Семейный ужин

— Блядский галстук, — выругался Кенни. Уже битый час он торчал перед зеркалом, пытаясь завязать «сраный ошейник». Ошейник не поддавался. Как только Ури умудрялся каждое утро с ним справляться? Со стороны это казалось таким простым. Надевать галстук с резинкой, который выручал мужчину, когда на работе требовалось выглядеть презентабельно, Ури запретил. Как-никак они собирались на семейный ужин у Райссов. Нельзя падать в грязь лицом перед ними. Род с женушкой не преминут случаем напомнить о его месте. Кенни и видеть бы не хотел их, но Ури семейные посиделки любит. А Кенни любит Ури и поэтому терпит его семью. Настоящая идиллия. — Блядь, — снова выругался мужчина, разводя руками, сдаваясь. Галстук победил. — Тебе помочь? — голова Леви появилась в дверном проеме. — Умеешь завязывать галстук? — Умею, — гордо объявил мальчик. Леви поднялся на стул, но ему все равно не хватило роста. Кенни, помянув свои больные колени, немного согнул их. Мальчик, что-то бормоча себе под нос, начал возиться с успевшим надоесть предметом гардероба. — Зайчик в норке, — закончил завязывать галстук Леви, — все готово, Кенни, — при обращении к дяде его голос стал ниже. Мужчина схватил племянника подмышки и опустил на пол, велев поставить стул на место и в этот раз не царапать пол (а то Ури будет ругаться). Иначе вспылю, сказал он напоследок. — Кто тебя научил галстук завязывать? Дружок твой? Как там его, Эдик? — Кенни нравилось наблюдать, как меняется лицо Леви при упоминании Эрвина. Имя мальчика он прекрасно помнил, но не упускал случая его исковеркать. — Он не мой, и его зовут Эрвин, — буркнул Леви и громко хлопнул дверью, показывая свое недовольство. Кенни лишь рассмеялся. Умение мальчика скрывать свои чувства равнялось нулю. До дяди ему расти и расти. «Ничего, научим», — решил мужчина. — Что случилось? — Ури появился из туалета с таким важным видом, словно не справлял нужду только что. Если Кенни постоянно сутулился, то Ури в силу своего роста держал спину прямо, а голову высоко. Из-за этого вокруг него создавалась некая аура властности, даже если тот был одет в мешковатый свитер или спортивный костюм. Дома же он предпочитал таскать одежду у своего парня. Даже сейчас был в футболке Кенни, которая доходила ему почти до колен. Удержав взгляд на тонких коленках, Кенни улыбнулся. Подошел к мужчине и поцеловал в макушку. — Ничего. Мелкий капризничает. — Я не капризничаю, — послышалось из комнаты Леви. Ури хотел зайти к мальчику, спросить, что случилось, но был остановлен. — Я поддразнил, он обиделся, — понизил голос Кенни, напоминая себе о тонких стенах в квартире, — успокоится. — Ладно, — выдохнул Ури, — дай мне пару минут, я оденусь, а ты пока извинись перед Леви. — Чего бля? — Ничего, иди извиняйся, — скомандовал мужчина. Выругавшись еще раз, Кенни пошел к двери племянника. Ну и молодежь пошла, обижаются на пустом месте, дверью хлопают. В его время за такое и всыпать могли. Он до сих пор помнит, как горел зад после дедовского ремня. Но ничего. Маленький Аккерман сопли не разводил, косяки свои исправлял и больше не косячил. Ну или косячил так, чтобы его не ловили. Вырос нормальным здоровым мужиком, а не неженкой с тонкой душевной организацией. «Эх, — подумалось ему, — Леви бы и недели не выдержал с дедом». — Мелкий, — Кенни заглянул в комнату племянника. Тот сидел за столом и делал уроки. В последнее время его оценки стали лучше, даже математику мальчик смог подтянуть. Это не могло не радовать. Леви развернулся на своем новомодном кресле с колесиками. — Дядя Ури сказал тебе зайти, Кенни. «Дядя Ури, — фыркнул про себя мужчина, — вообще-то, я твой дядя. А меня ты упорно продолжаешь звать по имени». — Да, — вместо этого сказал он, — ну в общем это… ну ты понял. — Да. — Хорошо, — выдохнул мужчина и покинул комнату племянника. — Поговорили? — спросил Ури, выйдя из комнаты через несколько минут. Теперь на нем был дорогой костюм тройка и белоснежная рубашка с запонками. — Ага. Идем? — Кажется, мы его сильно