countdown to love

Шумные улицы, где торговцы распродавали свой товар, громко зазывая скупить его мимо приходящих именно у себя; где бегали дети, весело смеясь и играя в какую-то известную лишь им игру; где не стихали светские беседы, затрагивающие самые разные аспекты жизни; и где, самое главное, мерно звучала, будто лилась сладким мёдом на уши, ненавязчивая мелодия, исполняемая уличными музыкантами, дабы развлечь народ, – казались яркими, по-настоящему живыми. Потому что люди жили, не задумываясь о своём божественном предназначении, а не существовали, гадая лишь о том, как сложится их туманное будущее. И жизнь в них текла своим чередом, потому что боги были благосклонны к смертным. Но кто был благосклонен к самим богам? Земные улицы города нравились Кею в разы больше тихого холодного неба, где у каждого есть своя задача и судьбоносная нить, по которой они следуют, будто акробаты, не смея нарушить священный устав. Их цель – помогать людям. Но кто поможет самим богам? Почему им нельзя самостоятельно выбирать свою судьбу? Почему именно Зевс здесь – всевластный покровитель, решивший взять весь Олимп в собственные руки, назначая себя верховым божеством, рождающим чужие предназначения? Мать говорила, что Кей слишком много думает о том, о чём задумываться не имеет смысла.  Он – сын богини красоты и любви, призванный приносить в людской мир всё прекрасное, что когда-либо окружало человека. Он должен быть мудрым, рассудительным богом, милостиво отвечая на людские мольбы. И обязан сам придерживаться законов, дабы не устроить разлад во всём мире, ведь это совершенно не его предназначение. Но его душа не тянулась к такой жизни. Ею он не был на Олимпе, куда должен взойти совсем скоро, рассуждая о божественных делах и верша чужие судьбы. Сейчас душой он был здесь – на земле, среди смертных, слушая сменяющие друг друга мелодии уличных музыкантов и с улыбкой наблюдая за кипящим жизнью городом. И, к слову, здесь он был и телом тоже. Он гулял по улице в человеческом облике, наслаждаясь каждой секундой свободы. Ведь Кей сбегал не первый раз и точно не последний, пока мать наконец не прознает о его страшной тайне и строго настрого не запретит ему спускаться вниз. А однажды она узнает, и, пока этого не произошло, Кей возьмёт от такой жизни столько, сколько сможет взять, ни капли не упустив.  Ненавязчивая мелодия, что так его привлекла, едва издали он её услышал, стала громче и веселее, призывая местных расслабиться и двигаться в такт музыке, сливаясь с такой же толпой танцующих. И Кей не стал отставать, с готовностью ныряя в неё и присоединяясь ко всеобщему разуму, что заставлял становиться абсолютно незнакомых людей единым целым, потому что музыка сближала. Он танцевал, разные счастливые лица мелькали перед ним, и больше для него совершенно ничего не существовало. Лишь резвая мелодия, танцующие люди и он сам, синхронно двигающийся совместно с толпой.  Но всему хорошему однажды приходит конец, и Кей это понимал, но как же было грустно от такого осознания. Внезапно мелодия затихла, заставляя народ остановиться. Кто-то из зевак ушёл дальше по своим делам, но большая часть толпы стояла на месте, не двигаясь и внимательно глядя на что-то, что происходит прямо перед ней, и внутри Кея расцвела надежда. Он пробрался сквозь людей к краю, где сидели музыканты, и сразу уловил разворачивающееся впереди представление, начало которого так ждала отдыхающая толпа.  