Север

      Вечер. Двое омег высаживали черенки алой камелии в зимнем саду. Вернее работал только Юнги, а Тэхен сидел рядом, играя с цветком лаванды, то подносил его к носу, то заводил себе за ухо, любуясь отражением в серебристой глади искусственного прудика. - Волнения поулеглись, - сообщил он, откинувшись на пледе. - Людям стало легче жить. Заработную плату рабочих подняли до допустимого минимума. И все же этого мало.       Юнги опустил очередной черенок в лунку, присыпал землей с горкой. - Всему свое время, - спокойно ответил он. - Прогресс торопить опасно. Резкий прирост доходов населения может вызвать повышение цен на жилье и продовольствие.       Тэ непринужденно пожал плечами. - Вот и Джун так говорит. Только я в вопросах политики не силен. Ты же знаешь. - И все же ты - мой единственный информатор, - хихикнул Юнги. - В следующий раз выдави из брата побольше сведений или мне придется узнавать обо всем из телевизора.       В голосе омеги проскользнуло недовольство. Тэхена поморщившийся, как вяленый на солнце помидор, друг знатно веселил. Великий и ужасный Мин Юнги, который держал за яйца весь север, теперь ухаживает за своим садиком и учится печь шоколадное печенье в перерывах между игрой на нервах своего альфы. И все же он был счастлив. Вот уж точно, неосповедимы пути Господни. - Из Намджуна много не выдавишь. Этот партизан, - покачал головой омега, отчего цветок лаванды выпал из каштановой копны. - Тем более он срочно отчалил на запад. Если честно, я немного беспокоюсь. В последнюю нашу встречу Джун выглядел неважно, спешил, уговаривал меня ехать с ним. А мне будто делать нечего! - громко возмутился омега. - У меня здесь ты, работа.. - Дазай, - улыбаясь, продолжил Юнги.       Тэхён прижал ладони к щекам. Они у него загорелись алым закатом. - Юнгии, - протянул он мечтательно. - Вот скажи мне, как омега, который свел с ума главу севера, будучи тринадцатилетним сопляком, что мне с ним поделать? Такое чувство, будто мои чары меня покинули. Хожу за ним, как течная сучка. Он и бровью не ведет.       Юнги неловко прокашлялся. - Ким Тэ, принимая во внимание, что тормоза у тебя отсутствуют. Может стоит чуть снять ногу с газа?       Тэхён непонимающе уставился на друга. Он и подумать не мог, что встречным напором отпугивает Дазая. - Благодари судьбу, мне больше нечем заняться, - пафосно ухмыльнулся Мин. - Ну что, намутим воды в пруду?       Оба переглянулись и покатились дьявольским смехом. В тот момент, слушая стратегические изошрения лучшего друга, Тэхён наконец осознал, как ему не хватало его вечного соучастника по преступлениям. За душевными разговорами и непрерывным смехом не существует стрелок на часах. День неуклонно катился к завершению, солнце давно спряталось за ровную гладь горизонта. Юнги, излагая жалость к судьбе Дазая, вдруг замер, а затем еле заметно улыбнулся, поглядев в сторону ворот. - Коротнуло что ли? - пощелкал пальцами у лица Тэ. - Приехал.       И вправду, через минуту ворота в особняк озарил свет фар. Два черных линкольна подъехали к крыльцу. Чонгук вышел первым. В данную минуту ему нужен был лучик личного солнца, неизменно ждущий у порога в отчий дом. Дазай плелся следом. Руки альфы покоились в карманах черного пиджака, а губы насвистывали мотив популярного хита десятилетней давности. Привычка эта была знакома Тэхёну, хотя он предпочитал, чтобы губы мужчины были заняты только им. - Ты сегодня поздно, - потянулся за поцелуем Юнги. Тянуться приходилось далеко, вернее высоко. - Как настроение у моего генерала?       Чонгук спрятал хрупкого омегу в объятиях. Он впился в родные уста с жадностью утопающего, почти оторвал ноги любимого от пола. Мин, покраснев отпрянул. - У нас гости, - кивнул он в сторону насупившегося Тэ. - Помнишь Тэхёна? Мы друзья со школы. - Наслышан. Тэхён у нас в администрации частый гость.       Север со смешинкой в глазах ткнул Дазая в бок. Тот лишь закатил глаза и уставился в экран телефона. - Не обращай внимания на мальчишек, - заметив, как угасает огонек, обнял друга за плечи Мин. - У нас с Тэхёном весьма важная миссия. Мы идем на концерт. Ума не приложу, что надеть!       