Ты у меня в крови, словно святое вино

      Макс ненавидела находиться дома.       Нил всегда был ублюдком, но с тех пор, как получил травму спины на заводе в прошлом году и стал получать пособие по инвалидности, стал совсем невыносимым. Вдобавок ко всему Макс подозревала, что он подсел на обезболивающие, которые ему выписали после происшествия.       Сократившегося дохода не хватало на содержание дома, даже с учетом того, что ее мать устроилась на работу в ночную закусочную, поэтому они переехали в трейлер на Форест Хиллс. Он был двухкомнатным, но все равно слишком тесным для комфортной жизни вчетвером.       Отношения между Билли и отцом стремительно ухудшались, пока не достигли конфликтной точки невозврата после того, как Билли попался на краже кассетного плеера из магазина по продаже электроники прошлой весной.       Макс никогда не забудет день, когда они вернулись домой из полицейского участка. Нил побагровел от злости, орал Билли в лицо и толкал его до тех пор, пока Билли не ударил его, чтобы заставить остановиться, вывихнув при этом отцу челюсть.       По-видимому, Нил не осознавал, что помешательство Билли на качалке означало, что теперь он мог одолеть отца. После этого его издевательства стали исключительно словесными, но все такими же безжалостными и неумолимыми.       В итоге Билли стал проводить в доме так мало времени, как было возможно, и предпочитал заваливаться на ночь к очередной подружке, которую он трахал определенный период времени. Макс его не винила. У него даже не было своей комнаты, лишь раскладной диван в гостиной, отделенный от комнаты складной ширмой.       Ситуация была дерьмовой, и она даже почти жалела Билли — не то чтобы она скучала по смехотворно фальшиво-громким оргазмам девчонок, которые постоянно зависали в его спальне, или по пряткам в своей комнате в страхе попасться ему под ноги и вывести из себя.       Она была уверена, что как только он получит аттестат, сразу прыгнет в машину и на всех парах свалит обратно в Калифорнию, не оглядываясь в зеркало заднего вида.       Когда Билли уехал, Нил перенаправил свою ярость на нее и на Сьюзан. Всё-то они делали неправильно — и еду не так готовили, и интонацию при разговоре не ту использовали, и дверь закрывали с неприемлемым звуком. Макс понадобилось столько самообладания, чтобы не огрызаться в ответ, но она все же не рисковала провоцировать его, поскольку были опасения, что выместит он всю злость на ее мать.       Она ни разу не видела, чтобы он бил Сьюзан, и все же он орал, бросался вещами и даже бил стены. Учитывая, как его сорвало с петель, Макс чувствовала, что переход к насилию — лишь вопрос времени. А впереди была еще целая неделя зимних каникул.       Вздохнув, она взяла зубную щетку и ополоснула ее под краном. Хороший трах ей бы сейчас не повредил, напротив, помог бы избавиться от навязчивых мыслей.       Тем не менее, звонить Майку и просить его провести с ней время она не собиралась. В отношениях они точно не были. По крайней мере, в привычном смысле. Они не целовались, кроме как при сексе, не обнимались после — они просто расходились и шли каждый своей дорогой.       Она нахмурилась, глядя на отражение, и с силой провела щеткой по коренным зубам. Боже, какой жалкой она была. Жаждала дурацкого Майка Уиллера вместе с его нелепой челкой. И блядскими руками с проступающими на них венами.       Он был такой всезнающей занозой в заднице, и большую часть времени она терпеть его не могла, но все же хотела вытрахать все из его мозгов. Должно быть, с ней что-то капитально не в порядке.       Макс даже не была уверена в том, почему решилась сделать к нему шаг.       Вне всяких сомнений он привлек ее еще в первую встречу, но личность его была настолько отталкивающей, что любой потенциальный интерес иссяк на корню. Тогда он постоянно был угрюмым маленьким ублюдком.       Но потом, в конце первого класса старшей школы, он начал смотреть на нее по-другому. Так же, как смотрел на нее Лукас, и она даже подумала, что, возможно, его многолетняя помешанность на мертвой девчонке наконец-то угасла.       