последнее испытание

Она позволяет градусу их общения подниматься постепенно. Сперва, это образы, неясные и дикие, после которых тело мутит, сознание ощущается развороченным осиным гнездом. Затем это уколы боли, никаких пыток первый месяц точно. Кровавая бойня завершающий этап, но и тут существуют стадии. Это как с алкоголем, не понижай градус, только повышай. Сукуна приподнимает уголки губ в самодовольной улыбке. Длинный росчерк пальцев в воздухе, техника гудит под тонкой кожей, Рёмен склоняет голову набок. Чужое не впечатленное лицо… бесит. — Твой ответ все еще «нет», мальчик? — наигранно сочувственно. Ей почти жалко эту упертую смертную глупость. Слово «почти» тут ключевое. — На торг с проклятьями не иду. (Посмотрите на него, какой гордый. Не на долго). Фушигуро с самого первого дня тянет встряхнуть за плечи, увидеть, как бездна зрачка затапливает радужку и превращает ее в тонкий церемониальный обруч. Молодая зелень травы, бутылочное стекло, изумруды… У мальчишки красивые глаза. Она бы хотела видеть их чаще. Видеть, как ярость плещется в них напополам со смертельной решимостью. Как сильно недооценивает себя, так сильно проваливается в безнадегу и так быстро готов идти на жертвы. Последнее, к слову, не жалоба. — Что если я вырву сердце твоему дружку еще раз? — иллюзорный Итадори под пальцами дергается, будто жертва кровавого Уробороса. Змея поедает собственный хвост, а их маленькое рандеву стабильно происходят раз в неделю. Фушигуро позволяет затянуть себя в кровавый ад. Позволяет из раза в раз пережить чужую смерть. Позволяет выкручивать запястья и сухожилия. Не сравниться с настоящим уроном, иллюзорное тело не носит шрамов, но душа. Душа это другое дело. Бесконечный ужас на какие-то жалкие, абсолютно не достаточные для полного удовлетворения, часы затопил собою шамана и дал необходимое наслаждение. Хоть и кратковременно. Мягкие алые брызги дикими веснушками окропляют бледное лицо напротив. Сердце трепещет под ладонями, а тушка сопляка падает в кровавую Лету. Круги по воде от каждого шага, где-то капает кровь, где-то в воспоминаниях слышна лёгкая пташка подросткового дыхания, что во сне срывается с губ при очередном беспросветном кошмаре. — Это не в реальности, — будто мантра, одно и тоже, из раза в раз. — Мне не страшно. А вот это уже ложь. Королева Проклятий чувствует этот гнилостный запах за версту. Как вонь от разложения, как прокисшее молоко, как спекшиеся под летним солнцем упавшие в саду нектарины. Она чувствует белых опарышей сомнения на пленке души мальчишки. Она чувствует, как его маленькая ложь гниет в голове, на илистом дне сознания. Запах плесени. Запах с плесени трусливой души. Но ты не боишься, Фушигуро Мегуми? Ведь так? Сукуна дергает уголком губ и откидывает все еще стучащее сердце в гудроновую лужу собственного домена. Чавкающий звук, будто кто-то наступил голой стопой в переспелые персики. — Правда? — ладони почти с материнской нежностью обнимают анемичную бледность, вдавливают когти во впалые щеки. Раньше, были мягче, почти скучающе отмечает сознание. Детская припухлость ушла, оставив о себе лишь воспоминания. У Фушигуро стабильно идет год за два. Дети шаманов становятся старше намного-намного быстрее. Лирика и голая статистика. Тебя стало тошнить по утрам, почему? Ты реже ешь перед сном. Почему? Ты… В ясной зелени, где плещется море презрения вспыхивает и затухает светлячком… что-то. Сукуна отвыкшая от человеческих эмоций не связанных со страхом, болью, скорбью или ненавистью принюхивается будто гончая. Коготь разрезает мягкую плоть, обнажая челюсть с одной из сторон милого личика. — Даже если мы встретимся в реальности? (Даже если я буду делать это каждый день, малыш?) Он открывает рот, упрямый, упрямый мальчишка, глотающий стоны боли. Привыкший быть всегда загнанным в угол, он собирается что-то сказать, пока Рёмен с садистким уловольствием дергает кусок плоти на себя. Будто мандаринку чистить. Мегуми — упрямо сжатые губы, вернее то, что от них осталось с левой стороны, выступившие на глазах слезы (ну же, заплачь, хоть немного. Ты такой красивый, когда разрываешься буквально в сопли). Человеческие эмоции будоражат. Чужая