Бровь Севера взметнулась к небу. - Солнышко, можно тебя на минуту?       Чонгук отвел Юнги в коридор и прижал к стене, выставив руки по обе стороны от омеги. - Какой к чертям собачьим концерт? Ты ненавидишь шумные сборища.       Чонгук, так надо. - Слушать не желаю, - покачал головой альфа. - Это как минимум опасно. Вдруг тебя узнают.       “Сын врага народа”, тенью тянулось за Юнги с момента свержения Юнсона. - Знаю, именно поэтому, сейчас ты согласишься и отправишь с нами Дазая, а я оставлю их вдвоем и сразу же вернусь к тебе.       Чонгук вдруг прозрел. - Просишь меня предать нашу многолетнюю дружбу? Придется дорого заплатить, - руки скользнули ниже поясницы, сжали задницу до синяков. - Выставляйте счет, господин глава, я рассмотрю условия сегодня ночью в вашем кабинете.       Пара вернулась в приподнятом настроении. Чонгук велел Дазаю сопровождать омег до места назначения и не спускать с них глаз. Альфа скривился, пробурчал себе под нос несколько сочных ругательств, но не отказал. Ким младший - тот еще чертенок, но Юнги нужно беречь ценой собственной жизни. Больно много зависит от его благополучия.       Уже через час Хосок сидел у барной стойки, делая вид, что ему не по душе атмосфера полной свободы: слепящие стробоскопы; хилые мальцы в лохмотьях с разноцветными шевелюрами, скачущие по сцене; неистовая толпа, извивающаяся в едином ритме и сияющий омега в самом центре. Юнги давно вернулся в особняк под предлогом головной боли. А личная головная боль Хосока, повелитель безумия, выглядел просто сногсшибательно в тонкой майке, оголяющей плечи, с росинками пота на лбу и горящими закатами на щеках.       Дазай поймал себя на мысли, что не может оторвать глаз. Сказать честно, к Ким Тэхену его тянуло давно. Он не покидал голову мужчины с первых минут на телевизионной студии. Чем дальше, тем глубже. В конце концов, игра в недотрогу стала казаться забавной, хоть в последнее время альфу тянуло припечатать мальчика к стене и дать ему, то чего он так долго добивается.       Впрочем, сегодня в омеге что-то поменялось: не было привычного обожания в глазах. Тэхён был холоден, не признес и пары слов в машине, а сейчас и вовсе танцевал как в последнюю ночь, подмигивал любому засранцу в радиусе 50 метров. Один из таких прямо сейчас сомкнул лапы вокруг его талии. Дазай напрягся, но вмешиваться не спешил. Еще одна попытка вывести его из себя. - Ага, прям щас, - закатил глаза альфа, прогрызая кусочек льда со вкусом виски.       Нечисть выгнулся в спине, стал водить задницей по паху незнакомца. У бедолаги глаза на лоб вылезли. Он потянул Тэхена к выходу, тот не думал сопротивляться. - Твою…, - не выдержал Дазай.       Альфа протаранил толпу, двигаясь следом. Он нагнал парочку у самого выхода и преградил им путь. - Далеко собрался?       Тэхен, ничуть не стушевавшись под убийственным прищуром, легонько пожал плечами: - Далеко-далеко.       Затем потянул своего спутника в попытке обойти преграду. Дазай выставил руку у самого носа. - Хочешь меня вывести? Я тебя привез, я и увезу. Прощайтесь. - Собака на сене и то любезнее, - нагло ухмыльнулся омега. - Слушай, я за тобой бегаю месяц. Надоело. Я взрослый человек. Не переживай, дорогу до дома найду. - Какие-то проблемы? - выступил вперед подвыпивший альфа в кожаной куртке. - Малыш, он тебя достает?       Хосок прыснул в кулак. - Малыш? Братан, беги и не оглядывайся. Он - нечисть, сексуальный террорист. Хочет, все что движется.       Альфа притянул Кима ближе, хищно улыбнулся. - Кто сказал, что я из пугливых? Отойди, не порти вечер, - положил руку Дазаю на плечо, за что незамедлительно поплатился. Хосок без усилий вывернул волосатую руку за спину. Сквозь музыку и голоса послышался хруст суставов. - Блять, понял-понял, отвали!       