И когда они впервые поцеловались в винном погребе Лэнса… был конец лета, шампанское бурлило в ее крови, и она чувствовала, будто сама судьба столкнула их вдвоем в эту ловушку, вот и решила проверить свою догадку. И честно говоря, что вообще за стечение обстоятельств, благодаря которому у парня есть такие пухлые, соблазнительно целующиеся губы?       Поцелуй был… магнетическим. Захватывающим дух. Это настолько же напугало ее, насколько и завело.       Часть ее надеялась, что поцелуй будет ужасным, и она сможет отнести его к категории «самодовольный, невыносимый мужлан» вместо категории «самодовольный, невыносимый мужлан, которого хочется оттрахать». Но нет, ей необъяснимо понравились его неуклюжие руки и неуверенный язык.       После поспешного бегства из подвала она будто была под гипнозом, голова вращалась от мысли, что Майк «Предводитель ботаников» Уиллер только что поцеловал ее. И полапал ее за грудь! И ей это понравилось.       Макс ушла с вечеринки, ни с кем не попрощавшись, и поехала домой на скейтборде, губы ее все еще покалывало, а думала она о том, как его руки почти полностью обхватили ее талию. Одно только воспоминание об этом побудило тело покрыться мурашками, словно она ощутила очертания его ладоней, впечатавшихся в ее кожу. Вот тогда-то она и поняла, что появилась проблема.       Изначально она пошла на это только чтобы доказать свою правоту, но позже стало понятно, что она может с легкостью стать зависимой. Именно поэтому когда началась школа она не проронила ни слова обо всей ситуации.       На протяжение всей первой недели она ожидала, что он отведет ее в сторонку, где они обсудят чувства, ну или что-то подобное, что чересчур драматичные придурки вроде Майка Уиллера могут сделать, но ничего не произошло. И она рассудила, что этой истории был положен конец.       Пока не настал его день рождения.       Это Макс тоже не планировала. Себя она убедила в том, что просто заскучала, была возбуждена, и что у нее ничего не было с лета, но… может, была какая-то эгоистичная, извращенная часть ее души, которая просто хотела обладать маленькой частичкой его; которая хотела получить подтверждение, что несмотря на враждебность и взаимное закатывание глаз, это произошло на самом деле, а не просто в ее голове.       Потому что она не прекращала думать о том проклятом поцелуе.       Ну, та ночь в его подвале подтвердила, что что-то между ними было. И даже несмотря на то, что тогда она оргазм не получила, потенциал для этого определенно был. Потенциал, который реализовался во время их последующих встреч. С избытком. Он был… не маленький; определенно больше, чем у Шона.       Шон.       Макс помнит, как увидела его в первый раз. Он выходил из старого ржавого пикапа, принадлежавшего отцу. Небрежно уложенные светло-каштановые волосы спадали ему на лоб, побитый армейский рюкзак был перекинут через плечо, сам он был одет в кожаную куртку, хотя на улице было двадцать восемь градусов.       Она просто возвращалась домой после того, как провела время с друзьями в бассейне. Он опустил солнцезащитные очки, чтобы тщательно ее рассмотреть, от чего ее кожа запылала, и подмигнул ей так обходительно и в то же время губительно, что ее колени почти подкосились.       Позже ночью, когда мама была на работе, а Нил запил обезболивающее тремя бутылками пива и вырубился на диване, Макс выглянула из окна и заметила оранжевый огонек сигареты. Она не знала, что побудило ее выйти из трейлера и спросить, не найдется ли у него еще сигаретка.       Вблизи он выглядел еще лучше, что не могло не насторожить.       В конечном итоге они проговорили несколько часов… а потом несколько минут целовались, пока мамина машина, подсвеченная фарами, не свернула на подъездную дорогу.       После этого такие встречи стали ежевечерней обыденностью. Она всегда старалась свести их к минимуму разговоров и максимуму поцелуев, потому что выяснилось, что он много о себе мнил — постоянно трепался об «овцах, чьи мозги замылены поп-культурой» и о заговоре правительства с целью контролировать сознание людей посредством музыки и телевидения.       