Север

- У обвиняемого были весьма натянутые отношения с отцом. Это подтверждает рабочий персонал Чонов, а также администрация школы, где Чонгук числится, как весьма своенравный студент. По словам одноклассников, обвиняемый имеет пристрастие к алкоголю и наркотическим веществам, что было доказано судебной экспертизой. Принимая во внимание вышеизложенное, обвинение считает мотивом преступления - убийство в результате бытовой ссоры и настаивает на высшей мере наказания по статье 109 “Умышленное причинение смерти”, 15 лет лишения свободы в исправительной колонии строгого режима. У меня все, Ваша Честь.        Довольный прокурор покинул трибуну, предвкушая очередную победу. В этом громком кейсе у защиты не было ни единого шанса. Все улики указывали на сына нефтяного магната, уставшего ждать очереди на престол.  - Суд вызывает обвиняемого, - жеманно декларировал секретарь.        Чонгук на трясущихся ногах прошествовал к трибуне.  - Вы признаете вину? - спросил судья, не отрывая глаз от протокола.  - Нет, - старался держаться стойко Чонгук. - Я устал повторять - я не убивал отца. Это был глава Пак, вернее его люди. По его же приказу.        По залу прошлись возмущенные вздохи. “Бессовестный”, послышалось со стороны скамьи. Чонгук упрямо выпрямил спину.  - Тишина в зале, - стукнул молоточком судья. - Столь громкое заявление не может являться истинной без доказательств.  - У меня есть свидетель, - решительно объявил Чон.        Единственный человек во всем мире, кому Чонгук доверял безоговорочно.  - Пригласите свидетеля.       Ворота зала отворились. Все взгляды устремились на хрупкого подростка, ступившего к трибуне, смиренно опустив голову. Чонгук все пытался ловить его взгляд, но омега и не думал отвечать. Чону в тот момент хотелось прижать его к себе. Пусть он будет его наградой за бессонные ночи в допросной, за скорбь по отцу и прилипшее к его имени клеймо отцеубийцы. Он пережил это все, зная, что за спиной прячется его лучезарное солнышко, нуждающееся в Чонгуке столько же, сколько и сам альфа.  - Свидетель представьтесь, - скомандовал судья, поправляя тонкие очки на переносице.  - Мин Юнги, - запинаясь сказал омега.       “Сын главы Пака!” - пронеслось по залу.  - В каких вы отношениях с обвиняемым? - Мы.. мы учимся в одной школе, - ответил подросток.  - Юнги, ничего не бойся. Я рядом.        Чонгук больше не мог вынести вида омеги, затравленно сжавшегося в комочек посреди жадно облепивших любопытных глаз. Его лучику здесь не место. Им обоим здесь не место.  - Тишина в зале! Юнги расскажи нам, что ты видел в ту ночь?       Омега дернулся, будто его прошибло током. Он молчал. Чонгуку это молчание царапало душу.  - Скажи им, солнышко, - повторял он еле слышно. - Пусть все это закончится.        Юнги поднял на него омертвленные глаза. “Прости меня”, сказал он одними губами, а затем обращаясь к судье: - Я ничего не видел.  - Обвиняемый не приходил в особняк той ночью? - уточнил судья.  - Нет, - решительно ответил Юнги. - Вы не слышали странных звуков или шума? - Я ничего не слышал.        Дальше все было, как в туманном сне. Чонгук больше ничего не слышал. Он проводил омегу непонимающим взглядом. Все случилось как-то слишком быстро. Приговор, стук молотка, конвой, следственный изолятор. Очень хотелось пить. Санитарная обработка, изолятор. Его опять куда-то вели, потом долго-долго ехали, кажется через границу. Восток. Чонгук выцепил только название. “Гувон. Путь в просветление.” Досмотр, выдача формы и постельных принадлежностей, опись. Вот он уже стоит в грязно-серой робе посреди восьмиместной камеры, прижав к груди выстиранный до состояния марли пододеяльник. - Встречайте нового постояльца, - язвительно объявил дежурный, захлопывая металлическую дверь на ключ.        В камере площадью десять на десять стояла спертая духота с помесью плесени и пота. Мебели не было, лишь тоненькие матрасы в два ряда на полу и небольшой умывальник в дальнем углу. На новенького устремились семь пар глаз. Он машинально собрался.  - Эй, 364, пойди-ка сюда, - махнул рукой грузный мужчина лет сорока пяти, восседающий на полу.       Из рукава серой робы выглядывали тюремные наколки. Чонгук огляделся.  - Да, да, ты, - нетерпеливо окликнул мужчина.        “Видимо он тут за главного”, подумал Чонгук, сделав несмелый шаг к матрасам. Мужчина, на робе которого красовалась красная нашивка 202, взглядом приказал ему сесть. Парень опустился напротив.  - Статья, - гаркнул альфа, разглядывая хлипкого мальца. - Сто девятая.       Мужчина одобрительно кивнул. Затем указал пальцем на татуировки на пальцах.  - Это что за мазня? Наждачкой выведешь, если хочешь пережить первую ночь.  - Долго тереть придется, - усмехнулся одноглазый громила в углу.  - Правила простые, - зыркнул на сокамерника мужчина. - Ты за младшего. Чистота в камере - твоя забота. Приносить, подавать, драить унитаз, делиться передачками - твоя забота. Станешь воротить нос - поскользнешься, упадешь, расшибешь голову. Это в Гувоне не редкость. Спишь вон в том углу.        Альфа указал на свободный матрац у двери в туалет.  - Что-то не устраивает? - вскинул бровь мужчина.        Чонгук молча прошел к худенькому матрасу и, накинув сверху простыни, улегся лицом к стене. Его жизнь рухнула одной ночью, после которой он почти не спал. Парень уснул и надеялся, больше не проснуться. 

