираетесь поступить с Алисией? Даже не смотря на мое хорошее отношение к вам, я в любой момент готов заступиться за нее. Пусть это будет стоить мне репутации или жизни, но я считаю себя вправе пойти на такое, пусть…       Он оборвал свою речь и тряхнул головой.       «Пусть ни одна из сестер не одобрит и не примет этого» — закончил за него Джонатан в голове и позволил себе слабо улыбнуться в ответ.       — После возвращения из Индии я сделаю Алисии предложение. Если она увидит во мне спутника жизни и будет все так же любить, то примет его, если нет — откажется без всякого давления с моей стороны. Время нашей разлуки будет прекрасным поводом заново взвесить силу любви, желание строить дальнейшие отношения и соизмерить их с планами на жизнь. Я не посмею опозорить или как-то обидеть вашу сестру, Лоренц, клянусь честью.       Генри ничего не ответил. Он молча и пристально изучал спокойное лицо Джонатана, выискивая хоть малейшее сомнение или каплю лжи, затаенной внутри. Он буквально выворачивал наизнанку его душу, обдумывая, на что он способен и как можно относиться к его словам. Наконец, он кивнул и отвел взгляд.       Джонатан почувствовал, как у него камень упал с души.       — Возвращайтесь скорее, Эйвери, мне будет не хватать вашего общества, — с нажимом заставляя себя говорить, отозвался Генри. Нежности были не для него, и Джонатан, оценивая это и его несколько странный уход во время разговора насчет Изабеллы, позволивший им с Алисией провести время наедине и обсудить то, что оставалось нужным, приблизился и быстро обнял его. Смутившийся и опустивший взгляд Генри тряхнул головой и зафыркал. — Устроили тут непонятно что, тоже мне, как теленок. Все равно глаз с вас спускать не буду, так и знайте.       — Знаю, — без утайки засмеялся Джонатан в ответ. — И верю.       В карете его ждали друзья. Впереди была долгая и тяжелая работа в Индии. Но здесь, в красочно-строгом Берлине, полном противоположностей, цветастых вывесок и серых подворотен, его ждали. Здесь у него был друг, тут обитала его любовь. Джонатану было, куда и зачем возвращаться.       А это, если верить книгам, одно из важнейших условий для того, чтобы человек со сломанными принципами поднялся и с поднятой головой продолжил выписывать свой жизненный путь.

***

      Бледно-желтый свет заливал ровными пятнами огромный коридор, в котором толпились люди в изысканных нарядах и со сложными прическами, обмахиваясь веерами и о чем-то все время болтая. Стоял назойливый гул, как будто бы Джонатан очутился в рое с мухами, и он, постоянно улыбаясь знакомым и незнакомым, то окликавшим его, то старавшимся подойти, пробирался сквозь живое море разгоряченных тел, предвкушающих лучший бал за последний год.       С того момента, как Джонатан последний раз был в Берлине, прошло два месяца, и он, жадно втягивая проступающую сквозь распахнутые двери и окна атмосферу, смешанную с заполненным духами и вечером воздухом, чувствовал, как его сердце взволнованно колотится в груди. В животе свернулся склизкий ком переживаний, он много и судорожно глотал слюну, стараясь затопить его. Получалось плохо: Джонатан буквально задыхался в обжигающих нервных ощущениях и предвкушении, но жадно и глубоко дышал, настойчиво пробираясь к огромной белоснежной лестнице, ведущей в основную залу невероятно больших размеров, в которой уже настраивались музыканты.       Резиденция Гриндевальда всегда впечатляла размерами, красотой, роскошью убранства и умением хозяев подавать каждую комнату с изысканным вкусом. Находиться здесь было приятно — никогда не возникало и мысли о богатстве, о том, что им кичились, о низости своего положения для того, чтобы быть в этих стенах, как часто бывало в домах других высокопоставленных лиц.       Джонатан вышел наконец на ступени и, поспешно извинившись перед группой молодых леди — все, как на подбор, во вкусе ловеласа-Антонина, поспешил наверх. На его коже проступил розовый румянец, и жадно вглядывавшиеся в его лицо люди, стараясь не показывать своего отвращения, с интересом изучали вспоротую щеку, затянувшуюся корявым и уродливым шрамом.       