избаловали, — сказал Кенни, когда они оказались в машине, — я в детстве не смел разговаривать со взрослыми так, как он со мной. Если бы дверью хлопнул, дед бы хлопнул меня. — Леви еще растет и изучает свои границы. Мои родители тоже были строгими, держали нас с Родом в ежовых рукавицах. Так что я думаю, правильно, что мы, как ты говоришь, балуем его. — Наверно, ты прав, — пришлось признать, — но будет сильно нарываться, всыплю ему ремня. Дорога занимала почти час на машине без учета пробок. Род со своей семьей жили в частном доме в престижном районе на окраине. Среди их соседей были политики, бизнесмены, знаменитости. Мелкий засранец не упускал случая похвастаться своей ненаглядной Фридой и пренебрежительно спрашивал об успехах Леви. «Зачем мелкому толстяку такие высокие заборы? — подумал Кенни, подъезжая к Райссам. — И замок себе отстроил, а не дом. У него комплексы, что ль?». — Компенсирует размер, небось? Ури, услышав его предположение, нахмурился: — Нетактично смеяться над людьми из-за их внешности. Не все уродились двухметровыми гигантами. — Я вообще не про рост. — Я тоже. Род Райсс во всем старался превосходить брата. Его машина была дороже, его дом — больше, его телефон — новее. Но чем больше старался он, тем меньше Ури интересовался их братским соперничеством. Его устраивала жизнь с пропахшим сигаретами алкоголиком в завязке, который не скрывал своего криминального прошлого, и его племянником-сиротой. В гостях у Райссов собралась вся семья, даже дальние родственники. Род с женой постарались на славу, нарядились сами, вырядили детей в белые одежки, создавая образ идеальной семьи. Глубоко беременная служанка Альма разносила закуски и напитки, и все делали вид, что не знают, кто является отцом ее ребенка. Кенни и любил, и ненавидел ходить по таким мероприятиям. Ему нравилось наблюдать за тем, как богачи лицемерно лицедействуют перед друг другом, но не нравилось, когда это касалось Ури. Многие улыбались ему в лицо, а за спиной поливали грязью. Хотелось разбить им всем морды, но Ури велел не обращать на них внимания. Это Кенни и старался делать. Держался рядом с закусками и не влезал в разговоры. — Приветствую, — услышал он знакомый голос и узнал мужика, которого видел в школе мальца, — не знаю, помните ли вы меня. Я Том Ксавьер. Мы виделись на родительском собрании. — Здравствуйте. Вы ведь второй папа Зика. — Да, — он неловко улыбнулся. Мужчина выглядел не в своей тарелке. Его костюм был на порядок дешевле, чем у остальных, а очки видали лучшие времена, — как поживает ваш племянник? Зик говорит о нем без умолку. Ему очень стыдно за прошлую выходку. — Нормально поживает. Школа — дом, как говорится. Том неловко посмеялся. — Вы меня простите, что досаждаю вам, просто мне здесь неуютно. Вы единственное более-менее дружественное лицо. Теперь настала очередь Кенни смеяться. В среде богачей и знаменитостей дружественным лицом оказался именно он. К ним с важным видом подошла Фрида, старшая дочь Рода. Ее глаза были такие же как у Ури, и смотрела она прям, как и он — в душу. — Добрый вечер, дядя Том, дядя Кенни. Как вы поживаете? — Все отлично, спасибо большое за вопрос, — ответил первый. — Все добром, — сказал второй. — А Леви не с вами? — раздался разочарованный голосок. Девочка, как говорит современная молодежь, «словила краш» на бледного мрачного мальчика, который старше на несколько лет. Кенни не мог не гордиться тем, что малой с детства стал разбивать сердца. «Весь в меня», — хмыкнул он. — Нет, милая. Он остался дома, — подошедший к ним Ури взъерошил волосы племянницы, — делает уроки. «Точнее режет монстров через приставку», — мысленно поправил его Кенни. Скорее всего, как только за ними закрылась дверь, Леви врубил свою кровавую игрушку. Домашку же он благополучно спишет у своего парня. Если Эрвин влиял на мальца благотворно, то Леви на него — наоборот. Идеальный мальчик с идеальной укладкой стал пропускать свои дополнительные занятия, отказываться от участия на олимпиадах, грубить