Благословение из Ада

Начинается верное описание положения Иерусалима. Я Зевульф, недостойный и грешник, отправился в Иерусалим, поклониться Гробу Господню, но удручаемый отчасти тяжестью грехов, отчасти же за недостатком хорошего корабля, я не мог следовать по прямому пути вместе с другими туда отправлявшимися и плыть по открытому морю, а потому решил отметить только те острова, по которым я проезжал или же одни их имена.

Путешествие Зевульфа в Святую Землю, 1102-1103г.г. Перевод П. Безобразова, 1885 г.

Середина зимы 1179 г.

      В отличие от Зевульфа, у Кастора было всё. И корабль, и деньги. Только желания отправляться на Святую Землю не хватало. Но отчасти, это не его вина.       Брат Касперий молился где-то под палубой, когда они отбыли из порта Пафос, что на Кипре. Касперий, самый известный рыцарь королевской охраны, обладавший солидным состоянием в Иерусалиме и обширными землями, боялся каких-то Фатимидов. Безусловно, их корабли славились своей скоростью, а обученные бойцы кажется рождались с талантом грабить хорошо защищённые торговые и даже военные суда, но полагать, что молитва станет спасеньем от их гнева было безрассудно и смешно.       Пару дней назад братья отчалили из порта Финике. Быстрый ветер, благоволивший им на море, в короткие сроки донёс их до Кипра, где они пересели вместе с пилигримами на большой торговый корабль. Он был гружён товарами и провизией, а также паломниками, стремившимися в Иерусалим для искупления грехов и готовыми страдать на своём пути, принимая это за часть очищения. До Финике добирались немногие, а тем, кто дожил до последней переправы через Средиземное море, предстояло ещё два с половиной месяца пребывать в страхе в бескрайнем море. Несмотря на то, что их охраняли тамплиеры, против природной стихии они были невластны. Крутое побережье Яффы славилось своими штормами, кои погубили не один десяток кораблей. Но к тому времени, как Кастор прибудет туда, погода должна будет наладиться. А дальше его уже ничего не беспокоило.       Его рост составлял почти шесть с половиной футов, поэтому изготовить доспехи и огромный плащ вышло дороже, чем предполагал Касперий. Но в сравнении с его доходами это было чуть ли не обо́лом. Немой Кастор производил грозное впечатление на храмовников, вызвавшихся сопровождать их, но завоевал их доверие. Его меч, хоть и украшенный настоящим рубином в навершии и красивой, витиеватой, но удобной гардой показывал, что хозяин ухаживает за ним, а его острота могла бы разрубить кальчугу при правильном наклоне. Кожаные ножны с особым плетением и чуждыми для них узорами являли Кастора как очень богатого рыцаря. — "А верного ли?"       Насмехался сиплый голос в голове, оживший за долгое время путешествия. — "Проснулся. Жарко было?" — "Могла бы и спасибо сказать. Благодаря мне ты не плавишься в своих доспехах" — "Спасибо я скажу только тогда, когда моя нога ступит на Святую Землю"       Кастор медленно пересекал палубу, бросая косые взгляды сквозь свой шлем топхельм с золотым крестом на пилигримов. Они при его виде жались по углам, а кто-то даже крестился. Но с уважением: низко опускали головы и благословляли его в дальнюю дорогу, возлагая на него надежды, как на своего защитника. Кастор отвечал коротким кивком и усмехался про себя. Он чувствовал себя капитаном этого корабля, даже более того — предводителем тамплиеров, что также выказывали ему почёт, хотя он и не имел к ним никакого отношения. Он должен был стать членом Святого Ордена Гроба Господня, что в Иерусалиме. Каноником и телохранителем самого короля. Поэтому единственное, что волновало его, когда они двинулись из Константинополя — обряд посвящения. Однако и здесь похлопотал его братец Касперий, хотя и не без вранья со стороны Кастора.       Несмотря на то, что Кастору пришлось покинуть его горячо любимую родину, ожидающее его житие пока ему нравилось. Из холодных северных земель переход в тёплый и лучезарный Константинополь показался необычным, но приятным. В преддверии жаркого лета с моря дул ещё пока холодный бриз, продувающий доспехи и освежающий закрытое защитными одеждами тело. Однако как ни крути, действительно стоит упомянуть голос в голове Кастора, сопровождающий его с рождения, сидящий в его теле и регулирующий для него комфортную температуру. Поэтому Кастор уже был готов к изнурительной пустыне и битвах в ней, которых ждал с особым рвением.       Дабы не привлекать к себе внимание своим стремлением поскорее оказаться в гуще кровавого сражения, Кастор медленно выдохнул и облокотился о фальшборт. Вода, искрящая внизу и ослепляющая не хуже небесного светила своим шумом успокаивала и рассредотачивала бешеные мысли. Она то небольшими волнами с приятным всплеском налегала на корму, то гонимая неизвестной силой устремлялась в даль, а то просто тихо играла сама с собой, завораживая и увлекая. Иногда непадолёку от Кастора ютились пилигримы, всматриваясь в горизонт и надеясь увидеть там каменные арки Яффы. Вышли отдохнуть и храмовники на соседнем судне. Начало пути, можно и посозерцать вместе с великой матушкой природой.       Солнце стояло высоко в зените, поэтому люди предпочли спрятаться в прохладном трюме и перекусить. На палубе остался только Кастор, капитан и пара матросов. Он повернул голову в сторону мостика, встретившись взглядом с капитаном. Тот не выдержал зрительного контакта долее нескольких мгновений и вернул свой взор к бесконечной водной глади. Кастор хмыкнул. Услышав шаги, он обернулся, и увидев Касперия, кивнул, ожидая разговора. Касперий занимал должность рыцаря Большого креста и был в шаге от того, чтобы получить звание рыцаря цепи.       Касперий встал рядом и сняв шлем, тихо заговорил, убедившись, что их никто не слышит: — Побоялась бы ты Бога с этой затеей..       Отвечал ему тихий женский голос: — Я не увидела ещё ни одного асатила, так зачем мне бояться того, чего нет?       Касперий тяжело вздохнул, его лицо покрылось мученическими морщинами, и посмотрев на девушку снизу вверх, он произнёс: — Ты обманываешь себя перед Ним, к чему это всё? Ты могла бы стать прекрасной женой и матерью, у меня есть множество хороших друзей, которые могли бы предложить тебе руку сердца.       На этот раз тяжело вздохнула сама Варвара, устав излагать простые истины который раз: — Милый братец, в течение всей моей сознательной жизни ты учил меня держать меч в руках. Ты знаешь, что моё рождение уже было знаком, моя матушка умерла. Ну скажи, похожа ли я буду на женщину, даже если снять с меня эти доспехи?       Касперий поник и покачал головой, смотря куда-то в сторону. Варвара продолжила: — Ты готовил меня к этой жизни. Вероятно, сам Бог подсказал тебе этот путь, и пока он не привёл ни к чему плохому. Я обещаю тебе, что унесу с собой эту тайну в гроб, а тебя буду оберегать также, как и ты меня когда-то.       Положив руку на сердце, ответила она, потрепав брата по плечу. Тот протёр глаза пальцами, сняв железную рукавицу. — Как знаешь. Это на твоей совести и ты сама будешь отвечать перед Господом. Пойду ещё помолюсь...       Дьявол в голове ведьмы благосклонно молчал, а она сама только пожала плечами и продолжила наблюдать за морем, ожидая увидеть закат.

