Поручик Ржевский

Ветер хлещет узкие окна, расположенные под самым потолком подвала. Стёкла дребезжат так, что перекрывают даже обычный гул спортзала. Впрочем, сегодня здесь в целом порядком тише: Бустер понараздавал заданий и куда-то отправил своих ребят, так что народу немного, запланированные на сегодня поединки отменены, и только хмурые немногословные качки тут и там тянут железо. В углу зала Гарри сосредоточенно лупит грушу и ловит дзен. В его умеренно-мрачном настроении чем меньше шума и людей, тем меньше раздражителей. Среда — день тяжёлый. С другой стороны площадки раздаётся короткий свист и оклик: — Игорюнь! Поимка дзена приостанавливается, Александров утирает пот со лба и оборачивается. — Ау? — кричит в ответ он. Игнат машет его телефоном: — Тебя тут легавые обыскались! От этой реплики Гарри приободряется и пружинистым шагом направляется к Игнату. — Сам бы ответил, — бурчит он, с трудом стаскивая перчатку с левой руки. — Шевелись, шевелись, — щерится Бустер и вталкивает Гарри в тренерскую. — Обзвонился твой. На экране действительно восемь пропущенных от контакта «Поручик Ржевский». Это не в привычке Грома. Александров сводит брови к переносице, чувствуя недоброе, и перенабирает. — Алло? — настороженно пробует он, когда на том конце снимают трубку. — Г-господин… Топор? — с запинкой раздаётся из динамика. — Я, — хмуро подтверждает Гарри.  — Сержант полиции Дмитрий Дубин, — сориентировавшись, представляется собеседник. — Я напарник капитана Грома, — Александров стискивает зубы, мысленно подгоняя сержанта Дубина. — Вы значитесь экстренным контактом, так что… — сержант снова слегка тушуется. — У нас было сложное задержание, Игорю немного попало… довольно сильно попало. — Где он? — сурово требует Александров. — Мы в травматологии на Московских воротах. Игоря отправили на рентген, говорят, подозрение на сотрясение. Вы… эм, сможете подъехать? Я скину смской адрес. Сердце выпутывается из пяток и вроде бы занимает обратно полагающееся ему место. Живой. Взамен наваливается раздражение — балбес, не мог осторожнее?.. — Я знаю, где это, приеду. Спасибо. Сержант по-прежнему неловко прощается, Гарри сбрасывает звонок. — Ёбаный Гром! — рычит он, приваливаясь к стене. Игнат подбадривающе треплет его по плечу. — Ну шо ты как в первый раз, родной. Жить будет? — Будет, — мрачно цедит Александров. — В травме, сука. — Ну вот и славно, — Игнат, ничуть не встревоженный новостями, разваливается на диване и принимается записывать кому-то одно голосовое за другим. Гарри обтирается полотенцем и натягивает толстовку «Питерский щит», матерясь себе под нос. Великолепное завершение великолепной среды. Бустер безмятежно машет ему вслед.

