Поющий Койот. Перекрёсток Времён

      Костик не обманул. Я действительно быстро выспался. Собственно я проснулся сам уже через два часа, после того как лёг. Но когда я, зевая, чтобы разогнать остатки сна, пришёл на второй этаж в зал с большим экраном во всю стену, все были уже там.              — А вот и последняя сова. — Хмыкнул Костик, приветствуя меня взмахом руки. Экран был ещё чёрен, и мой друг усиленно стучал по клавиатуре ноута с немыслимой скоростью и плохо реагировал на раздражители. Зато сам он выглядел взъерошенным, раздражённым и даже злым.              — В чём дело? — Тихо поинтересовался я, опасаясь отвлечь. Спрашивал у всех, надеясь, что кто-то да ответит. Ответил, на моё удивление, сам Константин:              — Эти гады то ли спать ушли, то ли заняты другим делом. Я пытаюсь взломать их систему. Так как системы связаны, это не должно быть сложно… — Он нахмурился, что заставило меня предположить обратное его утверждению: видимо, при взломе он столкнулся с трудностями.              — Костик, ты бы не порол горячку. — Ехидно и сонно вставил Максим. Широко зевая. Он развалился на диване в положении полусидя-полулёжа и, кажется, не выспался совсем. Но Мудрец был интересен и ему. — Вдруг твой папаша всё ещё развлекается с девочками?!              — Ну, значит, посмотрим разврат. — С наигранной весёлостью заметил Костик в ответ.              — Тогда не надо было звать меня. — Тоже зевнула Наги, но сделав это более аристократично.              — Не ревнуй моего отца. Он хранит верность лишь мёртвым. Потому что и сам нежилец. Да и вообще в своём праве. — Откликнулся мой друг. И как он только одновременно говорил и печатал?! И вообще, что он имел в виду под «нежилец»?!              — Это не значит, что мне должно быть приятно смотреть на его загулы! — Ребята засмеялись, Максим сочувственно похлопал девушку по плечу, и только Олеська тихо прошептала родному брату:              — Не хочу взрослеть. — Ромка задумчиво кивнул, но сказать ничего не успел. На экране появился типичный классический, и, я бы даже сказал, банальный рабочий стол чьего-то компьютера, полностью замусоренный значками ярлыков с подписями, должно быть, на японском. Но Костик уверенно лавировал в системных путях, легко находя месторасположение нужных ему программ. Он запустил три процесса одновременно, похоже, работавших в связке со свёрнутыми в трей программами. И, не прошло и пяти минут, как на экране снова появилось изображение с неизвестной, но явно очень миниатюрной и подвижной видеокамеры. И показывала эта камера холл борделя, большой алый диван в виде женских губ, на котором, широко раскинув ноги, в расстёгнутой рубашке и с расстёгнутыми ремнём брюк и пуговицей ширинки, полулежал Леонардо. Весь его вид говорил о сытости и довольстве жизнью. На его теле, сквозь полы рубахи были видны наливавшиеся лиловым засосы, укусы, следы яркой женской помады и царапины от ногтей. В его левой руке был большой бокал с каким-то тёмно-рубиновым напитком, вином, скорее всего, или ромом. А правая его рука возлежала расслабленно на диване рядом с ним. И глядя на такого Мудреца, я не мог не смущаться, и не мог не завидовать.              Костик включил просмотр как раз вовремя. Потому что не успел я как следует рассмотреть все следы выражения страсти, которые блудницы оставили на теле Леонардо, как мимо того самого дивана прошёл мужчина в белом костюме и красной рубахе. Тот самый бывший Босс чего-то там. И сначала он прошёл мимо своего врага, ничего не замечая, но, прежде чем покинуть царство блуда, он резко и неожиданно замер на пороге, слишком медленно обернувшись. И мы увидели, КАК он побледнел, когда узнал, усмехавшегося ему, Мудреца. Леонардо усмехался действительно как-то опасно и многообещающе, да и к тому же отсалютовал знакомому бокалом с вином. И… тот выскочил из здания как ошпаренный. Я чувствовал, что его судьба была уже решена.              Почти сразу после этого на Мудреца наткнулась хозяйка заведения, Джин, и очень удивилась:              — А ты что здесь делаешь?              — Провожаю будущего покойника в предпоследний пока путь из борделя куда-то там, откуда он отправится в последний путь. — Пожал Мудрец плечами, тут же меняя тему: — А девчонки твои, четверо из тех, кого ты мне выделила, ничего, свеженькие. — Он довольно потянулся и скептично хмыкнул. — Но, видимо, в бизнесе они тоже свежие. Выносливости никакой, как у подростков. И утомляемость такая же.              — Что ты с ними сделал? — Почти испугалась хозяйка заведения.              — Спокойно! Они просто спят.              — Все пять?! — Уже удивилась женщина, оценивающе глядя на своего спонсора, как я понял.              — Удивляешься, как будто меня не знаешь. — Фыркнул Мудрец недовольно, залпом допивая вино. — Могла бы мне выделить и кого постарше, поопытнее, повыносливее.              — Прости. Они и правда новенькие. Но ты же знаешь, в нашем бизнесе удовольствие — редкость. Клиенты заботятся лишь о себе. Мне даже пришлось с клиникой договориться, чтобы моих девочек без записей принимали. Ты-то нас не прикрывал, и нам приходилось терпеть обычное отношение мужчин к таким как мы, «шлюхам, готовым ради денег исполнить любую прихоть похотливого и богатого самца». — Пожаловалась Джин, глядя себе под ноги и с ненавистью сжимая кулак в бессилии. — Многих травмировали в последние годы, а нам и жаловаться некому было, некому было нас защитить. Этим девушкам нелегко пришлось в первые месяцы работы, они уж и не были уверены, что мужчины вообще способны доставить им удовольствие, а не просто использовать. Я подумала, что уж ты-то…              — Воспользовалась мною. — Улыбнувшись весело, со вкусом хмыкнул Леонардо, будто иного и не ожидал. И тут же вздохнул: — Ладно. Я бы возражал, если бы не испытал этого на себе. — Он встал, и повернулся в сторону личных комнат. — Я сейчас оденусь и уйду. Меня не будет, наверное, несколько месяцев, но потом я вернусь окончательно. Тогда и решим твои проблемы. Да и вообще, тебе полегче должно стать. Я попросил кое-кого подсобить.              — Ловлю на слове. — Женщина в два шага преодолела разделявшее их расстояние, обняла Мудреца со спины и положила подбородок ему на плечо, с интересом спрашивая: — Но скажи, Мудрец, зачем тебе такой сброд, такой мусор как мы, как местные воры и хулиганы, и группировки, и?.. Ты мог бы вращаться в высших кругах общества — видно же, что ты из их породы — а прозябаешь на дне, среди отбросов, и совершенно не брезгуешь. — Мудрец вздохнул, достал из кармана пачку сигарет неизвестной мне марки и прикурил от зажигалки, предложенной блудницей, после чего затянулся и тяжело выдохнул:              — В высших кругах я прозябаю не меньше. Но вообще-то, на самом деле, мир тени жесток, но он справедливее, чем мир света. Я по опыту это знаю. К тому же надежда рождается в темноте. И люди тени на самом деле гораздо лучше высшего общества. Вы интереснее, вы не разучились мечтать и верить, в вашем мире надежда жива. А в высшем обществе так называемый «свет» давно надежду испепелил. — Женщина положила голову ему на плечо, он снова затянулся, прежде чем продолжить: — В подполье люди более живые, чем в основной массе или в высшем свете. Это и ценю. К тому же сам я, по рождению, по крови текущей в жилах, принадлежу сразу всем сторонам мира. Настоящий герцог, глава королевского рода, родившийся в семье основателя европейской мафии и являющийся её наследником, а ныне главой. У меня разное воспитание. — Он обернулся, выкручиваясь из объятий блудницы, подхватывая её руку и целуя тыльную сторону кисти невесомо: — И знаешь, милая Джин, что я понял, вращаясь в разных слоях общества? Просто убить врага — это гораздо проще, честнее, гуманнее, чем строить за его спиной интриги и подло подставлять, в надежде утопить репутацию помехи, не замарав рук. К тому же снизу этого не видно, из тени кажется, что там, в свете высших кругов, другие люди, что они чище, лучше. Но я тебе вот что скажу: это чушь. Люди везде остаются людьми, а потому дерьма много везде, во всех слоях общества, и это дерьмо везде одинаковое, разве что среди мусора ты видишь дерьмо, как оно есть, а в высшем свете то же дерьмо заворачивают в кружево.              — Но есть же разница?.. — Немного растерянно, всё ещё пытаясь осознать сказанное, спросила Джин.              — Она состоит лишь в том, что одни рождаются на готовенькое. У них есть всё с рождения: возможности, деньги, защита. А другие рождаются, и у них ничего нет, даже еды, воды и крыши над головой. И таким людям всего приходится добиваться своими силами, в том числе и возможности просто существовать. — Пожал плечами Леонардо.              — Простым смертным и низменным, как я, не понять твоих возвышенных философских выводов. — Вздохнула блудница, отпуская Мудреца. Оделся он действительно быстро, не глядя на закутанных в простыни и шёлковое покрывало и всё же полуголых девушек. И покинул заведение он тоже очень быстро.              А потом мы наблюдали интересный вид слежки. Точнее… В общем, Мудрец пас уже явно отравленного человека. Камера, передающая изображение, летела за человеком в белом костюме. Он нервничал и торопился, и то и дело оглядывался по сторонам и за спину. Смотрел на скопления людей на улицах ночного города, всматриваясь в лица. Он держался хорошо освещённых людных мест. Леонардо шёл следом. Когда человек в белом останавливался, оглядываясь — явно так же чётко, как мы, видел силуэт Мудреца. И Леонардо то притворялся бомжом в компании пьяниц, который лихо опрокидывал в себя сомнительную жидкость. То становился пижоном, спорящим с каким-то пижоном за парковочное место. То он просто курил сигарету, прислонившись спиной к стене в компании милых девушек. То выпивал пиво в ресторане с шумной компанией. И казалось, что в городе он знал буквально всех, ну или его знали все…              Мужчина нервничал всё сильнее. Он потел, у него появилась одышка, из-за чего он поминутно ослаблял галстук и расстёгивал пуговицы сначала пиджака, потом жилета, а потом алой рубашки. Кажется, со временем у него стало мутиться в глазах, потому что он начал приглядываться так, как делают это слепые. Когда он стал с трудом волочить ноги, зашатался при каждом шаге и перестал оглядываться, Мудрец стал идти за мертвецом, уже не скрываясь, на расстоянии в тридцать шагов. Когда мужчина в белом запнулся и стал падать, Леонардо его подхватил, закинув руку врага на плечо. И тот, кажется, совсем не удивился и не испугался уже:              — Что со мной? — Спросил он сипло.              — Яд. — Лаконично ответил Мудрец, уверенно таща практически на себе тушу врага.              — Я умру? — Прозвучало наивно.              — Да. — Кажется, Леонардо хотел этим ограничиться, но отчего-то всё же решил пояснить: — Твоя верность хозяину похвальна, но это для меня означает лишь, что ты опасен. Девочки умницы, всегда делают работу чисто.              — Бордель твой? — Больше констатировал, нежели спросил человек в белом костюме.              — Ты меня не услышал: Южная Америка и Центральная Америка — мои. Здесь всё моё. — И не было в этом ответе бахвальства, только сухая констатация факта. И это было ясно просто по тону голоса.              — Куда ты меня ведёшь? — Некоторое время и расстояние, пройденное вниз по улице, спустя, спросил человек. Мудрец не ответил, но задал вопрос сам:              — Последняя просьба будет? — Мужчина выдохнул, ненадолго задумавшись. А вскоре он сообщил:              — Да. Принеси цветы, красные лилии, на могилу моей матери и скажи, что я жил и умер, как хотел.              — Неожиданно. — Присвистнул Леонардо, но кивнул: — Я удивлён, но исполню. А идём мы на набережную. Встретишь свой последний рассвет там. — Почти час неспешной (из-за ухудшавшегося состояния человека в белом костюме) прогулки спустя, великий наёмник усадил свою жертву на лавочку с видом на атлантический океан. Рассвет наступил минут через десять. И он был… прекрасен. Все оттенки жёлтых, оранжевых, красных оттенков, смешивающихся с небесными и морскими, пылали красками. Леонардо тихо напевал что-то себе под нос, а его жертва, человек в белом костюме, жадно слушал его и не менее жадно глядел на рассвет, а по его щекам текли слёзы.              Он умер, стоило только солнцу чуть-чуть приподняться над линией горизонта. Умер красиво, — думал я, — насладившись женщиной, он тихо скончался от яда, встречая рассвет.              — Пап, почему ты убил его… так? — Вдруг спросил мой друг у отца, снова постучав по клавишам перед этим. Я не был уверен, что он нас услышал бы, но… зря сомневался в друге, потому что Мудрец удивился:              — Костик? Вы что, всё ещё…              — Не волнуйся, пока ты развлекался с женщинами — мы спали. Я потом посмотрю. — Обнадёжил отца проказник. Тот хрипло рассмеялся:              — Вырастил хакера на свою голову. — Хмыкал и фыркал он, вставая с лавочки и закуривая сигарету. — Ладно, чего уж…              — Так почему? — Переспросил Костик. Собственно, вопрос интересовал и меня, и, думаю, всех. Леонардо на экране пожал плечами, спорым шагом направляясь куда-то:              — Из уважения к его верности своему Боссу, и ещё от того, что годы целые он плохонько, но заботился о моих людях.              — Но он ведь враг… — Удивился Оливер. Я думал, что его-то уж точно не услышат, но микрофон, видимо, был встроен не в гарнитуру Костика, а находился где-то в помещении.              — Относительное понятие. — Фыркнул наёмник с мировым именем, в ближайшем закутке сдёргивая с цепи, болтавшейся в шлёвках брюк, машинку. Ярко сверкнул на солнце массивный перстень в виде головы волка на пальце, и машинка начала увеличиваться в размерах, постепенно становясь нормального размера. Я, да и не только я, восхищённо выдохнул, глядя на этот фокус уже не в первый раз за время наблюдений: наверняка это какая-то техника пламени. Удобно, блин! Это к вопросу о пользе глубокого изучения непонятных или неизученных вещей, таких, как пламя. Леонардо сел в машину-внедорожник и ласково погладил её по приборной доске: — Ну привет, дружище. Давненько не катались вместе…— Машину он завёл и лихо направил куда-то. И только выехав из города, он вернулся к разговору: — Да, он враг, но лишь потому, что так сложились обстоятельства, вот и всё. Если бы я встретил его раньше его Босса — он был бы предан мне. А врага своего стоит уважать больше, чем друга. Иначе начнёшь его недооценивать и проиграешь. — Мудрая и глубокомысленная мысль… Я вдруг вспомнил, что раньше, ещё смотря ролики с приключениями этого человека и его друзей, записывал очень глубокомысленные по-стариковски мысли, которые они изрекали. Но блокнот, в котором они были записаны, к сожалению, остался дома. Эх, а ведь сейчас мудрость этого человека, знавшего, как свои пять пальцев, все стороны мира и общества, оголялась передо мной, становясь понятной. Обидно, но, похоже, придётся рассчитывать на свою память. — Кстати, сын, — после нескольких минут экстремальной езды по откровенно хреновой грунтовой дороги, обратился к Костику Леонардо, — раз уж ты взломал компы моих гениев, пока те бессовестно дрыхнут, чтобы поболтать со мной, не ответишь ли мне на вопрос? — И как-то мой друг сразу стушевался, замер и настороженно спросил:              — Какой?              — Куда ты слил три миллиона долларов за два дня до приезда ко мне? — Прозвучало резко и неожиданно строго. Хотя, если мне не показалось, я услышал лукавые нотки в голосе Мудреца. Его сын тут же побелел и горячо воскликнул:              — Я верну, пап! Я просто не успел…              — Лапшу мне на уши не вешай! — Рыкнул папаша. — Ты три ляма просто безвозвратно слил. Не имею понятия, куда ты их вложить пытался, но то, что дельце не выгорело — я знаю точно. Так, где мои деньги? — Требовательно спросил он.              — Ты так сейчас печёшься о деньгах, будто три миллиона для тебя крупная сумма. — Совсем стушевавшись, угрюмо пробурчал Костик. Леонардо долго молчал о чём-то думая или давая время сыну придумать оправдание по правдоподобнее. Не дождавшись, он и заговорил:              — Есть одна японская мудрость: «Из-за незабитого гвоздя, потеряли подкову. Из-за потерянной подковы, потеряли лошадь. Из-за потерянной лошади, вовремя не доставили послание. Из-за недоставленного послания, проиграли войну. Поэтому если гвоздь вылез, его нужно немедля забить». — Я опять жалел об отсутствии блокнота. — Короче, три миллиона, может, для меня и мелочь, как тот маленький вылезший гвоздик, но в свободном доступе у меня не так много денег: золото надо менять, акции продавать, а вложения ещё пока окупятся. Мне ничего не стоит заработать три миллиона, но иногда я и сам, как и ты, вкладываюсь во что-то по крупному. Обычно я знаю, какая сумма денег у меня есть в свободном доступе, и я могу однажды крупно промахнуться, если сумма окажется не той, на которую я рассчитываю. Учитывая, что мои вложения крупные часто идут на предотвращения войн… — Леонардо длинно выдохнул табачный дым в приоткрытое окно и, снова затянувшись, продолжил: — Вот если бы ты у меня попросил эти деньги, сказал бы, куда намерен их потратить — даже зная, что ты их потеряешь, я бы позволил тебе их взять. Ведь ты бы предупредил, и я знал бы о суммах. А так как ты у меня слил без спросу — будь любезен вернуть. До этого момента ты умудрялся быстро возвращать деньги, и, наверное, позволил себе подумать, что я не в курсе твоих махинаций, а потому расслабился. — Костик тяжело вздохнул и картинно шмыгнул носом. Его отец вторил его вздоху: — Эх, учить тебя ещё, и учить… — Он извлёк откуда-то планшет, поставил его в подставку на приборной доске и начал быстро-быстро вводить какие-то данные. На планшет он при этом не смотрел, на дорогу тоже. А вскоре мы услышали звук пришедшего сообщения. Костик сразу встрепенулся, извлекая из курточки свой планшет. — Ладно, посмотри вот этот документ. Если возьмёшься — быстро вернёшь, ещё и себе не меньше останется.              — Это что, задание? — Ошеломлённо воскликнул Константин, несколько минут вчитывания в документ спустя. Его отец на экране снова пожал плечами. В зеркале заднего вида хорошо было видно его лукавую улыбку. Ещё несколько минут спустя мой друг пожаловался: — Я не всё здесь понимаю.              — А это, сынок, уже твои проблемы. — Хмыкнул Леонардо. — В конце концов, мало у кого в мире есть такие возможности, какие есть у тебя. Пользуйся ими.              — Отец, а как ты узнал о…              — С тех пор, как некоторые заинтересовались электроникой, мне пришлось экстренно подключать уведомления об операциях со счетами, причём подключение создавать пришлось нелегальным. Это во-первых. Ну и ещё пара-тройка интересных схем, плюс интуиция, плюс целая защитная сеть. И всё, чтобы обезопасить драгоценного сыночка от последствий его увлечения. — Откровенно издевался над сыном Леонардо.              — Почему не прекратил?              — А зачем? Чтобы лишить тебя возможности развиваться в направлении, которое тебе нравится? — Мудрец пренебрежительно фыркнул. — Да, опасно. Но я мог тебя подстраховывать и делал это, пока твоя мамаша находилась в блаженном неведении о твоих выкрутасах. Я-то помню, как ты любил наблюдать за тем, как Лукас в сетях шарил, а она — нет. Да и если бы я тебе запретил — ты либо из вредности и чувства противоречия к родителю влез бы во что-нибудь реально опасное, либо прекратил бы попытки научиться и не заработал бы себе первое имя.              — От тебя хоть что-то можно скрыть?              — Не в этой жизни, сынок. — Рассмеялся наёмник. И хотя камера находилась в машине, вид на водителя всё равно был немного с боку, видимо, чтобы дорогу тоже было видно. А вот выражения лица Леонардо — не слишком. И в тот момент, когда он смеялся, мне отчего-то почудилось, будто за рулём внедорожника сидел военный лет пятидесяти, который поучал жизни рядового новобранца. Забавно.              Он ехал, похоже, через границу. Почему не перемещался с помощью пламени или на вертолёте? Неужели пламя закончилось или ему захотелось посидеть за рулём?              Он так быстро проехал государственную границу, что, кажется, и не заметил, как козырнули ему погранцы, видимо, издали распознав машину. Да и я с трудом прочитал автомобильный знак, с указанием границы с Гайаной. После пересечения, ехал Леонардо недолго, всего лишь до побережья. Точнее до виллы на побережье, территория которой была окружена плотным кольцом вооружённых мужчин. Причём плотным кольцо было даже с моря, где несколько катеров перекрыли маленькую частную пристань и доступ к яхте.              Мудрец остановил машину аккурат возле ворот виллы, где его, похоже, ждали. Несколько мужчин тут же подскочило к нему, пожимая руки, приветственно хлопая по плечам, как и везде ранее. Но на этот раз приветствия были недолгими. Один из подскочивших быстро, и по-военному чётко докладывал, что на вилле — последние сопротивленцы его власти. На вопрос о том, почему они до сих пор с ними не разобрались, ему сообщили:              — Мы не бессмертные, брат. У них полный арсенал: автоматы, пулемёты, гранатомёты и базуки. Они не испугаются всё это пустить в ход, если мы войдём.              — Боишься смерти, брат? — Ехидно усмехнулся Леонардо. Мужчина нервно прикурил сигарету и заметил:              — После двадцати лет хождения под сенью смерти, я думал, что мне станет плевать на свою жизнь. Но я понимаю, что только теперь, когда старость и немощь не за горами, я начал по-настоящему её бояться.              — Бояться ту, что двадцать лет позволяла тебе ускользнуть из её объятий? — Расхохотался хрипло наёмник с мировым именем. — Поистине необъяснима человеческая природа. — Он обвёл взглядом всех, кто был в поле видимости и слышимости, или ожидал приказов, и вздохнул тяжело: — Ладно, прикройте меня из-за заборчика, а я пойду, повоюю. Раз уж все прошлые годы вы все воевали за одного меня, теперь я пойду и повоюю один за всех вас. — Мудрец сделал шаг к воротам, но мужчина, с которым он разговаривал, придержал его за локоть:              — Эй!              — Я, конечно, тоже уже совсем не молод. Но кое-что из меня не выбить никакой старостью или немощью. — Вырвал локоток Леонардо хмуро, но и насмешливо. Окружавшие его мужчины, в том числе и тот, который придерживал мгновением ранее, склонили головы немного к плечу, в знак почтения и уважения. Кое-то из них вместо поклона отдал честь. Леонардо снова фыркнул и сделал ещё один шаг. Но обернулся, будто что-то припомнив: — Только, я надеюсь, вы понимаете, что нельзя никого выпустить отсюда живым?              — Там есть женщины и дети… — Произнёс кто-то неуверенно.              — И что? — В прохладном голосе прозвучали циничные нотки. — Дети вырастут в нищете и ненависти к убийцам отцов, ненависти, навязанной матерями. Они будут мстить. — Не знаю почему, но я выдохнул. Было ли это тёмной стороной Мудреца? Почему-то мне показалось, что в его замечании был очень глубокий смысл для него самого. Какая-то мысль вертелась в голове, но я не мог её поймать, ухватить, чтобы понять.              — Но… — Вонгола вздохнул. И хлопнул по плечу того, кто напомнил о женщинах и детях:              — Поверь, милосерднее их убить сейчас, пока они чисты душами, не запятнаны ни убийствами, ни ложью, не успели натворить дел, не успели увидеть жестокости мира.              — Мы не воюем против женщин и детей, помнишь? — Устало заметил тот, кто докладывал о происходящем Леонардо.              — Я тоже не воюю, я просто убиваю, не давая шанса на бой. — И снова Мудрец фыркнул, прищурившись. Мужики переглянулись, и один из них вынес общее решение:              — Мы не сможем их убить, если они побегут — мы пропустим. — У Леонардо дёрнулась бровь и уголок губ, но он спокойно сообщил, прикрывая глаза:              — Я постараюсь этого не допустить.              — Страшный грех… — Выдохнул кто-то. Леонардо снова обернулся и с лёгким оскалом иронично произнёс:              — Есть ли разница после сотен тысяч убитых моей рукой, если я убью на нескольких больше? Мою душу спасать поздно. Да и не желает она спасения. Ей место в Тартаре и она это осознаёт и принимает, как наказание за грехи всей жизни. — Больше он не произнёс ни слова, отправившись к воротам, зато лидер окружения виллы, глядя ему вслед, сообщил то ли себе, то ли товарищам:              — Стержень у него внутри алмазный и сила духа страшная. Понимает, ведь, что творит, но готов нести на себе ответственность за свои поступки и их последствия. Не у каждого хватит решимости. Всегда им, ими, восхищался... — Один взмах руки, в которой материализовался изогнутый меч, ятаган, и створки ворот рухнули к ногам Мудреца. А ещё шаг спустя, он запел дивный вокализ, от которого волосы вставали дыбом и мурашки бегали по телу…              Мужчина, докладывавший обстановку Мудрецу, как и многие его товарищи перекрестились на католический манер, целуя кресты на шеях…              Кто-то за вратами тут же открыл огонь в открытые ворота. Мужчины мгновенно спрятались, а видеокамера поднялась выше, и нам стали видны те, кто стрелял: автоматчики, пулемётчики, снайперы… Но Леонардо просто шёл и пел, не пытаясь уклониться. Только ещё одним взмахом другой руки, он материализовал тонкий металлический обруч, судя по блеску. Имеющий заточку, и являющийся оружием. В какой-то момент он размахнулся этим небольшим обручем, а потом запустил, следом опускаясь в нижнюю боевую стойку. Всё ещё напевая так, что было слышно сквозь пальбу прекрасно, в следующий миг он исчез, а потом раздался первый булькающий вскрик боли, и один из тех, кто оборонялся, упал замертво, разрубленный пополам…              — Так вот почему Поющий! — Не удержавшись, воскликнул я. Костя на меня зашипел, усиленно стуча по клавишам:              — Ты что?! Микрофон включён, отвлекаешь! — Я мгновенно понял свою ошибку, но, кажется, Леонардо на мой выкрик не отреагировал, а Костик минуту спустя выдохнул: — Всё, теперь можно болтать. — Но все молчали.              Я шокировано наблюдал за экраном. Там происходило страшное. Люди стреляли. Люди кричали. Люди сходили с ума от ужаса. Передвижений наёмника мы не видели. Он появлялся лишь в следующий миг, после того, как очередное тело, рассечённое на части, замертво падало оземь. А в следующий момент он снова исчезал, напевая свой красивый, но поистине внушающий ужас вокализ. И это был не бой. Это была бойня. Настоящая резня, с реками крови и разбросанными потрохами.              