истерика, слезы — сладкие моти на завтрак, что обсыпаны сахарной пудрой. Приятно облизывать, приятно держать в ладонях эту упругую мягкость, которую можно расплескать и растоптать в одно мгновение. Рот наполняется слюной. Сукуна цокает языком и разочарованно вытирает испачканную в крови ладонь о чужую форменную рубашку. Скучно. — Кыш, — будто надоевшую кошку отпускает она чужой разум. Фушигуро из ее владений буквально выкидывает. Очаровательно. Только вот нечто, нечто продолжает вызывать ворох вопросов в ее голове. Мальчишка не дурак и что-то очень отчаянно прячет от нее. Не беда. Сукуна умеет ждать и наблюдать. * Пункт просмотра у нее буквально всегда под рукой. Итадори не замечает, его глаза — теперь и ее глаза. Мальчишка даже помыслить не может насколько проблематично делить тело с ней. Фушигуро за столом сосредоточенно и сонно моргает над чашкой кислой Эфиопии. Он мало ест и неосознанно касается щеки, пока ковыряет свой завтрак для чемпиона (хлопья, залитые молоком и немного кофе). Сукуна вчитывается в чужие жесты между строк. Мальчик не сломлен, но стоит на тонкой грани. Будто бегает по корке первого льда на озере. Один неверный шаг и мутные холодные воды накроют с головой. Не хотелось бы. Его тянет сделать верной псинкой, у себя под боком. Поставить у колен, рассеяно трепать темную макушку, пока он жмется личиком к ее ногам. У нее когда-то, чересчур давно, в другой жизни, были очаровашки консорты. Мальчики готовые на все ради ее внимания, мальчики позволяющие пропихивать в себя руку по локоть, пока они задыхаясь в экстазе выкрикивали имя Королевы Проклятий. Сукуна сыто дергает уголком губ. Воспоминание отдает теплом внизу живота. Хотя… Секс — давно не та сторона, что ее интересует. В конечном счете, когда живешь настолько долго все становится чересчур однообразным, а людям уже труднее удивить ее тем, что у них между ног. Она переводит взгляд на Нобару. Девчонка знает, как именно себя подчеркнуть, короткие летние шорты, узкий топ и сандали. Она грубовата и точно бы дала просраться любому мужику, что с ней свяжется… Но. Рёмен эти подростковые перипетии на ладони видит, за нитки подергать и разразится хаос. Не ее масштаб. Ей хочется грязно, ей хочется кроваво, ей… Взгляд Фушигуро неосознанно задерживается на чужих стопах, на трогательных чашечках девичьих коленок. Он отворачивается, мажет глазами по вырезу майки сопляка. Он не смотрит на широкую грудь, нет, но все равно что-то его привлекает. Человеческие рамки, даже в этом веке. Сукуна разминает шею откидываясь на спинку трона. Она чуть ослабляет ворот хаори, позволяя ткани немного разъехаться и обнажить полную тяжелую грудь. Мысль, абсолютно шкодливая, идиотская по своей сути мерцает в голове маяком. Что если… она ищет что-то глубинное, там, где начинаются глупые человеческие желания? Что, если маленький секрет ее бесконечного интереса, всего лишь потребность удовлетворить свои плотские грехи? Королева прикрывает рот ладонью. Умора. Но она не против развлечься и таким способом. * Она прекратила задавать вопрос о том «Присоединится ли он к ней» еще пару месяцев назад. Она прекратила давать выбор человеческому телу еще раньше. Гибкое сознание хочется раскрошить в бетоном под пальцами. Фушигуро же позволяет этому происходить из раза в раз. Каждую ночь. Если повезет через день. Ей не хочется лишаться интересной зверушки сразу. Нет. Сломанные игрушки после Рёмен Сукуны не подлежат восстановлению. Какая жалость. Фушигуро — все равно, что закаленное стекло. Его сколько не пытайся разбить, пока даже сколов не наблюдается, но… Рёмен наваливается всем весом на мальчишку и тот комично широко раскрыв рот валится на вязкое дно домена, что утягивает сознание все дальше и дальше, пока реальность под ними не меняется упругой мягкостью чужой кровати. — Какого?.. Задушенный полушепот и изумление, что морем разливается по пространству. Вытащить образ комнаты из его головы — не составило труда. Сознание шамана — открытая книга, а Сукуна читает по диагонали находя необходимые моменты. Рёмен ловко заламывает чужие руки над головой, пока подростковое длинное тонкое тело сопротивляется под ней. Мегуми… впервые