Плейбой взвизгнул, стоило Хосоку поддать давления. Тэхён удивленно приподнял бровь. - Что на тебя нашло? Разберись в себе. - Ты с ним никуда не поедешь, - процедил Дазай, не выпуская жертву из захвата. - Хорошо, с ним не поеду, - кивнул Тэ. - Не с ним, так с кем-нибудь другим. Мальчиков здесь много, на всех тебя не хватит. - Проверим? Через три минуты приедут мои люди из спецвойск. Я сделаю этот вечер незабываемым. - Вперед! - с вызовом произнес омега. - Вы оба ебнутые! - проскулил альфа, извиваясь от боли. - Один нимфоман, другой.. - Закройся, - дернул руку Дазай. - Расклад такой: ты меня целуешь или у этого концерта будет фееричный финал. Выбирай, чертенок.       В глазах цвета осени заиграл адреналин. - Иначе что? И меня убъешь? - Не убью, ты забавный. - Забавный, - усмехнулся омега, а внутри все сжалось в узел. Ему нужен альфа, который будет от него безума, Хосок же считал его «забавным». - Делай, как знаешь. Мне плевать.       Он обошел альф и направился прямо к выходу. - Какого черта так хреново?       Теплый пар изо рта растворился в воздухе. Омега откинул голову к небу. Они даже не встречались. Тем не менее, больнее Тэхёну еще не делали. Им завладела скорбь, словно он только что потерял нечто очень важное. Омега поднял руку, при виде такси. Машина проехала мимо, обдавая парня волной ноябрьского ветра. Холодно. Пальцы рук озябли, легкая крутка из кожи ничуть не согревала. У обочины притормозил хорошо знакомый линкольн, из которого вылетел Дазай в черной облегающей рубашке. «Красивый», подумал Тэ. Как жаль. - Хочешь сдохнуть от холода? Сядь в машину! - Пошел к черту!       Альфа закинул парня на плечо, вывалил тушу на заднее сидение автомобиля. Грязь с подошвы грубых ботинок капала на безупречно чистый салон. - Ноги! - прорычал Хосок, перекинув пачку влажных салфеток с водительского сидения.       Ким с истеричным смехом впечатал подошву в оконную раму. - Вспомнишь обо мне на автомойке. - Забудешь тебя, нечисть, - процедил альфа сквозь зубы. - Наказание на мою голову. - Не обольщайся, больше ты меня не увидишь.       Омега легко перепрыгнул на переднее сидение и просунул голову в открытое окно. Хосок невольно залюбовался игрой предзимнего ветра и каштановых волос, мерцающих под светом фонарей. - Это наша первая и последняя ночь! - прокричал омега тем фонарям. - Как хорошо уметь отпускать! Я влюбился как мальчишка с первого взгляда и также легко отпускаю. Лети, мой ветер, лети, никогда не возвращайся! - Ты слишком легко признаешься в любви, - нахмурился Дазай, выжимая газ в пол. - Чего стеняться? Я погиб, пропал. Ты не выходишь у меня из головы. Я хочу окунаться в тебя вновь и вновь, до потери сознания. Это все неважно. Сегодня я сдаюсь.       На улице раздался визг тормозов. Линкольн встал посреди оживленного шоссе. Дазаю было все равно на разъяренных водителей, спешащих по домам, автомобильные клаксоны и мигающий зеленым светофор. Он притянул омегу к себе за ворот куртки, произнес в самые губы: - Я не разрешал тебе сдаваться.       Ким открыл рот для очередной колкости, но альфа был быстрее: заткнул парня губами, ворвался в рот ураганом. Дазай целовал рьяно. Языки танцевали в едином порыве, заставляя забыть о существовании кислорода. Тэхён не уступал: рвал плоть зубами, притягивал за волосы и вновь отталкивал. - Ты сводишь меня с ума, - промычал Хосок между битвами за первенство.       Тэхён довольно улыбнулся в поцелуй. - Жаль, чтобы ты наконец понял, пришлось сломать руку тому красавчику. - Я понял, взглянув в твои глаза в первый раз. Ким Тэхен - стихийное бедствие пронесется мимо, не оставит во мне руины. Вот незадача, я хочу быть тобой разрушен.       Он вновь притянул омегу к себе, а встретившись с сопротивлением, удивленно вскинул бровь. - Достаточно, господин Чон.       Омега скрестил руки на груди. - Я добивался тебя много дней. Теперь империя наносит ответный удар.       Дазай хищно ухмыльнулся, водя носом по нежной коже за ушком. - Буду добиваться, пока не охрипнешь.       В тот день водители, которым посчастливилось оказаться под тенью наглухо тонированного линкольна, попали домой много позже обычного, а фонари освещающие улицу стыдливо отвернули маяки в стороны.