Апрель 1179 г.

      Кастор привык к трудностям, но в основе своей они имели долгие военные походы и лишение удобств, а не бездействие, окружённое этими самыми удобствами на протяжении почти трёх месяцев. Само путешествие занимало чуть ли не полгода, и было оно не столь трудным для братьев в выдержке, сколько утомительным в ожидании. Болезни не брали их здоровые тела, и даже морская качка не сломила их дух. Кастор не знал, помогала ли в этом ежедневная молитва брата, или их охранял его Дьявол, но они, как два льва, подавали пример всем остальным и тем больше росло уважение в глазах паломников и тамплиеров. За всё время путешествия до Яффы они сдружились с ними и могли даже называться друг другу боевыми товарищами. Фатимиды не трогали их, а погода, как будто прислушавшись к небезызвестной фортуне, не разыгрывалась сильными штормами и дарила попутный ветер.       Но, за удачу нужно было платить. Однако благодаря всё тому же Дьяволу, не братьям. Некоторых паломников, их окружавших, тошнило за борт почти каждый день, на их муки было противно смотреть. Смерть, которая преследовала путников ещё от Константинополя, нередко являла свой лик, забирая исхудавшие от болезни души. Однако если Касперия это воистину ужасало, Кастору было по боку. — "Сколько не молись, а цинге и Бог не указ. Глупцы"       С этим Кастор был согласен, потому промолчал. Его занятием в течение долгого плавания была или прогулка по борту судна, или непринуждённая беседа с одним старцом, его земляком, который был падок на разговоры. Кастор, следовавший народной мудрости, гласящей "молчание — дороже золота", порой присаживался подле него и слушал о житиях святых или об историях, в которых побывал мудрый человек пожилого возраста. Прокофий был здоровее многих молодых и бодро ввязывался за молчаливым воином, тяжело шагавшим к носу корабля. Да так бодро, что за время всех остановок в портах или станах, он успевал оббегать все святые места, которые заприметил для своего маршрута, и принести Кастору гостинцы. Конечно, мужичок получал от него копеечку, и потому своим долгом обязывал донести иконку в путь-дорогу, или сладость какую заморскую. Иконки Кастор незаметно выкидывал в море, поскольку все освещённые вещи жгли его кожу, а вот угощения с радостью принимал, хотя и ел всегда в одиночестве. Прокофия это никак не смущало, он только усердно молился на здоровье рыцаря и был всегда к нему радушен, а Кастор выделил ему средства для проживания на Святой Земле и обратный путь. Для него — сущий пустяк, а для мужичка счастье до конца его славной жизни. Старец иногда позволял себе наступить на подол его плаща, приговаривая, чтобы он был осторожен и не торопился в своих решениях, а порой даже рукоятью своей трости мог резко затормозить гиганта и выдать внезапно посетившие его умозаключение, которое, если не будет сказано сию же минуту, может потеряться в потоке других мыслей и не будет явлено в свете житейской мудрости. Надо сказать, он много писал, и документировал своё путешествие.       Привычная тишина, состоящая из тихого плеска волн и скрипа от шагов вдруг оборвалась радостными криками, гудением и топотом десятков ног. Пропуская вперёд себя монахов самых разных национальностей, которые в приливе восторга иногда попросту врезались в рыцаря, который как скала, плыл в этом бурлящем море тел, Кастор двигался по палубе, желая знать, что же стало причиной всеобщего оживления. Его брат Касперий мелькнул в толпе непадолёку, снимая шлем и искренне улыбаясь. На горизонте синели горы и белое пятно Яффы, окружённое жёлтым берегом. Изредка в воздухе мелькал запах цветущих апельсиновых деревьев.       Мужчины подкидывали свои головные уборы в воздух, крича на разных языках и пытаясь кажется, оповестить порт Святой Земли уже сейчас. Братьев пропустили вперёд, смиренно уступая дорогу. Может потому, что они оплатили корабль и позволили всем этим паломникам находиться на их судне, а может потому, что они единственные рыцари, борющиеся за их веру, присутствовали сейчас здесь, и имели право в ряду первых увидеть приближение конца своего нелёгкого пути. На соседних кораблях также было видно столпотворение: тамплиеры, что испытывали это сладостное чувство не раз, как в первый, буквально повисали на фальшборте и обменивались друг с другом громкими возгласами. Кто-то обнимался, кто-то жал друг другу руки. А уже знакомый Кастору старичок, по всей видимости поспорив с каким-то пилигримом ещё в Пафосе, требовал от него двух рублей. Касперий, пробившийся к брату через пару мгновений, положил руку ему на плечо и облегчённо выдохнул, улыбаясь. Даже Кастор приподнял уголки губ, хотя этого никто не видел.       Несмотря на то, что это уже четвёртый, и финальный рейс, который совершал Касперий, Кастор был рад, что всё закончилось. Их вещи перевезены, и сейчас их корабль был полон только людьми, а также некоторыми ценными бумагами и украшениями, занимавшими два небольших сундучка. С ними также отправилась последняя, самая маленькая партия слуг, которая тоже вышла вместе с господами.       Яффа, хотя и была главным портом Святой Земли, являлась самым неудобном городом в своём предназначении. Большие корабли попросту не могли пристать к причалу, по причине его почти полного отсутствия из-за крутых скалистых берегов, о которые даже в спокойную погоду разбивались страшных размеров волны, а также рифа длиной почти триста метров. Братьям повезло: установился почти полный штиль, и нужно было использовать эту короткую передышку, ибо вечером ожидался шторм. Наняв отдельные лодки по восемь франков, братья перевезли весь свой груз, за что люди были весьма благодарны им и целовали их руки. Ступая на берег, Кастор потянулся, размяв затёкшие кости и глядя на возвышавшиеся перед ним белокаменные укрепления, вздохнул. Крики чаек, шум говора вокруг, плеск волн, брызги которых доставали новоприбывших путешественников даже здесь — всё напоминало тот же Киев, только как-то по-новому засияло и обнадёживало, радушно встречая дорогих гостей. Конечно, это не простой причал на родной реке Оке, но в какой-то мере вычурная Яффа манила, и как колдовством, привораживала, чтобы ведьма забыла о северных землях, с которых была почти изгнана. Привыкать к новому климату и культуре вовсе не казалось ей теперь таким страшным и ужасным.       