Ты тянешь меня в ад...

      В день, когда мы познакомились, я задыхался. Вновь горел, пожираемый собственными грязными мыслями. Мои дрожащие пальцы ухватились за твои светлые крылья, словно за последнюю надежду на спасение. Мой уставший от внутренних терзаний мозг уловил в твоем непримечательном стане истинную красоту. Я стал одержим тобой, одержим тем образом, что выдумал сам.       Поначалу ты нисколько не цеплял меня. Твоя обыденность бросалась в глаза, вызывая скуку и отторжение, однако отступать я не собирался. Я был намерен вонзить в тебя когти, испить до дна всю кровь и, наигравшись, уйти. Мне хотелось испортить твой чистый образ, разодрать в клочья грудную клетку и добраться до самого сердца, но с течением времени мои планы стремительно менялись. Ты был таким же, как и я.       Первое осознание было подобно пытке. Скрипящее чувство прошлось по ребрам, будто наждачная бумага. Жгучая ревность била электрическим током по кончикам пальцев, вызывая тошноту и желание пробить в грудной клетке дыру и вырвать из себя ноющее сердце. Я не мог без отвращения смотреть на твою непринужденность, не мог без зависти наблюдать за тем, как твое внимание достается кому-то другому. Хотелось выскрести свою душу, избавиться от этого чувства, сбежать, но воспоминания о твоих мягких прикосновениях удерживали и заставляли млеть от вожделения.       Я дрожал, а на уголках глаз образовывались маленькие кристаллики слез, когда ты заставлял меня почувствовать себя нужным тебе. В памяти надолго отпечатались слова о том, что тебе со мной комфортно. В этот момент я чувствовал себя самым счастливым. Тогда-то моя зависимость и начала приобретать нездоровые черты. Я ластился к тебе в надежде получить очередную дозу дофамина, а каждый твой отказ разбивал меня. Я ломался с каждым днем все сильнее, кости ломило до отвратительного сильно, но я продолжал игнорировать очевидные вещи, теша себя бессмысленной надеждой, которую ты мне подарил. Я верил, что нужен тебе, что способен стать кем-то важным в твоей жизни, поэтому был готов нести это нелегкое бремя, был готов обрекать себя на страдания и боль, лишь бы оставаться рядом.       Что-то не сходилось. Я заметил это практически сразу, но напрочь отказался обращать внимание. Имело ли это «что-то» хоть малейшее значение? На тот момент нет, но в будущем, когда я начну искать недостающие фрагменты мозаики, меня передернет от ужаса.       Я был счастлив рядом с тобой, до невообразимого, до омерзительного. За короткое время ты стал для меня домом, в который мне действительно хотелось бы вернуться. Когда ты отдалился, из легких моментально выбило весь воздух. Я старался быть понимающим, но, лишившись источника тепла, начал замерзать. Ранее я был убежден, что ты — такой же, как и я, но твоя маска начала спадать, и я испугался.       К тому моменту, однако, когда пазл начал складываться, я уже был скован по рукам и ногам. Ты признался в отсутствии чувств сам. И я понял. Действительно понял. Уже тогда мне пришлось смириться с мыслью, что, вероятно, я никогда не смогу стать для тебя чем-то серьезным. Меня напрягало такое положение вещей, но, пока я не чувствовал себя пустым местом рядом с тобой, не возражал остаться посредственной фигурой.       Я прощал тебе многое, даже эту пресловутую игру в «горячо-холодно», которая расшатывала мое и без того нестабильное эмоциональное состояние. Я был готов в полной мере брать на себя ответственность за свой выбор, прекрасно осознавая, что это я решил остаться рядом с холодным тобой. Меня тянуло к тебе, а сопротивляться этому чувству не хотелось совсем.       В какой-то момент я решил отказаться от попыток удовлетворить свои животные потребности за твой счет. После смены эгоистичного «я с тобой ради дофамина» на «твой комфорт — мой приоритет» и развившейся вследствие этого болезненной навязчивой мысли «мои хотелки — мои проблемы», я начал замечать все больше неприятных тенденций. Сколько бы ты не отрицал этого, было слишком очевидно, что ты совершенно не воспринимаешь мой интерес к твоей настоящей личности всерьез. Тебе казалось, будто меня держит что-то низменное, хотя я и впрямь пытался понять тебя. Именно тогда в мою бренную голову начали закрадываться безрадостные мысли: «Я ему не нужен», «Мне никогда не стать для него чем-то важным», «Мои старания напрасны», «Я только и делаю, что страдаю…»       Со временем иррациональная привязанность к тебе начала раздражать. Тошнота становилась уже чем-то совершенно обыденным и привычным. Я игнорировал это непозволительно долго, довел себя до края, пока не оступился и не полетел вниз.       