Тепло родного человека

«Размножайтесь, меняйтесь, и пусть сильнейшие выживают, а слабейшие умрут» Чарлз Дарвин

      Жестокость настолько безобразна, что живёт в каждой живой бляди. Но раскрыть ее не каждому дано. Люди ломают других людей безнаказанно, а это, в свою очередь, пораждает все больше и больше жестокости. Порой ты прячешься от безжалостности, что таится ядовитой змеей в других людях, но потом с ужасом видишь ее и в себе, порожденную их грязным трудом. Она таится в сердцах невинных, теплых душой, очерняя их лик, показывая всю суть. Но закон ясен — чем примитивнее человек, тем агрессивней его отношение к другим людям. Они, словно герои, очищают мир от ненужных, порочных, ненавистных, что не заслуживают иного обращения. В их глазах — это самый верный способ достичь позиции лидера, быть услышанным. Мы слышим, мы видим, но ведь когда думаем о других-думаем о себе. Смысл ясен, смысл понятен, но готов ли ты мириться с такими позициями мира…?       Дети. Чудесное творение, настолько удивительное, сколько и таинственное. Рожденные женщиной, что вынашивала плод в самой себе, хранила под грудью. Каждый вечер гладила живот, представляя прикасание к своему дитю, столько нежности, столько любви, столько слез и веры, что он станет чудесным человеком, верным своей судьбе, верный своим моралям, самый светлый, самый бережный, самый заветный. Мир мрачнеет, правда режет глаза и заставляет корчиться от кровавой боли. Дети разные, дети не святые, что приносят лишь лучики солнечной энергии в этот мир.       Приют. Туда попадают дети, уже заведомо ненормальные, не таким должен быть ребёнок. Он не должен в раннем возрасте столкнуться с дьявольски тяжёлыми травмирующими ситуациями. Миром правят взрослые, но не здесь, не в этом удушающем месте. Выживают лишь те, кто смог приспособиться к этим чудовищным правилам, только такой человек станет лидером и главным звеном. Тут люди ожесточенные судьбой, готовые разорвать всех и вся за возможность побыть хотя-бы секунду вожаком. Если ты слабый — остаётся лишь прогибаться под их тяжелой короной, что лишь крепнет под покровительством ужаснейших людей, что руководят этим бесовым местом. Вечный страх того, что ты не сможешь узнать, что произойдет сегодня, а что завтра. Неясность того, что замышляют эти дети. Никому нельзя доверять — правило номер один, правило номер два — соблюдать правило номер один.       Старая, облупленная краска с кирпичного фасада детского дома, крошилась прямо на садик перед ним. Плодовые деревья росли вдоль тропинки с окрашенными скамейками. С правой стороны, ближе ко второму корпусу, рос огромный урожай из ярких ягод и овощей, в приютском огродике. Слева- пышные кусты цветов: пастельные бутоны крокусов, нежного оттенка неба немофилы, яркие фиалки, завораживающие лепестки роз, что отличались разнообразием оттенков. Сладкий запах пропитал всю территорию приюта, создавая чудовищно ошибочную оболочку приятного места.       На зелёной скамейке, словно среди лужайки яркой травы, сидела девочка дошкольного возраста. Русые волосы заплетены в косы, передние пряди развиваются на ветре. Голубые глаза направлены на спицы, что цепляли нитки пряжи. — Эй, жаба пустолобая!       Два схожих мальчика, лет девяти, в грязных свитерах и рваных вельветовых брюках, склонили темные макушки в её сторону, красноречиво давая понять, что они не отстанут пока не добьются своего. — Ты должна завтра сделать вид, что тебя обидел Ацуши, ну, брыдлый жалкий паренёк, платиновые волосы ещё у него, с жалкой чёрной прядью, глаза ещё противно-фиолетовые такие. Нытик сопливый, вечно у цветов шастает… Ты нас поняла?! — противным голоском начал первый.       Пряжа выпадает из маленьких ручек, выводя тропинки из белоснежный ниток, что теперь более походили на грязь. Страх медленно овладевал мысли и разум, невольно заставляя съеживаться от чувства собственной никчемности перед этими парнями. Они словно бесы. — З-зачем? Я не хочу это делать! — девочка заикаясь, пыталась противостоять своему страху. — Ты нас не поняла что-ль?! Дрянь сучья, быстро подняла свою жопу и пошла готовиться к завтрашнему плану! — срываясь на крик, заявляет второй. — Н-но я не хочу! — сквозь слезы протестует васильковоглазая. — Нуу, что ты так, — приторная улыбка, — Ты же знаешь, что будет если ты нас не послушаешься? — Ч-что будет…? — ужасные события, словно как в картине «Танец» Матисса, мелькали у девочки в мыслях. — Мы здесь руководим всем, ты ведь не хочешь стать изгоем, прямо как Накаджима? А ведь мы можем это устроить, — зловеще нахальная улыбка скользит по мерзкому лицу одного из близнецов. — А ведь Акихиро прав, — второй мальчишка поддаётся вперёд, прямо к личику их жертвы — Ты ведь не хочешь, чтобы все проклинали тебя, считали мусором и дрянью, каждый день пиздили в коровьем навозе и призирали за твоё существование, — улыбка через оскал, — А ведь мы можем это устроить…. — Н-не надо! Я сделаю все, что вы скажете! — ужас в ее глазах играл искрами, слезы наворачивались, губы дрожали от накатывающей паники. Животный страх выйграл перед моралью. — Хорошая девочка, — приторно проговорили оба близнеца, прежде чем развернуться и уйти в двери детского дома.       Истерика постепенно овладевала телом. Дрожащие ноги подкосились, и тело, словно шарнироное, падает на землю. Пальцы захватывают землю, отчаянно дрожа. Колени алеют с каждым мгновение, окрашивая камни в люминесцентный красный. Истошные крики отчаяния, вырвались сквозь горький плачь. Осознание того, что предстоит сделать, какое грязное дело пало на её совесть, заставляло плакать ещё сильнее. Было страшно.       На улице холодало. Холодный ветер проникал в лёгкую кофточку. Плач сменился на смиренность, нет иного выбора… Выбора вообще нет.