***

- Я тебя внимательно слушаю, - сказал Юнги опустившись на стул напротив Чимина.       Впрочем, как и всегда: ни капли воодушевления при виде брата. Омега выглядел настороженным, то и дело поглядывал на наручные часы. Чимин же нервно перебирал в голове с чего начать разговор. Заготовленные слова насмешливо смешались в одну кучу, роились в голове потревоженным осинным ульем. - Я ни за что не поверю, что ты вдруг решил наладить семейные отношения. Говори, что тебе нужно? - Юнги, я..       Омега вытер потные ладони о ткань светло-голубых джинс, затем оглянулся вокруг. Они были единственными посетителями в кофейне в спальном районе Трех Холмов. Может если бы он выбрал более шумное место с непринужденной обстановкой, разговор пошел бы охотливее. - Я пришел просить тебя об услуге.       Врать и юлить нет смысла. Юнги обладал качеством, которое увы не досталось Чимину - умение видеть людей насквозь. - Намджун. Он в опасности, - выпалил Пак в страхе за свое хрупкое счастье. - Вернее под угрозой его нахождение на севере. Мне больше не к кому обратиться. Знаю, он тебе не чужой. Если не ради меня, то в память о нашем детстве, помоги нам.       Равнодушие на лице брата сменилось удивлением. Тэхён тоже упоминал о странном поведении Кима. - Я думал, ваши отношения не больше, чем фарс, но ты явно влюблен, - «рыбак рыбака..». - У меня нет доступа к информации о верхушке, но даже мне известно, что Джун беспрепятственно налаживает отношения с западом. Он заслужил доверие новой власти, выступив в их защиту на площади. Так в чем проблема? - Его могут сослать в любой момент. И тогда.. я не знаю, что с нами будет. Слушай, я виноват перед тобой.       Юнги горько усмехнулся: - Виноват? Виноват, это разбить любимую кружку или испортить одолженный свитер, - омега огляделся и, убедившись, что их никто не слышит, продолжил: - Мой брат - тот кому я доверял безоговорочно, человек, которого я считал родным решил, что я не достоин счастья. Это не вина. Предательство. - Отец бы все равно узнал.       Первые капли дождя в перемешку со снегом ударили в панорамные окна и покатились вниз кривыми дорожками, гонимыми буйным ветром. Редкие прохожие натягивали вороты пальто до самого носа, автомобили зажгли желтоватые фары, отражающиеся в витринах магазинов. - Плевать, - пожал Мин плечами. - Мне нет дела до отцовских козней. Он - не человек. Я никогда не ждал от него ничего хорошего, как и от Минсо. Эти монстры никогда не прятали ножей за спинами, в отличие от тебя. Ты был мне братом. Не по крови, по судьбе.       Два брата были рождены проклятыми: первому не разрешалось любить, второй же рожден, чтобы быть нелюбим. - Знаешь, я всегда тебе завидовал.       Пак посмотрел на Юнги из под полуопущенных ресниц. - Ты находил в себе силы быть счастливым в кошмарном сне. Несломленный, непокорный, вечно стремящийся к свету, тобой было невозможно не восхищаться. Твоя комната единственное место, где я чувствовал себя в безопасности. Наверное поэтому тебя и любили. Все вокруг: Чонгук, этот несносный очкарик Ким Тэхён, я и даже отец. - Не неси чушь. Отец не любит ничего кроме власти.       Теперь усмехнулся Чимин. - О, Мин Юнги, да ты слепой идиот. Знаешь, сколько раз я мечтал оказаться на твоем месте? Побои, унижения, ты видел только это, а я смотрел, как он держит тебя в своих руках после, как прижимает к груди, как шепчет слова успокоения, как гладит синяки, вытирает слезы. Тебя он воспитывал, на меня даже не смотрел. Я с самого рождения был пустым местом. Меня никогда не было достаточно. Однажды, когда ты был уже без сознания, я сильно испугался, встал между вами и просил.. умолял его прекратить. Он запер меня в кладовой. Не помню, сколько прошло времени, дверь открыла прислуга. Он про меня забыл, понимаешь?       Пустота в глазах Чимина пугала. Нелюбимый ребёнок отчаянно желал тепла, а, не получив, искал его всю жизнь в руках любого, кто обещал его дать. - Я не собираюсь мериться прошлым, - задумчиво сказал Юнги. - Кому в этом мире легко? Пусть безгрешные закидают нас камнями. Между нами никогда не будет прежнего доверия, но я постараюсь помочь Намджуну. Не потому, что ты попросил, а ради Тэ. На этом все.       Омега оставил пару смятых купюр и встал из за стола. Чимин смотрел на удаляющийся силуэт и глупо улыбался: - Все таки пришел.       У тротуара припарковался черный фургон, загораживая обзор на брата по ту сторону улицы. Вскоре вэн тронулся, а с ним исчез и Юнги.