***

      Юнги ворвался в отцовский кабинет без стука.  - Я сделал, как ты велел.        «Бросил любимого человека в тюрьму».  - Если с ним что-то случится, покончу с собой, - заявил омега, глядя на отца со жгучей ненавистью.       Глава Пак поднял свинцовый взгляд на сына и отложил именную ручку на край стола.  - Я тебя не приглашал, - процедил он сквозь зубы.  - Мне не нужно приглашение.       Рука Юнсона потянулась к трости. В этот раз Юнги даже не вздрогнул. Он мигом схватил с полки увесистый трофей из хрусталя. Тяжелое стекло приятно холодило пальцы. Омега твердо решил - на сей раз он будет защищаться. В худшем случае его убьют, в лучшем - он наконец постоит за себя. Чонгука больше нет. Юнги не на кого опереться. Никто не пожалеет, не залечит раны. Юнги теперь сам по себе.  Юнсон отложил трость подальше и с любопытством глянул на омегу.  - Я вижу, ты все еще не в себе, мой мальчик, - проговорил альфа. - Кажется, последние события оставили свой отпечаток на твоей неокрепшей психике.  - И что ты сделаешь? Отправишь меня в лечебницу? - усмехнулся Юнги. - Не смеши. Ты меня даже в летний лагерь не отпустил. Тебе надо видеть мою боль. Ты же не можешь наслаждаться ею издалека.        Юнсон промолчал. Мальчик прав. Отец не сможет с ним расстаться.  - Ты винишь в случившемся только меня, но подумай хорошенько. Никогда не задавался вопросом, почему я это сделал?        Юнги яростно замотал головой.  - Нет. Не желаю слушать.  - Чоны - прогнившее племя. Думаешь, ты был ему дорог? Змееныш захотел власти, вскружил голову моему наивному мальчику, чтобы поставить свой род во главе севера. Альфа в семнадцать лет запал на тринадцатилетнего ребенка. Любопытно, не правда ли?       Это была ложь. Такая складная, что Юнги почти усомнился. Всего на долю секунды. Мальчик собрался скорее, чем Юнсон успел заметить его замешательство. Нет, в Чонгука он верил беспрекословно. Так хотело его сердце.  - Верь, во что веришь, - сказал он твердо. - Тебе чудятся враги в пустой комнате.       Отец усмехнулся.  - Я пока вижу дальше, чем ты, мой мальчик. Можно сказать и мысли читаю. Что я говорил тебе? Никому не верь. Твоя пустая комната полна теней. Знаешь, кто поведал мне о твоей тайне? Тот, кому ты безусловно веришь.       В голову пришло единственное имя.  - Нет. Он не мог.        Юнсон разразился недобрым смехом. - Я предупреждал тебя. Не верь никому, особенно тем, кто ближе остальных.        Слушать безумный бред не осталось сил. Мальчик выбежал из кабинета, врезавшись в Чимина у лестницы.  - Все в порядке? - испуганно поинтересовался Пак.        В порядке? Нет. Нет, все не в порядке .  - Это был ты?       Юнги встряхнул брата за плечи. В бегающих глазах его читалась та самая правда, которая покончит с детством окончательно.  - Отвечай. Как он узнал? Это был ты? - Юнги..       Мин закрыл лицо ладонями. Смотреть стало отвратительно, физически больно.  Я его в тюрьму отправил, - истерично засмеялся омега. - Он только потерял отца! Так ты его любил? Отвечай!        Чимин вцепился в свитер брата. Слезы хлынули из глаз беспрерывным потоком.  - Юнги, я ошибся! Прости. Я был зол, думал, ты мне врешь, - взвыл омега, оседая на землю. - Пожалуйста, не отказывайся от меня. Только не ты. - Отец был прав, ты - предатель, - с отвращением выплюнул Юнги. - Ты мне больше не брат. Все видят нас врагами. Так тому и быть.       Омега переступил через поваленного к ногам Чимина и ушел прочь. Подальше ото всех. Юнги хотел остаться один, предаться скорби. Он не знал, как жить дальше. Юнги больше не боялся ночи. Он ее возненавидел. С того дня мальчик не плакал. Ни разу. Он знал, где-то там, по ту сторону границы был Чонгук. И ему было в тысячу раз больнее. Ему было семнадцать и он попал в тюрьму, потому что вернулся за Юнги. Он мог сбежать, но вернулся. Юнги не в праве плакать. Ему предстоит, научиться жить с чувством вины за разрушенную судьбу, единственного человека, который его любил. Но это не главное. Главное - Чонгук жив. И пока это так, Юнги такой же заключенный, отбывающий срок в сотнях километров в тесной каморке на Севере. 