Приветствали их традиционно, когда Касперий участиво спросил: — В каком направлении Центр мира? — В тридцати футах к западу от Голгофы! — "Вот теперь спасибо. Хорошо здесь"       Перепроверяя багаж и прощаясь со своими попутчиками, а в особенности с мужичком, Кастор расписывался на бумагах и заплатил пошлину, а также бакшиш грузчикам, ведь ни одна вещь не пропала, и ни один слуга не был обобран. Касперий же давал распоряжение подчинённым и отправил их вперёд, оплатить лучшую гостиницу в порту — Ноsрitium latinum. Цена за ночь в ней была смешная, хотя и самая дорогая среди всех прочих, и составляла тридцать франков с полностью включённым питанием, а также чудесным видом на море из высоких террас. Ими к слову были усеяны почти все сверкающие бело-жёлтые квадратные домики Яффы, украшенные также цветами и резными балкончиками. Нависая порой над странниками, они создавали приятную тень.       Разобравшись с таможней и прочей бумажной волокитой, рыцари пересели на коней. Выторгованные в Индии за баснословную сумму два роскошных жеребца породы марвари полностью оправдывали свою стоимость выносливостью и способностью перевозить своих громоздких хозяев, почти не чувствуя усталости. У Кастора это был пегий жеребчик по кличке Инок, а Каспериий выбрал себе рыжего красавца и назвал его Игнисом. На коней водрузили сундуки и прочие седельные сумки с мелочью, и тронулись в путь.       Яффа была прекрасна: умиротворяющий запах фруктовых деревьев, пёстрые краски всевозможных цветов, одежд, шатров и куполов храмов поселяли в сердце теплоту и отраду. Глаза разбегались от количества интересных деталей в архитектуре, и порой было даже обидно, что прорези шлема не позволяли увидеть город во всей его красе. Зато Касперий, шедший впереди, крутил головой в разные стороны с такой скоростью и частотой, что Дьявол иногда подшучивал, будто бы она сейчас у него отвалится. Ведьма уже бывала тут раньше, когда брат привозил её в особо неспокойные времена на Руси, чтобы спрятать и обучить владению меча. Но сейчас, ощущая некую свободу, Варвара по-новому почувствовала атмосферу Яффы и народа, её населяющего.       Одна беда — улицы здесь настолько узкие, что приходилось жаться в одну колонну и стараться не затоптать копытами снующих туда сюда как муравьи людей. Они по большей части, конечно останавливались в восхищении, наблюдая за колонной рыцарей, шествующей по городу, однако находились и те, кто был очень недоволен богатыми господами, восседающими на благородных скакунах и занимающих собой непозволительно много места. Но ни тамплиеры, ни братья не обращали на них внимания, наслаждаясь кратковременным отдыхом и спокойствием, царившем на душе. Даже Кастор, чья фигура обычно мрачно восседала на чёрном жеребце с белым вытянутым пятном на морде и "носком" на одной из ног, сейчас гордо распрямился, впитывая в себя свежий воздух и позволяя ветру развевать его роскошный плащ. К сожалению, рысью здесь не проедешь, а так воины могли бы в полной красе показать свою духовную роскошь и честь.       В Яффе рыцари задержались на пару дней: принять долгожданную ванну, пополнить запасы и снаряжение, а также накопить силы перед последним, считавшимся самым сложным участком пути, а именно переходом через горы. Касперий посетил несколько храмов и церквей, чтобы выпросить благословение, а Кастор прошвырнулся по базару на центральной площади, купив хорошую одежду, и душистое масло якобы для свой возлюбленной. К нему был приставлен переводчик с языка жестов, хотя сам рыцарь старался ни с кем не контактировать. Наличие маленького проводника рядом иногда раздражало, но ведьма сама избрала надёжный способ защиты от раскрытия её истинной личности. Да и паренёк был смышлёный — слушался её, понимал с полужеста или даже движения, очень хорошо читая её мимику. А за ненадобностью быстро покидал господина, появляясь потом чудесным образом в самый подходящий момент. Только он знал секрет Кастора и поклялся хранить его до гроба, молчать так же, как и он сам. Его нанял брат.       До Пасхи оставались считанные дни, и Яффа наполнялась людьми кажется ежеминутно. Путь рыцарей лежал через базарную площадь, и Кастор с трудом себе представлял, как они пересекут её, никого не затоптав. Мальчугана, который как выяснилось, родом с Московского княжества, звали Петрушкой. Было ему пятнадцать лет от роду, и был он из крестьянской семьи. Обучен грамоте, но кажется, не особо набожен, что Кастору только на руку. Петрушка был к слову очень хорош собой: блестящие блондинистые волосы, лучистые голубые глаза и крепенькое тело, в котором потихоньку проглядывались мышцы. Конь мальчишки был особо буйным из-за малых лет, поэтому Кастор усадил его позади себя, а жеребца отдал одному из тамплиеров, кто потяжелее. Сам Петрушка был одет в хороший опоясанный кафтан с довольно богатыми цветными узорами, и удобные шаровары с кожаными начищенными сапожками. С собой он взял ещё несколько парадных кафтанов и чёрную валенку. При себе он имел любимый кинжальчик, с которым поклялся расстаться только по причине своей кончины. Когда Касперий нашёл его, он хотел подарить первое в жизни мальчишки настоящее оружие в качестве задатка, ну и конечно чтобы больше заинтересовать того в работе. Однако Кастор предложил иной путь, который мог бы укрепить их отношения с юношей и на духовном уровне заставить держать его данное им слово. Под чутким руководством Кастора и с небольшой его помощью мальчуган сам сковал в кузне кинжал. Сам нанёс на него кривоватый узор, закалил его, наточил, сплёл и украсил рукоять. Она конечно уже погнулась, так как Пётр не гнушался размахивать им порой для устрашения или собственной забавы, но он привязался к нему и относился с особой любовью, а Кастор в его глазах сразу возвысился до наставника и учителя.       Готовились к переходу основательно: хотя он и занимал всего два дня, храмовники предпочитали если и не полностью облачить себя и коня в железо, то надёжно защититься от набега сарацин. Во-первых, конечно, далеко не у всех имелись средства на доспехи для коня, а во вторых, даже самый крепкий жеребец не способен карабкаться в горы, тягая на себе огромный вес лат и хозяина. Но предусмотрительный Кастор попросил слуг передать в Яффу особые нагавки для Инока и свой длинный щит, который водрузил себе на спину. Мальчугану это не очень понравилось, но пришлось скрипя зубы ухватиться за щит и крепко вцепиться ногами в бока жеребца, чтобы не свалиться.       