***

November - Jonathan Stockhammer

      Юнги не мог понять открыты его глаза или кромешная тьма вокруг искоренила любые признаки света. Пришлось прислушаться. Он был один. Где-то справа капала вода, в воздухе пахло сыростью и землей с примесью черного перца. Сердце омеги пропустило удар. - Нет, нет, нет, - замотал он головой. - Только не ты, только не ты. Боже.       Ему почудилось, откуда-то издалека за ним наблюдают те самые глаза с прищуром, лакированная трость царапает бетонный пол. Омега попытался подняться. Получилось. Он сделал пару осторожных шагов вперед, наткнулся на стену, стал хаотично нащупывать ее руками, прошел вдоль. Угол. Перешел к другой стене, она оказалась длиннее. Снова угол. Стало тяжело дышать. Споткнулся о железный выступ, расшиб лоб о шероховатую грунтовку, продолжил ползком. Снова угол и так по кругу. В голову пришла ужасная мысль - в комнате нет дверей. - Нет, нет, - прошептал омега на грани истерики.       Ему показалось, что кислород должен вот-вот закончится. Дышать не получалось. Юнги закусил губу до крови. Стук трости в ушах нарастал, к нему добавился голос отца «мой мальчик», «мой мальчик», «мой мальчик». Юнги закрыл уши руками, замотал головой. В груди слева защемило, омега стал биться головой о пол. Почему он не знает ни одной молитвы? «Боже, если это кошмар разбуди меня, если реальность - закрой мои глаза навсегда». «Мой мальчик. Тук-тук-тук». «Мой мальчик. Тук-тук-тук». «Мой мальчик. Тук-тук-тук». Юнги завыл от боли до хрипа, впился в уши ногтями. - Мой мальчик.       Тишь. Мертвенная, как в могиле. - Все никак не сдохнешь, - прорычал Юнги, не отрывая головы от пола.       Можно ли услышать оскал? Омега услышал и оскалился в ответ. - Мое творение, моя Мона Лиза, так ты встречаешь отца? Выпрямись и поприветствуй, как положено. - Я бы плюнул в лицо, но боюсь не достану.       «Неугомонный мальчишка», усмехнулся про себя Пак. Лязг металла о бетон отдавал звоном в барабанных перепонках. - Я присяду, не против? Нам с тобой есть о чем побеседовать.       Юнсон принял молчание за согласие. Здесь в 12 этажах под землей он чувствовал себя низвергнутым богом. - Я не буду включать свет. В темноте просыпается откровение. Может это поможет мне узнать моего сына заново.       Юнги сосчитал до пяти, сделал глубокий вдох и встал с колен. Он не станет преклонять голову. Даже если это будет стоить ему жизни. - Это место и есть вся твоя сущность, - прохрипел он в отвращении. - Слышишь? Пахнет гнилью. По этой вони я мог определить, в какой части дома ты находишься.       По ту сторону стены раздался снисходительный смешок. - Вот видишь, я говорил, темнота раскрывает душу. - Я бы сказал тебе и днем: я тебя ненавижу. Желаю, чтобы ты подыхал медленно и в мучениях, десятикратных тем, что ты подвергал окружающих. - Не утрируй, - издевательски протянул Юнсон. - Я был строг во благо. Посмотри, мой мальчик, кем ты стал! Сильный, безжалостный, проницательный. Мне доставляло удовольствие видеть, как мой сын прогибает под себя матерых политиков с полувековым опытом. Закрыть рты прессе? Легко. Отмывать миллионы во время церемонии награждения благотворительного вечера? Подержите микрофон. Подставить честного чиновника, отказавшегося пропустить товар через границу? Молитесь за его усопшую душу. Тебя ненавидели, тебя боялись. Поглоти мир, пока.. - ..мир не поглотил тебя. Знаю, - бесцветным голосом продолжил Юнги. - Ты упускаешь маленькую деталь, отец, я не хотел становиться таким как ты. Меня поглотил не мир, меня поглощает ненависть к себе.       