«Нужно идти в комнату, уже поздно»

      На ватных ногах она направилась к первому корпусу и тихо, словно змея, проскользнула внутрь.

«Лишнее движение вызовет подозрения, стоит быть осторожней»

      Дойдя до своей кровати, она закуталась в одеяло, словно в кокон, позволяя себе хоть чуточку почувствовать себя в безопасности.

***

      Плачь девочки раздавался по всей комнате. Ее любимая игрушка была сломана, а платье куклы — порвано. Дети толпились вокруг нее, перешептываясь, пытаясь понять в чем дело. Вокруг неё крутился мальчишка, пытаясь её успокоить и хоть как-то помочь. Медово-фиалковые глаза бегали с куколки, на её хозяйку. Рука нежно гладила русые волосы девочки, как бы подбадривая. Неровная чёлка и платиновые волосы, с яркой чёрной прядью, выделялись среди маленьких голов остальных детей.       Дверь в комнату резко отворилась, а затем вошел высокий мужчина в белом халате. — Что здесь происходит? — крикнул директор на все помещение, накалив тем самым атмосферу. — Ацуши сломал куклу Йоко! — сказал Хирото, близнец Акихиро. Он посмотрел на девочку, взглядом намекая: «Подтверди мои слова, что это он виноват» -Д-да, о-он с-сломал её, — девочка почувствовала укол совести от сказанных ею слов. Но она же не виновата?

Виновата

— Аа.. Вот как, ничего удивительного, не так ли? — сказав это, мужчина посмотрел на Ацуши с отвращением. — Это неправда! Я не виноват! — с отчаянием запротестовал светловолосый.       Он с надеждой посмотрел на девочку, но она лишь взглянула на него с сочувствием и тревогой. — Разговор закончен. А ты, Хирото, — ухмыльнулся мужчина — за помощь получишь 9 баллов, — благоговейно произнес директор.       Через секунду злость заплясала в его глазах.Рука направилась в сторону Ацуши, и в мгновение остальной персонал схватил ребёнка по руки и потащили в тёмную комнату наказаний. *** Зима. Любой ребёнок с нетерпением ждёт это таинственное время года. Оно окутывает тебя неразъяснимостью, пленит загадками и чудесами, позволяет верить в нечто волшебное, заставляет твоё сердце трепетать, разрываться в предвкушении.