Слух снова уловил знакомую мелодию, что быстро переросла в абсолютно новый мотив, умело перенастраивая народ на нужный лад. И представление началось. Танцоры, вышедшие к людям, казалось, играли спектакль, а не исполняли танец. В каждом их движении прослеживалась история, которую те успешно доносили до зрителей, и Кей смотрел на них с восхищением, сталкиваясь с таким событием впервые. Но прекраснее всего выделялся юноша в центре, приковывая к себе не только внимание Кея, но и всей толпы в целом. Его движения были настолько плавные и мелодичные, что казалось, будто это не музыканты играют на инструментах, а музыка исходит от него самого. Он всего себя отдавал танцу, стремясь поразить толпу. И со своей задачей успешно справлялся, потому что Кея он поразил. В самое сердце.  Он смотрел заворожённо, не смея оторвать от юноши взгляд и сместить его на других танцоров, которые, определённо, тоже были хороши. Он вглядывался в каждую деталь, улавливал чужое выражение лица, полностью поглощённое музыкой, и не видел больше никого, кто находился в его поле зрения. если Кей – бог красоты, то кто он? Самое прекрасное творение рук его матери, заслуживающее место Кея гораздо больше, чем он сам.  Музыка стихла, представление закончилось, толпа ликовала. а Кей поймал себя на том, что всё это время даже не дышал, замерев на месте с открытым ртом от удивления. Он вдохнул воздуха, шумно выдыхая через нос, и стал искать глазами прекрасного танцора, которого так некстати упустил из виду, потому что толпа, поняв, что всё подошло к концу, стала расходиться, мелькая перед глазами Кея и мешая его обзору на происходящее вокруг. Но он найдёт, он обязательно найдёт и подойдёт к нему, и выразит всё своё восхищение, потому что точно знает, что теперь прекрасного юношу ему уже не забыть. Тот будет крутиться в мыслях целыми днями, отвлекая от повседневных дел своим красивым ликом и воспоминаниями и чужом плавном танце. И Кей не сможет от него избавиться, да и вряд ли захочет, по правде говоря.  Выловив в толпе уже отпечатавшееся в сознании лицо, Кей ускорил шаг, надеясь успеть и снова не упустить его из виду. Он схватил его за руку, заставляя остановиться, и юноша действительно останавливается, удивлённо оборачиваясь на Кея и выжидающе смотря на него, как бы ожидая, что он скажет. А Кей не мог найти слов. Он молча смотрел в чужие глубокие глаза, чувствуя, как утопает в них на дно океана, но совершенно не хочет из него выбираться, позволяя утонуть себе полностью.  — Прошу прощения? — первым подал голос парень, делая несмелые попытки достать руку из чужой хватки. И Кей тут же очнулся, извиняясь и отпуская его, а поняв, что тот может уйти, так ничего от него и не услышав, начинает тараторить, пока он и правда не покинул его компанию так скоро: — Вы были прекрасны, — выдохнул он, глядя на него с ещё большим восхищением, когда на чужом лице расцвела смущённая улыбка. — Ваше выступление я запомню на всю жизнь. — Спасибо, — юноша кивнул, благодарно улыбаясь на такое признание, и, кажется, ждал, что Кей скажет что-то ещё, потому что ему есть, что сказать. Но тот молчал, не в силах подобрать слова, чтобы описать всю красоту, что успел лицезреть в этом человеке. И он, так и не дождавшись ответа, неловко поджал губы и неуверенно попрощался, делая попытку уйти.  А Кею вдруг показалось такое поведение странным. Он – сын Афродиты. Даже будучи в облике простого смертного, он всё тот же самый прекрасный юноша, из всех, что есть на свете. Люди с благоговением относились к его красоте и обаянию, стремясь провести как можно больше времени и оставить отпечаток в чужом сознании. И Кей отчасти уже привык к такому отношению. А потому желание прекрасного незнакомца уйти, несмотря на всю его логичность и правильность, показалось ему таким странным, что Кей впал в ступор на долгие две секунды. И их вполне хватило, чтобы юноша удалился от него настолько, чтобы Кею стало бы неловко догонять его.  В этот день что-то определённо ударило ему в голову, заставляя всё своё внимание сконцентрировать на том призрачном образе, который, казалось ему уже вечером, был и вправду нереален. 