К чему обнажать душу перед монстром желающим ее сожрать? Юнги запустил пальцы в волосы. Возможно, сегодня он умрет. Возможно, душа его станет легче и воспарит далеко за линию смога над городом, в самое небо. Он опустил руки. Юнги очень хотелось жить. Теперь у него есть Чонгук, их дом. На глаза навернулись слезы. Смерть любимых похожа на домино. Если его не станет, Чонгук утопнет в своем горе и утащит за собой весь север. - В каждом из нас сидит демон. Не ври себе. У тебя всегда был выбор: пожертвовать одним во общее благо или сжечь мир ради одного. Всякий раз ты выбирал его, свою любовь к нему. Надеюсь, щенок Чон стоил этих жертв. - Ты не достоин произносить его имя, - Юнги поддался вперед, готовый наброситься на отца в любой момент, будто между ними не было бетонной стены и беспросветной темноты. - Он знаком с твоей темной стороной? Знает тебя настоящим? Готов поспорить, дурень спрятал моего лучшего воина от всего мира в красивой клетке с видом на волю, - голос альфы наполнился гневом. - Ты достоин парить над этим миром, сын, под взмахом твоих крыльев должны рушиться города, перед тобой должны склонять головы. Он поймет это рано или поздно, я же разглядел еще в нашу первую встречу. - Мне было семь! Что ты мог разглядеть?       Теперь гнев окутал и Юнги. - Ошибаешься, - губы дьявола изогнулись в подобии улыбки. - Наша с тобой история начинается задолго до того, как ты мог говорить, еще до твоего рождения.       Омега затаил дыхание. Раньше отец никогда не говорил о прошлом. Детство Юнги состояло из мутных воспоминаний, отрывков запахов и ощущений: руки отца, голос папы, тепло, безопасность, рисунки на холодильнике, танцы во время уборки. Потом все вдруг изменилось. Пак Юнсон держит его за руку у могилы, люди в черном заваливают яму мокрой землей. Холод, страх. Они входят в особняк, с пролета второго этажа доносится истерический смех Пак Минсо. Юнги держит красный рюкзачок, кажется, у него еще был плюшевый заяц с вязаным шарфиком, но отец заставил отдать его охране. «Большие мальчики играют с людьми». - Нас было четверо, - медленно начал Юнсон. - Я, Чон Донгон, Мин Ван и Юнволь. С Ваном, сыном нашего шофера, и Донгоном мы были неразлучны с самого детства. Трое безмозглых юнцов, мы хотели изменить мир, сделать его местом без голода и страданий, где народ имеет власть, право голоса. Я не верил в методы правления моего отца, как и он был недоволен полетом моих мыслей. Поколениям суждено не понимать друг друга. Мы трое были три грани одного стакана. Донгон - пылкий, безрассудный, его несло, куда подует ветер, - отец умолк. Юнги услышал тяжелый кашель. Это нутро Юнсона противилось светлым воспоминаниям. - Ван был самым смиренным из нас, работал, учился, как проклятый, но никогда не жаловался на судьбу, не принимал помощь, - «У меня есть хлеб на столе, семья, с которой я его делю и черти друзья - испытание моего терпения». - Ван никогда не стеснялся своего положения, он с гордостью говорил, что не может позволить себе того, что могли мы с Донгоном. У него не было желания менять мир, он лишь потворствовал нашим порывам. Ван хотел простой жизни, мечтал завести семью, растить детей. В этом он видел счастье. Трус.       Юнги присел у самой стены, ловил каждое слово на лету. Пак Юнсон говорил о его отце. Мин Ван. Омега помнил это имя. Оно отзывалось в нем подрагиванием сердца. - На первом курсе университета, который я считал пустой тратой времени, а Ван не мог себе позволить, в нашу жизнь пришла весна. Улыбчивый омега с твоим лицом. Мы с ним сдружились, он тоже мечтал о переменах, - «я потерял в нем покой». - Юнволь был из тех, кто пойдет безоружным на войну. В его мире не было плохих людей, злом он считал обстоятельства. Мне это нравилось. Для большинства я был сыном деспота, наследником севера, выращенным по подобию своего отца. Юнволь разглядел во мне нечто большее, верил, что со мной у власти север будет стремиться к благу. - Ты полюбил его, - с ужасом промолвил Юнги. - Я любил его, как шторм любит свет маяка, а вместе с ним влюбился в этот дрянной мир. У нас было одно биение на двоих. Знаешь, что это означает?       Юнги нервно закачал головой. - По преданию, одно биение сердца делят истинные. Мы повязаны судьбой. - Это не так. Мои родители любили друг друга.       