Стук. Стук. Стук

      Вечер. Темнота пугает. Свет фонарей освещает летящие капли дождя. Громкий ливень посещает Йокогаму, приводя жителей в лениво-сонное состояние. Стук об крыши домов заставляет на минуту почувствовать себя в типичном хорроре. Еще секунда и в дверь постучит маньяк, перепачканный кровью своих прошлых жертв.

Стук. Стук. Стук

      Приют. Любой ребёнок ждёт зиму. Любой ребёнок. Однако не из приюта. Не из этого приюта. Это время обмерзших рук. Вряд ли от желания снять варежки и голыми ручками сделать снежки для битвы с друзьями, а от того, что пальцы онемели от мытья грязной, обслюнявленной, свинячей посуды в ледяной воде. Болят щеки не от колючего мороза, что поцеловал нежные ланиты, а от жгучих ударов ладонями за малейшую неповинность. Крики из комнат о мольбе прощения, окутывают здание старого детского дома. Это приют страха, приют беспомощности, приют сломанных людей. Людей без будущего.

Стук. Стук. Стук

      Истошный, срывающийся детский плач эхом раздается по коридорам. За дверью слышались шаги, что отдавались звонким стуком по напольной плитке, сверкающей от полировки и детских отчаянных слез. Шаги пропитаны агрессивностью. Такой, что заставляет прятаться под столом, в надежде быть не пойманным. Но с каждой секундой звук ощущается все ближе и ближе, идёт прямо к двери. Внутри все сжимается от приступа паники. Слезы неконтролируемо скатываются по щекам, от этого становится ещё страшнее, он не одобрит, он разозлится, будет больно… Человек, что стоял за дверью остановился, словно передумал, но это обман, это надежда. Надежда, что не должна существовать в этом доме. Доме отчаяния.       Дверь распахнулась. На пороге мужчина лет тридцати, одет в длинный белый медицинский халат, доходящий почти до пят. На ногах чёрные, кожаные сапоги, пугающие своей тяжестью и угловатостью. Невольно думаешь, как больно было бы, если наступили бы ими на голову.       Мужчина зашёл в помещение, что освещало лишь две тусклые свечи. Комнатушка насквозь пропахла сыростью, на некоторых углах была плесень. Стены и пол тёмно-зеленого цвета, словно ёлку стёрли в порошок и из неё сделали краску, что теперь издевательски напоминала о несбыточной мечте празднования Рождества, хотя ты отнюдь не верующий.       Медленно, тягуче, словно змея, он направлялся прямо к ребёнку, что сидел, забившись под столом, в углу, прямо у края стены. — Взял, — приказал мужчина, кинув мальчишке молоток с гвоздями, — Забей их себе в ногу.       Где то внутри, совсем маленький огонёк ярко красной надежды, мимолетно потухает, оставляя внутренние органы леденеть. Словно это была единственная вещь на свете, что могла их согреть, та самая ниточка, что ты бережно распутывал и хранил, но острые слова, словно когти игривого кота, рвут клубок ниток, не оставляя ни один просвет на прошлую безмятежность. Надежды нет, не в этом месте. Горечь смешалось с сухостю во рту, глаза щипят, заставляя слизистую выпускать капля за каплей отчаянные слезы. Ком из ниоткуда медленно перекрывает доступ к воздуху, рваный вдох отдаётся эхом по пространству, перекрывая другие звуки. Не веря услышанному, мальчишка кривиться от ощущений и позволяет жалость к себе заполнить все его эмоции. Внутри, бушуя, игрался ледяной дракон, позволяя чувствовать дрожь лопнувших надежд. Директор. Он заведует детским домом. О нем мало что рассказывали, лишь было известно, что он является королём этой маленькой страны, остальные лишь в рабстве перед столь величественным божество. В королевстве правда была не нужна, все вертится вокруг того, что именно хотят все увидеть, самое