mental abuse institution

если бы эшли была мужиком то остатки серого вещества выстрелили бы белым в конце концов через кончик члена но эшли была пиздой + как это ни прискорбно ни в нимфоманское потакательсво своим прихотям ни даже в окончательный долбоебский психоз и наивную добрую жизнь в пансионате на галопере в окружении санитаров ей свалиться было уже нельзя – процесс был запущен, хочешь не хочешь, умей вертеться и выворачиваться, прогибаться и в общих чертах /быть довольно гибкой/. из плюсов: они еще не спали на картоне в сырых углах позабытых пентхаусных трэпдомов в недостроенных жилых комплексах и не трахались за еду. у них не было пневмонии, спида и ботулизма, по факту их нельзя было даже назвать бомжами – глупая черная кио рио с разьебанными замками была вполне себе определенным местом жительства – на розовый бимбо матизик не тянуло ни в коем случае, но спать в обнимку было довольно мило. из минусов было то, что трупы нихуя не являлись единственными людьми, с которыми контактировала сестра. у энди через глаза вместо зеркал души проглядывался сибироязвенный скотомогильник, но ей было не обязательным быть маленькой мисс саншайн, чтобы вести свои маленькие дела по ломбардам и проституточным, сбагривая снятые с покойников побрякушки так же классно как лишенных мозгов демоном живых баб. эшли была хорошей и иногда даже не пищала и не выебывалась, когда для того, чтобы вытащить из багажника очередное тело приходилось его потрогать. очень редко, но она работает над собой. вот бы это ценили, правда? она говорит: – все, езжай. попинывает ножкой приборку с стоящим на ней даббл капом грязных стаканчиков бургеркинга, крутит прядь и отводит глазки, и проблемы с контролем гнева ее сестры не являются чем-то важным, пока все, что позволяет андреа – кусать губки, стискивать кулачки и шлепать и так полумертвые горлышки тупыми тупорылыми ножами. однажды энди ебнется очень сильно и поедет башкой в пизду – это уже читается. это уже загружаемый файлик – сорок процентов из ста до диагноза, понятного по дыханию. ее бесят тихие выебоны и дутые щечки, но она только заводит тачку, бьет по газам и закуривает вишневую самокрутку. красные прожекторы светофоров на практически серой коже эшли действуют не то, чтобы как тряпка на быка, но как камень в дворнягу точно – чтобы привлечь нароком /не/ обращаемое внимание приходится пожертвовать окурком и черным нейлоном на ножке эшли – чуть выше коленки на мягкой ляжке красные искорки и ожог, колготки все еще плавятся по швам, но прекращают тление в лимите сантиметра. – ауч! – запоздалая реакция. сейчас начнутся визги. – че ты делаешь, блять? – случайно. – энди ведет машину. машина едет посередине трассы, чтоб кушала полосочки, это весело. потом переходит на левую полосу. – как у тебя дела? – оууу, – у эшли мордочка как у кошечки, ротик бантиком, губки дуются уточкой, глазки цепкие как иголочки (тык-тык-тык, это хэндпоук взглядом, выбивающий на теле слово «гнида»), руки скрещены на груди, ножка лежит на ножке, в освещении мелькающих фонарей в курчавых волосах отмечается давнешний плотный колтун, который бы надо вырезать. – малышка интересуется. я так счастлива, у меня ежедневный менталка чек от моей роднули. как видишь, пока не мажу говно по окнам, так что все хорошо, считай, можешь не волноваться. – рада. – андреа кладет ладонь на коленку эшли и дальше ведет машину. эшли смотрит так удивленно-радостно и ручку конечно не убирает, а кладет на нее ладонь. – хочешь есть? ⭐️🧁 как это было приятно – эшли царапала простынь, и если бы простынь была из дышащей, живой кожи, то жадные коготочки ей бы сделали кровавые бороздки. ее милая сдобная плоть растекалась лужей. ее мягкая кожа из ванилина все дальше лилась как мед и пилась как яд, о господи, а самой же ей нравилось пялиться, только пялиться, как отдельно от тела, оттенком ауры бледно розовой, в черных блестках, в прозрачных стразах, чтобы пахло как вива ла джуси и вьебывало как ту-си-би, ей нравилось мазаться телом ее, как тягучей нефтью, гладким расплавленным льдом синтетических волн в бассейне от хилтон, просто отдельно от тела, как ego death, пялиться в отражение на свое перекошенные ебало со съехавшими наклеенными ресницами вперед башкой кверху жопой еле как не теряя сознание в полусмерти искать что-то знакомое в своей собственной дикой морде ебаного животного, которому хорошо. захлебываться в жидком азоте дыхания, которого не хватает, падать в своем сознании, но не в своих глазах – обморок внутри разума, три секунды в полной темноте и оглушительном давлении на уши, чтоб вскрикнуть и зарыдать, сжимая свою грудь до тех же кровавых борозд, что не получило одеяло, в силу своей не-живости. лизать ее кожу в пепле собствннного признания, что в этот раз (заново) облажалась – спор стерт мокрой еблей в сырой гостинице с серыми пауками по всем углам – будто с доски мокрой тряпкой стерт – ведь андреа ее учитель в умении смыкать рот и быть кем-то, кто не обуза. какая лапочка. нахождение энди рядом, ее постоянное и такое же созависимое потакательство ставят в уязвимую позицию сильнее, чем оголенность. одержимость ласкает пальцами ее нёбо.