на ее памяти настолько активно отбивается. Неужели так мерзко от ощущения того, что Королева Проклятий седлает твои бедра, м? Сукуна рассыпается в звонком смехе, сильнее вдавливая мужские руки в матрас. — Чего-то испугался, Фушигуро Мегуми? — между их лицами миллиметры. Она борется с желанием провести языком по чужой щеке и увидеть весь спектр отвращения в ободке молодой зелени радужки. — Или может чувствуешь себя не комфортно? Сукуна ерзает на чужих бедрах, намеренно потирается половыми губами о ткань серых спортивок ощущая, как физиология берет вверх над непокорным мальчишеским разумом. — Слезь с меня! — напоминает собачий лай. Забавно. Веселье искрится под кожей пожаром, азарт этой игры веселит чуточку меньше, чем кровавая баня, но мальчик так смешно морщится и жмурится, когда осознает, что у него стоит. О. Сукуна чувствует. Она намеренно двигает бедрами вперед-назад, негромко и довольно хмыкает опуская руку меж их телами и приспуская ткань спальных штанов. — Слезть? — показушно задумчиво тянет Королева, обхватывая влажную головку члена и чуть надавливая на нее подушечкой пальца. Реакция моментальная, будто кто-то взял переключатель и вот под ней уже не злой колючий комок аппатичной показушности, мол, мне не страшно, а послушный щенок, приоткрывший повлажневший рот в немом стоне. — Сможешь повторить эту просьбу еще раз, Фушигуро Мегуми? Он ненавидит, когда Сукуна зовет его по полной форме имени. Он ненавидит, когда она касается его. Он ненавидит… себя. Прямо здесь и прямо сейчас. Эти абсолютно чарующие метания в душе, пока Сукуна просто играет с его сознанием. Мокрая фантазия, от которой пальчики на ногах поджимаются, а сам шаман дергается, в попытке то ли поддаться навстречу ладони, что неспешно оттягивает крайнюю плоть, то ли пытается вывернуться. — Сл… — Еще одно слово не по делу, — ласковой кошкой урчит Королева. — И в следующий раз, я оставлю тебя связанным, на этой самой койке, пока тебя во все щели будут трахать и вылизывать гончие-шикигами, которых так любишь. И это не угроза, мальчик. Кадык дергается вверх вниз. Ужас душит. Ужас тянет на дно. Ужас мешается с возбуждением и рваным ритмом дрочки. Собаки для второго раза, конечно, слишком. Но тот факт, что мальчишку она трахнет в том или ином случае, уже отдаем мёдом принятого решения. * Через неделю подобных фокусов, Сукуна отмечает одну… Особенность. Мегуми за завтраком пьет только кофе. Взгляд на друзей изо дня в день он поднимает все реже. Лишь смотрит куда-то в пространство за их спинами. Тонкий кислый запах рвоты, удушливым шлейфом тянется из общего мужского туалета. — Все в порядке, — ложь тает на тонких губах. — Проблемы с желчным пузырем. * Она роется в его сознании, открывает такие потаенные двери, выкидывая на свет, обнажая те стыдливые человеческие желания от которых по утрам в штанах мокро, а в глаза однокласснице и однокласснику смотреть стыдно. Но и так уже не смотрит на них. Хах. Позорище. Сукуне смешно, почти до колик в животе, когда эта мешанина образов из подростковых фантазий вываливается из-за закрытой двери разума мальчика. Она опускает пальцы в этот жаркий желанный омут и перебирает, разглядывает оставляя почти все. А в этом омуте такое… Алый плещется краской на шее и кончиках ушей Фушигуро, когда она вынуждает его уткнуться симпатичным личиком между собственных разведенных ног. Никакого белья, только ткань, чуть прикрывающая половые губы, что буквально обтянуты спандексом. Материал лосин слегка влажный, фантазия из порно, где леггинсы рвутся, а с девушкой в объективе камеры делают все дозволенные и недозволенные вещи. Теплое дыхание опаляет нежную кожу вульвы. Почти забытое ощущение ласки разливается теплом, Сукуна физически ощущает выступившие капли смазки, и по глазам пацана догадывается, какой вид открывается ему с ракурса послушной псины. — Поработаешь ртом, как следует, и не трону тебя до следующей недели, — это обман в чистом виде. Они оба это знают, но мелькающую в черноте зрачка надежду тянет немного потешить, погладить и почесать за острым собачьим ушком. — Не волнуйся, шаман. Зубов между ног у меня нет. — Я не… буду, — его голос буквально