главное-очки. В данных детских домах, снятие очков означало бы наказание-оставление без еды, заточение в сыром плесневелом подвале, мытье посуды в грязной воде. Это место крутиться вокруг выживания, чтобы выжить — нужно уметь приспособиться. Скидывание на кого то ложных обвинений, на какую то жалкую блоху — ты получаешь к жизни ещё один дополнительный день. Но ведь не все готовы опуститься до этого, или же…? — Ацуши. Ты — ребенок от которого отреклись все. От тебя отказались родители, весь мир отвернулся от тебя. Твоя жизнь ничтожна, ты — ничтожен. Мне жаль что твоё жалкое сердце пылко стучит в твоей груди, мне стыдно что оно поддерживает жизнь такому отродью как ты, — процедил директор, сквозь улыбку презрения, — Я обязан проявить больше усилий, для твоего жалкого воспитания. — Н-не надо! Я не х-хочу! Я н-не буду! я. я, — Вохдуха мало, чертовски мало. Ещё один рваный вдох, что отдаётся в виски пульсирующе режущей болью — Я ус-стал… Я т-так устал! Поч-чему я?! Я н-ничего не дела-ал… Я-я., — Слишком больно, глаза щипят от потока солёных слез. Мысли, словно бегая по лабиринту, ищя правильный путь, что вновь откроет им возможности, путаются. Он очень долго терпел, ему плохо, ему нужна помощь. — Это не наказание, — губы дрожат, ему противно, — Такой мусор как ты, чтобы научиться выживать в этом жестоком мире, должен научиться переносить любые страдания, — низкие вибрации заведующего приютом, заполняли комнату отчаянием, горькой, невыносимо жестокой заботой, окрашенной в абсолютно чёрный. Незаинтересованность отражается в холодности голоса, как бы показывая, что ребёнок перед ним — жалкое создание, на которое не стоит тратить абсолютно никаких эмоции, он слишком низок, через чур ужасен и противен.       Время текло чертовски медленно. Внутри происходил взрыв эмоций, окрашивая все в ярко алый оттенок, в голове пульсом отдавались слова директора. Головная боль резала и так измученое истерикой тело, глаза мутнели, сознание отказывались верить в происходящее. — Вы меня не с-слышите! Это был-л не я! Услышьте-е мен-ня! З-зачем?! За чт-то?! За что все так со мно-ой! , — отчаянные крики забирали последними силы. Ему так хотелось чтобы его поняли, его почувствовали, смогли это остановить, — Зачем? Не надо, прошу вас! — последние слова вышли со вздохом. Смиренность. Самое ужасное уже неизбежно, ему страшно, ему тяжело, но отчаяние пробирает до костей, унося ещё больше сил.       Беловолосый не понимал где он, что он здесь делает и какого черта ему так больно. Больно до истошных криков, непроизвольно вырывающихся из уст. Тело обессилено сваливается на бок, в что-то тёплое, липкое и темно красное. Слезы текут, но он ничего не чувствует, перед глазами чёрные пятна и лишь чей то белый силуэт фигурирует где то сбоку. Яркая вспышка боли разнеслась по телу, когда что-то блестящее вытащили из ноги, оставляя глубокий порез в пятке, откуда выливалась кровь, брызгая на паркет. — Всё не зря, Ацуши. Успокойся. Смотри на меня. Я говорю: «Смотри на меня», бестолковое отродье! Запомни моя слова.       Жёсткие, шершавые руки директора обхватили подбородок мальчика, заставляя туманными глазами смотреть на плывущий силуэт директора, тратя последнии силы на концентрацию. — Я хочу, чтобы тебя пропитала ненависть ко мне. Ненавидь меня до конца своих дней. Проклинай меня. Но запомни! Никогда и ни за что не ненавидь себя, — сказав эти слова, мужчина вышел за дверь, закрыв ее на замок.       Ацуши буквально съедало чувство ненависти и безысходности. Он плакал из последних сил: тихо, отчаянно прижавшись к углу, словно брошенный пёс, которого кинули на улицу тупые хозяева, наплевав на такое место как приют для животных.       