***

В травматологии духота, людей мало, но все, сука, как на подбор: хлюпающая носом женщина, держащаяся за плечо, подвывающий пиздюк со сломанной то ли рукой, то ли ногой, пара дагов с окровавленными лбами, стоящие нос к носу и продолжающие быковать друг на друга и ещё трое — с переменным успехом удерживающие их. Сержант Дубин обнаруживается у входа в кабинет дежурного врача. Сержанта в нём ничего не выдаёт, но скромно топчущийся на месте интеллигентный блондин в прямоугольных очках слишком контрастирует с собравшимся здесь контингентом. Ну и ещё у него кожанка Грома перекинута через плечо. Дубин замечает его тоже, бледно улыбается и протягивает ладонь для приветствия. Александров выдавливает кислое подобие улыбки в ответ, но руку жмёт крепко.  — Игорь, — представляется он. Брови сержанта теряются где-то под светлой чёлкой, но он быстро справляется с удивлением. — Дмитрий. — Что было? — Топор расстёгивает молнию куртки и разматывает шарф. Дубин вздыхает. — Слишком резвый подозреваемый и слишком своенравный Гром. Удар по голове, ещё и неудачное падение на берегоукрепляющие плиты на Волковке. Сержант и сам выглядит потрёпанным, замечает Топор. У него ссадины на левом виске и разбитые костяшки, соскользнувшая с плеча на локоть кожанка открыла подсохшие бурые пятна на плотном нейлоне его плаща. — Я просил его не играть в догонялки, надо было сразу стрелять по ногам и крутить, но нет, весело же, — в усталом голосе прорезается раздражение. — Весело и, конечно, табельного с собой нет. Никогда такого не было, и вот опять. Гарри энергично кивает и резюмирует: — Еблан. — Сам еблан, — раздаётся от открывающейся двери. Гром изрядно помят и потаскан. У него царапины на пол-лица, перемотанная голова и ладони. Топор смеряет его осуждающим взглядом. — Вздох с отвращением, — комментирует он. — Пошли отсюда, капитан Гроб. Они протискиваются мимо скосившихся на них дагестанцев, но Топор злобно зыркает в ответ, и, видимо, на его лице это выглядит достаточно грозно, чтобы те отвернулись и посторонились. Ночная улица обдаёт их мерзким сырым холодом. Гром морщится и ёжится. Александров забирает у сержанта кожанку и помогает Грому одеться. Скептически осмотрев его с ног до головы, он обматывает ему шею своим шарфом, пряча его покрасневший от холода нос, и напарывается на озадаченный взгляд Дубина. Топор прищуривается, готовый дать вербальный или не только отпор, но Дубин уже отворачивается, никак не прокомментировав развернувшуюся перед ним сцену. — Ты на машине? — Гром шарится по карманам, выуживая полупустую пачку и покоцанную зажигалку. — Да, — Александров бряцает ключами в кармане штанов. — Докинем Диму до Нарвской? — Докинем, почему нет. — Не обязательно, что вы, — вклинивается сержант. — Я на такси, тут недалеко. — А я таксист, — не моргнув глазом выдаёт Гарри. — Так-то я бизнесмен, а таксую для души. — Ты болтун, — Гром пихает его локтем. — Подвезём, Дим, не парься. Ща докурю только. Бля, так хорошо, там так душно было… Он прислоняется к металлическим прутьям забора и затягивается. Топор вытаскивает из рюкзака бутылку воды и делает пару глотков. — Ооо, дай, — Гром тянется за водой. — По ебалу себе дай, — бурчит Топор. — Ты своей разбитой башкой меня с трени вытянул. Гром беззаботно жмёт плечами, явно не чувствуя за собой вины. — Димка, Дим, ты мне друг? Напишешь рапорт? Я, сам видишь, не кондишн, — он поднимает перебинтованную правую руку и многозначительно вертит ей. — Ну так может ты хоть раз облегчишь мне задачу и начнёшь действовать по уставу? — отбривает его вмиг посуровевший Дубин. — По уставу трупы не оживают! — парирует Гром. — И в смысле хоть раз — да такой напарник, как я, на вес золота! — И то правда, кого бы я ещё выуживал за шкирку из ледяной грязи, — ехидно отзывается Дмитрий. — Обязательно попрошу приложить хронику этого вечера к моему личному делу — как свидетельство моей исключительной стрессоустойчивости. В каком кабинете у нас раздают звания за «не дал сдохнуть в канаве капитану Грому»? Игорь скорчивает рожу: — Так и знал, что ты со мной только ради карьеры, — и снова прикладывается к бутылке. Сержант с выражением бескрайнего страдания на лице оборачивается к Топору. — Я переоценил тяжесть его состояния. Стоило бы догадаться, что его мозгу сотрясение уже не навредит, не следовало вызванивать вас, извините. — Да всё норм, в следующий раз можете прямо к Волковке меня вызывать, сами даже не утруждайтесь, такое всё равно не утонет. Гром от всей души тычет его острым локтем в бок. Дубин фыркает. — Я запомню. А вы его… — Троюродный брат из Стерлитамака, — бодро рапортует Александров. — Вот перебрался в Питер, кантуюсь у родственника. Гром, к его чести, даже не поперхнулся, спокойно кивает, продолжая мелко глотать воду. Дубин выгибает левую бровь и поправляет очки. — Не знал, что Версус проводится в Стерлитамаке, — бесстрастно замечает он. Игорь резко отводит руку с бутылкой в сторону, наклоняется и начинает хрипло кашлять. Топор выдавливает кислую улыбку и принимается колотить его по спине.