вибрирует по коже, а тон настолько неуверенный, надави чуть ступней и вся эта бравада рассыпется прахом. Сукуна так и поступает. Она чуть массирует ногой возбужденную эрекцию, оглаживает ее сквозь спальные штаны, чувствуя, как руки Мегуми сжимают ее колени, а сам парень уже прячет горящее лицо между ног Королевы Проклятий. Он шумно дышит и жмурится, пока Рёмен насмешливо давит-давит на чужое возбуждение. Темное пятнышко предсемени расплывается на ткани. Упругий язычок мажет по промежности и собирает выступившую сквозь одежды, смазку. — Повторяй себе это, как можно чаще, — запуская руки в темные колючие пряди мурлычет женщина. Она давит на затылок, ерзает бедрами, удовлетворенно откидывая голову на спинку трона, пока неумелый мальчишеский рот жмется к чувствительному клитору. Волосы рассыпаются по плечам, а Сукуна стонет, громко и показушно, как образ, что она подцепила коготками из чужой головы. У образа короткие рыжие пряди и бедра чуть шире, но… кто жалуется? Явно не Фушигуро. Звук рвущиейся ткани лосин отдает полной капитуляцией. Мегуми подчеркнуто не смотрит в глаза, сладко прикрыв их и не сбиваясь с заданного ритма, планомерно вылизывая розовые складочки. Он проталкивает язык в жаркое лоно, неуверенно обхватывает ладонями бедра Королевы, буквально вынуждая ее сесть к себе на лицо. Рёмен довольно посмеивается, поддаваясь навстречу ласке. Старательный мальчик. В качестве награды она даже разрешит ему кончить. Но только в собственные штанишки. * Он ломается постепенно. Как камень разъедаемый временем. Просыпается в изгвазданной постели, чаще стирает белье и старается не пересекаться взглядами с Итадори. Прячет тело, кутая его в нелепые тряпки… Да и с Кугисаки тоже… уходит от темы, съезжает с совместных просмотров кино в пятницу. /Тряпки оплетают чужое тело. Свитер в июле, не смеши никого, мальчик./ /думаешь, тебя это спасет, Фушигуро Мегуми? / Рёмен думает, что в следующий раз сама поимеет мальчишку. Развернет его тощей задницей к себе и будет неспешно растягивать, пока в него не начнет проходить четыре пальца. — Хватит, — раздраженно и с толикой боли. Фушигуро прячет лицо в ладонях и старается дышать. Он загнан в угол, старался уйти, бежал по мостам, что рушатся прямо под его длинными ногами, ровно для того, чтобы оказаться прижатым к стенке. Драка бесполезна, она его заводит, это было просто. /кровь из носа, слезы, ссадины, порка по мягким ягодицам, пока он куклой растянут на коленях и дергается от каждого шлепка и пачкает первыми горячими струйками спермы подол кимоно. Какая жалость. Сукуна накинет ему еще парочку, пока будет дразнить уздечку подушечками пальцев и размазывать белые капли по головке/ Его голова полна подобных сюжетов, зачерпни ладонью и выловишь самое вкусное. — Развернись спиной ко мне и расставь ноги, — насмешка плещется алкогольным морем. — Быстрее или я сделаю это в тех же условиях, в которых проделываешь это с собой. В душе, скажем? Она знает. Она все знает. Знает, что даже эти длинные пальцы едва ли достают до простаты и что у парня стоит от легкой саднящей боли. Знает, как он мечтает, чтобы это был кто-то сильнее его. Может учитель? Стоит ли в следующий раз подкинуть фантазию с ним? Как он будет смотреть и держать острое личико в ладошках, пока Сукуна растягивая начнет проталкивать в мальчика кулак. Или может одноклассник, что шире в плечах? Ох. Сопляк не плохо бы смотрелся, трахая Фушигуро. Рёмен бы взглянула. Фушигуро закрывает глаза и сжимает руки в кулаки. Ох. Милый мальчик. Просто сегодня не будет. Он вспомнит об этом, когда в нем с громким чавкающим звуком окажется второй палец, он вспомнит об этом, когда Рёмен будет массировать подушечками пальцев пульсирующие стеночки горячей кишки. Он вспомнит. Но чуть позже. Пальцы бессовестно тянут ткань спальных шорт вниз. — Бреешься специально для меня, шаман? — она обхватывает ладонью тяжелые крупные яички и перекатывает их меж пальцев. Давит, ласкает и играется с серединным швом, пока член пацана дергается и прижимается головкой к впалому животу. — Развернись. Или будет хуже. Выдержка шамана с треском рвется тканью, когда он выполняет приказ. Хороший песик. * Худоба у