***

На следующей день Кей снова пришёл туда. Та же улица. То же место, среди прилавков самых разных торговцев. Но на этот раз не было даже намёка на вчерашних музыкантов и танцоров, что так прочно засели в его голове. И это расстраивало. У Кея не было иной информации о прекрасном юноше, кроме его внешности и деятельности. И вообще не факт, что он живёт в этом городе, а не был проездом со своим музыкальным театром.  Но Кей надежды не терял. Он ходил по городу целый день, всматриваясь в лица прохожих, но ни одно из них даже на каплю не было похоже на то самое. С каждой минутой отчаяние становилось всё ближе. Кей настолько погряз в свои мысли, глядя на мелкие камушки, почему-то рассыпанные на дороге из булыжника, что даже не заметил, как идёт вперёд, совершенно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. А потому резкое столкновение с таким же считающим ворон юношей оказалось неизбежным. Оба потеряли равновесие, но смогли вернуть его себе ровно до падения, а вот корзина с продуктами такой удачей не обладала, встретившись с твёрдым камнем, и большая часть купленного вылетела из неё, разлетевшись по дороге. — Извините, — даже не взглянув на пострадавшего вежливо произнёс Кей, опускаясь на колени и принимаясь собирать в корзину потерянное содержимое, потому что совесть в нём всё же взыграла, да и мать учила людям помогать. Он слышал, как тот человек вздохнул, тихо отвечая "всё в порядке", но видел, как он точно также опустился на землю, начиная ему помогать. Кей наконец поднял на него взгляд, пусть и чисто интуитивно, и обомлел. Тот самый юноша-танцор сидел прямо перед ним, разбирая потерянные продукты и компактно укладывая их в корзину. А это значило две новости: первая – он всё-таки живёт в этом городе, вторая – Теперь Кей сможет высказать ему всё, что скопилось у него на душе. Но он всё также не мог подобрать ни слова, замерев на месте. — Спасибо, — виновник вчерашнего торжества поднялся с земли, благодаря за помощь, но задержался взглядом на Кее, будто вспомнив его. Они молчали мучительные три секунды, прежде чем юноша уже открыл рот, чтобы попрощаться, но Кей не дал ему этого сделать, выпалив первое, что пришло ему в голову, только бы не потерять его снова. — Давайте я помогу донести? Он пожал плечами, обдумывая его вопрос, но после мягко улыбнулся, и Кей невольно отразил его улыбку, скрывая под ней бурю эмоций, ураганом поднявшуюся в душе, когда тот неожиданно согласился.  Пока они шли до дома юноши, Кей узнал, что того зовут Фума, и подумал, что это мягкое имя подходит ему целиком и полностью, но почему-то постеснялся сказать ему об этом лично. И даже удивился сам себе – стеснение было далеко не обыденной его чертой. Но молчать слишком долго Кей не привык, и потому осторожно первым завёл диалог, постепенно увлекая в него Фуму, что сначала отвечал с неохотой. Но с течением времени всё больше и больше они говорили, обсуждая любые темы, которые только смогли найти, и неожиданно находя у себя много общего. Насколько много могло было быть у человека и бога.  Но счастье долго длиться не могло. По ощущениям Кея, они дошли до чужого дома поразительно быстро, и он вздохнул, понимая, что пришла пора прощаться. — Спасибо, что помогли, — улыбнулся ему Фума и добавил, заставляя в сердце Кея возродиться надежду. — Вы приятный человек, я бы хотел поговорить с вами как-нибудь ещё. И Кей кивнул, соглашаясь с ним и сразу хватаясь за этот шанс, который, наверняка, был единственным в своём роде, предлагая встретиться здесь же уже завтра, дабы не терять времени, которое могли потратить друг на друга. С тех пор они виделись каждый день. Встречались вечером по большей части, гуляя по оживлённому городу, который Кею казался ещё более привлекательным, чем был до этого. И говорили, продолжали общаться, узнавая друг друга всё лучше и ближе, А Кей чувствовал, как постепенно тонет в этом чувстве, совершенно не ставя его под сомнения и какой-то частичкой души ощущая, что Фума отвечает ему взаимностью. И это казалось правильным. Казалось, что так и должно было случиться. Что Кею не место на Олимпе, и его родной дом здесь, на земле, рядом с Фумой.  