Ты это называешь пьянством

Очередная ночь. Очередной крестовый поход в притон распутных людей и гор богатств в выборе алкоголя. Почему мы здесь? Скажи мне, Джона, ты не устал еще нажираться до полуобморочного состояния и нестись на жертву своих беспамятных нападок? Нет? Так и я не устану следовать твоему правилу — «если день не забыт, он херов». Так же как ты на этом диванчике. В вип зоне. В укромном месте, где остановить нас никто не имеет права. На блюдечке подносят порцию алкоголя и захлебнуться в нем тянутся руки, опрокидывая половину на не первой свежести одежду. А смеешься ведь. Голову кидаешь на спинку дивана и трясешься со стороны, напоминая горе-наркомана не принимающего спасение свое денек всего-то. Я лыблюсь. Как дурак. Как влюбленный. Но для тебя я последний ублюдок. Волосы. Волосы столь нежно-белые, переходящие в редкие пряди фиолетового намокают и алеют. Тело в конвульсиях. Я немею. Забываясь в море крови. Огни танцевального шара пляшут, машут, лапают пустое полотно головы. Так впечатляюще. Красиво. Я смеюсь, булькаю пару раз от подходящих отходов и захлебываюсь в рвоте. Переливы блёсток красят Джону ослепительностью, но оторвать глаз я не смею. Нельзя отвлечься на одну даже секунду. Заберут сокровище и закроют в уборной. Затрахав до смерти. Стекло. Еще одно. Осколки повсюду. Их лужа разрастается, словно оккупируя нас вдвоем. Я поддаюсь этим внутренним крикам паники и рвусь к тебе, падая коленями в озеро желчи к себе. Твоей ненависти. Бокал звенит. Музыка поднимает настрой зала и крики, еле слышимые, становятся рядом. Над ухом проходятся, ерошат внутреннее недовольство. Я буркаю, а ты играешь с кольцом на руке, поглядывая на меня исподлобья. По-звериному. Как экспериментальная крыса. Джона, не представляет насколько же прав в мыслях. Коленки поджимает, прячется в вороте капюшона, утыкаясь наверняка холодным носом в толстовку. Точно так же светились слезы на твоих ресницах. Бренчание надменное в душе прекращается. Прячется где-то. А настоящее чувство царапает грудную клетку, хватается за крепкую шею, проворачивая кадык. Сломать. Разрушить. Пока не сдохнет. Меня крутит. Клуб вертится, словно готовясь к скорому отлету на луну. Я ракета. А ты моя звезда. Джона, повернись ко мне. Не беги от скользкого мира блядства. Плыви в одной со мной лодке. Не оставляй меня. Не оставляй. Иначе я оставлю тебя. Тебя оставлю. Джона, проснись, прошу. Прошу, проснись. Это же была случайность, да? Как может быть иначе, ты по-другому не можешь. Джона… Пожалуйста. Грёбанное желание жить. Руки машут в горстке осколков, а ладони жмутся к холодным щекам. А нос. Нос теплый, как огонь твой в глазах раньше. Я не зря же произношу всё это. Ты обязательно услышишь от меня признание, не под алкоголем. Только встань. Дерни меня. Ударь меня. Обвини. Ненавидь. Хоть что-нибудь! Повернулся. Подмигнул, словно так и нужно было. Как будто план в голове составил и вся жизнь по нему идет верным уверенным шагом. Как я не люблю твои уловки. Враки одни. А твоя лисья ухмылка не предвещает хороших вестей. По типу нахождения нового заработка деньжат. Пальцы коварно двигаются шажками по моей ноге и ложатся на колени, словно с рождения прижились. Маска. Ты скрываешься за маской, Джона. Не лги мне сегодня. Как я делаю постоянно. — Джона! — Руки недостаточно сильно тормошат, а преувеличивая сейчас я макаю его труп в стекло, — Почему? Потому что ты, Джона, невыносим. Без капли пива на тебя смотреть не могу с твоей глумливой мордашкой и несмешными шутками наперевес с характером ребенка. Прижать к стенке бы тебя. Убрать блеск ухмылки, показывая кто тут властелин. Правитель. Хозяин ситуации. А я им быть не хочу. Ты меня