Нагавки в конных доспехах — вещь редкая и довольно спорная. С одной стороны, это лишний вес, и в бою врят ли кто-либо будет целиться по ногам коня, а с другой, если этот самый конь обучен одному хитрому приёму, то он будет представлять серьезную угрозу для конницы противника в ближнем бою.       Солнце нещадно жарило Яффу, хотя для города это было обычным делом, ведь именно так он встречал и провожал гостей, запоминаясь им солнечной и беззаботной пристанью, пахнущей апельсинами и пестрящей цветами и людьми. Его высокие белые стены спасали только близ берега, создавая прохладную тень. К тому же, освежало и наличие воды рядом, которая так и норовила поглотить своими волнами немногочисленные причалы. Конечно, Кастору было чхать на жару, однако тамплиеры кажется приуныли, тяжело дыша вместе с конями, которые еле волоклись по вымощенным узким улочкам. Кастор предлагал выйти раньше, но Касперий молился, а храмовники к тому же долго собирались, и по итогу процессия двинулась вверх по городу только ближе к обеду. Пик солнцепёка должен был застать их при начале подъёма в горы. Но увидев базар и количество народа на нём, а в особенности то, какой именно это народ был, Кастор начал сомневаться в том, что сегодня они вообще дойдут до первого подъёма.       Пасха ещё не началась, но гам на площади стоял такой, как если бы вся Москва собралась праздновать Масленицу. Помимо противных выкриков и зазываний, какофония состояла из визга скота и детей, а также душного запаха специй, пота и животных отходов. Базар стал похож на живой ковёр и процессии рыцарей пришлось остановиться, дабы разработать план прохождения через эти "препятствия", хаотично движущиеся в разные стороны с непредсказуемой скоростью. — "А знакомо ли тебе выражение “Протоптать себе дорогу?”"       Кастор едва заметно улыбнулся, осматривая толпу людей перед собой, которые порой умудрялись теснить его коня, но отвлёкся на появившегося рядом брата. Встретившись взглядами, Касперий кивнул, склонив голову. Кастор вздохнул, слегка приподнял шлем и засвистел так громко, как мог только он. Касперий подхватил, закричав грозным басом: — Уступите дорогу воинам Господа Бога!       Толпа колыхнулась, то ли напуганная, то ли потревоженная, и потихоньку стала расступаться. Кастор двинулся первым, как клин, который входит в многовековой дуб и расщепляет его всё сильнее. Следом Касперий, обоз со слугами и храмовники. Люди уходили из под копыт лошадей в последний момент, иногда визжа и недовольно разглогольствуя. Тем не менее, потихоньку колонна продвигалась к выходу. Там их ждал ещё один неприятный сюрприз.       Поскольку о прибытии рыцарей, направляющихся в Иерусалим, стало известно всему городу ещё в день их появления в порту, абсолютно все паломники посчитали это отличной возможностью прибиться к их группе и отправиться в Святую Землю. Поэтому около арки, ведущей на иерусалимскую дорогу, собралось несколько десятков монахов в чёрных одеждах, пакующих свой немногочисленный багаж в каруццы. Благо, большинство из них додумались переслать вещи в Иерусалим заранее, и повозок вышло всего три. Частично на них, частично на лошадей садились паломники, ожидая теперь приближающихся тамплиеров, чтобы оплатить их защиту. Кастор не мог точно угадать, рады ли были тамплиеры такому "счастью", свалившемуся им с небес в виде дополнительного заработка, но успев пробежаться глазами по тем, кто ехал без шлема, Кастор с удовлетворением для себя заметил, что лица их не выражали хоть сколько-нибудь счастья. Через мгновение он и сам понял, что теперь переход вместо двух дней займёт все пять, и тихо застонал.       Потеряв ещё около получаса, увеличившаяся в размерах колонна наконец вышла на дорогу, покидая шумную Яффу. Впереди возвышались горы, которые иногда бросали на путников спасительную тень, а также протянули к ним свои руки: насыпи, постепенно вырастающие всё выше, огораживали дорогу, делая этот участок пути самым безопасным. Кастор как обычно, шёл во главе вместе с братом, и немного оторвавшись вперёд, приглушённо заговорил: — А нельзя как-то обойтись без этих обуз? Они платили не нам, мы имеем право уйти без них. — Это некрасиво... Но я согласен с тобой. Минуту, я кое-что уточню.       Касперий замедлился и пристроился к рыцарям сбоку. Процессия заняла собой всю дорогу, но кроме них здесь никого не было — все ушли или раньше, надеясь отметить Пасху в Иерусалиме, или позже, чтобы встретить её в Яффе. На таможне Кастор слышал, что основной поток паломников прибыл за несколько дней до них, и тогда Яффа действительно была готова лопнуть от количества людей. — "То есть если сейчас тут их якобы "немного", то что тут было до нас?" — "Я не хочу об этом думать"       Кастор относился к людям может быть и с меньшей любовью, чем следовало, но если Касперий так легко согласился с его предложением, то значит паломники уже действительно перегибали палку, отнимая их время. — "Да чего мелочиться? Ахуели они совсем, вот что"       Кастор хихикнул, и дождавшись возвращения Касперия, взбодрился, тряхнув плечами. — Несколько тамплиеров желают пойти вперёд вместе с нами, так что можем трогаться. — Ну наконец-то.       Стукнув Инока по бокам, Кастор с шага поднял его в лёгкий галоп. Сзади мчались храмовники, стремясь нагнать их, и очевидно радуясь не только предоставленной свободе, но и прохладному ветру, остужавшему вспотевшие тела. Их кони быстро поравнялись и шли в комфортном для себя темпе, а расслабленные рыцари позволили развеваться своим плащам и сверкать начищенным шлемам.       Насыпи с обоих сторон поросли кактусывыми зарослями, а затем вдруг упали вниз под тенью от знаменитых садов Яффы. Спелые бананы и апельсины то и дело свисали над головами рыцарей. Кто-то срывал их на ходу, и, пользуясь своим мастерством управлять скакуном без повода, ел, наслаждаясь вкусом. Деревья вытягивались в бесконечные аллеи, почти скрывая от глаз небо и превращаясь в будто бы маленькие скалы. Но когда кроны с листьями отступили в стороны, мужчины лицезрели громадный Иудейский хребет. Ранее он казался синим, однако теперь превратился в чёрного колосса, являющегося кажется их конечной целью и путём в Рай через очищение. Горы были жуткими, но вместе со страхом пробуждали благоговение и мандраж, вынуждая сердца биться быстрее, а коней припустить вперёд, под их массивный кров.