И почему-то, глядя на это, реагировали только мы с Наги и Оливер, а остальные будто видели подобное и не раз. Неужели это и была тёмная сторона удивительных людей? Или это была их плата за удивительную жизнь и способности? Или же это для равновесия, когда в людях в равных долях и добра, и зла?              Но неужели нельзя было решить проблему как-то иначе?              Ах, да, они могли погибнуть в перестрелке, утащив за собой многих подчинённых Мудреца. Но те не решились войти, а Леонардо…              Неужели он делал это ради своих людей?              Или я слишком боготворил своего кумира — как выразился Секондо — и он действительно наслаждался реками крови вокруг себя?              Наги, зябко передёрнувшись, прижалась ко мне, но отвернуться не пыталась и смотрела на действо широко раскрытыми глазами. Казалось, она не хотела отворачиваться, потому что считала своим долгом видеть Босса и таким. В любой другой момент я бы смутился, но… Мне и самому хотелось, чтобы кто-нибудь сжал мою руку.              Прибывали подкрепления к оборонявшимся, но шансов у них не было, даже в попытке завалить врага телами. Кто-то пытался спастись, убежать, уползти, но среди звуков непрекращающейся стрельбы, раздавались отдельные выстрелы. Не уходил никто.              Всё закончилось неожиданно. Кто-то из окна бросил в эпицентр перестрелки гранату. Прозвучал оглушительный взрыв, поднявший в воздух тучу пыли, полностью перекрывая видимость. Однако уже в следующий миг туча пыли резко улеглась, и мы увидели Убийцу — именно так, с большой буквы — посреди побоища. В одной его руке был опущенный ятаган, с которого капала густая человеческая кровь, а в другой руке был пистолет. Он резко поднял руку с пистолетом, словно продевая её, сквозь что-то, и мы увидели стальной обруч, крутящийся у него на запястье благодаря центробежной силе. С обруча тоже брызгала кровь, но летели брызги почему-то мимо хозяина интересного холодного оружия, не запачкав его ни единой каплей. Когда обруч перестал вращаться, он резко выкинул руку с пистолетом в сторону, и единожды выстрелил в тело на земле, у которого шевельнулась нога. Ещё один взмах, пара выстрелов, и из двух окон виллы, почти одновременно раздались вскрики. То ли снайперов пристрелил, то ли тени какие увидел и их уничтожил. Без единого лишнего движения или эмоции. И он всё ещё пел…              Когда больше никто не попытался напасть на Леонардо, он медленно и неторопливо, чётким шагом отправился ко входу на виллу. Резкий выпад ногой, и чуть ли не металлическая дверь слетела с петель, улетая куда-то в дом, будто выбитая пушкой. Оттуда выстрелов не послышалось, и Убийца вошёл в дом…              Конечно, все живые должны были забиться под плинтуса, в надежде, что их не найдут.              Видеокамера не отправилась следом на виллу. Так что мы могли лишь слышать пальбу, крики, несколько взрывов и песню Койота. Взрывы, кстати, разнесли половину южного крыла. Последними мы услышали чей-то мат, но явно не Мудреца, выстрел, который прекратил экспрессивную речь на полуслове. Потом был очень громкий плач и мольбы, судя по звукам, женские, а потом женские же проклятия, и ещё три выстрела. Минутой спустя закончилась и песня.              Мужики перед выбитыми воротами переглянулись. Перекрестились снова, что-то пробормотали себе под нос, возможно, молитву и, передёрнув предохранители, осторожно, находясь начеку, двинули на территорию виллы. Смотреть там было особо не на что. По крайней мере, не нормальному человеку. А вот какой-нибудь маньяк или псих порадовался бы литрам крови, кускам тел, органов. Крови было так много, что земля ею пропиталась и чавкала под ботинками, как после сильного ливня или как на каком-нибудь болоте. Вооружённых мужчин передёргивало. Не всех, конечно, меньшинство, но некоторых выворачивало буквально.              Меня тоже слегка мутило, но я держался, чему был невероятно горд.              До Леонардо мужики и камера, двинувшая за ними, добрались быстро, так как опасаться им было нечего. Разве что поскользнуться на залитом кровью полу виллы. Мудрец вытирал меч, прислонившись спиной к единственному чистому от алого участку стены в коридоре, в котором он находился. У его ног лежали две женщины, пожилая и молодая, а также ребёнок. Мальчик четырёх лет от роду, примерно. Причём все они пали от пуль, видимо, последних выстрелов. Пожилая женщина, похоже, пыталась защитить своим телом, наверное, внука. А женщина молодая, судя по лежащему рядом с её рукой пистолету, надеялась выстрелить в Леонардо.              Он, кстати, вёл интересный диалог, то ли с самим собой, то ли с невидимым собеседником:              — Госпожа, стотысячный раз повторяю: я ни о чём не жалею и никогда не жалел. Я знал, на что шёл, помнишь? Иначе ты не предложила бы мне сделку, верно?.. — Воцарилась тишина, потому что мужики слушали, а Мудрец прислушивался к невидимому собеседнику. — Проклятие? Я уже сбился со счёта, сколько их на мне. Многие тысячи, наверное. … Семье? Нет, им всё равно. Худшее проклятие для них сам факт моего существования. Это я отравляю им жизни, души, кармы. … Плевать, госпожа. Мне на всё это плевать. Недолго осталось ведь, верно? … Сбежать? Новый договор? Ты бредишь! Нет уж. Я мечтаю покончить со всем поскорее. … Парой сотней убийств больше, парой сотней меньше — разве мне уже не всё равно? Как будто одной жизни или даже сотни жизней, хватит, чтобы замолить мои грехи. … Может быть, это покажет лишь время…              — Эй, Бродяга, с тобой всё нормально? — Рискнул подать голос бывший докладчик. Мудрец резко обернулся, заставив мужиков вздрогнуть из-за пронзительного взгляда посиневших глаз.              — А ты не видишь госпожу Смерть, верно? — Спросил он. Мужики, синхронно побледнев, отрицательно покачали головами. — Она здесь. — Выдохнул Леонардо, с непонятным мне… восхищением, что ли. А потом взял в руку воздух и наклонился, приложившись губами к воздуху в руке так, будто там была изящная женская ручка. — Я вижу и слышу её. Я призвал её. И это иронично, правда, госпожа? — Весело спросил он. Его в тот же миг, будто бы с силой прижало к стене, выжимая из лёгких воздух. На видимой щеке появился небольшой след-вмятинка от… женской ладони, будто бы невидимая нам рука, и правда, была. А кожа щеки под этой ладонью стремительно серела, желтела, проявляя мелкие сосудики и капилляры, но отчего-то не синим или красным, а чёрным цветом. Это выглядело как кусок кожи покойника, когда его кровь уже свернулась и засохла.              Бр-р-р, просто! От этого передёрнулся даже Костик.              Но вмятинка от руки исчезла и Леонардо расслабился, вдохнув полной грудью. Мертвецкая кожа на его щеке горела пламенем Неба, а он сипло смеялся…              Мужики, снова переглянувшись, облегчённо выдохнули и даже заулыбались:              — Сумасшедший, как всегда. — Мудрец хмыкнул, и они занялись делом: принялись осматриваться. Их лидер кивнул на стальной обруч в руке Босса: — Новая игрушка?              — Он у меня уже полгода, если не больше. Это шакрам. На Индостане и в Месопотамии до нашей эры и в начале нашей такие игрушки в моде были. Даже сталь при желании срезать может. — С искренней страстью к оружию похвастался Леонардо, чем-то напоминая ребёнка, которому купили новую игрушку, о которой он давно мечтал. Мужчина засмеялся и похлопал Босса по плечу, после чего, как и товарищи, начал осматриваться.              — Да. Всё-таки ты монстр. — Вздохнул он. Мудрец пожал плечами. — Вот кто всю эту кровищу отмывать будет? — Леонардо закатил глаз. И щёлкнул пальцами. В тот же миг всё пространство вокруг заполнил огонь пламени Неба. И его было так много, что только от мысленной попытки представить сколько его, и что этим количеством можно сделать, кружилась голова и спирало дыхание. Не представлял, какого это, попасть в этот океан пламени. Однако пламя исчезло быстро, вместе с кровью и телами, оставляя за собой лишь кучки пепла… — Ху, больше так не делай! — Воскликнул мужчина, когда пламя исчезло. Леонардо зевнул, весело оскалился и отправился на выход.              — Сам же жаловался на кровищу. Ладно, дальше справитесь сами. У меня есть ещё дела… — Сообщил он, махнув на прощание рукой, не оборачиваясь.              Я вдруг понял, что видеокамера снимала и пламя. В мафии, насколько мне известно, да и вообще в подполье, не было такого оборудования, на котором было бы видно то, что большинство людей мира вообще не видит. Ходили слухи, что Верде изобрёл какую-то плёнку на основе пламени, которая могла отображать пламя. Но учитывая, что технологии сейчас были цифровыми…. Интересно, это секрет Вонголы или только Мудреца?              Как ни странно, но Леонардо лишь вернул свой внедорожник на цепь, болтавшуюся в шлёвках, и отправился к океану, где просто слямзил небольшую яхту, явно принадлежавшую бывшим хозяевам. Конечно, уже не удивляло, что он и яхтами управлял так же легко, как вертолётами.              Он вёл судно на юг, судя по стрелкам на компасе, причём с закрытыми глазами. На большой скорости. И наслаждался встречным ветром, брызгами солёной воды в лицо и ослепительно-яркими лучами Солнца. На его лице от этого всего было такое умиротворение с лёгким оттенком печали, что было ясно: он бы путешествовал так вечно. Но он плыл всего лишь к ближайшей цивилизации, городку, с неизвестным нам названием. Там Мудрец сдал кому-то яхту, и со щелчком пальцев, оказался сначала на кладбище у могилы, к которой возложил не пойми откуда взявшиеся красные лилии. Но там он не задержался, снова щёлкнув пальцами, и очутился совсем уж неизвестно где…              Это было освещённое факелами подземелье. Точнее явно древняя каменная лестница, уходившая куда-то вниз ещё глубже под землю. По ней наёмник и спускался. Иногда по сторонам лестницы появлялись зияющие чернотой провалы боковых проходов. Иногда в свете факелов мелькали тени людей. Когда лестница закончилась, Мудрец оказался перед каменной дверью, которую сторожили две тени в чёрном. Это были люди, но они скрывали лица за тёмными масками и едва ли отличались от скал. В руках у них были копья — в одной, и высокие, в человеческий рост, щиты — в другой. Увидев и узнав Мудреца, они рухнули на колени, а мгновением спустя уже открывали каменную дверь перед ним.              Камера вдруг сменила угол, и мы внезапно увидели, что у привратников пара длинных тонких хвостов, совершенно нечеловеческие, округлые и покрытые мехом, как у медведей, уши на макушках, да и вообще облики мало похожие на человеческие… Не знал почему, но я икнул.              