В глазах темнело, голова разрывалась от волн боли, накатывающих с новой силой. Звон в ушах заглушал внешние звуки и Ацуши отрубился, обмякнув в уголке комнаты и забыв про кровотечение из ноги. Ему снился кошмар: повторялись события сегодняшнего дня. Начиная с маленькой миленькой девочки со сломанной куклой и заканчивая звуками закрытия замка, после слов директора. Его трясло. Все тело билось в судорогах, да так, что мальчишка резко проснулся. Резкая боль ударила по его сознанию, осознание всей дикости и несправедливости ситуации нагоняла новую боль, перекрывая глубокую рану в ноге — 'подарок' директора. Он начал плакать, тихо, но настолько истошно, что грудь пылала от нехватки воздуха, лёгкие разрывались, а мысли бешено бегали в голове мальчишки. Оставалось лишь ждать когда за ним придут.       Мальчик решил осмотреться, но не находил в комнате ничего интересного, но чуть позже его внимание привлекло что-то белое. Это был маленький и брошенный мелок. Прямо как он. Ацуши аккуратно начал ползти к этому самому мелку, чтобы взять его в руки. Но рана в ноге давала о себе знать. Адская боль не щадила маленького ребёнка. Она не щадит никого. Он падал на пол, но вставал и начинал ползти снова, не смотря на ужасную боль. — Черт! , — выругался про себя Ацуши и тут же хлопнул себя рукой по губам, с ужасом в глазах смотря в пол, — Господин директор накажет меня за такие слова.       Мальчик продолжал ползти к мелу. Весь путь от дальнего угла до желанного места, составил десять минут. Все это время он мучился, он страдал. Будь он здоров — добрался бы быстрее. Получив долгожданный приз за его страдания, он начал думать, что с ним сделать. Ацуши решил нарисовать себе нового друга. Такого, который тебя не бросит. Мальчик слегка потянулся всем своим телом вверх, стараясь меньше наносить боли ноге. После того как он принял нужную позу, он принялся за рисование друга. На этой темной стене белый мел был тем самым светом в конце туннеля, которого так ждал Ацуши в своей никому не нужной жизни. Ацуши попытался нарисовать круг, который в итоге получился кривой. Но он не оставил свою идею и желание. Он лишь наполнился ещё большей энергией и желанием. После нарисованного им круга, он пририсовал а нем улыбку и маленькие овалы, что служили своего рода «глазами». Ацуши смотрел на свой рисунок с улыбкой и печальными глазами, которые начали наполняться слезами. Он сделал это сам. Он сделал себе друга, который не уйдет.Он не одинок.Рассматривая рисунок, он не заметил как к нему подошли.       Резко чья то тяжелая рука обхватила его плечо, тем самым привлекая внимание. — Встал, — мальчик сразу узнал шершавый голос директора. От чего то Ацуши вздрогнул. — Я сказал встал и пошёл за мной, — уже более грубо приказал мужчина. — Я-я не могу в-встать, — заикаясь, признался мальчик. — Паршивец…- шепотом выругался директор, — сейчас ты у меня заходишь.       Ацуши не успел что-либо понять, как его поставили на ноги. Боль, очень сильная боль пронзила тело мальчика. Нога онемела, адреналин зашкаливал, но этого не хватало, чтобы заглушить сильную моральную боль, что вырвалась наружу вместе с физическими проблесками. — Замолчал и пошел за мной, — приказал руководитель, прекрасно понимая, какую пытку причинял ребенку. Ацуши шёл, постоянно падая и хватаясь за мужчину, за что несколько раз получил по лицу. Директор отвёл его в большое помещение. Комната оказалась такой светлой и яркой, что невольно казалось, что он умер и попал на посмертный суд. Стены без окон