Пара слов о знаках судьбы

Мир велик. Эту истину Рейла знает точно, не сомневается в ней никогда. Хоть он и велик где-то там, за пределами крепости, куда ей доступ запрещен (не то чтобы она не пыталась, и много раз, проверять этот запрет на прочность; о, Рейла из Кэндлкипа никогда не оставляла запреты без проверки, включая просьбу не трогать горячее – а правда ли будет больно), но в размерах мира сомневаться глупо. Мир велик. И только одно в нем прискорбно однообразно: идиомы для обозначения неприятных личностей. Обычно все они связаны с задницей и продуктами её жизнедеятельности; набор эпитетов довольно предсказуем почти на всех языках мира. Впрочем, есть и исключения. Если скорпион ужалит тебя, он отравится. Найди себе лес и заблудись в нем. Или вот доброе, вежливое пожелание встретиться с молодым слоном в период спаривания.   Для здоровенного молодого мужчины, с которым Рейле приходится иметь дело сегодня, пожелание прогулки по лесу кажется слишком мягким, скорпионов жаль, но и - пока - достаточного чтобы заслужить встречи со слоном он не сделал.   Когда много имеешь дело с людьми в силу рабочих обязанностей, привыкаешь, что ох не все из них приятны в обхождении. Это первый раз обидно, когда на тебя орут или обращаются с тобой так, словно ты пух из чьего-то пупка, а со временем человек ко всему привыкает. Личности, на которых хочется опробовать все многообразие идиом, шлющих человека подальше, бывают обычные и истеричные. Истеричные делятся на дальнейшие подтипы, впрочем, видовое разнообразие истеричных типов в данном случае неважно, потому что господин, которому она вежливо улыбается, обычный.   Что ж, предположим, стакан всегда может быть наполовину полон.   С господами, которыми при желании можно травить скорпионов (интересный способ сделать этих господ полезными обществу), проще всего не спорить. В конце концов, чем меньше с ними взаимодействуешь, тем целее будет все, включая собственный душевный покой. Святое это правило ей редко удается соблюдать, ибо многими достоинствами одарена Рейла, но кротость в их число не входит. Но поначалу всегда старается. Поэтому Рейла улыбается со всем доступным ей очарованием, вежливо кивает - да господин, конечно господин, как скажете господин. С ними проще всего и быстрее для обеих сторон не спорить и не ерничать, но не ерничать Рейлу просить столь же бесполезно, сколь желать чтобы дождь стал сухим. На откровенно хамское предположение хорошо одетого молодого мужчины, плечами которого можно перегораживать дверные проемы, если вдруг надо, что она бастард какого-то монаха, очевидно, Рейла и глазом не моргнув отвечает, что она - демоница из всех преисподних скопом, ей три тысячи лет, а заточил её в Кэндлкипе сам Эльминстер. На тысячу лет, как наказание за грехи. Чем я могу помочь вам сегодня? А что тут ночами люди пропадают, а потом их находят с объеденными ушами, это так, слухи, господин хороший. Вы не верьте.     Теторила и остальных "демоница" (внебрачная дочь старейшего в мире золотого дракона, посланная сюда отцом на обучение; лисица-оборотень из Кара-тура, потому и рыжая; а также несколько десятков иных версий) забавляет. Да уж, живёт у нас одна... Демоница, спасу от неё нет. Уу, вздорное создание. Выражаясь нецензурно (зато точно), что называется, с припиздью. За чьи это грехи, её или наши, её сюда "заточили", ещё большой вопрос. Хорошо, что тысячу лет мы не проживем, все же поменьше нам с "демоницей" мучиться.   Горайона "демоница" (русалка, у которой аквафобия, и потому купившая у морской ведьмы ноги чтобы жить на поверхности; бастард всех двенадцати Скрытых Лордов Уотердипа разом; а также версии более поэтичные и более забавные) печалит и злит своей безответственностью; и если бы он не показывал свой гнев столь открыто, возможно Рейла бы это упражнение в креативности прекратила.   И здесь есть ровно два важных нюанса. Во-первых, "демоница" нарушает дух, но не букву выставленных ей запретов: Рейле запрещено когда-либо и кому-либо, кроме весьма узкого избранного круга, озвучивать, что она воспитанница Горайона. Версии, которые она называет любопытствующим, напрямую запрета не нарушают... Однако всегда привлекают внимание. Вне зависимости от того, смеются её собеседники, принимают как шутку или пальцем у виска крутят. А дух всех запретов Горайона - привлекать внимание как минимум нежелательно. Во-вторых, бессмысленное ерничанье не несёт никаких результатов в долгосрочной перспективе, кроме весьма четкого и однозначного обозначения позиции Рейлы по ряду вопросов, Горайону прекрасно известных.   Заявление, своего рода. Не незрелое ослиное вздорное упрямство, а заявление.   И доносить она его до Горайона будет так долго, сколько потребуется чтобы он понял и услышал.   "Ты же взрослый человек, Рейла! Я всю твою жизнь пытаюсь тебя защитить.." Иногда ему удается дойти в вечной речи про "ты уже взрослый человек, Рейла" и чуть дальше, но чаще Рейла взрывается, не дослушав и... Не дослушав и первых букв, будем честны.    Да, она уже взрослый человек. Достаточно взрослый, чтобы понимать простую, как пара медяков, истину: то, что никому не нужно, нет нужны прятать. А чем старательнее что-то прячут, тем очевиднее, что есть причина. Ни одна из речей Горайона не опровергает, что причина есть - и что Рейла может рассчитывать на что угодно, кроме правды. По логике Горайона, тюрьма защищает преступников от общества, а не наоборот. Но у каждого преступника, по крайней мере, есть оглашенный приговор. Её же причины, которые со всей определенностью существуют, должны оставаться чем-то вроде Монстра Под Кроватью: ни назвать, ни описать, верь, дорогая, что он существует и спать ложись. Альтернативой заявлениям по ряду этих жизненно важных вопросов является смирение - но кто предложит Рейле смирение, тот явно первый раз в жизни её видит. Иначе бы не предлагали.   Горайон множество раз просил её соглашаться, что она - бастард кого-то из учёных монахов, а то и самой намекать на это. В конце концов, именно этот вопрос ей задают чаще всего: а ты кто такая? Ведь среди скрибов и монахов нет женщин. Кроме малышки Рейлы. Единственная женщина в этом мире учёных речей и благообразных бородок, "демоница", которую Кэндлкип и свое житие почти-скриба бы любила... Будь это её собственным выбором, а не принуждением. Ледащее на ней заклятие Надзора убивает всю возможную любовь, как испивший приворотного зелья рискует утратить свою собственное чувство, когда колдовской розовый туман его заменит.     