Нежно меня убивая

Заточена она с ним, или, все же, он с ней? Приторный воздух слегка обдувает бледную кожу. Живо, вольно, приятно. Незнакомо. Движет небольшие розовые завесы по бескрайнему небу. Неестественному небу. Слишком сладкому, лукавому. Отчего мягко раскалывается голова, веки тяжелеют, болят легко, а глаза слипаются, колят, и почти образуется ревум, что влажно оседает на слёзном мешочке, хочется смахнуть – да глаза будут чесаться. Поток хрупких лучей сочится откуда-то с неба, откуда смотреть больно. Разливаются по всем небесным просторам, нагревая и падая на парящие платформы, нагревая, но несильно. Да сочится упорно, сочится так же, как и ядовитый свет через чрево бедного тела в натирающих оковах, с примесью алого ихора. И яд все больше разъедает изнутри, изнуряет. Пульсирующий, с каждым стуком всё язвительней. И кровь будет капать и капать, с каждой каплей накапливаться все гуще, бордовее, чернее. И раны не успеют затянуться, нутро будет заполнено новыми, оранжевым соком капать, перетекающим по вздутым венам и застывая в мягкие овальные сердца. И скоро заменит кровь, что вытечет вся наружу и будет лишь выцвевшим отголоском на полу. Боль в животе и до левой руки, мерзкая, самая больная, и съедает заживо, беспощадно. А он и несильно против, давно поменяв свое мнение на этот счёт. Но чувство вины за долг грызёт всё-равно, да сжимает органы ничуть не меньше, чем свет, текущий напрямик из его туши. Королевство будет вечно, великая жертва на века! Все это чушь – уже давно ясно. Не секрет, что ничто не вечно, никто не идеален. И лишь пара лет сопротивлений, бессмысленных сопротивлений, как и учили. Это всё глупости. Сломанное по-природе – не починишь. Но небытие Божие хорошо, сладостные грёзы затуманивают горечь неумолимой гнусной реальности. Она хватает его за плечи, так мягко. Так мягко, а в грудной клетке болит сильнее, тепло жжёт по-приятному-неприятно, и, то-ли от болезни, то-ли от счастья. А оборачиваясь, всё неизменная картина – святость, лучезарная дева, улыбчивая, по-искренне улыбчивая. Она не возражает быть заточённой в его сознании, да желает для него только лучшего. ведь так? ведь... так? Спору нет. Она нежно касается его плеч, лика, едва поцелует. Убирает прядь волос с середины лица, что снова упадет туда же, из-за неровного пробора. Заглянет в его бездонные глаза, яблоко которых всё наливается кровью. Возьмёт за ледяную руку, кои контрастирует с её почти обжигающей, таки она венозно заболит, горячо запульсирует. Она делает ему больно, неспециально, но он и непротив. Он сам давно сделал себе больно, он непротив. Счастие не болит. Но если бы всё так и продолжалось, год за годом, удручать и драть друг-друга, как дворовые кошки, ему бы не было так больно. Он бы не был так счастлив. И теперь, когда с ним всё хорошо – с ним одновременно всё плохо, плохо до невозможности, хорошо до невозможности. Этот злосчастный парадокс не даёт покоя, будоражит и душит. Душит, и без мыла. Если бы так всё и продолжалось У других было бы всё в порядке Но не у них Но и сейчас Много душ в полном отчаянии Из-за них И разве Разве не все достойны счастья? Он продолжит винить себя за это, но это почти неважно. Он продолжит любить её, это выстрел себе в ногу. Она ломает его, ломает больно и медленно, больно и медленно, но верно, верно и хорошо. Она делает это любя. У неё беспроигрышная позиция, она не возражает быть заточённой в его сознании, знает ведь, что это не на века, но наслаждается каждой минутой. У него само существование это проигрыш. Они посидят на краю каменной платформы, немного прохладной, глядя на розовые облака и неизменный оранжевый закат, что становится все гуще. Она нежно погладит его по голове, рогам. И утешит. Сладко-сладко, но не приторно и так, чтобы до тошноты. По-детски болтая ногами, свисающие с окраины огромного сляба, приобнимет крепко. Он будет сидеть все так же сутуло, затем облокотится щекой ей на плечо, аккуратно прощупает текстуру её мягких волос, а после станет лениво переминать, наматывать светлый локон одного из пушистых хвостов на фалангу пальца. Он прошепчет ей тихое спасибо, – спасибо за всё, отчего кости будет ломить еще больше Из глаз польются горячие рыжие слёзы Рассудок будет на грани По-доброму сломит его совсем Ещё чуть чуть и она обретёт свободу Ещё чуть чуть и он её потеряет Свободу Но будет поглощён её объятиями, тёплыми, жгучими Но он знает, что она не виновата, а она знает, что он не виноват Ни в чём