Но он был таким горячим, что Макс этому значения не придавала.       А потом, ночью следующей недели, когда мама с Нилом выбрались на ужин, а Билли снова ночевал у Хизер, она взяла Шона за руку и повела в трейлер.       Первый раз был нормальным, и с каждой последующей встречей секс становился все лучше. Она всесторонне образовывалась, и узнала много как о своем теле и предпочтениях, так и о том, как обращаться с парнями.       Затем наступил конец июля, и ему нужно было возвращаться в Милуоки. Она не очень-то и расстроилась. С ним было хорошо, но если бы ей еще раз пришлось услышать, что Мадонна — агент католической церкви, внедренный для того, чтобы склонять молодежь к религии, она бы рвала на себе волосы.       С Майком было по-другому.       С ним у нее была искра, о существовании которой она не могла даже подозревать с Шоном. Они как будто сошлись на другом уровне — более первобытном, физическом. Их тандем изначально был обречен на провал, это не должно было быть так естественно, но это было так. Толкание и притяжение были знакомы, это было естественное развитие их словесных перепалок.       Боже, это было чистое, мать его, воспламенение; как если бы бросить зажжённую спичку в нефтяное пятно.       Он быстро учился, и ему было важно, чтобы она получала оргазм, так что когда она была с ним, она могла позволить мозгу просто отключиться и забыть про все свои несовершенства.       С Шоном ее мозг постоянно работал, она волновалась о том, хорошо ли целуется, и о том, куда ей девать руки, а иногда, когда было особенно скучно, даже возвращалась мыслями к тому, на какое дерьмовое шоу была сейчас похожа ее семья.       Но с Майком было легко — так легко — себя отпустить в это дикое, бешеное место в голове, где все происходило на инстинктах, где нервы воспламенялись, а мышцы приятно болели, и она просто делала как чувствовала. И это было так чертовски хорошо.       Секс с Шоном давал ей почувствовать себя привлекательной и желанной, и всё в таком духе. Секс с Майком дал ей почувствовать себя сильной.       Их случайные связи быстро стали неотделимой частью ее жизни. Они были чудодейственным средством по избавлению от стресса. На прошлой неделе, когда она нервничала перед презентацией, то затянула его в пустую аудиторию и толкнула на колени в шкаф с реквизитом. В тот день она получила свою первую пятерку с плюсом по английской литературе.       Время от времени — обычно после того, как они расходились своими путями, оставляя друг друга с покрасневшими лицами и растрепанными волосами, а эндорфины начинали сходить на нет — Макс задумывалась о том, какое завершение получит эта история.       Она предполагала, что в конце концов один из них найдет кого-то, с кем захочет встречаться, и потом всё просто… прекратится. Но странное и опустошающее ощущение, вызываемое этой мыслью, ей не нравилось, поэтому она предпочитала об этом не думать.       Не было смысла волноваться обо всем сейчас, только не когда она получала такое наслаждение от происходящего.       Макс прополоскала рот, а потом наклонилась ближе к зеркалу, чтобы рассмотреть исчезающую красную метку высоко на шее, едва ли на несколько сантиметров ниже линии челюсти. Она надавила большим пальцем до боли.       В моменте губы и зубы Майка ощущались потрясающе, но место было слишком заметным; ей пришлось носить шарфики и обтягивающие водолазки всю неделю. В следующий раз надо будет напомнить ему оставлять засосы там, где их нельзя будет увидеть.       Он был странно увлечен тем, что оставлял на ней следы. Вероятно, это какая-то особенность пещерных людей, метящих свою территорию, подумала она, улыбнувшись про себя и вспомнив следы, что усеивали внутреннюю поверхность бедер. Эти были безобидны. Никто не смог бы их разоблачить.       В прошлый понедельник они были к этому близки — впервые с того момента, как Дастин озвучил Майку подозрения парой недель ранее — о чем он ей раздраженно сообщил, сказав, что она должна перестать постоянно смотреть на него «трахни меня» взглядом.