Господин на "демоницу" даже бровью не ведет. Точнее, как раз таки ведет: приподнимает одну из бровей, оглядывая Рейлу от макушки до пят. Очевидно, тощая маленькая демоница у него священного пиетета не вызывает. Как, впрочем, и страха за собственные уши. А следовало бы, вот что. Следовало бы опасаться за свою шкуру, имея дело с демоницами и колдуньями.   "Могу сделать одолжение и отправить тебя обратно в Бездну, "демоница", только попроси", усмехается молодой мужчина. Без особой злости или раздражения, видно, что господин пребывает в прекрасном расположении духа - и если это прекрасное расположение духа, каков же этот человек в плохом?   А Рейла гадает кто это и не предложить ли ему букварь, для начала знакомства с сокровищами Кэндлкипа. Хотя бы потому, что выглядит он так, словно боги даровали ему мышечную ткань взамен мозговой, и вообще у него рука толще чем бедро Рейлы. На человека, знакомого со столь сложным феноменом как буквы, он с первого взгляда не похож. Боги редко щедры сверх меры, кому дарована такая жизнь, от которой люди обзаводятся вот такой ширины плечами, командирской посадкой спины и заметными шрамами (словно от когтей) на шее, у тех редко есть время для занятий более интеллектуальных, нежели "Моя иметь большой топор".   Со второго... Со второго взгляда хорошо одетый (её давно ещё учили обращать внимание, в первую очередь, на ткань: по ткани, по цвету, выделке, по наличию и отсутствию узора, по отделке и фурнитуре всегда можно понять стоимость костюма, а где есть возможность тратить деньги на хороший костюм, там и богатство), с правильным, литературным Высоким Общим, аккуратно подстриженный молодой мужчина похож на человека обеспеченного (аристократ? Нет, нет, точно другой типаж.) Воин? Скорее всего, да. Как сочетается безблагостная профессия профессионального вояки или наемника с остальными деталями его облика? Никак, вот вам и загадка. У кого есть деньги, тот свою шею под когти не подставляет, чужие сует.   А на дурака – не похож ни капельки. Лицо, пожалуй, красивое, но из тех, на которое засматриваться не хочется: скульптурные, четкие линии, замечательно вылепленная полнота губ и выразительная линия скул, только вот выражение ни единой приятной секунды в обществе сего господина не сулит. У него очень цепкий взгляд, такой умеет пожимать взглядом руки и слать куда подальше, не произнеся ни одного слова; за таким взглядом вряд ли скрывается голова пустая, как полости начищенного шлема. Приходится предположить что господин не такой уж идиот, каким представляется некто с его шириной плеч и толщиной рук. Внешность, говорят, обманчива.   Между прочим - замечание в сторону - за менее чем минуту суметь убедить собеседника в своем исключительно дряном нраве, командирских замашках и недостатке банальной человеческой вежливости, будучи при этом со всей очевидностью в хорошем расположении духа - это ухитриться надо. Даже, впрочем, интереснее. С Теторилом (уже интересно, с чего бы Теторилу снисходить до «моя иметь большие бицепсы» господ?), как мельком отмечает Рейла, он изысканно, даже пафосно вежлив, а вот невзрачная демоница, присланная ему помогать в изысканиях, не то чтобы вежливости не заслуживает... Скорее имеет недостаточно значения, чтобы тратить на неё ограниченные, судя по всему, запасы велеречия и хороших манер.   Впрочем, чем дольше работаешь с людьми, тем проще вежливо улыбаться, совершая тем временем нелегкий выбор: в лес этого, к скорпионам или всё-таки к слону.   У каждого свой способ оставаться спокойным и выдержанным, когда всё внутри закипает, а с гостями нужно оставаться вежливым... Потому что за иное куда как достается. Даже "демоницам" - или им в особенности. Кто за свою жизнь просидел взаперти едва ли не больше дней, чем наоборот, тот Рейла из Кэндлкипа, пожирательница ушей, вздорный горячий нрав и язык-помело без костей. Пока даже Горайон не признал, что это бесполезно.   Имоен вот любит мысленно подрисовывать им прыщи, уродливые усы или рожки, глядя на их лица. А потом лишает их чего-нибудь ценного в качестве наказания за неприятный нрав. Рейла... Она мысленно добавляет к вежливому обращению "вредный хуй", продолжая очаровательно улыбаться. Это придает взгляду особый блеск, а радушной улыбке - особый шарм.   Образованность не равна хорошим манерам, повидайте гостей крепости столько, сколько они с Имии, тоже...  Привыкнете. Имми, впрочем, нравится. Пересчитать "сувениры", которые она с особенно неприятных экземпляров забрала на память - долго считать придется.   «Спасибо, господин, я ещё здесь, на Прайме, поскучаю,» отзывается демоница, фыркнув. «Я могу что-то вам подсказать, или вы предпочитаете сориентироваться по каталогу?» Может. Ориентироваться по каталогу он не желает, его время дорого, и интересуют его пророчества Алаундо Провидца.   Очередной. Обычно пророчества, особенно столь апокалиптические и неясные, какие боги даровали великому Алаундо, интересуют либо школяров, либо личностей экзальтированных, но, конечно, в этом библиотека Кэндлкипа сможет ему помочь. Скууучно. Рейла помогает скрибам и монахам давно, за это время она столько раз встречала интерес к пророчествам Алаундо, что скучнее темы не придумаешь. Мало того что вредный хуй, так ещё и интересуется скучнейшей темой из возможных.   Господина ей всучили как небесную кару, точнее, как кару вполне себе земную, потому что Горайон снова недоволен (не то чтобы существовали моменты, когда он был доволен Рейлой; Имми считает, что в таком прискорбном положении дел она виновата сама - это, разумеется, правда и означает, что деятельность Рейлы по обозначению своей позиции по ряду жизненно важных вопросов достигает поставленной цели. Эта деятельность, как считает куда как более прагматичная Имми, неразумна, зато, что важнее, результативна), и за это господин-травящий-скорпионов достался именно ей. Какая конкретно тема интересует господина? Он предпочтет общее изложение или любую из имеющихся интерпретаций по выбранному им пророчеству? Он предпочитает расположиться здесь, в прохладе читального зала? Возможно, выберет один из кабинетов? Или предпочтет одну из беседок? Ответы, которые она получает, краткие и по делу, и Рейла решает, что несмотря на пристрастие к чудовищно скучным книгам, возможно этот человек не такая уж и кара, как первоначально представлялось.   