Еще два месяца назад Джонатан сам избегал долго смотреть на раны Генри, ослепившие его на один глаз, чтобы не задеть его чувств своим не подавляемым омерзением, а сейчас его собственная красота была испорчена неудачным заклинанием предателя.       Индия была сложной для него. Волдеморт, то есть Том — хоть убей, Джонатан все никак не мог привыкнуть к его новому своеобразному титулу — проделал огромную работу. Он вел всю дипломатическую партию и, с помощью друзей, в любой момент готовых подстраховать его, избегал острые углы. Спустя два месяца тяжелой работы был подписан мирный договор, выгодный для обеих сторон, учитывая, что смерть голодно облизывала ободранные губы и собирался прибрать к рукам всех, попадавших хоть раз на поле боя.       Хотелось бы сказать, что последний вечер был наполнен пряностью победы и вином, но нет — после того, как подпись со стороны Гриндевальда была поставлена Томом, один из индийских послов с криком и безумством в огромных глазах вырвался вперед, желая убить своего предводителя. В его лишившейся рассудка голове смерть человека его крови от его руки значила меньше, чем подписание мирного договора с врагом.       Джонатан плохо помнит, что именно двигало им в тот момент, но он со всей силы толкнул плечом стоявшего рядом закрывавшего лицо руками дипломата и оказался на его месте. Том пустил другое проклятье в летевшую стремительно вспышку, частично нейтрализуя ее действие, а остальные быстро схватили взбесившегося и доставшего из кармана острый нож предателя.       Джонатан удачно отделался изорванной щекой. Благодаря реакции Тома он был жив. Он смог вернуться в Берлин к своему второму шансу.       И сейчас, наконец добравшись до конца лестницы и почти бегом кинувшись к дверям, он чувствовал, как плавится изнутри. Вот ручка поддалась, он спешно зашел внутрь, жадно разглядывая гостей: пока тут были советники Гриндевальда и несколько его приближенных, в число которых входил и Том. Он обернулся, услышав хлопок двери, удивленно приподнял брови: его болезненно-худое лицо, обтянутое сине-белой кожей, приобрело строгий, лишенный прежней юношеской очаровательности вид, но магнитические черные глаза сохраняли необычайную, необъяснимую красоту черт — Джонатан ощутил, как от одного лишь взгляда Тома он останавливается, и мозг, пытавшийся выйти в отставку от накала эмоций, бурча, возвращается на место.       Словно оглушенный, он огляделся — много знакомых лиц, среди которых он искал одно единственное.       — Джонатан Эйвери! — послышался за спиной высокий девичий голосок. Обернувшись и чуть склонив голову в поклоне, он быстро осмотрел приближавшуюся Изабеллу: вся красная, с огненно-рыжими волосами, собранными в высокую прическу, и теплой улыбкой на пухлых малиновых губах, она выглядела намного лучше, чем в их последнюю встречу. «Откормили» — мысленно решил Джонатан, припомнив впалые щеки, горевшие болезненным румянцем, во время их внезапной аудиенции. — Как я рада вас видеть! — ничуть не смущаясь окружающих, Изабелла приблизилась к нему и порывисто обняла.       Джонатан неуклюже отстранился — ее руки отпустили его всего через мгновение, но этого было достаточно для того, чтобы окружающие поняли, на каком счету он у нее находится.       Она обернулась, осматривая собравшихся, и Джонатан проследил за ее взглядом. Герр Гриндевальд, нахмурившись и не глядя на них, слушал что-то шептавшего ему на ухо Джозефа — огромного телохранителя, довольно часто появлявшегося в его обществе. Наверное, именно поэтому фрау Шнайдер с кругом болтушек сделали его отцом несуществующего ребенка Изабеллы: она была рядом с Гриндевальдом, а не с ним, получала сообщения от герра и передавала ответы через Джозефа.       Джонатан слабо улыбнулся. Все ведь было на поверхности, только слишком уж сказочно для любивших скандалы и драму сплетниц.       Изабелла проворно вцепилась ему в руку, заставив наклониться к себе.       — Я знала, что вы придете, — с улыбкой прошептала она. — А, учитывая, что вы с корабля на бал — как вернулись из Индии, так сразу и сюда, подумала, что вам нужно будет немного времени. Простите меня за вольность, герр Эйвери, — ее желтые глаза с мольбой и взволнованностью глянули на него. Он прочитал в них искреннюю заботу и страх за то, как ее воспримут. — Алисия в саду, в боковой аллее, она просила так сказать. Если поспешите, встретите Генри уже после разговора с ней — он отошел всего на несколько минут встретить герра Майера с супругой.       Кивнув, Джонатан благодарно улыбнулся ей, после чего, совершенно забыв о приличиях, поспешил в сад. Он прекрасно знал, где была боковая аллея — так называла ее Алисия. Не ныряя в толпу перед лестницей, он пошел в сторону другого выхода. Довольно быстро оказавшись в тени ночи, освещаемой лишь пылающими глазами-окнами огромной резиденции, он добрался до аллеи, горящими глазами осматриваясь вокруг — в поле зрения мелькнуло высокое пышное дерево на углу, в тени которого замерла Алисия.       Джонатан даже не увидел ее, а почувствовал — внутренним слухом уловил шелест кроваво-красного платья с черными вставками и узором из камней, тяжесть неспокойного рваного дыхания, разглядел светлые глаза, выискивающие его на всех ведущих к дереву дорожках, и почувствовал на губах вкус ее поцелуев.       Он не успел даже сказать ничего — выкрикнув его имя, Алисия бросилась в объятия. Она вся дрожала, быстро бормотала, как скучала, как она влюбилась в такого негодяя, как он, и как рада наконец встретить его снова. Руки ее беспорядочно бродили по лицу Джонатана. Пальцы замерли на отвратительно сшитом, кроенном-перекроенном шраме — восстанавливали кое-как, главной задачей была не эстетика, а надобность убрать все следы проклятия, которые начали расползаться под кожей. Не вытащи колдомедик хоть одной капельки — она добралась бы до мозга, и Джонатан не стоял перед Алисией сейчас.       — Не надо, — тихо прошептал он. Не сейчас. Они могут поговорить о шраме потом, она может выразить свое отвращение потом, но не сейчас, не в тот момент, когда они встретились, и все внутри ликовало от радости быть рядом с ней и чувствовать ее прикосновения.       — Откуда это? — с тревогой спросила Алисия. Она, то ли не услышав Джонатана, то ли не осознав его слов, легко толкнула в грудь, заставляя сделать несколько шагов назад. Свет окон резиденции залил его лицо. Ее брови удивленно взлетели вверх, глаза забегали по его лицу — но Джонатан, внимательно всматривавшийся во все мелькавшие в ее чертах эмоции, не увидел брезгливости.       — Защищал индийского посла, — он криво усмехнулся. — Подписи союзнического договора и банкет пошли немного не по плану.       Алисия с упреком глянула на него. Обхватила ладонями его голову и заставила наклониться к себе, после чего прикоснулась лбом к его. Дыхание ее постепенно успокаивалось.       — Подумаешь, шрам, — буркнула она. — У меня у брата вон, тоже шрамы, еще и глаз слепой, я привыкла. Ты мог бы не скрывать произошедшее в письмах, я же чувствовала, что что-то не так.       Джонатан слабо улыбнулся и осторожно коснулся губами ее губ. Сладко, томно, душно. Еще раз. Было плевать и на резиденцию, и на прием в их честь, и на победу. Было плевать на все и всех, кроме Алисии.       — Ты бы только зря волновалась, — хрипло прошептал он.       Алисия отстранилась и блеснула глазами, после чего вновь дотронулась до шрама кончиками пальцев. Так аккуратно и невесомо, что Джонатан даже не почувствовал.       — Дурак, — фыркнула она, после чего вновь обняла. — Настоящий дурак.       Джонатан рассмеялся в ответ на ее слова.       — Не сбежишь теперь от такого чудовища?       — Не сбегу, — ущипнув его, приглушенно отозвалась куда-то в грудь Алисия. — Это ты еще от меня сбежишь.       — Может быть только за цветами, если вы, Алисия Лоренц, согласитесь стать моей женой.       Она на мгновение задумалась. Джонатан чувствовал тепло ее рук, обнимающих его, слышал мерное дыхание и утопал в покалывающих ощущениях, растекающихся под кожей.       — Я согласилась стать вашей женой, Джонатан Эйвери, когда впервые поцеловала, так и знайте. А теперь оставьте ненадолго нежности, — она с трудом оторвалась от него и тяжело вздохнула. — Всего на полчаса, — встретившись с ним глазами, пообещала с ласковой улыбкой. — Я просто хочу дожить до свадьбы прежде, чем Изабелла убьет нас обоих за отсутствие на начале церемонии.       — Алисия, — качнув головой, проворковал он ее имя с умоляющими интонациями. Он буквально видел, как все внутри нее боролось, как ее тянуло к нему, и ласковая тень ночи раскрывала томительные порывы, и как она старалась сохранять рассудок и баланс между чувствами и реальностью.       — Будешь так делать, останемся до конца бала, — фыркнула она, но не отстранилась. Прижалась к нему щекой, обхватив руками за талию, и настойчиво повела в сторону резиденции. Меньше всего Джонатан хотел идти туда, но, поддаваясь ее напору, все же заставил себя сдаться и последовать за ней. — А так постоим полчаса, тебя наградят, я порадуюсь, выслушаю героическую историю о вашей работе в Индии, покажемся Изабелле и доведем ее до нервного обморока тем, что стоим рядом — ты ей очень понравился, знаешь? Все мозги мне выела расспросами, — хихикнула Алисия, — А потом тихонько улизнем. Погуляем по ночному Берлину, Джонатан? — подняв на него глаза, спросила она тихо.       — Погуляем, — отозвался он в тон. Видеть в ее глазах любовь, смешанную с желанием и счастьем просто быть рядом с ним, даже, когда его лицо вместе со старой оболочкой души были изуродовано, было высшим благом и искуплением, на которые Джонатан только мог надеяться. Алисия его ждала. Он ждал ее, приобнимал за плечи и чувствовал ее тепло рядом.       — Никогда не думал, что сумею жениться по любви, — пробормотал он себе под нос.       Они зашли в светлый коридор, заполненный людьми, и остановились у стены. Двери залы распахнулись, и под музыку Гриндевальд, ведущий под руку низенькую Изабеллу в кремовом платье в компании идущего с другой стороны Тома и других советников, появился перед собравшимися гостями.       — Герр Геллерт Гриндевальд с женой Изабеллой! — прокричал высокий глашатай. В руках он держал длинный список с именами, и Джонатан, заметив Фрэнка и Антонина рядом с Томом, услышал шепот Алисии на ухо, велящей ему идти к ним сейчас же.       У этой женщины до странности хорошо получалось распоряжаться им, так что, получив в аванс быстрый поцелуй в щеку, он последовал ее совету. Как раз вовремя — к тому моменту, как он, зайдя на второй этаж с другой лестницы, о существовании которой узнал благодаря долгой работе в резиденции, его вместе с друзьями представили обществу.       Яркий свет, спускающийся мягкими волнами с огромных хрустальных люстр, заливал Джонатана, но он не видел и грамма отвращения к своему лицу в глазах собравшихся гостей.       Только фрау Шнайдер приводили в чувство после новости, что вся ее блестящая теория с Изабеллой, ребенком и паршивцем Джозефом оказалась лишь выдумкой ее воображения не смотря на все подтверждения, которые она постоянно находила и распространяла в обществе. Она увлеклась этим настолько сильно, что слухи давно дошли до самого Гриндевальда, от которого абсолютно все предпочитали скрывать подобное, страшась реакции. Делая скидку на характер Изабеллы и ее любовь пошутить над буквально укравшим ее мужем, чтобы легко поддеть его — все лишь в добрых намерениях — Джонатан был почти уверен, что информация к нему поступила благодаря ее стараниям.       Так это было или не так, выяснить ему было не дано, но подтверждение своим мыслям он увидел в ее смеющихся глазах, влюбленно взирающих на герра. Тот делал вид, что не замечает обморока фрау Шнайдер и не понимает смысла взгляда Изабеллы, дожидавшейся хоть каких-то слов от него. Рука его слабо обнимала ее за талию.       У сестер Лоренц явно было в крови влиять на людей, любивших их. Отвернувшись и найдя в зале глазами Алисию, замершую рядом с братом, который, отойдя от дел, понемногу возвращался в чувство, социализировался и обретал спокойствие от кошмаров прошлого, Джонатан улыбнулся ей.       Пусть эту улыбку и видели все, но адресована она была ей одной.       Алисия улыбнулась в ответ и лукаво блеснула светлыми глазами.       Джонатан почувствовал, как долгожданное умиротворение заполняет его внутренности. Любимое и любившее сердце спокойно и уверено билось в груди.