Решение оборвать с тобой связь было принято внезапно. Я знал, что не вынесу жизни без тебя, знал, что разобью себе сердце, знал, что первое время дышать будет невыносимо тяжко. Так и вышло. Я вернулся к тому, с чего начинал: к отягощающим мыслям, окутывающей разум темноте и зудящей дыре в сердце.       Я оторвал тебя от внутренних органов, но нельзя было быть готовым к пронзившему сосуды чувству потери. За это время ты успел прирасти ко мне настолько, что потеря тебя стала критической. Кровотечение не останавливалось слишком долго и я, захлебываясь в собственной крови, молил лишь об одном — о возвращении. Я скулил так жалко и ничтожно, но не мог поделать с собой ничего. Мне хотелось вернуться, мне хотелось обратно к тебе, пусть я и знал, что никакого «тебя» не существует. Тот ты, о котором я так отчаянно бредил, существовал в реальности лишь на первых парах, а после остался призрачным напоминанием о былом счастье в моей памяти.       Я был безутешен. Ты предпринял куда больше мер по обрыванию мостов, чем я, и это давило на раны лишь сильнее. Черный список, очищенная для двоих история переписки и прочие пункты подпитывали мое убеждение в том, что попытки оставаться рядом все это время были бессмысленны. Это ранило. Я метался в истерике, вредил своему телу, пока мысли о том, что я все это время был для тебя никем, истощали мою душу. Было сложно не очернить в своей памяти твой образ, но мне так хотелось оставить твой ангельский лик нетронутым, что я сквозь истошные рыдания и изнывающие от ноющей боли конечности вторил себе: «Ты не плохой, это все моя вина, моя…»       Самое яркое воспоминание, как я раз за разом наношу удары, с намерением оставить на себе позорные чернеющие отметины — напоминание о собственной жалости, о ничтожности, о недостойности потреблять чертов кислород. Было настолько невмоготу, что уродование кожи казалось выходом. Так должно было стать лучше, будто бы насилие над собственным телом в действительности может хоть как-то помочь.       Я утешал себя тем, что наше «ничто» рано или поздно закончилось бы. Пытался убедить себя, что все к лучшему, что поболит и пройдет, чем раньше избавлюсь от напрасной боли, тем проще будет в будущем. И, право, я действительно понимал, что так оно и есть, но поверить себе не сумел.       Ты тянешь меня в Ад. Я знаю об этом, но не могу перестать грезить о том, что это все это — жуткий сон, кошмар, который рано или поздно закончится, и я проснусь в счастливом мире, где у нас все хорошо, где ни о каком прощании не идет и речи. Я задыхаюсь без тебя, глотаю сопли и рыдания, но ты уже не вернешься. Я с болью осознаю, что больше никогда не увижу твоего сообщения. И я сам в этом виноват. Я сам отказался от тебя. Мне было проще уйти, чем копаться в тебе, и как бы сильно не хотелось вновь написать: «Я люблю тебя, зайчонок» — больше у меня такой возможности нет.       Мне не место рядом с тобой. Я эгоистичен, мерзок и неприятен. Я не тот, кто тебе нужен. Не тот, кого ты заслуживаешь, не тот, кто имеет право оставаться близь несмотря ни на что. Ты тянешь меня в Ад, я знаю. Я пытаюсь закопать все, что напоминает о тебе, но ты так плотно сидишь в каждой моей мысли, что теперь всякий новый день кажется пыткой.       Я мечтал, что ты останешься со мной надолго, но в очередной раз разбился о собственные ожидания. Как бы тошно не было, я понимаю, что еще долго не смогу избавиться от тревожного ожидания твоего сообщения. Буду скучать по эмодзи с кроликами, по реакциям на сообщения без ответа, по игре «в Тамагочи». Я знаю, что должен подняться и жить дальше, но мне так чертовски одиноко.

Ты появился в моей жизни как луч света и, уйдя, забрал с собой все рвение к жизни. Ты был великолепен, Ло.