были покрашены в белый, пол — светло-коричневый, стулья стояли десятью рядами. Мужчина толкнул Ацуши на один из них на самом дальнем ряду. — Сиди тут и попробуй только что нибудь сказать. Да что тут, чтобы ни один писк не издал, -сказал Директор. Ацуши лишь слабо кивнул, понимая, что ослушаться будет слишком глупо. Получить травму и на вторую ногу он вовсе не хотел. А сам мужчина отправился на сцену, где должен будет произносить речь. — Я вас всех приветствую, — обращался директор к сотрудникам, — думаю вы знаете, что скоро Соллаль, поэтому мы должны поздравить детей, — на последнем слове директор скривился. Он не особо любил маленьких «монстров» — так он любил их называть. — Думаю, нам нужно найти человека, который этим займётся. Никто не хочет из воспитателей в очередной раз с ними возится. Желательно найти постоянного посетителя приюта, чтобы нам не пришлось тратиться на этих дикарей, — предложил один из сотрудников. — Пожалуй, я соглашусь, — сказал директор, — Ну чтож, раз уж ни у кого нет вопросов и все согласны, на этом я прощаюсь. За работу! — Несколько секунд этих переговоров, казались Ацуши бесконечностью.       Медленной походкой директор направлялся прямиком к Накаджиме. Внутри было настойчивое желание сбежать от этого человека, спрятаться, потеряться или умереть, лишь бы он не смотрел на него таким обжигающе презрительно взглядом. — Пошли, монстр, — выдал Мужчина. Мальчик лишь со страхом и ненавистью во взгляде повиновался, другого пути у него не было. Пока что. По крайней мере он надеется.       Шаги глухо отзывалась от стен, нарушая кромешную тишину. Ацуши шел, потупив взгляд в пол, рассматривая узоры на мраморном полу, осознавая сколько слез они в себя впитали. Иногда грубая рука мужчины могла подтолкнуть мальчишку, дабы тот шёл быстрее. Повернув в очередной коридор, перед ними оказалась огромная дверь из красного дерева. За ней были слышны детские голоса, но стоило директору её открыть, как все мигом замолкли и встали рядом со своими кроватями, приветствуя главного в этом адском месте. — Скоро будет отбой, будьте готовы ко сну. Вы сами знаете, что будет если не послушаетесь, — произнёс мужчина. Дети молча начали переодеваться в ночнушки, не позволяя себе не проронить ни слова. Все легли по кроватям. — А ты слышала, что Ацуши готовили к выживанию в нашем мире? — шепотом говорила одна девочка другой. — Да, я слышала, — проговорила её подруга, посматривая на директора, дабы тот не увидел, как они нарушают правило.       Ацуши сделал вид, что не заметил как его обсуждают, хотя некая доля раздражимости все же присутствовала от этого. Слухи — последнее, что его волновало в приюте, он настолько свыкнулся с осознанием того, что он здесь не сможет ничего изменить, люди как были гнидами, так ими и останутся. Воздействовать на них — как минимум бесполезно, а как максимум — действительно опасно. Мальчик решил не зацикливаться на разговорах этих девочек, наплевав на 'подготовку к жизни во внешнем мире'. Да этот директор просто садист! Какая к черту подготовка, просто тот — поехавший псих, которого так и хочется разорвать на куски, видя как тот будет мучаться. Обидно. Слишком обидно, чтобы не радоваться фантазиями о лице директора, который молил Ацуши о пощаде. Пускай почувствует себя на его месте, вот только этот подонок это заслужил, а он — нет. Обидно. Слишком обидно. Ацуши решил отложить свои размышления в сторону и пройти к своей кровати. Сняв футболку со штанами, он начал погружаться в сон, отпуская сегодняшний день и молясь, чтобы он завтра проснулся и все оказалось тупым страшным сном.