***

      Исправительное учреждение «Гувон» располагалось в дальнем подлеске восточного округа. Добраться туда было тяжело, но выбраться.. Выбраться было почти невозможно. К тюрьме вел один единственный извилистый серпантин, пролегающий через горный хребет. Рискнувшие бежать нередко умирали от холода и бросались вниз, будучи не в силах преодолеть суровый подступ к восточным скалам.       Гувон насчитывал около 380 заключенных, отбывающих срок по всевозможным статьям, преимущественно уголовным. Потрепанное горным ветром и временем четырехэтажное здание, окруженное пятиметровым забором с колючей проволокой по всему периметру, напоминало заброшенный завод с небольшим двориком и несколькими ангарами для принудительных работ. Самой ценной валютой в суровой местности были сигареты и ботинки, в коих не был окончательно стерт меховой подклад.        Дозорный простучал дубинкой по решетке ровно в семь утра. Чонгук не спал. Он лежал молча, уткнувшись в стену, не шевелясь. В камере началось обычное копошение. Кто-то кряхтел, натягивая серую робу, кто-то подтягивался на самоприкрученном турнике под потолком, кто-то со смаком сморкался над крохотным умывальником. Гувон, живущий строго по часам, проснулся и пришел в движение, словно разбуженный встряской улей по весне. Чонгук натянул одеяло на голову. Ему было страшно. Кто-то ткнул носком в спину. Парень напрягся, но высовываться не спешил.  - Слышь, 364, добрейшего утречка, - гоготнул незнакомец над ухом. - Он че сдох? - сорвал он одеяло со свернувшегося в комочек новичка.        Чонгук резко вскочил на ноги и принял оборонительную позу. Одноглазый громила уложил его обратно одним взмахом ладони.  - Полегче, Кано, - подошел к парочке интеллигентного вида мужчина в очках. Затем обращаясь к подбитому достоинством парню: - Поаккуратней с резкими движениями. У нашего здоровяка руки работают скорее чем мозг.  - Не подходите! Убью.        Все взгляды устремились на озверевшего Чонгука, у которого явно сдали нервы. Он махал кулаками в воздухе, вздрагивая от любого движения в свою сторону.  - Сядь, - скомандовал главный по камере, тоном не терпящим возражений.       Чонгук прописал кулаком в живот подобравшемуся ближе остальных парнишке. Тот согнулся пополам и, матерясь, отошел на безопасное расстояние.  - Не слышал, что сказал полковник? - потерял терпение одноглазый громила. - Сядь, дубье.        Вдруг из другого конца камеры прилетела столовая ложка, приземлившись Чонгуку прямо в лоб. Он схватился за ушибленное место и осел на пол. - Сядь, - невозмутимо повторил полковник.       Толпа, окружившая Чонгука стала расступаться перед смотрящим. - Ну почему молодежь никогда не понимает с первого раза? Собирайтесь на завтрак. Представление окончено, - объявил он, разгоняя сокамерников взглядом.       Интеллигентный мужчина в очках под номером 301 присел рядом с Чонгуком.  - Тебе бы выдержки побольше, - сказал он, натягивая носки. - Иначе и недели в Гувоне не протянуть. Тут таких не любят.  - Каких? - раздраженно буркнул Чон. - Буржуйских, - терпеливо пояснил 301. - Мало того, ты еще и нездешний. Северный. По говору понял.        Спокойствие этого мужчины перекинулось и на Чонгука. Парень сделал пару глубоких вдохов и прислушался к рассказу собеседника об укладе Гувона.  - Это, - кивнул в сторону смотрящего 301. - Полковник. С ним лучше не шутить. Он тут главный. Ну ты и сам понял. Строгий, но справедливый. Не терпит беспорядка в мешке. - Почему нашивка красная? - спросил Чонгук, косясь на грозного метателя ложек.   - Красные даются заключенным по особо тяжким делам. Наш полковник был главарем восточной банды. Говорят, он приказал привязать руки и ноги должника к четырем машинам и погнал водителей на первой скорости. Как бы не разрывая, а растягивая бедолагу, как жвачку. Но это, конечно же, только слухи.        Полковник, будто почувствовав, что разговор зашел о нем, резко обернулся, отчего Чонгук нервно закашлялся.  - Кано, - продолжил 301, кивая на одноглазого громилу. - Он у нас просто душка, если не выводить. Только не думай, пялиться на глаз. Разорвет голыми руками. Думаешь, как твое место освободилось? У него крыша слетает.       Чонгуку жутко захотелось посмотреть на тот самый глаз, но чувство самосохранения оказалось сильнее. Сам мужчина представился академиком. Сидел он по статье политической, что объясняло резкую разницу в поведении по сравнению с другими заключенными. От него веяло спокойным достоинством. Чонгуку это нравилось.       Академик был словно напоминанием о прошлой жизни, где швыряться ложками в лоб считалось дурным тоном.  - Это Рони и Чен, - мужчина указал на не поделивших ботинок близнецов лет двадцати. - Братья, по совместительству взломщики от бога. Жить друг без друга не могут, хоть никогда этого не признают. Однажды Чена - это младший, забрали в карцер на трое суток. Так Рони до самого его возвращения не сказал ни слова, не ел и не спал. Смотреть было больно. - А этот? - виновато уставился на невысокого парнишку с синей нашивкой Чонгук. - Кажется, ему я врезал сгоряча.  - Попал под горячую руку, - пожал плечами академик. - Он у нас Лютик. Неплохой парниша, хоть и пугливый. Несладко ему пришлось, особенно первые месяцы. Три попытки самоубийства и это в восемнадцать лет. Видишь синюю нашивку?  Чонгук кивнул.  - Метка для совершивших преступление, связанное с наркотиками. Лютик был курьером в ресторане. Не дай бог никому такого курьера. Пицца приходила холодная, как моя пятка. Зато дурь привозил тепленькой. Приоритеты, так сказать.        Пришло время выходить. В обшарпанной столовой, пахнущей хлоркой и вареными бобовыми, было не протолкнуться. Заключенные здесь, отстояв свою очередь за пищей, разбредались группами по разным столикам. “Прямо как в школе”, подумал Чонгук, осматривая душное помещение. Парень уселся за стол рядом с доком и уставился на месиво из риса и фасоли на подносе.  - Что не мишлен? - издевательски гоготнул Рони. - Не боись, на обед обычно еще и требуху дают.       Чонгук скривился и отодвинул отраву подальше. Парни за столом покатились от смеха. Один взгляд Полковника - все замолкли. Кано без лишних слов вывалил порцию новичка к себе на поднос и стал жадно уплетать за двоих.  - Как это вообще можно есть? - пробубнил про себя Чонгук, надменно зажав нос.  - Я смотрю, тебе на тот свет не терпится, - хмуро произнес Полковник, склонив ложку над варевом.        Чон при виде прибора машинально отдернулся.  - Вот тебе мой совет. Хочешь жить - не выделяйся. Как видишь, у нас тут с омегами туго. Любители побаловать себя свеженьким мясцом тебя уже наметили, - мужчина указал на свору головорезов за дальним столиком, пожирающих Чонгука глазами. - Смотри, петухов в своей камере не потерплю. - Пусть попробуют, - процедил Чон, стиснув зубы. - Мне терять нечего.        По залу пронеслось нервное перешептывание. Чонгук обернулся, проследив взгляды всполошенной толпы. У входа вырос огромный жирдяй, едва поместившийся в проем. Вид у него был мерзкий, серая роба в сальных пятнах темнее, чем у остальных. Видать верзила не дружил с гигиеной.  - Дазай, - пояснил академик, не глядя. - Не смотри, он не любит, когда с ним встречаются глазами.  - Ему бы фитнесс тренера, - с отвращением обронил Чонгук.        