Чувство

      Он прикасается к запястью чужой руки, очерчивая нежную кожу, под которой медленно бьется пульс. У него руки мягкие-мягкие, будто тот никогда ничего тяжелее ложки не поднимал. Разве что маленькие шрамики и ранки рассыпаны по рукам, точно звезды.        Санчез обожает руки Пугода, всегда останавливая на них свой взгляд или иногда специально прикасаясь как можно больше. До невозможного любит длинные пальцы, созданные для игры на музыкальном инструменте. Такие, как он обязаны блистать на сцене, обращая к себе внимание миллионов людей.         Но Пвгуд здесь. Жмется к нему, уже даже не пытаясь спрятать взгляд. Хотя сквозь шляпу это почти незаметно, но Санчез чувствует. Всегда понимает, когда он смотрит.        Нежные лепестки сакуры медленно падают на два силуэта, сидящих вплотную. Ночь медленно входит в свои права, окутывая землю мраком. Солнце пытается остаться, согревая своими последними лучами всё живое. Тихий шелест кроны деревьев сопровождает смену дня и ночи.        Пакет смотрит в чужие глаза, готовый продать всё за возможность рассмотреть их хотя бы ещё несколько мгновений. Чужие очи пленительны и губительны, будто готовые в любой момент затянуть на самое дно. Одновременно они являются самым прекрасным чудом, сотворенными точно древним скульптором.        Их цвет. Ах, точно золото, струящееся по чужим венам. Он не может решить, опечален или рад, что сам Санчез полностью не понимает своей ценности. Не может осознать, насколько важны его глаза, касания, голос, душа. Но Пугод будет счастлив объяснить это всё. Растягивая речь на часы. Лишь бы продолжать украдкой смотреть в золото глаз.        У них тысяча и одна любимая деталь в друг друге. Потому что только они понимают это как никто другой. Всегда стоят за спиной, готовые вгрызться в глотку глупцу, что решил обидеть партнера. Всегда поддерживают, даже если расходятся во взглядах. Бурчат, возмущаются, охают, но далеко не отходят, ожидая просьбы помощи.        Разные до одури, но влюбленные по уши. Даже не так. У них не любовь. Любовь проходит, исчезает, растворяется. У них что-то большее. То, о чем будут шептать холодными ночами, греясь о чужое тело. То, о чем не кричат на каждом шагу, а показывают лишь наедине. Как и сейчас.        Оба ненавидят публичные проявления любви, поэтому сейчас сидят где-то в глуши. Очень красивой глуши.        И жмутся к другу другу. Потому что это что-то хочет вырваться прямо из груди.        Пугод дышит в шею Санчезу, согнувшись в три погибели. У него затекли все конечности, но он думает только о партнере. Ноги переплетены между собой. Тепло. Так жарко, что дышать становится невозможно, и он рвано пытается вдохнуть через рот. Но выходит это как-то плохо, пусть и кислород поступает в легкие.       Саша подносит чужие руки ко лбу, тихо выдыхая. У Пугода руки холодные. Прохлада среди их горяче-огненной кучи сродни капли воды для путника пустыни.  После медленно смещает ладони к собственной груди, желая чтобы Пугод почувствовал его сердцебиение. Он здесь, живой.        Они сидят до самого рассвета. Холод ночи не волнует их, пока они есть друг у друга.