*

      С братьями отправился один маршал тамплиеров, несколько туркполиров и обычные братья Храма. Петрушка пересел обратно на своего коня, который к этому моменту выдохся не только от жары, но и от наездника, просидевшего на нём добрые полтора часа, поэтому нёс своего молодого хозяина ровно. Сам мальчишка срывал любой съестной плод, до которого мог дотянуться, не теряя возможности показать, что он выучился верховой езде не хуже знаменитых рыцарей. Пару раз его конь правда метался из стороны в сторону, чуть не сшибив всех остальных, но он был крайне доволен собой и компанией, в которую попал. Его горящие азартом глаза с неподдельным интересом фиксировали всё вокруг, стремясь запомнить на долгие годы вперёд чудесные сады Яффы.       Вскоре дорога свернула вправо, выводя рыцарей на Саронскую равнину. На ней некогда паслись огромные стада царя Давида, сам пророк Исаия восхвалял её великолепие. В книге Судей повествуется о том, что нивы Сарона были сожжены Самсоном в отмщение филистимлянам, для чего могучий Судия израильский привязал горящие факелы к хвостам трёх ста лисиц. Предпочитая не верить во всё то, что написано в православных церковных книгах, Кастор отметил, что долина очень плодородна и может потягаться с увиденными ими ранее садами. Орошённые поля с цветами и жатвой напомнили ему о юге своей родины. Конечно, это не колосившаяся золотая пшеница, но зелень была не менее приятна глазу и оказывала точно такой же умиротворяющий эффект, рассеиваясь на многие мили вокруг мягким ковром. Поля однако были не настолько необъятными, как те же родные колосья, но почти не уступали им, ограничиваясь только тем, что долина расположилась у горного подножья и своими масштабами более похвастать не могла. Приблизившись к краю, Кастор наклонился, держась за переднюю луку седла, пока его рука неслась по листьям, приятно шурша даже сквозь железную рукавицу.       Надо сказать, что доспехи братьев несколько отличались от привычных, кои можно наблюдать на рыцарях любого ордена. Их рукавицы были как перчатки — с отдельными тонкими пластинами на каждом пальце, подгонявшимися под их размер и позволяющими почти полностью сгибать ладонь и не чувствовать скованности. Все остальные доспехи точно также индивидуально и кропотливо подгонялись в кузне. Сделаны они были лично Кастором, ведь его брат владел лучшей кузницей в Иерусалиме. Он начал это дело сам, когда вернулся сюда с небольшим капиталом от отца. Наняв хороших работяг, он быстро сколотил прибыльное и востребованное хозяйство, , пока не стал получать заказы от королевской гвардии и не вошёл в придворный круг. Его набожность сыграла ему на руку и каноники предложили стать ему их финансистом, отвечать за казну ордена, а позже и за деньги самого короля. Брат был весьма умён в этой области и отлично проворачивал любые денежные операции. Честно говоря, война никогда не была его коньком, но смотря на сестру, которую он почти сразу устроил к себе и позже привёз в Иерусалим, надел доспехи и стал полноценным членом Ордена Святого Гроба Господня — поближе к королю, с которым он сдружился, а также с его сестрой, нашедшей Касперия забавным. — "Забавным, всмысле он своим поведением рядом с женщиной вызывает смех?"       Во дворе его полюбили: тихий, спокойный, верный Богу и королю, умный, красивый — в общем завидный жених и приятный собеседник. Он был дорог Варваре и она была искренне рада тому, что он смог добиться столь высокого положения самостоятельно, честным путём. И к тому же, будучи далеко не голубых кровей.       Кони, почувствовав свободу и лёгкость, передавшуюся от всадников, припустили во весь опор, подняв над полем тучу пыли, которая как ещё один огромный плащ, неотрывно следовала за рыцарями. Кастор, крепка держа повод, сорвал на скаку цветок, возвращаясь в устойчивое положение и вдыхая его аромат. Маршал, который следовал позади него, крикнул: — Несёшь любимой почитательнице, а, Кастор?       В шутку спросил он, после чего рыцарь скормил цветок Иноку, чем вызывал смех и всеобщее одобрение. Тамплиеры давали обет безбрачия, как и любой другой член какого бы то ни было ордена. Однако не воспрещалось вступать в братство Храмовников уже будучи женатым — в таком случае избранница получала почётное звание и титул, а также некоторые привилегии. Например, известной в суровых мужских кругах стала мадам де Пианж, вступившая в ряды тамплиеров вслед за своим сыном всего год назад, и получившее глубокое почитание со стороны ордена.       По правой стороне показалась первая сторожевая башня: на пути их всего шестнадцать, в каждой дежурит два турецких жандарма. В рядах тамплиеров туркполиры были ничуть не хуже сарацинов на своих выносливых и быстрых лошадях. Сабли их были острыми, как и зрение, а смелостью они не уступали храмовникам, хотя и доля безумства в них также присутствовала. А ещё они точно также служили и Аббасидам. Кастор скептично относился к наёмникам: пусть деньги и договор сдерживают их, но кто знает, чем они занимаются в свободное время? Вдруг после получения золотых бегут в распростёртые объятья султана, докладывать, кто что видел и кто с кем собирается воевать? Мельком глянув наверх, где за Кастором смотрели две пары карих и хитрых глаз, он фыркнул, переводя взгляд на дорогу. —"На крыс похожи, правда? И чуму разносят" — "Моя задача состоит в том, чтобы перерезать им головы" —"Зришь в корень"       Промчавшись под сторожевой башней, которую накрыло столбом песка, взор вновь сменился привычной колючей изгородью. В спокойствии и топоте копыт, да звоне стали о сталь, всадники проехали около часа, прежде чем сделать остановку в бедном поселении Язур. Касперий посчитал выгодным частые, но недолгие остановки, с чем Кастор был полностью согласен. У близлежащего источника хотели освежиться не только лошади, но и храмовники, а вот полноценный привал планировали сделать перед горным переходом.       