Близнецы дружно прыснули в кулаки. - Не, - посмеиваясь, сказал Чен. - Это жирдяй Бо. Дазай, тот что справа.        Чонгук перевел взгляд правее. Кроме жирдяя там почти и не было никого. Лишь один щупленький паренек, по виду ровесник Чонгука, с аккуратно уложенными смоляными волосами и в чистой выглаженной робе.  - Это прикол? - Это Дазай, - с восхищением произнес лютик. - Самый молодой колодник за всю историю Гувона. Сел в пятнадцать. Восточные в нем сразу шестерку увидели, заперлись с ним в душевой на второй день пребывания, да не тут то было. Он одному ухо откусил, а второму.. глотку перегрыз. Буквально. Кровищи было. Неделю отмывали. Его в карцер на месяц, а ему хоть бы хны. Через месяц все повторилось, только в этот раз он сокамерника простыней задушил. С того дня Дазая за километр обходят. Оно и понятно, парниша отбитый на голову.        Парень прошел вдоль рядов к одинокому столику у окна. Чонгук пропустил байку мимо ушей. Ему хотелось спать. Идея напасть на ближайшего заключенного, чтобы оказаться в холодном карцере наедине с собой казалась ему крайне заманчивой. Если повезет, он оттуда не выйдет.       Недели сменяли дни. Поздний приход лета обошел Гувон стороной. Часы в заключении походили один на другой, строго по расписанию: подъем в семь, заправка кровати,  утренняя зарядка с перекличкой и плевать что на улице дубак, пробирающий до костей, поганый завтрак (фантазия поваров заканчивалась на рисе и бобовых), утренняя  проверка (камеры шмонают на запрещенку), лекции о важности исправления, снова та же мерзопакостная каша, только теперь с какой нибудь костлявой рыбой или гнилыми овощами, свободное время, исправительные работы, ужин, еле теплый душ по средам, сон. Так по кругу, день за днем. Чонгук существовал в непробиваемом вакууме, проглатывал ложку риса, от остального отказывался. Его определили подручным в слесарню, где изготавливали простые детали для заводских заготовок. Получалось из рук вон плохо: то пережжет узел, то недошлифует хомут, то обрежет пальцы о зубило. Руки, не знавшие тяжелой работы, кровоточили и покрылись мозолями. Чонгук приходил на ужин с новыми синяками, так коллеги по станку выражали свое недовольство неудачами парня. На пятый раз Чонгук бросил попытки постоять за себя. Враги превосходили количеством, а у Чона не было сил даже поесть.        Стервятники в Гувоне, унюхав слабость новенького, кружили над головой, выжидая. Шайка восточной мафии настигла Чонгука беззащитным в душе. Они подкрались сзади, когда парень только намылил голову. Резкий толчок в спину впечатал лицом в душевую стойку, рассекая правую бровь в опасной близости от глаза. Он чудом удержался на ногах, стал размахивать кулаками вслепую. Нападавших было трое. Они гадко ржали над беззащитным новичком, в перерывах успевая раздавать шлепки по голове и щекам. Глаза щипало смесью мыла и крови. - Ну что, уроды северные, намылись кровью наших? - сплюнул под ноги мужик с наколкой волка на шее. - Теперь своей умойтесь.        Прежде, чем Чонгук сумел сгруппироваться, получил пару пинков тяжелыми ботинками в живот и ребра. Он пытался звать на помощь, из груди вырвался протяжный хрип. Волк, так прозвали предводителя шайки, сорвал душевой шланг со стояка и окатил парня ледяной водой.  - У меня есть идея получше, - с ухмылкой произнес его дружок, расстегивая ширинку.        Дверь в душевую со скрипом распахнулась. В помещение вошел Дазай, что по преданию перегрыз глотку посмевшим посягнуть на его честь. Оглянув шайку пустым взглядом, авторитет, не говоря ни слова, снял полотенце с плеча и встал под соседнюю лейку.  - Господа, пройдемте, - с досадой бросил Волк, поглядывая на безумца. - Поплещемся в другой раз.        Головорезы скрылись в коридоре, оставив Чонгука лежать на плитке в пене, окрашенной собственной кровью. Дазай на мальчишку не взглянул.