учителям, ругаться с одноклассниками. Смит-старший уже беседовал с ними по этому поводу. По его словам, Эрвину словно крышу снесло (папаша мальчика сказал это по-другому). Днями и ночами он говорил о Леви и уже спланировал всю их дальнейшую жизнь. Вместе с Ури к ним подошла Дина и увела мужа знакомить с другими гостями. — Дядя Ури, — шепнула девочка, дернув его за край пиджака. — Что, милая? — мужчина поднял ее на руки. — Дядя Том — это новый муж тети Дины, ведь так. Куда делся дядя Гриша? — Они развелись. Так иногда случается у взрослых. — Ну и славно, — неожиданно сказала девочка, — мне дядя Гриша не нравится. Он странный, — она спрыгнула на пол и убежала к другим детям. Ури шепнул Кенни, что, когда Гриша приходил к ним в последний раз, у него случился нервный срыв. Крича и плача, он разнес половину дома и откусил голову кукле Фриды. Неудивительно, что девочка была не лучшего мнения о нем. «А казался таким собранным и серьезным мужиком, — отметил Кенни, — хорошо, что я не пошел во врачи». Мальчиком он думал стать хирургом или травматологом, но дед быстро отбил это желание. Он это припомнил, когда благополучно спихнул старика в дом престарелых: — Я же не врач, а ты весь больной. Там о тебе позаботятся. Вечер шел своим чередом, когда к Кенни на подкашивающихся ногах подошел усатый мужчина. Предложил ему выпить, но получил (относительно) вежливый отказ. Увидевший это Род, подлетел к ним едва ли не на крыльях. — Не стоит его соблазнять выпивкой, Дот, — слишком довольно произнес он, — Кенни у нас не пьет. Как там твои анонимные алкоголики? Именно Ури убедил Кенни бросить пить и начать ходить на собрания. Род же припоминал это при каждом удобном случае. — Отлично. Спрашивают, почему ты перестал приходить? Опять сорвался? — наглая ухмылка украсила лицо Кенни. Если Род думал его смутить, то глубоко заблуждался. Мужчина, которого звали Дот, громко рассмеялся, а Род покрылся красными пятнами от злости. Кенни покинул их и столик с едой и подошел к Ури, которого, как раз, взяли в заложники несколько женщин. Не успел он, ничего сказать, как жена Рода привлекла всеобщее внимание, постучав по бокалу чайной ложкой. — Дорогие гости, давайте поприветствуем нашу старшую дочь Фриду. Не так давно она закончила музыкальную школу и захотела поделиться с вами своими успехами. Давай, дорогая. Фрида же выглядела так, словно готова вырвать или свалиться в обморок. Дрожащими пальцами она коснулась клавиш. Мать не сводила с нее глаз. Нервно сглотнув, девочка начала играть. Кенни понял — классика. Раньше Шопен и Шуберт были для него ругательствами, Бетховен — фильмом про большую собаку, а Микеланджело и Донателло — черепахами. Потом в его жизни появился Ури, и кругозор мужчины расширился. Они стали ходить по театрам и музеям, где Кенни просвещался об исторических личностях, творцах, поэтах, музыкантах. Однако он так и не научился отличать Шопена от Шуберта, а его любимой черепахой все еще остается Рафаэль. Посреди Фиридиного выступления Ури нахмурился: — Она ошиблась. — Подумаешь, — Кенни, не услышавший никакой ошибки, пожал плечами, — мелкая еще. Научится. Девочка доиграла со слезами, подступающими к глазам. После неловко поклонилась и убежала. Мать последовала за ней. Кенни еще раз прошелся по залу, послушал разговоры. Семья Райссов относилась к так называемым «старым деньгам», их богатства передавались из поколения в поколение не одно столетие. Даже муж Дины, не последний человек в научных кругах, терялся на их фоне. Поэтому и разговоры за бокалом вина шли в основном о деньгах. Кенни бы это не волновало, если бы они не делили деньги Ури. Ведь именно он является генеральным директором Райсс Инк. Род проел все уши ему, чтоб составил завещание, надеясь, что свой кусок отхватят он и его дети. Кенни тоже однажды завел разговор об этом: — Оставь все на благотворительность. Вот умора то будет. Я на чтение приду, лишь бы на их лица поглядеть. — Может тогда оставить все тебе? — хохотнул Ури. — Не, — Аккерман махнул