В селении, жителями которого были исключительно мусульмане, имелся источник воды под названием Айн -Дилб. Кастор напоил своего коня в числе первых и по совету брата посетил холм за деревней, с которого открывался прекрасный вид на Яффу. Несмотря на то, что проехали они относительно немного, довольно крупный город у моря превратился в маленький портик. Здания забавно очерчивалилсь солнечными лучами, становясь похожими на карикатуру из книги, а между ними, как цветы, вырастали цветные живые пятна. Отдельно выделялся и сад справа, доходящий прямиком до скальных пиков, которые острой лестницей взбирались непадолёку, пока не вырастали в Иудейские горы. Море отсюда выглядело прекрасно: ещё можно было услышать шум прибоя, и даже прохладный воздух доходил сюда, сметая смрад от деревни и Яффы. Кастор будто бы попал в одну из чудесных картин заморского художника. Каким бы грубым и мрачным он не был, он уважал искусство и умел ценить его, наслаждаться и вникать. В его покоях в фамильном замке висели картины, написанные монахами из самых разных мест Руси, которые Кастор активно скупал некоторое время за гроши, но которые мастерством художника не отличались от прочих шедевров. Будь они архитектурой, Кастор без стыда мог бы сравнить их с храмовым комплексом в Иерусалиме.       Кастор замер на краю, наслаждаясь ощущением свободы и природой, которую он по особенному впитывал в себя. Ужасно хотелось снять шлем, чтобы объять этот невероятный пейзаж, но ведьма опасалась лишних глаз. Несмотря на то, что при приближении Храмовников во главе с рыцарями короля немногочисленные мусульмане попрятались в свои обветшалые круглые мазанки, слепленные буквально из глины и грязи, и накрытые соломенными крышами, нельзя было исключать того, что кто-нибудь их тамплиеров не последует за загадочным воином, также желая насладиться видом. Хотя напугал Кастора не рыцарь и не кто-либо из жителей, а Пётр, который резво и неожиданно подъехал на своём скакуне, чуть не улетев с обрыва. Рыжий жеребец от резкого торможения встал в свечку, заржав, прокрутился на месте, пытаясь не то сбросить всадника, а не то просто испугавшись чего-то, прежде чем фыркая, остановиться и нервно кусать капсуль. Спрыгнув, Пётр восхищённо ахнул, бегая глазами туда-сюда и щурясь от солнца. Он тихо сказал: — Так вот, куда вы ушли. Касперий куда-то запропостился, а все остальные и не видели ничего. Красиво здесь..       Взяв коня за повод, он пару минут постоял в тишине, а затем подошёл ближе к Кастору, подняв на него голову. Ведьма не смогла сдержать тёплой улыбки под шлемом от вида светловолосого мальчика. Он искренне произнёс: — Спасибо вам, что взяли... Я честно-честно, буду вас во всём слушаться! И клятву сдержу, пусть мой кинжал будет мне свидетелем.       Девушка усмехнулась, и посмотрев по сторонам, наклонилась к Петрушке, тихо сказав: — Помнишь, как надо себя вести? — Конечно, я всё выучил! — Когда предстанем перед королём, не забудь, что ему нужно только глубоко поклониться. Правую руку к сердцу, левую по шву. И не забудь несколько слов приветствия, представься. Ты ведь не только за свой титул отвечаешь, но и за мой. Меня конечно познакомит Касперий, но тем не менее. — Как скажете, господин Онсагер. — Вот и славно. Пойдём, Касперий наверное уже нас потерял.       Мальчишка кивнул, взлетел на своего коня и круто развернув его, чуть ли не сворачивая шею, помчался галопом сквозь деревушку назад. Кастор покачал головой, вздохнул, взобрался на Инока и вскоре возглавил процессию, приближавшуюся к развилке.       „Кто налево пойдёт, богатым будет, кто направо пойдёт — женатым будет, ну а кто прямо пойдёт, тот смерть свою сыщет” — гласит одна русская сказка. В данный момент братья стояли перед выбором идти налево или направо, однако и тот и другой путь могли сулить гибель, поскольку горы, с каждой минутой вырастающие перед ними всё выше, и хотевшие будто бы поглотить рыцарей, прятали в себе не только сарацин, но и диких зверей: львов, шакалов и гиен.       Налево шла дорога в Лидду, направо – в Рамле. Через Рамле достичь Иерусалима было быстрее всего, поэтому колонна свернула туда. Влево также отходит тропа в селения Бейт-Деджан и Сафариэ, спрятанных частично в оливковых деревьях. В них позже остановятся паломники, ну а процессия галопом двинулась дальше. Пересекая вторую, третью и четвёртую сторожевую башни, рыцари проезжают мимо большой мусульманской деревни Сарфенд, спрятанной за колючей изгородью. Здесь стоят ещё две башни, а также отсюда видно минарет Рамле, до которого воины добираются за полчаса.       Рамле, хоть и более скромный, а оттого и сонно умиротворяющий город, встречает братьев садами, тянущимися на север. На этот раз они состоят из пальм и живой изгороди, в которой изредка мелькают горлицы. Рамле ещё полностью не оправился от пожара, случившегося здесь два года назад, но не пал духом и общими усилиями возвращал себе былой облик. На уютных улочках трудились люди, заново отстраивая дома и помогая соседям едой и деньгами.       Вид огромных пальм восхищал и радовал глаз, которые за последний день увидели кажется все краски мира. Даже тамплиеры замедлились, глазея на диковинные деревья и наслаждаясь их тенью. Петрушка, что задрал голову почти вертикально вверх, не заметил, как перед ним сорвался вниз один кокос. Его жеребец завизжал и встал на дыбы, чуть не опрокинув наездника. Поскольку ехал он позади братьев, их кони встревожились и было понеслись вперёд, но рыцари жёстко осадили их, останавливаясь и туго натягивая поводья так, что у коней открывались рты и они пятились назад, пока полностью не успокоились. Лошади тамплиеров видимо устали больше, а потому только слегка взбрыкнули и сами затормозили, расходясь в стороны. Мальчуган хоть и не сразу, но таки справился с рыжим наглецом, наказав его хлыстом и сказав пару ласковых на русском. Но он всё же получил невидимый укоризненный взгляд Кастора и стушевался. Конь его топтался на месте, подстать настроению хозяина, поэтому дальше было принято решение идти пешком прямиком до ближайшего монастыря, где можно напоить лошадей и перекусить, а также переждать солнцепёк и полноценно отдохнуть.       