Мороз просочился сквозь поры на стенах, окутал омегу мурашками. Он всегда чувствовал настроение отца. Прямо сейчас Пак Юнсон в ярости. - Мой глупый мальчик, правда в том, что истинность не залог счастливого конца, - тяжело выдохнул альфа. - Шло время. Отец считал дружбу тратой драгоценных минут. Ты думаешь, я жесток, потому как не застал своего деда. Каждое утро дорога от его дома до администрации очищалась моющим средством, - Пак задержал дыхание, в попытке избавиться от отголосков ненавистной смеси синтетической лаванды и дезинфектора. - Вопреки желанию, я посвятил дни молодости долгу. Готовился взойти на пьедестал. Все же под покровом ночи, когда ноги отказывались ходить от усталости, я спешил к нему, засыпал на его коленях и думал, что этот мир не безнадежен, пока есть он.       Юнги вновь осел на пол. Прямо там у стены, отделяющей его от отца. Он не мог произнести ни слова. Это не может быть правдой. Пак Юнсон не способен любить. Видимо, так было не всегда. - Я хотел перевернуть мир, зная: он за моей спиной, ждет на нашем месте с пакетом мятного мороженого и улыбкой в тысячи сияющих солнц. Вскоре нам пришлось расстаться на два года. Отец пожелал, чтобы я окончил университет за границей наравне с ним. Там я представлял север, был лицом твоего деда в стане врага. Там же узнал, что представляет собой политика на самом деле. Два года. Вечность. По возвращении я намеревался сделать Юнволя своим раз и навсегда. Он же прогнал меня как мальчишку.       «Я ждал твоего письма два года. Одна строка: я в порядке и все еще люблю тебя. Ничего. Уходи, прошу. Мне больно итак».       «Что ты говоришь? Я исписал пять пачек ручек. Не мог позволить тебе забыть меня. Каждый день просыпался с твоим именем на губах, засыпал, примеряя к твоему имени свою фамилию. Уходи? Никогда. Мне без тебя не дышать, маленький. Не прогоняй. Подойди, дай обнять».       «Поздно».       «Это происки отца. Ему придется смириться или я уйду. Все брошу. Мне не нужен север. И мечта не нужна. Уедем. Далеко на восток. Ему нас не достать».       «Хватит».       «Ты говорил, мы связаны свыше. Нам суждено идти одной дорогой. Люблю. Я пред тобою на коленях. Сжалься, не проси оставить. Что мне делать без сердца?».       «Мне хватит твоих фотографий в заголовках. Прости меня, родной. Уже очень поздно. Меня ждет Ван». - Юнволь тосковал по мне, а мой лучший друг, тот кому я, уезжая, доверил свое сердце, воспользовался моментом. Вскоре они поженились. А я остался без сердца.       Юнги смахнул соленую каплю с щеки. - Ты сломался. - Нет. Я стал неуязвимым. Отбросил чувства, стал жить головой. Твой папа в очередной раз доказал: чем ближе мы подпускаем, тем тупее ножи в спине.       Отец говорил о прошлом. Юнги же мерял это прошлое к своему настоящему. Вот что станет с Чонгуком, если он к нему не вернется. Этого Юнги боялся с того дня на столетии. Он увидел на дне глаз. Зарождение безумия. Зародившееся внутри тепло отдавало солоноватостью металла. Чонгук уже близко. Впервые за долгое время омеге стало не по себе от этой мысли. - Ты убил их, так? - времени оставалось совсем немного. Нужно выяснить сейчас. - Это твоих рук дело? Отвечай! - Я никогда не причинил бы ему вреда, - холодно прочеканил Пак. - Его непутевый муж не мог подарить жизни, которой он заслуживал. Ван остался верен своим принципам. Они жили бедно, врали, что счастливы. Через год у них появился ты. Я взял Мина к себе водителем, не мог смотреть, как моя любовь выбирает между билетом на автобус и детским питанием. Другой помощи он бы не принял, - с отвращением выплюнул альфа. - За месяц до твоего дня рождения, мне поступил звонок.       