***

— Жрать хочу, — ноет Игорь, когда они высаживают Дубина у его подъезда и прощаются. Александров отчаянно зевает и трогается с места, с трудом разворачиваясь в узком дворе. Гром цепляет зубами новую сигарету, стекло плавно съезжает вниз на десяток сантиметров. Раньше, чем он лезет по карманам за огнём, Александров тянется к мелочёвке в подстаканнике, нашаривает зажигалку и подносит к Игорю. Тот как-то успокоенно выдыхает, поджигает сигарету и откидывается на спинку кресла. Александров чувствует щекой его взгляд. — Поехали за шавой? — жалобно просит Гром, когда они выруливают на дорогу. — Я ел, наверное… в три. А потом одно, другое, на Парнасе были, потом тут забеги, Фёдор Иваныч ещё сегодня не в духе, орал на весь отдел… — Что, и на тебя? — не удерживается Александров. — На меня особенно, — насупившись, делится Гром. — Дубин его манеру перенял, вон, фыркает на меня. — Так прав во всём, ты балбес, к несчастью, я бы на его месте тебя ещё и бил, — скалится Топор. — Да ты и на своём месте этим занимаешься! — Игорь пихает его коленом. — Нет в тебе романтики. Чё вот с цветами не приехал? — Так я тебя и не из роддома забираю! — Александров аж разворачивается к нему всем торсом, пока светофор отсчитывает десятки красных секунд. — Обалдел?  Гром смеётся, аж светится. Башка перемотана, расцарапанный ебальник, а улыбка до ушей. Александров вздыхает, мельком бросает взгляд на пустую улицу, а потом цапает Игоря за ворот куртки и тянет на себя. — Цветы тебе, — ворчит он. — Ты у меня сам цветочек, вон роза на макушке. Игорь охотно тянется навстречу и мягко вздыхает. На губах остаётся привкус крови, отстранившись, Александров придерживает его за подбородок и хмуро осматривает — насколько получается в темноте — лицо. Гром виновато кривится: — Щёку изнутри прикусил, когда падал. Кровищи было немерено, а меня не особо умыли. На губах запеклась, скорее всего. Гарри проводит большим пальцем по кромке губ — и правда, корочка. Сзади коротко сигналят.

***

На северо-востоке собираются тучи, так что к утру, вероятно, Питер укроет снегом. А пока с крыши виден купол Зингера и бодро мелькающий золотыми и красными всполохами Невский. Когда Игорь с протяжным стоном взгрызается в шаверму и расслабленно прислоняется к башенке, Топор с вящим возмущением интересуется: — Ты чё такой довольный? Тебя же отпиздили? — Так труп же, — радостно щерится Гром, капая соусом на кожанку. — А, ну тогда всё сходится, гусары, открывайте шампанское! Игорь садится прямо, с его лица как-то разом сползают и общая маска беспечности, и в целом краски. — Конечно, я не радуюсь трупу, — даже голос звучит как-то спокойнее, глуше. — Строго говоря, там было два трупа, но один в итоге оказался вполне живым, за ним-то я и гнался. Труп это пиздец. Но труп это дело. У меня мозг усыхает без интересных дел, Гарри. Мне остоебало сидеть в участке, перекладывать пыль с места на место. А тут целый труп! Ну не целый, кстати, у него руки нет. Гарри передёргивает. — Чего, блять? — Прикинь? — выражение лица Грома снова светлеет. — Тело в мусорке, руки нет, убили не там, явно перетащили. Это ж сколько дней работы на свежем воздухе! Здесь проверь, там проверь, этих опроси. Ещё и этот второй… Второй с руками, у, сука, найду — оторву! — он осторожно прикасается к затылку и шипит от боли. — Бинты заляпаешь, — лениво одёргивает его Гарри, аккуратно откусывая кусок от Игоревой шавермы.  — Себе не купил, а мою подъедает, — ворчит Игорь, но вытягивает руку в его сторону, перехватывая свёрток пониже, чтобы было удобно кусать. — Аппетита нет, — жмёт плечами Гарри. Гром ёрзает на месте и бросает на Александрова выжидательные взгляды. Топор закатывает глаза: — Да спрашивай, спрашивай. — Какой результат? — моментально выпаливает Игорь, подаваясь вперёд. — Один два, — отзывается Топор и, поскольку Гром начинает расплываться в улыбке, уточняет: — Не в мою пользу. Торжествующая полу-улыбка застывает на лице Игоря, пока он осмысляет услышанное.   — Обосрём эту крысу? — наконец заискивающе предлагает он. Гарри закатывает глаза. — Тони тебе в компанию. Он уже высказал всё, что думает об СТ, но явно не успокоился. — Кто судил? Хочешь, я им всем пятнадцать суток влеплю? Топор крутит пальцем у виска: — Ты ебанулся? Ну проиграл и проиграл.  — Ну и ладно, — Игорь откидывается назад на ледяной кирпич башенки. — Знаешь, кто-то сказал: поражение — это всего лишь упущенная победа. Гарри застывает: — Это что за пацанский цитатник? Гром жмёт плечами, отрывает зубами большой шмат шавермы и невнятно сообщает: — Где-то вычитал. — В паблике «Вдохновляющие цитаты Мавроди»? Недожёванная масса летит куда-то вниз, пока поперхнувшийся Гром надсадно кашляет. Бессовестно ржущий Александров сползает с края площадки, обхватывает его за пояс и тянет на себя, чтобы удержать от полёта следом.  Крупными влажными хлопьями с неба начинает падать снег.