00:36 ночи

      Ацуши проснулся от какого-то шума за дверьми спальни. Чуть привстав на локтях, он присмотрелся к фигурам, которые были видны из щели внизу. Глаза ещё были сонными, но слышно было очень даже отчетливо: — Зачем мы вообще должны праздновать этот Соллаль? Эти уроды не заслуживают праздника. Можно же просто отметить между собой, не так ли? — первым заговорил грубый мужской голос, на слух ему лет сорок. — Мы же должны показывать любовь к детям обществу. Если мы этого делать не будем, то и славы не видать, а соответственно и денег тоже. Глупо упускать возможность нажиться на этих монстрах, — доносится голос директора — Ну, резонно, — ответила женщина грудным голосом, — Идём, Мэн Хо, не будем докупать. Спокойной вам ночи.       Ацуши лишь хмыкнул на услышанное — что же ещё от них ожидать, конечно же им выгодно казаться милыми и пушистыми, твари фальшивые, им лишь бы нажиться на детях. Звуки удаляющихся шагов стучали по коридору эхом. Ацуши уже думал ложиться обратно, если бы не увидел, что одна фигура так и осталась стоять на месте, постукивая нервно ногой. Резко эхом раздались гудки, а затем раздался голос: — Здравствуйте, мне нужны данные о посетителях за 5 лет, нужно найти тех, кто чаще всего приходят в наш детский дом, — заговорил в трубку директор.       Ацуши лежал у себя на кровати, слушая сопение других детей. Нога все так же ныла от боли. Вдруг, он почувствовал на себе, что-то скользкое и мокрое. Повернувшись назад, увидел мальчиков примерно его возраста, что смеялись над ним.Он слегка удивился их реакции, что так могло рассмешить их? Ответ не заставил себя ждать.Это были черви. Два червяка, что ползли по его спине. Ацуши очень их боялся, так что не сдержался порыва и тихо закричал в панике. — Ты чего как девка, страшно? — смеялся один из них. — Приглядись, он же внешне похож на нее. И ты можешь сомневаться? — говорил мальчик, что держался за живот от смеха. — Уберите их! — Ацуши бился в истерике от всего, что сейчас происходило.

Страх.Тошнота.Слёзы

Всё это смешивалось в Ацуши — ему было неприятно и страшно. -Ахахах! Ты ещё мамочку позови!

Секунда.Две.Три

      Мальчик почувствовал боль.Не физическую. Ту, которая душит, убивает, заставляет мучиться и с этим ничего не поделать. Она ведь лишь в голове.       Вдруг, через несколько секунд, он услышал знакомый сонный голос. — Ребята, что вы делаете? — его друг Танидзаки был в замешательстве. Мало того, что его разбудили, так ещё и продолжают шуметь. Не прошло и пару секунд, как он заметил червей на одежде Ацуши, — Черт. Ацуши, не шевелись.       Парень встал с кровати на цыпочках. Подойдя к другу, он снял с него двух склизких паразитов. — Ложитесь спать, иначе расскажу обо всем Мистеру Сато, — грозно обратился он к двум мальчикам, что докучали его близкому другу.       Ребята стали как на иголках и резко начали кивать — многие боялись Мистера Сато. Многие, но не Ацуши, ведь воспитатель был добр к нему.       Взгляд Танидзаки пал на трясущегося друга. Ему было жалко его, поэтому он решил его обнять, чтобы невербально сказать: « Я здесь, я рядом, я поддержу» — Ацуши, двигайся. Я лягу рядом с тобой, пока ты не успокоишься и не уснешь.       Беловолосый мальчик на мгновение замялся, но пустил друга к себе на кровать. Танидзаки лёг с левой стороны от Ацуши и обнял его. — Ацуши, я с тобой. Я всегда буду рядом. Успокаивайся и ложись спать. Завтра расскажем все Мистеру Сато. — Хорошо.       Тишина резала уши. — Танидзаки, я тебя люблю. — Я тебя тоже, тигренок.       Стоп.Тигренок? — Тигренок? — Да, ты очень похож на него. — А чем именно? — Тем, что ты пугливый. — Я не пугливый!       Друг тигрёнка начал смеяться с него, а Ацуши стало спокойно, тепло, уютно. Спустя несколько минут мальчик заснул, надеясь, что завтрашний день будет гораздо лучше. Танидзаки, что лежал рядом, стал разглядывать друга. Пушистые черные ресницы. Белые волосы были нелепо разбросаны по подушке и лицу. Маленький носик, что так мило сопел. Танидзаки завидовал будущей второй половинке Ацуши. С таким красавчиком быть в отношениях наверное невероятно.Но парень любил Наоми.Поэтому не судьба им с Ацуши. Он слез с кровати друга, перед этим поправив одеяло, и пошел к себе в кровать.