Вздохнув, она идёт со стопкой книг в руках к небольшой беседке, где расположился мужик, чьим присутствием скорпионов, пожалуй, можно не только травить, но и отпугивать.  Как вот маслом корицы комаров отпугивают. От такого скорпионы, наверное, тоже разбегаются, быстро-быстро перебирая лапками, есть субстанции, которые трогать разумным людям (и скорпионам) не хочется.   «Ваши книги, господин,» жизнерадостно щебечет Рейла, улыбаясь господину с избытком мышечной ткани и недостатком вежливости. Стопку книг с аккуратными заметками она ставит рядом с ним и разворачивается, чтобы уйти восвояси. «А это что?!» властно возмущается господин, и Рейла понимает, что на его стопку положила свою собственную книгу, которая должна была скоротать ей сегодня вечер. И забыла забрать. «Это не ваша, господин,» только открывает рот она, но проклятый мужик уже листает её книгу, презрительно выгнув бровь.   Хорошая такая бровь, выразительная. Есть люди, умеющие бровями выражать как лёгкое сомнение в ваших интеллектуальных способностях, так и полную уверенность в отсутствии упомянутых способностей. Наслаждаться этим видом мимического искусства Рейла желания не испытывает.   «Кэндлкип, сокровищница знаний... И сопливые  книжонки,» презрительно сообщает господин, имя которого она забыла за неважностью. «Я ожидал бы от даже от такого недо-скриба чего-то более осмысленного, но что в конце концов ещё может интересовать соплячку.» «И в этой оценке вы в корне неправы, господин,» замечает Рейла, понимая общую бесполезность споров с этим типом. Однако просить Рейлу не спорить с людьми столь же бесполезно, как просить барана не бодаться. Она подозревает, что эта привычка когда-нибудь сведёт её в могилу. Теоретическое знание не равно приобретение практических навыков. «Это не сопливая, как вы изволите выражаться, книжка, а видный представитель романов классической школы, в котором человек не актор, а игрушка в руках рока. Если хотите, история о беспомощности перед лицом фатума.» Удивительно, но мужик её даже не перебивает, только рассматривает. Взгляд у него... Бывало, Рейлу глазами раздевали. В конце концов, она не монашка, и учитывая что первым из запретов Горайона всегда было слишком близкое общение с незнакомцами, то и совсем ни капельки не монашка. Нет на свете ничего, что было бы нарушаемо с таким ослиным упорством и такой неизбывной изобретательностью, как запреты Горайона.   Если к чему-то его долгая жизнь не готовила, так это к воспитанию вздорных демониц и колдуний, ниспосланных в Кэндлкип за прегрешения. Неизвестно, правда, чьи прегрешения.   Вот чтобы её взглядом свежевали, разделывали и прикидывали стоимость на ближайшем рынке - это с ней впервые. Разве это не ему положено переживать за целостность собственных ушей в обществе демоницы и колдуньи?   «Очень удобно для истории о том, как рыцарь трахает жену своего короля. Рука судьбы, действительно. Держи,» он презрительно протягивает ей книгу. Рейла хватает свой томик истории о двух красавицах с одинаковым именем, Белорукой и Прекрасной, и рыцаре по имени Печальный (в которой всё что столь неизящно выразил молодой мужчина не есть центральная мысль) и намеревается ретироваться.   Есть соблазн спросить, откуда же неизящно выражающийся вредный хрен знаком с содержанием популярного куртуазного романа, который он столь уважительно именует сопливой книжкой, но Рейла все же сдерживается. И может себя с этим поздравить.   «Морковка,» не слишком вежливо окликает её любитель самых скучных книг столетия, «сядь.» И кивает на скамеечку рядом с собой. Морковка, конечно, справедлива. Давняя попытка перекраситься в блондинку когда-то сделала её зелёной, как салат на грядке, и цвет этот оказался буквально несмываемым. Теперь уже волосы Рейлы отросли, корни и основная масса рыжие, кончики зелёные - как есть морковка. От справедливости, морковка не перестает вызывать желание отправить господина ко всем слонам Торила одновременно.   «Излагай,» коротко велит любитель скучных книг, и Рейла все же сдерживается перед лицом нелегкого выбора отделаться от него побыстрее или подпустить язвительное замечание.  «Я предлагаю вам начать, господин, с биографических данных. Важно понимать, что любое пророчество нуждается в контексте, где оно было сделано, в какой форме явлено, кому рассказано, поэтому я рекомендую начать с общей биографии Алаундо, которая даст вам общий контекст событий. Иногда это важно для понимания, скажем так, канвы, и значительно облегчает труд по поиску верной интерпретации. Затем, вот здесь, я отложила для вас секции, с максимально, на взгляд учёной коллегии Кэндлкипа, нейтральным изложением основных собственно пророчеств. Это позволит вам составить собственное впечатление, прежде чем вы погрузитесь в дальнейшие труды. Сразу предупреждаю вас, их больше четырех десятков. Есть рекомендованный учёной коллегией порядок знакомства с основными текстами, я рекомендую вам его придерживаться. Опыт показывает, что это позволит вам получить наиболее полное впечатление, господин.»   «...морковка,» снова одергивает её вредный хрен, то есть любитель скучных книг, когда она уже закончила обзор и собирается наконец сбежать обратно, от жаркой духоты лета в прохладу каменных стен. Рейла отнюдь не дура. Дурой Рейла из Кэндлкипа не была никогда, но не зря же считается, что мудрость и интеллект не всегда находятся в прямой корреляции. Рейла умна, Рейла хорошо образованна (а что ещё делать, если живёшь в библиотеке?!) Рейла прекрасный скриб - и язык её это враг её.   «Следует ли мне подобрать для вас овощ, если такой способ обращения вам привычен? Господин топинамбур, возможно?»   «Я бы трижды подумал, что и кому ты говоришь, прежде чем открывать рот, морковка,» - протягивает он. Такой явно не привык к тому, что ему хамят. Точнее, привык к тому, что ему НЕ хамят, как, несомненно, поступают все одаренные инстинктом самосохранения. У Рейлы есть инстинкт самосохранения. Где-то. Впрочем, настоящей злости за его словами нет, это Рейла прекрасно чувствует. Видимо, господин с набором скучнейших книг исключительно доволен: сам собой, тем как складываются его дела, так что нахальной девчонке сошло бы с рук и что похуже "господина топинамбура." «Принеси мне стопку бумаги и письменные принадлежности,» - командует господин, уткнувшись в биографию Алаундо. А потом вдруг вперивает в неё взгляд черных, внимательных глаз. О, его высочейшество желает поболтать. Обычно таких людей, самомнение которых отпечатано на их лбу большими жирными буквами, не останавливает тот факт, что никто, собственно, их мнения не спрашивал. Они все равно его изложат, особенно если пребывают в хорошем настроении. «Нет никакого фатума и рока, морковка. Заруби себе эту истину на носу, что бы там не утверждали сочинители сопливых книжонок.» «А что же есть, господин? Неизящная реальность в виде чужих жён?» - спрашивает Рейла, впервые оглядывая его с искренним любопытством.   Нет, значит, фатума, рока и предназначения. Это говорит человек, изучающий пророчества Алаундо Провидца. Очень логично, правда?   «Человеческая воля и разум и всё то, чего можно достичь с их помощью. Силу не дают, морковка. Силу берут.» «Не желаете ли, добрый господин, послушать прекрасную историю о любви и смерти?»  - раскланивается Рейла из Кэндлкипа, удаляясь. «Не желаю,» - усмехается незнакомец. «Принадлежности для письма, и живо, морковка. Шевелись, а то отправишься в Бездну прямо сейчас.»   А Рейла подхватывает свой роман о фатуме и терновнике, оплетающем две могилы, подмышку и думает, что она послушать прекрасную историю о любви и смерти желает. Хотя в целом с неизящной интерпретацией незнакомца согласна. Куда как удобно обвинять рок, если сам, своими руками наделал достаточно дерьма, а потом только и остаётся, что обвинять рок в своих ошибках, правда? Но история красииивая. Есть что-то в историях о любви и смерти, правда?   «Садись, морковка,» - снова командует ей господин - и откуда столько командования на одного человека. То же мне, не герцог же поди. А обращается со всеми так, словно они тут все родились его приказной тон слушать. «Будешь конспектировать. Скорописью владеешь?» «Конечно, господин,» - вздыхает Рейла, потому что ну вот из-за какого-то тут придется проторчать день на жаре, а у неё дела не деланы, книги не читаны... Какие дела? Какие-то. Она ещё не решила какие. Более важные чем вредные господа, интересующиеся апокалиптической скукотой. То же мне, личный секретарь ему бесплатно не полагается.   Впрочем, кого она обманывает. Она вообще везде на птичьих правах, не монах - хотя бы в силу женского пола, не скриб; не житель Кэндлкипа и не гость...   Привязанная к высоким каменным стенам заклятием Надзора диковина. Колдунья - а это редкий дар, и почти всегда означает иную кровь, не человечью. Но ведь не только же за дар она здесь, как привязанная, вон в Тетире колдунов привечают, а значит есть и ещё какие-то причины. Не формулы высших заклинаний школы иллюзии, несложно додуматься, что причины есть. Может, правда демоница? Оберегаемая тюрьмой вокруг от неведомых "опасностей". Или, как это бывает с тюрьмами, это "опасности" от неё, демоницы со слишком длинным неразумным языком и колдуньи, оберегают. Для этого же придуманы тюрьмы. Вовсе не для того, чтобы ей было безопасно. А чтобы миру было безопасно без неё. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понимать. Да и Имми куда лучше знакома с содержимым почты Горайона, чем тот мог бы предположить, а что знает Имми, то знает Рейла, и наоборот. И некоей "ей", согласно переписке Горайона с неведомыми им обеим собеседникам, предполагается, цитата "как можно дольше быть невовлеченной." "Ей" нельзя умирать, с этим они согласны все, но её нужно удержать вдали от "событий" как можно дольше. Конечно, как разумно утверждает Имоен, «она» может означать кого угодно. Хоть козу, которую доит Уинтроп по утрам.    Но не коза же привязана к Горайону заклятием надзора, правда? Ну или, по крайней мере, не та коза что с рогами.   «Слушаюсь и повинуюсь, о достойнейший из достойных,» - говорит она, примостив на коленях всё что нужно для конспектирования. «Вот так бы сразу,» -:неожиданно усмехается вредный незнакомец. «А вы в знаки судьбы не верите, господин?» - из чистого любопытства осведомляется она.   Рейла и сама не знает, нравится ей идея, что какая-то судьба есть у всех, включая неё саму, или нет. Рок, фатум, судьба, предназначение... Не то, что сделал ты сам; то что должно с тобой случиться. Человек, которого ты встретишь, и уже не важно, какие у тебя были планы раньше. Обстоятельства, которые придут в твою жизнь, что бы ты себе не думал. Эта идея отвратительна, мало ей того, что её жизнью и её причинами помыкают другие столько, сколько она живет на свете. Но... Может и означать, что для неё судьба приготовила и что-то ещё, кроме тюрьмы. Ведь это ей снятся такие яркие, такие настоящие сны: мертвые драконы, демоны, разрывающие друг друга в кровавом вихре бойни, разорванные на клочки джины и ифриты, духи огня и песков...   Вот они с Имми недавно учились раскладывать «Зов короля», или как их начали называть недавно, таро, и Рейле карты обещали большую любовь, такую, что приносит большое счастье - и ещё большую боль. Рейле не очень понравились перспективы. Понимаете, любовь - штука тонкая, может есть, может и нет её, и это такой удобный предлог - разговоры о любви - чтобы заточенных в Кэндлкипе "демониц" или русалок украдкой целовать. И не только целовать.   И всё же, подумала тогда, услышав глупое предсказание Рейла, это звучит и притягательно, и странно. Мысль о том, что где-то может существовать человек, с которым вы связаны, сплетены друг с другом как нити в кружеве (или как веревка для петли, тут уж как повезет). Жутковато, правда?   