За холодной рекой

В забранном решеткой узком окошке не было стекла, а потому ветер в него дул совершенно беспардонно. Бросал в лицо ледяные капли дождя, выстужал и без того холодную и сырую камеру. Тонкие крепкие прутья леденили руку, у которой больше не было сил сломать ржавое железо. Правая – перевязанная грязной тряпицей – отказывалась слушаться и ощущалась как одна большая боль. Болью отзывалась и шея – там, где больше не было руны Уклонения. Ей вторил бок. Кровь давно свернулась, но боль не отступала. Все существо напиталось болью до краев. Болью и холодом. По ту сторону решетки ветер гнал по небу темные страшные тучи. Над кирпичной стеной было видно серую полоску реки. Стоять, удерживая себя прямо только с помощью сжимавшей прутья левой руки, было тяжело. И все-таки Асса стояла. Сухие запекшиеся губы дрогнули: −Просто останься со мной, Там, за холодной рекой, Ещё звучит голос мой, На берегах тишины. Боль вгрызлась в измученное тело с такой силой, что перехватило дыхание. Асса покачнулась, шумно выдохнула, пережидая, и выпрямилась снова. Ветер за решеткой взъярился с новой силой, хлестнул ее по лицу, будто пощечину отвесил. По Неве прошла хорошо заметная даже отсюда сердитая рябь. Петербург не желал больше ее слышать. Гордый и своенравный, упрямый, совсем как его бывший Голос, он не прощал предательства. И помогать предателю не собирался. −Ты не понимаешь. – прошептала Асса, упираясь лбом в холодный сырой камень. – Я должна была. Снаружи ударили крылья, и на карниз приземлилась крупная белая чайка. Уставилась на вскинувшуюся Ассу презрительным синим глазом. −У тебя еще хватает наглости петь? – раздалось из птичьего клюва голосом Верховного Мага. −Вам-то какая печаль? – вскинула бровь Асса и поудобнее ухватилась за решетку. −Неужели не догадываешься, Вознесенная? Асса криво усмехнулась. Вознесенной Верховный Маг называл ее только, когда хотел задеть побольнее. Забавно, но нефилимы поступали точно так же, будто лишний раз подчеркивали – воспитанница Гордеева для них не своя. И уж точно совершенно чужая для людей. −Значит, вы поняли. – проговорила Асса, в упор глядя на чайку. – Не думала, что чародея волнуют такие вещи. −Волнуют. – отрезал Мелисов. – Я доверил тебе Песнь, а ты исказила ее смысл. Хуже того, ты использовала Песнь против тех, кто заведомо был слабее тебя. Асса устало привалилась к стене, переводя взгляд на крохотный кусочек неба. Некстати вылезшая щепетильность Верховного Мага вызвала приступ мрачного веселья. Те, кто заведомо слабее… Да, теперь, когда она без рун, без стило и без меча, о людях так не скажешь. Нефилим опустила веки. Под ними послушно соткалась безлунная июльская ночь 1918-го года. Княгиню Елизавету было, пожалуй, даже жаль. Хуже всего то, что еще днем княгиня ее узнала. Взглянула на гостью в кожаной куртке и чекистской фуражке своими невозможными кроткими глазами и улыбнулась уголками губ. Асса ответила ей долгим внимательным взглядом и отвернулась. Больше никто из алапаевских заключенных ее не знал. Весь день, что Асса провела в бывшей школе, куда поместили Романовых, ей мерещился этот взгляд. Но не могла же отошедшая от мира сестра Александры понять, для чего явилась в Алапаевск Леденева? Как вообще сумела разглядеть и запомнить лицо той, что почти случайно спасла ее от демона на темной московской улочке около Марфо-Мариинской обители? Княгиню и правда было жаль. Она ничего дурного никому не сделала. Дети Николая и Александры тоже ничего не сделали. Просто были. А их не должно было быть. Никого из Романовых больше не должно было быть. Ночь была такой темной, что даже зажженные факелы давали мало света. Провал шахты и вовсе казался распахнутой бездонной пастью. Асса молча проследила, как без вскрика скрывается в этой черноте тело княгини в белых одеждах. Апостольник на ее голове после удара обухом окрасился алым. Кого-то из князей столкнули вниз живым. Когда около шахты не осталось никого из Романовых, Асса медленно шагнула из тени. Прищурилась на оглянувшегося на нее командира. −Что было сказано в приказе ВЦИК? – негромко спросила Леденева и сама же ответила. – Расстрелять и избавиться от тел. А вы что сделали? −Еще не хватало пули на них тратить. – проворчал кто-то из темноты, возясь со связкой гранат. −А гранат вам, значит, не жалко? – скучно осведомилась Асса. – Это я должна доложить в Москву? −А ты не докладывай. – лицо командира в неверном свете факела непередаваемо исказилось. – Или можешь вообще в Москву не вернуться. Время, знаешь ли, неспокойное. Его смех с охотой поддержали. Асса сухо усмехнулась и убрала руки за спину. −Такие нерадивые исполнители советской власти не нужны. – качнула головой Леденева. Нацеленное на себя дуло единственной в отряде винтовки она проигнорировала. Да никто бы и не успел выстрелить. Внизу, на дне шахты, глухо застонали, и этот стон донесся, будто из преисподней, переплетаясь с тихим голосом Ассы: −В безлунную, глухую ночь твой взор Развеет мрак, разрушит тьмы узор, Я спрятал душу от любви, Но как смогу остановить Себя? Винтовка медленно опустилась, а затем и вовсе упала в траву. Следом за ней попадали выхваченные наганы. Перед