***

       — Макс подвез тебя в субботу, да? — спросил Лукас, когда они подошли к ее шкафчику.       Они втроем работали над групповым финальным проектом по истории весь вечер. Когда настало время расходиться, они с Майком демонстративно взяли ключи от машины и помахали Лукасу на прощание, когда он уходил по улице, а потом прокрались обратно к окну, ведущему в подвал.       — Ну да, — ответила Макс, набирая шифр. Это даже не считалось ложью. В конце концов, домой он ее отвез.        — Просто я звонил тебе в районе восьми часов, и твоя мама сказала, что ты еще не дома…       Её пальцы скользнули по встроенному диску набора, и она прокрутила его до последней цифры, из-за чего пришлось набирать комбинацию сначала. Черт.       Правда сидела на кончике ее языка, и на одну дикую секунду Макс захотела признаться: «А, так это потому, что в восемь часов я была занята, лежа на полу в подвале твоего лучшего друга, который в этот момент меня трахал, и у меня до сих пор есть ожоги от ковра на локтях и коленках, чтобы это доказать».       Вместо этого она сглотнула и придумала какую-то хлипкую отговорку о том, что знала, что Нил будет смотреть игру дома, поэтому пошла в библиотеку, чтобы сосредоточиться. Милый и наивный Лукас поверил каждому ее слову.       Сейчас был следующий день после Рождества — не то, чтобы в ее безрадостном семействе отмечали какие-либо праздники. Билли уже давно не было дома, мама взяла дополнительную смену в закусочной, а Нил уселся на диване, прихлебывая пиво и крича на футбольные матчи по телевизору.       По звуку открывшейся и закрывшейся входной двери она поняла, что мать только что вернулась с работы. Макс открыла шкафик над раковиной и потянулась было за расческой, как уже знакомая повышенная интонация сердитых голосов по ту сторону двери отвлекла ее внимание.       Нахмурившись, она подошла к двери и медленно приоткрыла ее, вглядываясь в проем.       От увиденного ее желудок перевернулся.       Нил прижал маму к стене, и слюна его летела во все стороны, пока он кричал ей в лицо.       — Посмотри мне, сука, в глаза, и объясни, какого хера тебе написывает бывший муженек!       — Это не так! — настаивала мать, ее широко раскрытые глаза смотрели умоляюще. — Он писал Максин!       — Тогда какого хера это было под нашей кроватью, а? — листы бумаги полетели по комнате и приземлились на пол. — Объясняй!       Он хлопнул ладонью по стене рядом с головой Сьюзан и она вздрогнула, задыхаясь от страха, когда он повернулся и направился в спальню.       В ужасе Макс уже собиралась подбежать к маме, как Нил вышел из спальни с пистолетом в руке — револьвером, который, как она знала, был спрятан в обувной коробке в глубине шкафа.       Он грубо сунул его Сьюзан под подбородок, и она испустила страдальческий вопль.       — Ты мне, шлюха, еще врать будешь?       — Нил, я… я клянусь, я не вру, — всхлипнула она, быстро качая головой. — Я не отвечала ему, я лишь прятала письма от Макс, потому что не хотела, чтобы она их прочитала!       Макс не смела издать ни звука, она стояла, пораженная, в дверном проеме, одной рукой закрывая рот, а другой вцепившись в дверной замок так сильно, что пальцы задрожали от перенапряжения. О каких письмах они говорили? Она не знала…       Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она знала, что должна что-то сделать — закричать, броситься на него, да что угодно — но ноги ее будто были прикручены к полу.        Нил тяжело дышал, его глаза с точечными зрачками были широко раскрыты, а на лбу пульсировала вена. Он сильнее вдавил дуло пистолета в подбородок жены. Она зажмурила глаза и повернула голову в тщетной попытке оказаться подальше.       Время, казалось, застыло, в ушах Макс ревела кровь, а в животе нарастал ужас, пока он наконец — наконец — не опустил ружье и не отошел на шаг.       Но облегчение было временным, потому что он приставил дуло к своему виску и мрачно усмехнулся, и на лице его медленно появилась уродливая ухмылка.       — А может, мне стоит нажать на курок, дорогая? — поддразнил Нил. — Посмотрим, как долго ты продержишься без меня и моего пособия. Прежде чем тебя и девчонку выселят на улицу.       