Рейле не нравится. Вот назло она такого бы отказалась встречать, вот что. Чтобы никакой фатум её не переупрямил. Или встретила бы, и сказала, что даром он ей и не нужен, и в другую сторону ушла. А потом, читая историю о людях, которым не повезло - или повезло - быть предназначенными друг другу, думала: интересно, а как они сами это ощущали? Те двое, что жертва рока, судьбы, предназначившей их друг другу, сплетшей их друг с другом чтобы всё разрушить, чтобы привести обоих к смерти, чувствовали ли они, что у них есть выбор? Или думали до самого конца, что это они сами, сами всё выбрали, сами сотворили всё это с собой и друг с другом? А терновник, он так, сам собой вырос?   Что они думали, Печальный рыцарь и чужая жена, которым друг с другом может быть вообще плохо было, не нравились они друг другу, пять минут не проговорят, а уже цапаются, а всё равно тянуло? Тянуло, тянуло, кружило и снова возвращало друг к другу, силою той, что потом растит терновнике на могилах?   А может быть, просто влюблены они были. Глупо, предсказуемо и по-человечьи, встречались, жадно ныряя в руки друг друга, а разумно это или нет, плевать им было. Может быть, хорошо им было друг с другом, просто, хорошо и правильно, а поэты выдумали могилы и терновники. Поэты, они любят глупые растительные детали. Им кажется, что за повествование без ярких метафор?   Вруны они, поэты.   Особенно о любви. Может быть потому, - а это Рейла точно может сказать на опыте - что поэты те ещё любители поцелуев украдкой, и под сладкие вирши целоваться сподручнее.   Понимаете может быть её никакой и нет, любви - в конце концов, как может какое-то явление существовать, если вообще никто не может толком, однозначно и исчерпывающе, сказать, что это такое. Объяснить, без твердых нефритовых стержней или растительных метафор, что это и зачем оно нужно.   Может быть, её и нет, это всё враньё, глупости, сказки.   Как и сама идея судьбы, которая - по неизящному выражению господина, у которого толщина руки компенсирует недостачу вежливости - нужна как удобный способ оправдать собственные, зачастую идиотские, решения.   Господин отрывает взгляд от своей скучнейшей книги, чтобы посмотреть на нее на мгновение .  «Если ты встретишь человека, верящего в знаки судьбы, либо это идиот, либо слабак, и в обоих случаях этот человек ищет только оправданий, морковка.» Очень, очень последовательная позиция из уст господина, выбравшего пророчества в качестве предмета для изучения. «А теперь хватит болтать,» - говорит господин, и по его тону понятно, и правда хватит, вот теперь, открой она рот чтобы ещё что-то сказать, достанется.   «Я готова записывать, господин,» глядя в его лицо с самой вежливой из своих улыбок и самым очаровательным из взглядов, говорит Рейла. Молодой мужчина, которого даже к слонам отправлять в мыслях не хочется, слонов жалко, неожиданно ухмыляется, словно умеет читать мысли вежливо улыбающихся морковкок. «Пиши... Нахалка. Конфиденциальность подразумевается?» «Разумеется, господин.» Разумеется, нет, потому что в Кэндлкипе хранятся самые разные труды, от рецептов самых страшных ядов до мерзейших ритуалов школы некромантии и подотчетно буквально всё. «Как я и предполагал,» холодно улыбается молодой мужчина, и Рейла решает - что ж, по крайней мере ядовитый для скорпионов господин - не дурак. Это уже хорошая новость. Проводить время среди дураков - занятие куда более тоскливое, чем торопливая скоропись под четкую диктовку вредного, но по крайней мере не совсем уж тупого господина. Или совсем не тупого, потому что в скоропись она втягивается, иногда вставляя основанные на куда как обширном знакомстве с темой комментарии, и всё оказывается не так уж и плохо.   Та большая любовь, что ей обещали карты, впрочем, куда менее интересна, чем когда-то обещанная ей гадалкой длинная, длинная, ветвистая дорога.   В разговоре с Горайоном, Рейла точно знает и что услышит, и что не услышит. Хотя что может быть проще, чем сказать правду? Что может быть естественнее, чем желание знать правду о себе и про себя, ведь как ни крутись, любая правда о тебе и принадлежит тебе, не другим, будь они тысячу раз архимаги, и решать что с ней делать тоже тебе. А пока ты её не знаешь, вот тогда и появляется ощущение, что ты беззащитен перед судьбой, которая к несчастью есть - и намеревается вслепую вертеть тобой. О, будь Рейла просто сироткой ниоткуда, возможно, она не била бы молодым копытом с таким упорством. Но Рейла - колдунья. Этот дар или это проклятье - то, почему она твердо знает: некая правда и некая причина есть. И многое можно простить, кроме того, что из уст Горайона она не услышит её никогда.   Дорога! От тюрьмы, от бессильного вздорного ерничанья, которое и саму Рейлу раздражает, поскольку ничего ей не приносит в долгосрочной перспективе, к ответам, к собственным решениям. К свободе быть или не быть вовлеченной в... Да во что бы то ни было. К знанию о себе и про себя правды. К тому, чтобы принимать решения своей рукой и своей волей, потому что она, как и исключительно вредный господин, тоже верит, что нет никакой судьбы, если сумеешь оскалить зубы и пойти наперекор, напрямик, сквозь бурелом, своей дорогой - своей. К миру, который велик. К мертвым драконам - ведь разве не для этого, демоны их всех дери, она и была создана?   Дорога!.. ...закрытая, пока на ней - Надзор.   «Ай!» вскрикивает она, когда незнакомец пребольно щелкает её по носу. И ещё и извиняться приходится.   «Простите, господин, задумалась.» «Я так и понял,» мерзейше улыбается господин, и могла бы Рейла - отобедала бы его ушами прямо на месте.   ***   «Не грусти, лисонька,» - утешает её Альтан, поддевая пальцем острый подбородок Рейлы. «Если бы я мог, я бы тебя увез и взял к себе женой.» Рейла вырывается, зло отворачивается, глядя вдаль, в темноту.   Лошадь свою женой бери, дурак. Ничьей женой не хочет быть Рейла, тем более третьей, тем более в Калимшане, где быть чьей-то женой ещё хуже чем скрибом здесь. И грустит лисонька вовсе не о том, что ошейник у неё не из золота.   А том, что отгрызть сама себе лапу, чтобы сбежать из капкана, она не может. Пробовала уже, знает. Надзор - это противный ритуал. Единственное, чего она не делала, это не пыталась всерьез атаковать Горайона, когда тот объявляется забирать беглянку домой. Это - психологический барьер, который она не может переступить, как бы не злилась. Всерьез навредить - или по крайней мере, рисковать таким вредом; хоть Горайон и архимаг, но она-то колдунья, кровь от крови магия - она не может. Возможно, ещё несколько вот таких коротких, улетающих от неё как вкусный, терпкий дым костров летних вечеров - и она решится.   ...да кого Рейла обманывает. Ну что, правда, атаковать Горайона? Каким бы он ни был, с холодной головой отправить белый от жара сгусток огня ему в лицо?   «Поцелуй меня, лисонька, и улыбнись,» мурлычет калимшанец, а Рейла только вздыхает ещё более раздражённо. Вовсе не об Альтане грустит лисонька этим летним вечером, что стрекочет голосами кузнечиков и цикад, что пахнет жареным мясом, морем и дымом, что улетает от неё так же неслышно, неотвратимо, как пролетают облака по небу. Не о поцелуях, не нужны ей все эти поцелуи, а что нужно, она и сама не знает. Но точно не то, что у неё есть сейчас. Альтан уезжает, а Рейла остаётся, вот почему лисонька готова скулить и лезет на стену от тоски. И главные тут глаголы, а не имена. Что ей этот Альтан. Легко пришло, легко ушло, любовь легка как дым и как дым летуча.   О, Альтан и его поцелуи намеренно, расчётливо публичны. Что там запрещено Рейле? Публичная демонстрация её магического дара. Чрезмерно откровенные, да и просто чрезмерные разговоры с незнакомцами и гостями крепости. Рассказывать правду о себе и своей истории.   Очень простой список, да?   Проводы Альтана они празднуют красивым, ярким фейерверком, который Рейла устраивает прямо посреди двора и потом раскланивается под аплодисменты, стоя на столе. Так, чтобы абсолютно все видели, кто заставил огненные искры плясать высоко в небе. Включая одно темное окно, которому представление и предназначалось. Проводы Альтана они празднуют объятиями, которые никто не таит, так чтобы все кому нужно увидеть - всё увидели. Не хватает только в рог протрубить: я Рейла из Кэндлкипа, воспитанница Горайона.   Но ничего, вечер юн, вечер только начался, и это мы ещё успеем, злобно думает Рейла.   Имоен самоустраняется, потому что в отличие от Рейлы, у неё со здравым смыслом всё в порядке.   А ведь тебе, темное окно, всего-то стоило бы сказать правду. Правду, которую ты знаешь; правду, которую ты хранишь как зеницу ока; правду - ты никогда и не отрицал, что есть некая правда, и что она обо мне и касается меня; ты всегда давал мне понять, что у каждого из твоих запретов есть причина. Только выбор, следует ли мне знать её или нет, принадлежит мне, а не тебе. Он никогда не был твоим, и всё можно простить, кроме того, что ты украл эту правду у меня.   Нет, Горайон ей не отец и даже не приемный отец. Горайон - тот, кто наложил на неё заклятие Надзора. Многое можно простить. Но не это.   Да, Рейла не могла и вряд ли сможет всерьез причинить Горайону вред. Но и отцом он её не будет называться никогда.   Горайон старше, мудрее, Горайон архимаг. Горайон Арфист. Горайон много раз, ветвистыми предупреждениями и извилистыми обиняками говорил ей, что правда - опасна; правда - в чем бы она ни заключалась - может причинить Рейле вред, что он оберегает её, что она когда-нибудь поймет.   Но понимаешь, темное, молчаливое окно,  ты не имел и не имеешь права решать за меня, что я могу знать о самой себе, а что нет.   Многое можно простить, но не это, нет.   Ах, как сладок летний вечер! Как сладки летние вечера, когда сумерки приглушают цвета и обостряют ароматы, когда вечерняя прохлада обдувает шею и руки лёгким ветерком, когда голоса насекомых наполняют воздух стрекотом, шелестами, а небо выцветает из лиловой, нежной пастели и непроницаемую ночную тьму.   Как печальны.   Ох, и задала "демоница" сегодня выходок! Каран смотрит на неё с сочувствием - плохо тебе, девочка? Конечно плохо, Каран. Плохо люди её нрава и склада переносят беспомощность, когда ничего ты в собственной жизни не имеешь права решить. Только какие носки надеть.   Чем Рейле хуже, чем тоскливее, тем отчаяннее вздорные выходки демоницы, бросающей взгляды на одно-единственное темное окно. Сначала фейерверки, огненные кольца, спирали, россыпи искр в небе; затем Альтан, с которым в этот вечер перед отъездом они и вовсе перестали таиться. С группой дварфов демоница состязается в артистичности: звонкие частушки (о, мат дварфы употребляют с такой жизнелюбивой изобретательностью!) против изящества нецензурных лимериков, впрочем, старые добрые похабные куплеты примиряют участников, чьи голоса звучат достаточно громко, чтобы даже мраморный Алаундо Провидец покраснел и захотел отвернуться.   Имми к Рейле и не походит, понимая, что когда сестра в таком состоянии, разговаривать с ней бесполезно.   Плохо тебе, Рейла?   Плохооооо.   Демоница хохочет, лисонька хмыгает носом. Отходит ближе к стене трактира, в темноту, в тишину, и гудит, гудит душа как растревоженный улей. Никак не уймется.   Будет гроза; воздух тяжёлый, влажный, вокруг разлита духота - вдыхаешь полную грудь, и все мало, тело липкое, несмотря на прохладу, волосы льнут к шее и спине. Всё ждёт грозы, вот-вот закапают тяжёлые, холодные капли, пахнёт мокрой землёй, потом сперва будто на пробу, ещё стесняясь, громыхнет где-то далеко-далеко, а потом молния прорежет небеса где-то на горизонте. В потом уже всерьез, над морем, совсем близко. Гроза будет, наверное, к ночи, а пока душный воздух кажется стоячим и тяжёлым, и думаешь, скорее бы уже.   Все её предвестники здесь, а самой грозы нет.   Потом, конечно, покажется, что она пришла в самое верное время, всё к ней шло, а потом, ровно в нужный момент, первая капля приземлится тебе на разгоряченное, липкое плечо. Потом, но не сейчас, когда все ждешь-ждешь, а её нет.   И окно темно, то самое, и молчаливо.   Может, это гроза, которой все нет, может просто день такой, но Рейла всё никак не может успокоиться, приткнуть себя куда-то. И совсем не в калишмашнских дураках тут дело.   Альтан пытается снова к ней подойти, но лисонька не хочет его видеть. Не трогайте лисоньку, и ты Альтан не трогай, лисы кусаются, с визгливым лаем бросаются, оставляя на протянутой руке дырочки от острых зубов.   Будет гроза, и если Имоен грозу боится, то Рейле всегда под гром слаще всего спится. Приходи, гроза. Громыхнет гром - dies irаe - прольются небеса дождем, опрокинут полные ведра воды из тяжёлых, льнущих к земле облаков - dies illa - и станет полегче дышать.   