шахтой стало немного светлее − из-за туч выглянул огромный желтоватый диск луны. Асса усмехнулась уголком губ, но Песни не оборвала: −Я брошу вызов небесам За то, что пролилась слеза Твоя… В глазах у них был ужас. Они все понимали. Но сделать ничего не могли. Ноги сами собой несли их туда – к черному провалу. Даже закричать никто не сумел. Одного за другим отряд поглотила та же самая бесконечная чернота, несколько минут назад сожравшая последних Романовых и князей крови. На месте остался только один – тот, что возился с гранатами. В ужасе он смотрел на собственные руки, против воли расставляющие заряды и поджигающие фитили. Грохот взрыва разорвал ночь. С дерева взвилась перепуганная сова. Асса качнула головой и перевела взгляд на этого, последнего, стоявшего рядом с ней и трясшегося, как осиновый лист. −Ступай в город. – приказала Леденева. – И скажи, что советская власть требует исполнять свои приказы безукоризненно. А ну марш! Тот бросился едва ли не на четвереньках, напрочь позабыв о привязанных поодаль лошадях. Асса постояла еще немного. Из-под груды камней не доносилось ни звука. Можно было вычертить руну и узнать, остался ли там кто-то живой. Но она не стала. Достала стило и одним движением вывела рамку портала. Помедлила на пороге и проговорила: −Так должно быть. Нельзя подняться, не пройдя по ступеням. Портал закрылся за ее спиной. Чайка давно улетела, шумно хлопая крыльями. Асса выпустила решетку и добрела до топчана в углу. Устало рухнула на него и свернулась калачиком, баюкая пробитую ладонь. −Всего лишь ступени. – пробормотала она. По скольким жизням Гражданская война прошлась, как по ступенькам, даже не заметив? По скольким пронеслась сама Асса рука об руку с парабатаем? Давно сгнил в кубанской земле Видящий генерал Корнилов, клявшийся повесить вожаков мятежа Сторожевых на воротах Зимнего. Отправились на дно Черного моря остатки его армии, пытавшиеся найти спасения в Крыму. Не нашли. До всех дотянулись длинные цепкие руки молодой энергичной власти. В бесконечном огненном вихре войны терялись различия между людьми и демонами, красными и белыми, угнетателями и угнетенными. Так много было тропинок, которые вели в никуда. Только правда все еще была одна. И ради нее стоило проливать кровь – свою и чужую. Асса поморщилась, не открывая глаз, но в этот раз вовсе не от боли. Город, отсеченный от нее каменными стенами «Крестов», отчетливо пах мокрой псиной, дышал знакомым присутствием Алабай. Чародейка понимала его едва ли не лучше нефилимов. И совсем не так, как Верховный Маг, − каким-то своим особым чутьем. −Добилась, чего хотела? – насмешливо осведомилась Алабай, и Асса никак не могла разобрать, во сне это или наяву. – Построила новый мир? −Петербург тоже не сразу строился. – огрызнулась Асса. Брови Алабай гневно сошлись на переносице. −Мнила себя такой особенной, так радела за благо людей, а у самой руки теперь по локоть в их крови. Неужели именно этого ты и хотела? Ты, которая сама родом из людей? −Как ты горячишься. – едва шевеля губами, проговорила Леденева. – Так горячишься, словно тебе и правда есть дело и до меня, и до людей. −Идиотка! – рыкнули над ухом. Уцелевшую левую руку сжали вроде бы крепко, как наяву, но теперь Асса окончательно убедилась, что чародейки здесь не было – только ее магия. −О чужих так не пекутся. – через силу продолжила Асса. – Скажи честно, Алабай, ты жалеешь, что меня тогда не сожрали цокотухи? Если бы ты знала наперед, прошла бы тогда мимо? Кожу на кисти как будто когтями вспороло, но это была только боль. Рана так и не появилась. Чужая магия пронеслась порывом ветра, таким яростным, словно огромный взбешенный пес по тесной клетке. −Нет. – глухо донеслось в ответ. – Даже зная, не прошла бы. А сейчас тебе будет лучше там, где ты есть. −Там, где я есть. – эхом отозвалась Асса, открывая глаза и разглядывая низкий каменный потолок. Слова песни сами прыгнули на язык, неотступные, неотвязчивые. Асса даже не помнила, откуда они взялись – эти слова. −Приди, останься со мной, Там за холодной рекой, И мы прогоним долой Твои печальные сны… Город ее больше не слышал. Верховный Маг слышать не желал. Алабай услышала достаточно. Была еще Хозяйка Змей, но она всегда слышала лишь то, что хотела. А больше услышать было некому. −Просто останься со мной, Там, за холодной рекой, Ещё звучит голос мой, На берегах тишины. Глава Института Петербурга тряхнул головой и отступил от гранитного парапета. «Кресты» лежали за рекой, молчаливые и страшные. Только знакомый усталый голос все звенел и звенел в ушах. Сам собой припомнился темный лазарет. Молоденький нефилим с разбитой головой. Бледное заострившееся лицо. Твердо сжатый упрямый рот. −Говорил же, однажды разобьешь себе голову. – едва слышно прошептал Гордеев. Отвернуться от серой неспокойной реки было трудно, и все-таки он это сделал. Широкими шагами двинулся прочь, крепко стиснув рукоять стило в ладони. Связь учителя и ученицы, такая же прочная, как узы крови, брака и парабатай, причиняла боль. Звенящий голос с каждым его шагом становился все тише и тише. Наконец, совсем затих, оставшись там, по ту сторону холодной осенней реки.