рукой, — мороки много. Лучше благотворительность. Кто бы что бы не говорил, Кенни — последний человек, которому нужны деньги его парня. Наверно поэтому Ури его и любит. Бродя по залу, мужчина услышал плач из одной из комнат. Кажется, именно в ту сторону убежала Фрида. Дверь была плотно закрыта, так что всхлипы девочки почти не доносились до других гостей. Кенни хотел пройти мимо, но что-то заставило заглянуть в комнату. — Мы зачем платим за твои уроки по фортепиано? Чтобы ты позорила нас на людях? — жена Рода трясла дочь за плечи. — Прости. Я переволновалась. Мне неловко играть на людях… ты сказала, что надо сыграть… — Ты мать обвиняешь, что тебя за клавиши посадила? — глаза женщины налились кровью, но она старалась не повышать голос. — Нет. Прости. Мамочка, прости, — Фрида попыталась обнять ее. Послышался громкий хлопок. Девочка упала на пол и схватилась за щеку. — Дура, — мать схватила ее за волосы и потрясла, — своими соплями все платье мне заляпала. Как я теперь к гостям выйду? Решила мать опозорить? Фрида повернулась к двери, и Кенни увидел бледного перепуганного ребенка с растрепанными черными волосами. — Эй, эй, эй, эй, — он распахнул дверь, — ты что творишь, сука? — Уйди, не мешай мне дочь воспитывать, — женщина фыркнула на него, даже не взглянув. Замахнулась еще раз и отвесила вторую пощёчину. Внезапно перед его глазами вспыхнули картины собственного детства. Как Кенни спрятал Кушель в шкафу, а сам вышел к злому деду. Как дождался, пока он уснет и лишь затем позволил ей выйти. Как несмотря на боль продолжал улыбаться. Не позволял слезам стекать по лицу. Как бы сильно дед не бил, он не плакал. Ведь слезы для слабаков. Сильные глотают боль и живут дальше… — Это не воспитание, — голос мужчины стал ниже, до боли похожим на дедовский. Он шагнул к ней и схватил за шкирку, — я покажу тебе воспитание, — и снял ремень с брюк. Когда Ури нашел их, его партнер хлестал его невестку ремнем, а племянница с красной опухшей щекой рыдала под столом. — Что здесь происходит? — Ури, — жена Рода, до этого прикрывавшая голову лежа на ковре, подползла к нему и обняла за ноги. Волосы ее спутались, косметика размазалась. Туш стекала вниз по щекам вместе со слезами, алая помада смешалась с кровью, — он с ума сошел. Даже больше, чем Гриша. Пришел и ни с того, ни с сего стал махать кулаками. Видишь, я ранена. — Фрида, — Ури проигнорировал и вместо этого позвал племянницу, и она вылезла из-под стола. — Доченька, — женщина схватилась за беленькое платьице, — скажи дяде Ури, что дядя Кенни побил меня. — Он воспитывал маму, — девочка вытерла глаза. — Вот как, — Ури присел на корточки, вытер племяннице слезы платком и ласково улыбнулся, — не плачь, милая, давай вытрем слезы. Ступай к себе, я поговорю с твоей мамой, — как только девочка скрылась за дверью, он обратился к невестке, уже не ласковый. Схватил ее за челюсть и сжал, вызвав слезы, — если я узнаю, что ты еще раз подняла руку на моих племянников, вся та боль, что ты сейчас испытала покажется пустяками. Тебя закопают там, где даже собаки не смогут отыскать. Скажи спасибо, что вас увидел Кенни. Он в отличие от меня не изобретателен в мести. Можешь жаловаться Роду сколько влезет. Пока я содержу вас, вы мои рабы. И еще, я прекращаю твои выплаты. Хватит бездельничать, возвращайся на работу. На секунду Кенни перепугался. В его сознании Ури всегда добрый и мягкий, но оказывается может быть жестким и даже жестоким. От его холодной мрачной ауры по коже шли мурашки. Несмотря на свой рост и комплекцию он умел наводить ужас. — Ури… — Кенни так и стоял посреди кабинета с ремнем в руках. Он старался избегать взгляда своего партнера. — Думаю, мы здесь задержались, — Ури поправил его рубашку и брюки, вернул ремень на место, — поехали домой, — огромные глаза смотрели на партнера с любовью. Дрожащая женщина осталась на полу. — Я вспомнил сестру, — признался Кенни в машине, — она была такой маленькой… прости. — Мне не в чем тебя винить. — Я в тот момент думал о деде. Он не был