***

— Ты думаешь, что стоит рассказать? — со страхом спросил Ацуши. — Да, — уверенно, — Я не хочу, чтобы это повторилось.       Танидзаки решительно посмотрел сначала на Ацуши, а потом на дверь.       Секунда молчания.       Друг тигренка постучал в кабинет с табличкой «Мистер Сато». Изнутри послышалось негромкое «Войдите» и мальчики поспешили открывать дверь. Они вошли в небольшую комнату с темно-красными обоями и темно-коричневыми полами, круглой люстре на потолке. Сам воспитатель сидел на самом обычном офисном кресле за столом. — Здравствуйте, мальчики. Что вас сюда привело? — вежливо поинтересовался Мистер Сато. — Доброе утро, Мистер Сато! Вчера ночью над Ацуши поиздевались Акихико и Акихиро, — начал Танидзаки.       Обеспокоенный взгляд воспитателя пал на тигренка, которыйнеловко теребил подол своей рубашки. — Ацуши, иди сюда. — тихо и осторожно подозвал его воспитатель.       Мальчик неуверенно, но подошёл к мужчине. Тот ожидал того, что Сато станет расспрашивать о происшедшем, новместо этого тот крепко его обнял. Удивленные Танидзаки и Ацуши посмотрели на мужчину. — Ацуши, мой дорогой мальчик. Я надеюсь тебя отсюда заберут. А пока я и Танидзаки будем с тобой.       Мужчина выглядел опечаленным. Ему было жалко детей в приюте, поэтому он не обижал их. Но иногда приходилось использовать грубую силу. Но мужчина всегда извинялся. Бывало такое, что он покупал сиротам по конфет. Он любил детей всей душой, ведь те стали ему как родные. Но и обидчиков и зазнаек он не поощерял, ставил их на место, природовед урок.       Мистер Сато посмотрел на Танидзаки и подозвал его к себе. Тот сразу же охотно подбежал к ним в объятия. — Ацуши, я решу вопрос с Акихиро и Акихико. А вот вам стоит возвращаться в комнату. — Хорошо, Мистер Сато. Мы пойдем, до свидания и спасибо большое!       Мальчики помахали на прощание мужчине и тот отзеркалил их из жест. Выбежав из кабинета, дети побрели к Наоми, что играла с другими девочками. — Наоми, привет! — тигренок поприветствовал подругу. — И тебе, Ацуши.       Девочка встала и побежала к нему. Она обняла его крепко-крепко, что тот почувствовал нехватку кислорода. Танидзаки заметив это, решил оттянуть сестру от его друга, но Наоми не хотела отпускать Ацуши, поэтому невольно наступила ему на ногу. — Ай! — закричал мальчик, привлекая внимание других детей.       Тут-то Танидзаки и Наоми посмотрели на ногу Ацуши. Их взгляд с нежного и игривого изменился в тревогу и страх за друга. — Ацуши! Почему ты нам ничего не сказал?! — кричала Наоми.       Вот и постиг Танидзаки ответ на собственный вопрос: «Почему Ацуши хромает?». Он хотел посмотреть на ногу, но его друг закрывал ее другой, поэтому видно не было. Тигренок заверил, что позже расскажет в чем дело. А Танидзаки повелся. — Ацуши, мы сейчас пойдем и попросим медсестру вылечить твою рану. Она, конечно, не зажив.       Танидзаки оборвался на полуслове, когда увидел гвоздь, что был в ноге Ацуши. — Ацуши, марш за нами. И ты не в праве отказаться!       Мальчик выглядел тревожным за друга. Сказав Наоми взять Ацуши с одной стороны, а он с другой, они понесли его в медпункт. Всю дорогу они молчали. Изредка Наоми и Ацуши встречались взглядами. Взгляд девочки был полон нежности и волнения за состояние ее друга.