Выезжая из города, полного храмов, церквей и статуй святых, по левую руку вновь раскинулась панорама Средиземного моря, убегающего в бесконечную даль своей гладкой синей поверхностью. Отсюда ещё можно было разглядеть Яффу, превратившуюся теперь в небольшое белое пятно. Закатное солнце с каждой минутой всё больше окрашивает её в розоватый оттенок и превращает и без того чудесную картину в настоящий шедевр, Рай на земле. Справа почти вплотную подошли Иудейские горы, чернеющие в вечерний час, на склонах которых Кастор с удивлением заметил многие поселения и виноградники. Воздух был пропитан особым настроением, которого часто не хватает рыцарям храма, да и вообще любому человеку. Прохладный ветерок, играющий с плащами и забирающийся под броню, приносит с собой первые нотки лета. Темнеющая зелень вокруг засыпает, убаюканная последними солнечными лучами, которые после дневного жара ласково поглаживают нежные листки. Кони, уловив настрой всадников, идут умеренно, позволяя хозяевам ехать полевой рысью, не отбивая спины. Безусловно, расслабляться перед ночлегом не стоило, но уставшие воины использовали любое мгновение, чтобы насладиться вечерней погодой и восстановить боевой дух после долгого и утомительного плавания. В рядах храмовников уже чувствуется лёгкий ажиотаж, радость от ожидания встречи с домом и роскошными замками и крепостями. Кастор даже подхватил его, и сердце впервые за долгое время ожило, застучало в груди.       Спустя десять минут дивной дороги, почти в сумерках, колонна останавливается около небольшого озера на ночлег. Можно было бы переночевать и в Рамле, но его гостиницы и так полны людей, а их большая часть так и вообще сгорела. К тому же, не хотелось тревожить местных и привлекать лишнее внимание мусульман.       Здесь чаще всего ночуют караваны, но все они прошли чуть раньше, а потому рыцари могут спокойно раскинуться на мягкой траве и вздремнуть. В дежурство были отправлены туркполиры, поэтому воины с радостью скинули с себя доспехи и почти мгновенно уснули. Над озером сразу поднялся храп. Кастор фыркнул, ведь этим звуком можно было как привлечь сарацинов, так и отпугнуть их. Он вместе с братом и Петрушкой выбрали отдалённое местечко в кустах, где ведьма смогла наконец присесть и снять с себя часть доспехов, в том числе и шлем. Лошадей привязали к колышкам и сняв всю амуницию, оставили пастись и отдыхать.       Вскоре на водную гладь легла тишина и стрекотание цикад, заглушающее собой всякие другие звуки, а трава покрылась остужающей росой. Полюбовавшись некоторое время видом казавшегося кристальным озера, в котором красовалась луна, и гор, обрёдших белую каёмку, Варвара улеглась спать в обнимку с Касперием. Несмотря на то, что она была на голову выше него, девушка всегда умудрялась пристраиваться у него на груди и позволяла ему не стесняться своей глупой привычки, оставшейся с детства — обнимать что-либо во время сна. Да и так было теплее — жаркие пустыни известны также и своими порой ледяными ночами. Петрушка лёг отдельно, хотя не мог заснуть в предвкушении встречи с королём Иерусалима, а потому торжественно решил охранять ночной сон своих господ и следить за скакунами.       Поднялся разбитый накануне лагерь с первыми лучами солнца. Оно ещё не успело показаться из-за горизонта, но своими лучами уже тянулось ввысь и пробуждало первых петухов и живность, копошащуюся в траве. Касперий просыпается первым и нежно поглаживая сестру по голове, да смахивая с её обезображенного шрамом лица шелковистые и чёрные, как смоль волосы, целует её в висок. Варвара сначала улыбается, а потом распахивает свои ледяные голубые очи, смаргивая капли воды с ресниц. Брат несколько мгновений любуется этим дивным зрелищем, после чего встаёт, потягиваясь, и идёт к сумкам, дабы организовать завтрак. Ведьма, вздрагивая от утренней прохлады, стремится скорее разогреться разминкой и подзывает сонного Петрушку, дабы тот помог водрузить на неё часть доспехов, сияющих в первых утренних лучах солнца. Мальчику таки удалось немного вздремнуть, но по его слегка вялым движениям и потерянному взгляду девушка понимает, что дорога ему предстоит тяжёлая. Цокнув языком и покачав головой, она застёгивает на себе кожаные ремни, оставляя голову пока без шлема. Специальной мантии(сарры) у неё ещё не было — после вступления в орден она должна будет получить индивидуальную у маршала.       Наскоро перекусив, лагерь в спешке собирается и отправляется в путь дорогу в полном боевом обмундировании. Щит Кастора со спины перемещается в левую руку, плащ сложен в седельной сумке, а вся процессия едет в полной тишине, поскрипывая только кожаными ремнями и звякая тяжёлыми доспехами. В этот ранний час над влажной дорогой ощущается напряжение. Оно передаётся и лошадям, которые нервно дёргают хвостом и фыркают, опасаясь засады. Саронская равнина скрывается от глаз через час пути, всё это время дорога плавно поднимается вверх и начинает петлять. Горы неминуемо поглощают рыцарей, скрывая их от света. Впрочем, небо довольно быстро светлеет, однако за отсутствием растительности и встречающихся по дороге развалин городов и нищих деревень как бы показывает то, что жизнь здесь тяжёлая, а из-за скал в любой момент могут выскочить сарацины. Касперий постоянно оглядывается по сторонам, а тамплиеры по возможности выстраиваются в определённое построение. Наиболее тяжело вооружённые мужчины перемещаются в авангард с Кастором в центре. Сразу за ним Касперий с Петрушкой и двумя братьями тамплиерами, и замыкают строй туркполиры, приготовившие свои луки.       После пересечения небольшого селения, именуемого Латрун, приходится перестраиваться в узкую колонну, так как рыцари въезжали в узкое ущелье, бывшее когда-то высохшим ручьём. Затем дорога уходила влево, к озеру Бир-Хелве. Там была сделана короткая остановка для отдыха. Солнце постепенно выглядывало из-за спин рыцарей, своим жаром подгоняя их вперёд. Окружающие их ущелье Уади-Али так и норовило схлопнуть их, как маленьких букашек, порой грозно нависая над ними скалами и заставляя изнурённых лошадей подниматься по крутым и узким тропкам.       