плохим. Приютил нас с сестрой, заботился, дал кров и еду. Не сдал в детдом. Я ведь рос проблемным. Потом еще и Кушель из дома сбежала. Деда тогда здоровье и подвело. Он бывал хорошим. Но иногда… временами… — слова не шли, застревали где-то в горле, — он был из старой школы. Воспитывал чаще кнутом, чем пряником. Ну ты понял, какой человек, — Ури кивнул, — иногда я боюсь, что стану таким же. Что Леви будет бояться меня, затем злиться, потом ненавидеть. И в конце концов сожалеть. Ури поспешил заверить его в обратном: — Ты не твой дед. А я не мой отец. Мы не подвергались физическому насилию. Скорее эмоциональному. Слова могли резать острее ножа. Он унижал и оскорблял. Заставлял быть лучшими. Взрастил в нас соперничество. Тот, кто лучше, получал любовь, а второй превращался в пустое место до следующей победы. Ури против Рода, — он сделал тяжелый вздох, — мне с трудом удалось избавиться от такого мировоззрения. И выправить самооценку. Род так и не сумел, к сожалению. Отец хотел как лучше, разумеется. По-своему он о нас позаботился. Я чему веду, Кенни… мы лучше, чем наши родители, а Леви будет лучше, чем мы. Мы воспитаем его так. Ради него, Кушель и нас самих. *** Как мужчины предпологали, Леви снова резал монстров. С яростным выражением лица он нажимал на клавиши, но пройти текущий уровень никак не удавалось. Огромная волосатая образина с лицом макаки крошила камни и бросалась ими. Чтобы пройти дальше, нужно с ней разобраться. Из их команды остался лишь он, персонаж Эрвина умер незадолго до прихода дядей. Теперь друг давал советы и поддерживал дистанционно. Услышав звук открывающейся двери, мальчик попрощался, отключился и взял в руки книжку. Кенни заглянул к нему в комнату, дотронулся до приставки и убедился, что она теплая. — Как сходили? — Леви поднял на него взгляд. — Нормально. Как ты тут? — Нормально. Уроки все сделал, — мальчик не соврал. — Верю. У тебя книга вверх тормашками. — Черт. — Малой, — Кенни почесал затылок, — может… ну… это… вместе поиграем в твою игрушку. — Ты же говорил, что она дурацкая, — Леви все еще не слегка обижался на это. — Ну, думаю можно иногда подурачиться. Ну, так что? Играем? Мальчик с энтузиазмом включил игру. Рассказал основные правила, помог создать персонажа. — То есть я нажимаю на эту кнопку и взлетаю, а это я рублю шею монстра? — Кенни наконец-то стал вникать. — А чем смысл игры? — Убить главного монстра. Прародителя. Чтобы добраться до него, нужно пройти через девятерых его приспешников. Мы с ребятами пока что справились с тремя, застряли на четвертом. Помимо этого, нужно рубить рядовых монстров, спасать города и людей. Понял? — Понял, — слукавил Кенни, — твоего-то как звать? — Капитан. Мне предлагали капрала, но остановились на капитане. — А у парня твоего? — Он не мой парень, — Леви вмиг покраснел и насупился, — Эрвин у нас Командор. — Тогда я буду Генералом, — хохотнул Кенни. — Нельзя, — возмутился его племянник, — выбери другое имя. — Ладно. Буду Мясником. Я рассказывал, что как полгода работал в мясной лавке. — Да, — Леви наслушался рассказов о дядиной бурной молодости. Кенни приноровился довольно быстро. Ему удалось справиться с «сисястым монстром» и убить кучку других. Очки стали стремительно взлетать. Мужчина решил и партнера своего как увлечь этой игрушкой, которая оказалась не такой уж и дурацкой. — Малой, — начал Кенни, укладывая повеселевшего племянника спать, — ты прости за то, что обидел сегодня. — Ладно, — ответил Леви, который уже забыл о своей обиде. — И за другое тоже, — продолжил тем не менее мужчина, — поначалу же у нас не ладилось. Я и выпить мог, и вспылить. А уж сколько раз обещал ремня всыпать… — Да уж, не счесть, — усмехнулся мальчик, который не до конца понимал, к чему дядя завел эту речь. — Я был не прав. Никогда, клянусь, никогда не подниму на тебя руку. Я, — следующие слова дались ему особенно трудно, — кхм… люблю тебя, малой. В порыве чувств Кенни заключил племянника во что-то подобное объятиям. Маленькие ручки обняли в ответ.