него почти ненормальная. В реальности Мегуми Фушигуро будто кто-то жрет заживо изо дня в день. По кусочку пока не останется лишь одна сухая, выжатая до талого, оболочка. Сукуна облизывает губы, наблюдая за тем, как шаман хватает урывками сон в общей гостинной на голых коленках одноклассницы. * — Сколько ты ещё продержишься? Месяц? Полгода? Год самое большое, — Сукуна прижимается губами к тонко бьющейся жилке на чужой шее. Мегуми вздрагивает, но не старается убежать. Ловить его не утомительно, скорее напоминает брачные игры. Сукуна намеренно играется с пространством в чужом сознании, рассыпает в пыль образы родной спальни, создает амплуа мест подсмотренных из манг, порнушек или игр эротического характера. Смертное очарование, что завораживает. Мальчишка-то может и на все согласен, но в голове у него такой адских кавардак. А у Рёмен все время мира. Разве, что ограничено смертным сосудом. Мегуми под её ладонями вздрагивает. Словно псина запуганная. Зрачок расширен, а тревожные сердце колотиться пташкой о плотную клетку костей. — Сгинь. — О, можешь повторить, Мегуми Фушигуро? — она устраивает мальчишескую ладонь на собственной груди. — Посмотри мне в глаза и прогони. Если сделаешь это достаточно уверенно, смертный, то я отстану. Один раз. Мальчик без мамы. Она таких на завтрак есть готова. Чужая заинтересованность искривленная знакомым смущением. она долго искала эту фантазию в его сознании, она притаилась в самом черном, самом крохотном уголке разума, сияла брошенной одинокой монеткой. А Рёмен согрела ее в ладонях воплотив. Умора. Мальчишка одергивает руку, а ткань кимоно прямо на том месте, где все еще тлеет тепло его прикосновения, пропитывается влажным разводом. Бутылочная зелень стекла, ободок радужки по краям темной бездны зрачка. Сукуна цепляет острым ногтем лёгкую ткань, обнажая тяжёлую грудь. На пике соска выступает густая, белая капелька. — Всё ещё хочешь уйти? Тень от ресниц падает на бледные щеки, а из тощей груди мальчишки вырывается болезненный стон. Такой желанный, видно как его рот наполняется слюной, а кончики ушей привычно алеют. Он не может спрятаться. Не может уйти, когда его сокровенная фантазия происходит здесь и сейчас. О. Сукуна знает. Его голова, как открытая книга, немного полистать, пошуршать страницами и… — Мы никому не расскажем, о твоём маленьком кинке, — Королева проклятий запечатляет мягкий поцелуй в уголке чужих губ. — Ну же, разве это не лучше сломанных костей? У Фушигуро глаза на мокром месте, когда он опускает голову и прячется, уткнувшись носом в шею Рёмен. Он дышит еле-еле, старается не сорваться и буквально видно, как его трясет. Мелкая дрожь, тянущиеся к заветной мечте трепетные пальцы. Чужой самоконтроль хрустит сломанными ребрами, чавкающим месивом костей и сгнившего мяса. Падай, мальчик, падай все ниже. Фушигуро скользит губами по коже прижимаясь к чувствительной груди, неуверенно обхватывает кольцом губ вершину соска, устраивает ладонь поверх груди и чуть сдавливает. Люди забавные существа, со странными фетишами и стыдом, что жгут их душу пожаром синего пламени. Рёмен выдыхает негромкое ругательство, на давно забытом языке. Приятное чувство, легкое возбуждение, от которого дрожат колени, как когда-то чересчур давно. Она позволяет себе провалиться в очередную смену декораций, когда под лопатками пружинит матрас, а мальчишка в кои-то веки оказывается сверху. Цени этот дар, Фушигуро, редкий случай. И запоминай все, от первого до последнего стона. * Сукуна умиленно хлопает в ладоши склоняется над бледным тощим подобием человека на больничной койке Токийского магического техникума. Точнее, склоняется не она, а сопляк. Она только смотрит. У Фушигуро торчащие кости, тонкая кожа и чернь волос по подушке. У Фушигуро алые росчерки на запястьях и желание выйти из той кабалы в которую он себя загнал. У Фушигуро… Не то, чтобы есть шансы выйти из этой игры живым. Итадори сочувственно и ласково убирает черную смоль прядей с влажного от пота лба, пока Сукуна вертит очередную мысль в голове. В конечном счете, идея с Шикигами звучала в те разы не так уж и плохо. А мальчишку стоит проучить за попытку бегства на тот свет.