Мудрец прошёл через дверь, чтобы оказаться в просторном каменном зале, тоже освещённом живым огнём. Он чем-то напоминал бальные залы или тронный зал, только в нём было совершенно пусто. Просто каменный, даже не шлифованный серый пол и стены, и высокий потолок-свод. Это было похоже и на пещеру, потому что камень блестел от влаги, скорее всего, конденсата.              На фоне всего этого ярко выделялись отшлифованные до зеркального блеска выполненные из чёрного мрамора семь каменных саркофагов. Искусная резьба, изображавшая какие-то события, была украшением, и жаль, что разглядеть её было непросто в полутьме!              — Это они? — спросили мы одновременно с Максом у Костика. Тот был сильно увлечён происходящим, но всё же отрицательно головой покачал:              — Их останки не сохранились.              Мудрец, на полпути к саркофагам мимолётно уважительно склонил голову, достаточно низко, прошептав:              — Приветствую, мои проклятые братья. — Но почти тут же он продолжил движение, только ускорив ход. Остановился он лишь у центрального саркофага. Там он быстро извлёк откуда-то нож, и вспорол им себе левую руку у локтя не слишком глубоко. А выступившую кровь, собрав правой ладонью, растёр по каким-то одному ему известным украшениям саркофага, и провёл своей кровью же там, где у саркофага должна была быть крышка, щели которой, кстати, было невидно. Она появилась, эта щель, обозначавшая границу каменной крышки, и она светилась пламенем Неба! Несколько минут спустя, Леонардо легко сдвинул крышку и заглянул внутрь.              Я ожидал увидеть скелет или вообще прах, паутину, гнилые тряпки погребального савана или одежды, или что-то в этом роде, но не как не целого и невредимого парня лет двадцати на вид, с длинными тёмными волосами, кустистыми бровьми, и без единого шрама или изъяна на лице. Его одежда была целой и невредимой. Привлекательный парень, явно труп, он словно просто спокойно спал. Выражение его лица было безмятежным и даже умиротворённым, только с лёгким оттенком печали.              Где-то я видел похожее выражение лица совсем недавно. И да, это была ирония.              — Здравствуй, старший брат. Прости, я снова тревожу твой покой. Но знаю, ты поймёшь. — Тихо проговорил Леонардо. Речь шла вроде на английском, но отчего-то сейчас мне показалось, что он говорил на совсем ином языке. — Я возьму на время. — Мудрец залез рукой глубоко в приоткрытый саркофаг и вытащил из него что-то, какой-то шар, помещавшийся в кулаке. Шар он спрятал в кармане брюк, почти сразу же закрывая каменный гроб. Щель, означавшая границу крышки, тут же исчезла, образуя своеобразный монолит. После этого он ненадолго облокотился на гробницу, и тихо-тихо, на грани слышимости, выдохнул: — Как же я вам завидую. Вы сумели обрести покой даже в проклятии, мне же позволено о нём лишь мечтать. — Что-то зашуршало в зале, словно ветер запутался в сухих листьях дерева. От этого звука мурашки пробежались у меня по позвоночнику: казалось Мудрецу ответили, и он сам понял, что ему сказали: — Я знаю, братья. Знаю. Всему своё время и всем своя судьба. — Леонардо ещё раз склонил голову в уважительном поклоне, после чего поспешил на выход.              За каменной дверью, он остановился, и на неизвестном мне языке что-то спросил у стражей. Те закивали, пробулькав что-то в ответ, и тут же засуетились, скрываясь на пару мгновений в темноте, а затем возвращаясь с двумя кубками. Мудрец вздохнул и глубоко вскрыл себе вены на левой руке ножом, который так и не спрятал. Стражи тут же подставили кубки под хлещущую кровь и держали, пока они не заполнились. Поле чего они… зализали порезы на руке Мудреца. И те исчезли на глазах бесследно, оставляя за собой лишь чистую кожу. А после существа подняли кубки, словно салютуя Мудрецу, что-то хором воскликнули и быстро кубки осушили. Унося их куда-то в темноту, а вернувшись, снова вставая по сторонам от каменной двери. Леонардо же стал подниматься по лестнице. Где-то по дороге он снова щёлкнул пальцами, и оказался в помещении, где мы за ним наблюдали. Видеокамера теперь показывала нас, и мы могли смотреть на себя самих…              — Ну что, не надоело фигнёй страдать? — Ухмыльнулся Мудрец. — Кажется, я управился с делами быстрее, чем рассчитывал. Отрывайте свои седалища от диванов и пошли, поплаваем. — Костик почти сразу же подскочил. А в следующий момент оказался в объятиях отца.              — Что это за саркофаги, Лев? — С кряхтением вставая на ноги, поинтересовался Максим.              — Всего лишь люди, жившие десятки тысяч лет назад. Великие люди. — Не стал вдаваться в подробности хозяин дома, наконец-то, вернувшийся домой. Он, кстати, многозначительным взглядом окинул всё ещё прижимающуюся ко мне Наги и меня самого. Стоило ли говорить, что мы тут же покраснели, оказались не только на ногах, но и в разных углах помещения?! Мудрец с Максом загоготали, глядя на нас.              Конечно, он нам всем, но в первую очередь Костику, напинал за то, что сидели у экрана, полусонные, полуголодные. И как-то осознал, что вообще-то время было уже послеобеднее, а мы и не завтракали ещё. Конечно, Леонардо заставил нас поесть, прежде чем мы присоединились к болтавшимся на пляже остальным ребятам. И глядя на то, с каким азартом Мудрец нырял, я понимал: дальше будет только интереснее.