Где же ты?   Тот молодой мужчина, имя которого она за ненадобностью выкинула из головы, прислоняется мускулистым плечом к дверному косяку рядом с Рейлой Вот его только не хватало. Уходи, не до тебя. Уходи, не подпирай собой стену, она и без тебя стоит не колышется. Уходи, лисоньки, которым плохо, они кусаются.   Где ты, гроза? Запуская фейверки над двором крепости, Рейла закрыв глаза, думала: боги, злые, добрые, любые, пусть бы они и правда были, эти "опасности" от которых её уберегает Горайон. Хотелось, чтобы где-то под кустами затаились шпионы, чтобы в темноте стояли неведомые враги и опасности, наблюдая за ней, как бы по-детски глупо это ни звучало. Чтобы, раз это проклятое окно темно и молчаливо, услышали и увидели тогда другие: эй ты, судьба?! Это от тебя меня нужно прятать? Это в тебя нужно остаться невовлеченной?   Вот я. Вот стоит Рейла из Кэндлкипа, неведомо чья кровь, проклятая или благословенная редчайшим колдовским даром. И если ты есть, судьба, то вот стоит Рейла, и сама, по своей воле, вслепую, выходит тебе навстречу.   А что ей ещё остаётся? Беспомощно ждать? И если Горайону его задача удастся, так и проживет Рейла, невовлеченная, спрятанная, и те кто считает себя мудрее и вправе красть у нее правду о ней самой, те будут улыбаться: вот и хорошо.   Какой у неё выбор? Кротко смириться, поверить, что им, другим, взрослым, мудрым, виднее? Или делать хотя бы что-то. Её что-то - неразумное, вздорное, бессильное, отчаянное - это совсем немного. Но другого нет. Или есть, но она (пока?) не решается, не может.   Приходи. Вот стоит Рейла и готова встречать тебя, подняв забрало. Пусть поднятое забрало звучит не вполне разумно, и Рейла с трудом представляет себе забрало как концепцию, но Рейла всегда обладала большим запасом храбрости, нежели здравомыслия.   Где ты, гроза? Где же ты?   «Так ты колдунья,» не спрашивает, оценивающе констатирует господин, имя которого она не помнит. Ко... Что-то. Какая разница? Не до него сейчас.   «Как тебя зовут, морковка?»   Растревожена душа Рейлы, неспокойна; словно что-то вот-вот должно случиться - хоть бы случилось - птицы попрятались, ласточки и стрижи носятся над морем, но когда случится, что случится?.. Не до обделенных вежливостью господ сейчас. Впрочем, и этот случай сгодится.   Слышишь судьба? Рейла вышла на тропу войны. Приходи! К добру или ко злу, да и без разницы, Рейла объявляет тебе войну.   "Рейла", громко, слишком громко для обычного ответа, так чтобы если и есть неведомые шпионы, прячущиеся по кустам, во тьме, все услышали. А мужик, что мужик, просто повод наконец это почти прокричать.   Как заявление. Как вызов. Как плач, мольбу, упрямые, отчаянные, бессильные. Злые и тоскливые.   "Меня зовут Рейла, я ученица и воспитанница Горайона." Что ещё не сказала? Ах да. "Родом из Леса Вирмов."   А это ей вообще не то что говорить, знать даже не положено. Но что знает Имми, то знает и Рейла.   Горят вокруг Рейлы огоньки-кантрипы, пылают горячо, не трогай, вредный хуй, обожжешься. Отражаются в глазах здоровенного господина золотыми искрами. Освещают их обоих. Но Рейле не до посторонних господ. Господин как-его-там тянет руку к её огонькам, но кидаются рассерженные осы из растревоженного улья, и один хлыстом, коротенькой линией живого огня растекается по ладони господина, чтобы оставить уродливое, до пригорелого мяса с черными краями, пятно ожога.   Так легко это оказалось. Легче, чем можно было бы себе представить. Очень легко, очень естественно, словно она была создана, вылеплена и рождена чтобы оставлять в гладкой поверхности кожи пятна обожженного мяса. Да может и создана! Для едкой драконьей крови, заливающей ей ботинки, не для тюрьмы.   Возможно, также легко когда-нибудь станет и переступить ту невидимую границу в её собственном разуме и так же обжечь лицо Горайона, чтобы пахнуло палёным волосом, а архимаг отступил. Возможно, именно это выровняет асимметричность в их отношениях. Он ведь не станет с ней всерьез сражаться. И она сможет надавить, оказавшись в позиции силы, чтобы наконец вырвать правду. Или даже свободу. Сможет она? Не сможет? Будет ли это значить что она слабачка, трусиха - а мало что так ненавистно Рейле как трусость и смирение - или что некие этические форпосты в её душе незыблемы, как дварфьи крепости?   Что делать? Хоть ты, гроза, скажи, что делать?   Плохо, плохо, плохо люди вроде неё переносят беспомощность, когда любая глупость, любое "хоть что-то" кажется предпочтительнее, нежели не делать ничего, позволить чужой мудрости диктовать ей жизнь. Ей бы тоже хотелось как этот, здоровенный, сказать: есть только то, что ты сам сделал, своей рукой и своей волей.   Что может её воля, запертая стенами, незнанием, надзором? Пока она не решилась выровнять неравенство сил между собой и Горайоном самым радикальным образом?   Надеяться, что хоть кто-то услышит, раз темно окно, то окно, которое так легко могло бы дать ей правду и ясность - но выбирает то, что хуже лжи. Пусть хоть кто-то услышит...   Ставший сопутствующим ущербом в бурях в её душе господин, вопреки ожиданиям, не жалуется немедленно на ожог, хотя рука его и притом правая, ведущая, обожжена довольно серьезно. На секунду ей становится не по себе: насколько нужно быть привычным к боли, чтобы даже не дернуться на такое?   Впрочем, не до него сейчас. Красивым, ровным золотом отражаются в его глазах её огни. Ярко горят и красиво. «Руки берегите, господин хороший, так и покалечиться можно,» злобно выплёвывает она, прежде чем удалиться.   ...гроза приходит ночью, поливает дождь косыми холодными струями их с Имми окно, а Рейла - Рейла плачет. Может быть, никакой судьбы нет. И Рейла доживёт до седых кудрей в тюрьме. Имми гладит ее по голове и утешает; Имми Кэндлкип любит и жизнь их любит, но Имми и не живёт как спрятанный в самый темный угол скелет, задача которого - тихо сгнить, чтобы о нем никто не узнал.   Ничего не случается. Нет в кустах загадочных шпионов. Даже Горайон ей выговор устраивать ленится, а может просто признает безнадежность. А вредный господин с избытком мышечной ткани не нуждается назавтра в помощниках, видимо в отличие от биографии Алаундо, дальнейшие изыскания он хочет сохранить конфиденциальными.   