Выходя к обрыву вновь, и выстраиваясь почти в одну цепочку, перед рыцарями лежал длинный прямой участок пути, окружённый слева скалой, а справа — обрывом, уходящим вниз к горной реке. Справа также показался скальный выступ, на котором находился каменный стол. На нём было место стояния Ковчега Завета на поле Иисуса. Кастору пришлось уступить первое место в колонне более опытному маршалу тамплиеров. Шли они медленно, выверяя каждый шаг и придерживая коней. Щит Кастора иногда задевал каменную стену слева, поэтому пришлось переложить его в правую руку. И очень вовремя.       Из-за ущелья за столом вдруг с диким визгом и ржанием вылетел сарацин на коне, а за ним показался и весь отряд. Быстро заполняя небольшую площадку вокруг стола, лучники жёстко осадили лошадей и натянули тетеву, чтобы отправить первые стрелы в беззащитных рыцарей. Тамплиер перед Кастором зычно приказал разделиться поровну, и тем, кто находился позади него, мчаться вперёд, а всем остальным отступить. Его конь рванул по горной тропе так, что чуть не подскальзнулся: из-под его копыт посыпался щебень и земля, грозя утянуть жеребца вместе со всадником в пропасть. Инок, ведомый общей паникой, поднялся в галоп. Кастор только успел выставить щит, прежде чем в него впились сарацинские стрелы. Этот щит впрочем отличался от всех прочих: он имел металлическую основу, на которую крепилась по форме деревянная доска с рисунком. Её можно было заменить, если узор не устраивал хозяина, или если дерево уже отработало своё.       Позади послышалось ржание и крики: кто-то сверзился вниз. Пётр кричал громче всех: не то в страхе, не то воодушевляя мужчин вокруг себя, он пытался успокоить взбесившегося коня и не упасть вместе с ним вниз. Выглянув из-за щита, Кастор увидел, что они проносятся мимо скального выступа и только чудом ещё их лошади не пронзены стрелами. Резко дёрнув правый повод на себя и прижав левую ногу, Кастор заставляет коня с разгона прыгнуть через пропасть. В полёте от волнения сердце замерло в груди, но воин не забыл выставить щит перед собой. Сарацины, не ожидавшие столь рискового шага, рассыпаются в разные стороны на своих маленьких арабских лошадках. Используя это мгновение, Кастор перекидывает щит в левую руку, а правой достаёт меч, отрубая первому попавшемуся арабу голову. Щитом он отталкивает от себя мешающих мусульман, и защищается от стрел. Инок, уже знающий, что нужно делать, привстаёт на задние ноги и бьёт врага передними, защищёнными металлическими ногавками с шипами, рассекая плоть и сбрасывая наездников с сёдел. Пробивая так себе дорогу, Кастор рубит мечом во все стороны, его руки вскоре оказываются по плечи в крови. Рот наполняется металлическим привкусом, а душа поёт, жаждя бойни. Вокруг стоит ржание, визг и крики, звон железа о железо, кажется даже, что из-под скрещивающихся сабель и меча сыплются искры. Острые палки сарацин только вызывают смех у Кастора, о чьи доспехи они с лязгом бьются и отлетают в хозяев с такой силой, что тех ведёт в сторону вместе со скакунами. Наконец, Инок взбирается на каменный стол, не брезгуя религией, а Кастору, занявшему выгодную позицию сверху, остаётся только отсекать неротивым мусульманам конечности, да изредка защищаться от их стрел. — Брат!       Слышится сквозь общий хор мужских голосов бас Касперия, который решается прийти на помощь. Его щит выбивают из рук, но он продолжает сражаться, не щадя сарацин. Довольно быстро он оказывается возле Кастора и вместе, прикрывая друг друга и координируя лошадей, они безжалостно расправляются с вражеской конницей. На помощь вовремя приходят туркполирские лучники: меткие стрелы вонзаются в незащищённые темнокожие лица, то и дело с какого-нибудь жеребца глухо сваливается тело, издав перед этим предсмертный хриплый крик. Петрушка, некоторое время в восхищении любовавшийся отточенными ударами двух бравых рыцарей, а в особенности Кастора, который в силу своего главенствующего и более воинствующего расположения видится так и вовсе самой смертью, плевавшей на любые морали и пришедшей только для того, чтобы совершить правосудие, решается с боевым кличем ударить своего жеребца по бокам и присоединиться к его первому в жизни сражению. Ряды мусульман стремительно редеют, но он успевает нацелиться на одного и догнав его, проткнуть своим кинжалом, а после, одним ловким манёвром на коне, сбросить всадника на землю.       Последних сарацин приходится догонять и перерубать пополам. Кони спотыкаются о трупы и чуть ли не падают, весь выступ залит багровой жидкостью и полон тел до такой степени, что тяжёлые жеребцы подоспевших на подмогу рыцарей перемалывают кости и плоть. Их шерсть насквозь пропитывается кровью, а Кастор чуть ли не улит ею в области груди и лица. Касперий выглядит чуть лучше, но тяжело дышит и осматривает небольшой отряд, оценивая потери. Один раненый и убитый, не считая того брата, что упал в самом начале. Кастор, которому эта бойня была приятной разминкой за долгое время, крутит головой в разные стороны на наличие выживших. И таковой находится. Мужчина лет тридцати, в дряхлой кожаной защите, выбирается из-под своего мёртвого скакуна и бормоча что-то, лежит лицом вверх. —"Аллаху о спасении молится. Ну же, сделай, что до́лжно" Улыбнувшись, Кастор на Иноке вальяжно спускается со стола и медленно подъезжает к арабу, у которого сразу же округляются глаза от страха. Бормотать он начинает громче, завывая и пытаясь отпозлти назад. Он уже почти плачет, сравнивая огромного воина на коне перед ним с Божьим гневом и расплатой за все его грехи. — "Тот стол и для него может что-то значит"       Но его попытки оправдаться и слёзные слова мольбы обрываются вместе с его жизнью. Привстав, Инок с размаху приземляется в человеческую тушу передними копытами. Слышится хруст и разрыв связок, кровь из головы фантаном обрызгивает ноги Кастора. Рыцарь хмыкает, вытирает о голень лезвие меча и прячет его в ножны. Оглядываясь назад, он подмечает, что все тамплиеры смотрят на него с благоговейным страхом и уважением. Сняли шлемы, молча смотрят перед собой. Теперь уже Кастор ведёт их за собой, пытаясь прикрыть ужасающий вид своей брони плащом и щитом. Дорога до Иерусалима проходит мягко и без происшествий.