заставляешь. Укуренный хрен. Наркоман, блеющий мечту о собственном наркопритоне. Как же мне не опираться на тебя. На твое поведение, похожее на девчачье, но с ядовитыми хитринками гремучих змей. А пасть твоя раскрывается как у тигровой акулы. Я ни разу не видел их, но рот твой огромный, когда ты кричишь на меня без дозы травы. Притупляется. Моя подступающее к горлу загоревшееся ядро канет обратно до утра. Оно незачем. Бесполезное в омуте грязных женщин и рук, черных под плащом теней. Я расслабляюсь, но наблюдения не прекращаю. Подразню тебя и не отпущу, если влезешь в мои объятья. Ведь когда-то отпустил. — Нет же! — Костяшки разбиты, а миллионные щепотки сердца впиваются отдельными кинжалами в напряженные мышцы, — Нет! Я тебя люблю, Джона, люблю! Почему молчал раньше? Почему ты тяпал его набуханное ухо, но свежую голову никогда не лечил этим? Калечил и так последнюю калеку, издеваясь над ним. Кретин. Зачем я переспрашиваю себя же? Раздолбай. Дурак. Пьяница. Вот почему ты остался один. Надуманные мной софиты слепят огромные зрачки Джоны, стирая их до обычных. Но что можно назвать обычным, если норма для нас именно этот блядушник. Душный, со стенами, не пропускающими ни один визг о помощи. И белыми дорожками. Без лестницы вверх. Только вниз стремимся с целью выжить счастливыми. Я пью, чтобы выразить свою любовь к тебе, и что? Ты всё сам прекрасно знаешь. Ораторствовать снова я не буду, только ради потехи. Но Джона наоборот, ожидает этого кощунства с моей стороны. А я его не удовлетворю в первый раз. И в последний. Я умру. В мучениях, неся крест бремени, настигшего меня в конце то концов. Как жить эти дни, недели, если я знаю чем всё кончится? Обливаю безмятежное поле лица и утихшую на нем битву за право перенять людей на свою сторону. Но уже ничто не значит победа на мертвенной горе. Я гружу на Джону спектакль. Необычный для меня. Более романтичный, чем обычно бывает. Говорю полные бреда речи, а мне он подхихикнет и поцелует в обветренные губы. Губы, истекающие кровью. Тело непроизвольно дернется ближе и против себя попру, но доставлю удовольствие Джоне. Он всё забудет. А я буду помнить. Он пьяным ничего не запоминает. А я трезвым ничего не вспомню. Очередной вечер. Очередной маневр хитрости со стороны Джоны. Мерно капающая вода из еле закрытого крана и смесь оттенков на полу. Разбитый фарфор на полу. Слезы. Кровь. Я весь сломанный лежу рядом. Прикладываю к щеке мертвые руки, чуть ли не воя. Страшно. Мне так страшно остаться одному. Не хочу быть одному. Джона не оставляй меня. Не будь предателем, не повторяй мою судьбу ублюдка. Рука шарит по осколкам находя, стеклянную бутылку спиртного, без толкового названия бухла. Я выпиваю алкоголь и падаю обратно, теперь полностью ощущая стекло в теле. Джона, ты тоже чувствовал это да? Боль, кипяток, льющийся из глаз фонтанами и несправедливость жизни? Раз я чувствую хоть один из этих перечней — я не монстр. Не тварь, просящая лишнюю заботу от тебя после пьянок. Вечно избегающий общения с тобой из-за мук. — Джона, — Всхлип. Он отдаленный. Словно я погружен в толщу воды. И от сюда я не выберусь, — Джоночка. Организм берет быстро. Меня уносит в успокоительный мир, где возле меня не бездыханный Джона, а полной энергии и сил. И я выдыхаю с той же энергии, что и он, словно всего не было. Меня укрывают в объятьях, держат шершавые руки и погружают в воспоминания. «Я тебя люблю». Я всегда говорю это ему. И сейчас скажу. На следующее утро забыв о том, что произошло, запомнив лишь яркую картинку первых настоящих объятий. Я забуду всё, что не под лучами алкогольных пузырьков. Для меня Джона жив всегда. Не в сердце, не в голове, а здесь. Под бутылкой спиртного.