Сьюзан лишь хныкала и качала головой, руки по привычке потянулись к нему, но замерли в воздухе.       Секунды тянулись подобно минутам, пока они застыли, и их тяжелое дыхание оглушало тишину в доме. Затем он засунул револьвер в задний карман джинсов и снова угрожающе близко подошел к ней, ткнув пальцем в щеку.       — И больше, блять, ничего от меня не прячь, Сьюзи, — прошипел он, прежде чем развернуться и вылететь из гостиной, хлопнув дверью так сильно, что пошатнулся весь трейлер.       Несколькими секундами позже они услышали рев его грузовика, стремительно сорвавшегося в путь. Сьюзан, задыхаясь от рыданий, сползла по стене, трясясь и плача. Макс бросилась в гостиную и схватила трубку телефона.       — Что ты делаешь? — спросила мать, прерывисто дыша.       — Звоню в полицию, — ответила Макс, набирая номер.       — Нет, Максин.       — Мама… — она в недоумении подняла глаза от телефона.       — Не смей. Еще больше проблем нам не нужно, — Сьюзан поднялась на ноги и отряхнулась, зловещая маска безразличия окутала ее лицо. — Все нормально, он просто расстроился. Сегодня у него болела спина. И я сама виновата, что прятала эти письма от твоего папаши, надо было их сжечь сразу.       Она вырвала трубку из рук Макс и повесила на место.       — Я прилягу, — сообщила она и удалилась в спальню, тихо прикрыв за собой дверь.       Макс с минуту недоверчиво смотрела на дверь, думая, стоит ли ослушаться маму и позвонить в полицию. Затем взгляд упал на листы бумаги, разбросанные по полу. В верхней части каждой из них неровным почерком отца было написано ее имя. Таких листов было не меньше дюжины, а на некоторых датой стоял прошлый год.       Она опустилась на колени и начала собирать их трясущимися руками, неуверенная, что вообще хочет знать, что в них написано. Она отнесла их в свою комнату и засунула в глубину одного из ящиков комода, после чего захлопнула его.       Скрючившись на ковре, Макс провела ногтями по коже головы. Дыхание не хотело восстанавливаться. Ей будто бы не хватало воздуха — будто стены, обшитые деревянными панелями, смыкались вокруг нее. Она встала и вышла из комнаты. Надо убираться отсюда.       Не задумываясь, она взяла ключи от маминой машины с крючка у двери и вышла из трейлера. Прав у нее еще не было, но водить она уже практиковалась, достаточно, чтобы знать основы.       Вслепую покрутив ручку радиоприемника, она остановилась на станции, где играла рок-музыка под гитару, и выкрутила громкость до такой степени, пока звук не отдался в груди.       Эмоции захлестнули ее, как ураган пятой категории, когда она безрассудно мчалась по Керли-драйв. Она опустила окно, холодный воздух хлестал ее по волосам и жалил легкие при каждом неглубоком вдохе.       Какая-то часть ее души была обижена на мать за то, что та скрывала от нее письма отца, а другая поражалась тому, что мать просто стояла и терпела оскорбления Нила. Макс злилась, что мать не оправдала надежд и не оказалась достаточно сильной, чтобы уйти от этого мерзкого подобия человека. Она никогда не была достаточно сильной.       Через несколько часов он вернется домой с дерьмовым букетиком цветов с заправки, бессмысленными извинениям в духе «прости, милая» и лживыми обещаниями про то, что никогда больше не будет так себя вести. А она примет его с распростертыми объятиями.       Но зла Макс больше была на Нила. Этот жестокий кусок дерьма заслуживал жизни за решеткой. Она хотела, чтобы он спустил курок тогда, когда дуло было у его виска. Они бы с мамой разобрались сами, как делали всегда.       Макс с досадой хлопнула руками по рулю. Ничто в этом не было правильным. Ничто в этом не было справедливым.       Она даже не осознавала, куда едет, пока не затормозила прямо перед домом Майка. Заглушив двигатель, она сидела и смотрела через тупик на мирный, празднично украшенный дом, в котором, как она была уверена, никогда не было насилия, оскорблений и размахиваний огнестрельным оружием.       Зачем она вообще сюда приехала? Была уже почти полночь, все наверняка спали.       Но затем она увидела, что в одном из окон второго этажа горит свет.       В том, где были желтые занавески.