Он всё чаще спускался вниз, покидая небо, проводя в городе всё своё свободное время, да и, признаться, не свободное тоже. Он становился зависим, но ничего не мог с собой сделать, считая этот путь именно тем, что предназначен ему. Он нашёл себя и готов был на всё, чтобы остаться здесь.  И какой же ошибкой было поделиться с матерью этим секретом. Кей никогда не видел прекрасную богиню любви в таком яростном и строгом обличии, и оттого опешил, услышав в свою сторону гневные слова, будто он оказался самым настоящим разочарованием для неё. — Тебе недозволенно общаться с обителями нижнего мира, — заявила она, заставляя Кея открыть рот, дабы высказать ей свои возмущения, вызванные противоречием фразы, но не дала ему сказать и слова. — Недозволенно общаться настолько близко. Ты будущий бог. Ты взойдёшь на Олимп, и тебе так или иначе придётся распрощаться со своим другом, поэтому отныне даже не думай о том, чтобы заявляться на землю. Кей вдохнул побольше воздуха, готовясь к решительному ответу, но тут же закрыл его, вдруг поняв, что не знает, чем ей возразить так, чтобы не спровоцировать ещё больший скандал.  — Я понял, хорошо, — бурчит он, опуская голову и заслуживая удовлетворённый кивок Афродиты. Но никаких обещаний он не давал, клятву не приносил, а потому логично посчитал, что имеет полное право ослушаться. Потому что бросить Фуму он не мог, а оставить его в неведении происходящего тем более, это было бы жестоко по отношению к нему. И тем же вечером они встретились снова. Они ушли дальше, к черте города, в то место, где практически не было живых людей, снующих повсюду, и всё также разговаривали, но в воздухе витала совершенно другая атмосфера. И Кей знал, что Фума почувствовал его настроение сразу. У него была какая-то особенная способность распознавать чужие эмоции, игнорируя все попытки скрыть их. — Всё в порядке? — останавливаясь, спросил Фума, смотря на него с беспокойством. Кей вздохнул, ничего не говоря, а лишь делая пару шагов вперёд, чтобы заключить его в объятия, укладывая подбородок на плечо и дыша куда-то в шею. Фума точно также молчал, кладя ладони на его спину и позволяя сильнее прижаться к себе. Последнее время они обнимались всё чаще. Это будто был их особый язык, ясно показывающий состояние друг друга и заодно помогающий вернуть то в норму своей молчаливой поддержкой. Кею и правда становилось спокойнее. И не хотелось отпускать его больше никогда в своей вечной жизни, да и вечной жизни, честно говоря, тоже больше не хотелось.  — Кей, расскажи мне, что тебя тревожит, — тихо попросил Фума. А Кей поджал губы, борясь с желанием признаться ему во всём, потому что потрясение после такого заявления не заставит себя долго ждать, и либо Фума посчитает, что Кей сумасшедший, решая оборвать с ним все связи, либо подумает, что тот ему солгал, и исход будет всё тот же.  — Я боюсь тебя потерять… — расплывчато ответил он, но, честно говоря, именно в этом и заключалась суть его переживаний.  — А есть вероятность? — К сожалению… Фума обнял его крепче, переводя одну ладонь на мягкие волосы Кея, успокаивающе перебирая его пряди, прекрасно зная, какой сильный эффект на него оказывают такие простые действия. И молчал, кажется, обдумывая то, что узнал, потому что делиться подробностями Кей больше не хотел. — Я всегда буду с тобой, — наконец произнёс Фума, а Кей зажмурился, потому что слишком больно кольнули в груди эти слова.  Но Фума вдруг отстранился так, чтобы его лицо оказалось напротив лица Кея, и улыбнулся тому, продолжая говорить. — Даже если мы не будем рядом, я всегда буду жить в твоём сердце, — он осторожно коснулся ладонью его груди с левой стороны, и закончил речь словами, навсегда впившимися в сознание Кея. — Потому что ты в моём уже живёшь.  — Я хочу оставаться рядом… Кей не знал, что повело им в тот момент, когда он приблизился к чужому лицу, накрывая чужие губы своими, но был абсолютно уверен, что Фума его не оттолкнёт, что ответит, что позволит им ту близость, о которой мечтали они оба, но никак не могли уловить момент для признания. Иронично, что тот попался именно сейчас.  Отрываясь от его губ, Кей положил ладонь на его щёку и прислонился своим лбом к чужому, чувствуя, словно стал ещё счастливее. А Фума мягко улыбнулся, обвивая руками его талию, и хотелось, чтобы как раз в этот момент время замерло, а вокруг всё затихло, оставляя их двоих совершенно одних в этом мире. 