Пак Юнсон тяжело вздохнул, набираясь сил. Он никогда не говорил о той ночи, хранил ее в своих кошмарах. Каждое слово отдавало звоном в груди, где когда-то билось сердце. - Все до глупости просто: Ван уснул за рулем. Как тебе? - он рассмеялся, но Юнги не уловил ни намека на веселье. Лишь всепоглощающая скорбь до хруста в ребрах, до онемения кончиков пальцев. - Ты мог жить в бедной лачуге, строить замки из песка с твоим папой, купаться в любви. Ты мог видеть меня лишь на экране телевизора, но твой отец уснул за рулем.       Юнги скрутило пополам. Привыкший во всем винить Юнсона, он запутался в себе. - Нить, связывающая нас с Юнволем, обвилась вокруг моей шеи. Он ушел. Даже покинув наш грязный мир, оставил для меня просвет, - мужчина потеплел, стал говорить тише, осторожнее. - Я приехал к тебе в школу, думал: убью маленького ублюдка, последствие их связи. Был готов сравнять с землей весь север. Ты подошел ко мне в слезах, взял за руку и спросил:«Где мой папа?». Среди десяти человек охраны и учителей ты выбрал меня и смотрел его глазами. Маленький Юнволь. Ты стал моим с первого взгляда. Я забрал тебя в тот же день и поклялся воспитать, как своего сына, нет, ты был роднее, хранил в себе часть его души. Теперь ты понимаешь? Все что я делал - ради тебя. Чтобы ты стал сильнее, чем твой папа, чем жалкий Ван, не сохранивший мое сокровище. Я не привел Юнволя к вершине, а привел тебя. Ты только мой сын, мой второй шанс.       Юнги обессиленно покачал головой. Он привстал, сделал шаг назад. - Я хочу посмотреть тебе в глаза, - сказал бесцветным голосом. - Разреши увидеть тебя.       Под стеной скрипнула дверь. В комнату проник тусклый свет, слишком яркий после вечности в кромешной тьме. Сверху донесся глухой стук, затем грохот, крики, бой шагов по лестнице. Мин вымученно улыбнулся: конечно, все это время дверь была здесь. Никто его не запирал. Он вышел в низкий проем. Отец уже ждал его у входа. Юнги шел ближе и ближе. Пак Юнсон постарел. Не за месяцы побега, а за последний час наедине с сыном. Юнги встал вплотную, и прошептал глаза в глаза: - Все эти годы я ненавидел, молил небеса о твоей смерти. Ты хотел закалить меня, но лишь сделал из меня чудовище. Жизнь под твоей крышей заставляла меня думать об аде, как об избавлении. И все же спасибо тебе, - омега обнял мужчину так крепко как только мог. - Спасибо, что любил его, что отпустил. Спасибо тебе, что не оставил меня тогда, а взял за руку, привел домой, благодаря тебе я узнал Чонгука, спасибо, что не забрал мою фамилию в память о папе, - вонзив трость в спину, он перешел на крик. - Спасибо, что любил меня своей страшной любовью!       Пак Юнсон хрипел. Ноги его ослабли. Они осели на колени, не выпуская друг друга из объятий. Юнги уткнулся ему в грудь, оставляя соленые пятна на пиджаке. - Ты - мой отец. Другого я не помню. В следующей жизни, я стану тебе папой. Покажу тебе родительскую любовь, излечу твою душу. Тебе больше не придется страдать. Ничего не бойся, я защищу тебя. - Юнгии.. - выдохнул Юнсон остатки сил. - Мой мальчик.. - Тише, - провыл омега. - Спи спокойно, отец. Тише. Скоро боль уйдет. Оставь ее мне.       Жизнь покинула его. Юнги видел его таким впервые: смиренным, безмятежным. Ненависть, паранойя - больше не тревожили Юнсона. Только облегчение. Конец пришел не только отцу, но и его мучениям.       Чонгук нашел Юнги воющим над теплым трупом. Рядом покоилась окровавленная трость, поблескивающая в свете лампы. Он замер в узком проходе, стиснув кулаки. - Чонгук, прости, я не мог позволить тебе его пытать. Я убил отца. Теперь я снова сирота, - во взрослом человеке плакал маленький мальчик.       Голова Пак Юнсона лежала на его коленях. Омега обхватил лицо дрожащими пальцами и укачивал как дитя, не глядя на Чонгука. Сколько лет он мечтал об избавлении, а сейчас, получив желаемое, чувствовал, что больше никогда не будет прежним. - Он назвал тебя отцеубийцей и сам умер от рук сына.       Чонгук знал, что должен сделать: оторвать Юнги от гнили, прижать к груди, сказать, что все будет хорошо. Однако, альфа стоял неподвижно и, молча, наблюдал, как его солнце скорбит по сатане.