Вполне разумно с его стороны.   Ничего не происходит.   Это только потом, когда гроза уже пришла, все случилось, кажется, что все складывается единственно верным образом, что пришла она в единственно верное время. А когда ждёшь её, иногда кажется, что её и не будет вовсе.   ***   Ему снится незнакомая смуглая женщина, что наклоняется над ним, и говорит тихо, с несгибаемой, твёрдой верой: ты станешь великим воином. Её избранным и её генералом. Так обещал мой бог и потому так будет. Так велел мой бог, такова была его воля и его слово: есть то, для чего ты рождён и предназначен, и как бы не вилась змеёй твоя судьба, она рано или поздно поглотит свой скользкий хвост и приведет тебя ровно в ту точку, для которой ты и был рождён. Ты. Станешь. Её воином. Её рукой. Её избранным и её генералом.   Что бы ни думали себе люди, они ничего не сделают с обещаниями богов. Что такое людская воля против рока, что плетется руками богов?   Города, объятые огнем. Гиганты, обращённые в пепел. Драконья кровь, заливающая его латные перчатки. Две фигуры, большая и маленькая, две тени, впаянные друг в друга, как мушка в янтаре. Мертвая смола мертвого дерева. Мертвая муха. Кто из них двоих чья тень? Кровь стекающая с алтаря к его ботинкам; белая женская нога, лежащая на сгибе его локтя, вторая обвивает его бедра, притягивая к себе, ближе, глубже, два тела, соединенных в одно в жарком мареве торопливых поцелуев; небольшая фигура об руку с ним, поднимающая волны огня по его слову; бескожий смеющийся череп, перед которым он преклоняет колени... Словно клубок, момент, в котором все нити собраны в кулак, не сказать пока, какая из них побежит дальше, сшивая лоскутное одеяло жизни воедино. Все? Одна? От кого это зависит? От богов, сидящих высоко над смертными? От судьбы, смрадно дышащей в лицо? От людей, от их руки и их воли?   Ты станешь великим воином. Ты станешь её избранным и её генералом.   И знаешь что, незнакомый - и знакомый - женский голос?   Нет. Не станет.   Нет никакой судьбы, а если и есть, то кому достанет силы, тот поставит ее на все четыре и оттрахает, используя кровь как смазку, тот возьмёт свое сам, своей рукой и своей волей. Тот вызверится в ответ на всё обещания богов, тот подомнет их под себя и вылепит свою дорогу сам, тот возьмёт и отвоюет своё, тот любому предназначению свернёт шею. Пока судьба скулит и просит пощады.   «Не желаете послушать прекрасную историю о любви и смерти?» насмешливо поет голос во сне, и нет, он блядь не желает, не желает слушать, он будет историю писать, а не слушать, и вовсе не о любви, и плевать ему, что обещал бог смуглой женщине. Приходи, судьба, если не боишься; тебе вырвут зубы и свернут шею; тебя поимеют, судьба, потому что нет на свете фатума и рока.   Приходи, демоны тебя дери. Если не боишься - а стоило бы. Ох стоило бы, потому что Саревок Анчев не тот человек, который станет ждать, куда заведут его обещания богов. Поберегла бы ты шкуру, а.   ***   Кэндлкип так изменился, а вокруг - не одного знакомого лица. Крепость совсем не кажется местом, где она провела свою юность, многое перестроили, подлатали стены, обновили гостевые комнаты - даже Уинтропа уже и нет, года два как. А носит всё то же имя. Кэндлкип. Впрочем, и женщина, обходящая читальный зал, - что у нее общего с той, что жила здесь когда-то, кроме имени? Чужачка в стенах, которые когда-то так мечтала покинуть. Чужая ей крепость, а гостиница, впрочем, изменилась к лучшему, - или просто она никогда не занимала здесь хороших комнат, предназначенных для гостей?   И это кажется некоей победой жизни надо всем. Можно все отнять, все разрушить, ни одного знакомого лица здесь, через столько лет, уже не будет, а крепость будет жить и станет носить то же имя. Можно многое отнять, можно всего лишиться, можно сделать невозможный выбор, а потом женщина с тем же именем снова пройдет по камням, которые когда-то проклинала.   Когда оглядываешься на дорогу своей жизни, на это разнородное, разноцветное полотно, сотканное из лоскутов самых разных событий, всё кажется в ней неизбежным, единственно верным, возможно только потому, что оно уже случилось. Случившееся всегда кажется неизбежным. Каждая глупость встаёт на своё место и кажется судьбоносной, каждое решение - единственно возможным тогда, в тех обстоятельствах; кажется, у тебя была судьба, и она была нужна, чтобы привести тебя сюда.   Может быть, это Кэндлкип навевает на неё философский дух?   Из окна и лес кажется рукотворным, правильным, словно эти ряды деревьев высажены здесь нарочно. С высоты не видно бурелома, в котором окажешься, пытаясь пройти через этот лес напрямик. Рука на ее плече тяжела, земная, но сквозь неясную пелену сна не хочет оборачиваться, чтобы посмотреть кто это. Кто-то. Возможно, никого, просто выдумка её подсознания. Какая разница? В такие моменты думаешь, что все должно было случиться ровно так, как случилось. Чтобы мы сейчас оказались здесь, в конечном итоге. А с другой стороны, когда идёшь сквозь бурелом, основная задача - выйти хоть куда-нибудь, и можно потом что угодно говорить, но тогда ты и представления не имел, куда выйдешь.   «Только не говори, что ты хочешь вернуться и во Врата Бальдура.» «Нет, туда я не хочу возвращаться.»   ...впрочем, возможно в таких жизнях, где бесконечные круг и петли - основной узор в плетении их судеб, и туда однажды придется вернуться. Однажды, но не сейчас, и это ли не лучшая новость о мире?   Впрочем, Рейле всегда больше нравилась мысль, что их не было, не было и нет, фатума и рока Каждый из нас, оба, мы всё это сделали сами, выбрали сами. И какими бы наши действия ни были, мы все же здесь   Сейчас. С тобой.   А кто верит в руку рока, тот как ты не единожды неизящно подмечал, идиот или слабак. Ни ты, ни я, никогда не были идиотами и слабаками, что бы ни натворили в своей жизни. А значит, все это мы сделали с собой сами.     «Нашла что искала?» спрашивает ее чей-то голос, и вопрос этот с двойным дном, и голос напряжён, словно ожидает неприятного ответа. «Да,» вздыхает женщина, носящая то же имя, хоть и кажется, ничего больше её с "узницей" Кэндлкипа не объединяет. «На обед обещают пирог с почками. Страшная дрянь, не находишь?»