***

Кей продолжал сбегать на землю к Фуме, после того поцелуя не упуская ни единой возможности провести время вместе. Хотя бы десять минут уже казались вечностью, но Кею всегда было этого мало. Он боялся. Боялся того, что день, когда юным богам предстоит взойти на Олимп, заняв места своих родителей, приближался с неимоверной скоростью. Он хотел сбежать раз и навсегда, но сколько бы он не думал, хороший план так и не рождался в голове, а во всех его вариациях, его всегда находила мать и силой отправляла обратно на небо, полностью разрывая их с Фумой связь. Но пока у них было время, он пользовался этой возможности столько, на сколько его хватит. И встречи с Фумой действительно придавали ему сил, давали надежду на лучшее будущее и мотивацию не сдаваться. Если бы он попросил свернуть горы, Кей с лёгкостью исполнил его просьбу. Только для Фумы. Он готов положить весь мир к его ногам, лишь бы продолжать слушать чужой голос и чувствовать нежные прикосновения к его талии в попытке обнять.  И как бы стремительно не исчезали отведённые ему на свободу дни, Кей был готов встать против своей матери и собравшейся кучки высших богов, что, наверняка, будут возмущены чужим опрометчивым поступком. Но чем ближе становился тот день, тем тревожнее было у Кея на душе, и он спасал себя в чужих объятиях и поцелуях, утонув в них полностью и ни за что не собираясь возвращаться обратно. Но интуиция его не подвела – тревожность совсем не зря сжирала его сознание, крича о том, что что-то должно произойти совсем скоро. И его побеги в итоге не остались незамеченными.  Афродита рвала и метала, гневаясь из-за того, что сын её ослушался и нарушил обещание, которого он не давал, а Кею оставалось только слушать, считая секунды до момента, когда утихнет буря и можно будет вернуться к Фуме. Тот наверняка ждал его. Но та всё не утихала. — Ты не достоин Олимпа! — твердила мать на повышенных тонах, а Кей только угрюмо разглядывал носок собственной сандалии. — Не достоин того, чтобы занять моё место! ты действительно не понимаешь, что ты творишь?! Кей лениво поднял голову, едва сдерживаясь от того, чтобы закатить глаза. Последние дни его присутствие на небе становилось всё невыносимее, а земля казалась в разы роднее, чем это холодное чёрствое место. — Если ты вновь примешь людской облик, то больше никогда из него не выйдешь! — громко пригрозила Афродита, намереваясь тем самым запугать сына, но в ответ её ждала совершенно противоположная реакция. — Ну и пусть, — выплюнул Кей. И ушёл, оставляя мать гневаться дальше в полном недоумении. Она не знала, в какой момент был упущен контроль, но ситуация требовала срочного исправления, потому что намерения Кея были серьёзны. И Афродита знала, на что надо давить. 

***

Злополучный день настал. Эта торжественная церемония, не приносящая никакой радости, только раздражала, а Кей искал глазами лазейки, чтобы незаметно сбежать и привычно спуститься на землю к Фуме, вернуться в свой обретённый, настоящий дом и зажить с ним счастливо, ведь так и было ему предначертано судьбой, что сама свела его с этим поистине восхитительным уличным танцором. Но тяжёлым грузом в голове осели слова матери – единственные в своём роде сумевшие предотвратить его побег. "Тебе ведь очень дорог этот смертный?" – угроза, готовая немедленно придти в исполнение. Боги жестоки. Афродита не исключение. Она сделает всё, чтобы жизнь сына текла лишь по её указке, устраняя все внешние раздражители, отвлекающие его от главной цели. И она совершенно не постыдится избавиться от самого главного таким изощрённым образом, который только сможет придумать.  Кей прогнулся, подавил разбушевавшееся внутри восстание под страхом того, что своим бунтарством сможет навредить ни в чём неповинному Фуме. У него больше не было ни выбора, ни права голоса.  Он здесь – никто. Он знает, что ему здесь не место, но он всё равно продолжает здесь жить, насильно удерживаемый обстоятельствами, на которые не может повлиять. И если бы ему дали хотя бы шанс на одну самую последнюю встречу с Фумой, он бы воспользовался ею, чтобы во всём сознаться ему, вывалить всё как есть, попрощаться и уверить в том, что его любовь никуда не исчезла. И никогда не исчезнет, потому что Фума всегда будет жить в его сердце. Но пути вниз уже отрезаны, а Кей стоит среди ненавистных ему богов, стараясь не думать о том, что Фума ждёт его и искренне не понимает, почему тот не приходит.  И если бы сейчас Кею была бы доступна возможность вернуться в прошлое, он бы никогда не подошёл к тому уличному танцору, что сразу привлёк его внимание. Никогда бы не заговорил с ним и не стал пускать его в своё сердце и сам проникать в чужое, потому что последняя глава их короткой истории вышла слишком болезненной, будто острие ножа вошло в грудь, разрывая внутренности на части. Всё-таки влюбиться в простого смертного – такая глупость.