To be gentle/Быть нежным

1.

На часах показывало 3:27 утра, когда Джереми вырвал из сна вибрирующий телефон. Он все ещё потирал заспанные глаза, принимая вызов, даже не утруждая себя тем, чтобы проверить нарушителя его покоя, прежде чем прохрипеть в динамик подобие приветствия. Парень на другом конце провода не ответил той же любезностью.  — Жан с тобой? — Кевин? — Джереми мгновенно стряхнул все остатки сна, услышав нервозный тон Кевина, нехарактерный для их обычной дружеской манеры общения. — Да, он со мной… — сказал он, не задумавшись, и окинул взглядом кровать в другом конце комнаты. Когда глаза Джереми приспособились к темноте, он замолк, во рту пересохло при виде мятых простыней, которые были небрежно отброшены в сторону, открывая вид на пустующую постель Жана. — Дерьмо, — пробормотал он, пока страх мертвой хваткой брал над ним верх. — Он, наверняка, где-нибудь в доме… — Джереми не был уверен, пытался ли он успокоить себя или Кевина, но, судя по напряженному молчанию в динамике телефона и бешеному биению его сердца, у него не очень получалось ни то, ни другое.  Джереми вскочил на ноги и, спотыкаясь, вышел из спальни, по дороге включая свет в коридоре. Сон тяжелым грузом осел на его конечностях, делая его шаги неуклюжими, пока он метался между комнатами. Охватившая паника практически заставила Джереми забыть, что он до сих пор на звонке с Кевином, пока тот вновь не заговорил, заставив парня подскочить от неожиданности: — Он позвонил мне, — сказал он, начиная бессвязную мысль. — Он позвонил, но ничего не сказал. Но я сразу понял, что что-то не так, потому что Жан никогда не звонит мне и не отвечает на мои сообщения… — Кевин сделал глубокий вдох. — Он не звонил мне с того момента… блять… Джереми, ты должен его найти.  Джереми повесил трубку, ничего не отвечая и надеясь, что Жан где-то здесь.  Пока он в суматохе переворачивал дом верх дном, в комнату зашла Кат с затуманенными от сна глазами.  — Джере..? Что за хуйню ты творишь? — Жан пропал. Я не могу его нигде найти.  Кат нахмурилась, вероятно, пытаясь все еще оправиться от сна, и несуразно проворчала в ответ его слова. Складки на ее лбу только углубились, когда она перевела на него немного прояснившийся взгляд.  — Я разбужу Лайлу. Начинай искать: проверь, может быть, он где-то по пути к корту. Мы обшарим другой конец кампуса.  Лихорадочные поиски Джереми продлились до половины дороги до корта, когда в кармане зазвонил телефон, оповещая об уведомлении. Джереми выудил его, и облегчение наполнило его тело, когда он прочитал сообщение от Кат: «Мы нашли его!». Далее за текстом идут два смайлика в солнечных очках, что Джереми счел неуместным в данной ситуации. Он посылает в ответ два больших пальца и быстро оповещает Кевина о ходе обстоятельств.  Когда Джереми возвращается домой, он находит Кат, Лайлу и Жана, свернувшихся на диване в гостиной. Его охватило облегчение, когда он воочию увидел Жана, а затем осмотрел его на наличие ран и, к счастью, ничего не обнаружил. Кат и Лайла расположились по обе стороны от Жана, придерживаясь дистанции, пока первая успокаивающе кругами гладила его плечо.  — Жан, — произнес Джереми, пораженный тем, как у него перехватило дыхание. Жан поднимает на него взгляд, слегка поджав губы.  — Я вышел на прогулку, — шепчет он, будто это все объясняло. Джереми переводит взгляд между ним, Кат и Лайлой, и решил, что данный разговор лучше провести наедине.  — В четыре утра? — спросил он, раздосадовано пыхтя.  — Когда я уходил, было три, — ответил Жан, и это заявление заставило уголки губ Джереми скривиться в растерянной улыбке.  — Давай вернемся в кровать. Джереми дает Жану возможность устроиться в постели, прежде чем начать допрос. Он повторяет его позу на противоположной кровати, вглядывается в темноту, чтоб встретиться со взглядом Жана, и старается принять обыденный тон: — Кевин позвонил, — на что в ответ Джереми слышит лишь ворчание. — Он беспокоился о тебе. Почему ты позвонил ему? За его вопросом последовало молчание, и он решил отставить данную тему, чтобы понежиться в тепле своего одеяла, но услышал бормотание в темноте. Джереми смутно различил очертания Жана, который прислонился к изголовью своей кровати.   — Я… — он зарывается пальцами в черные кудри, отросшие с их первой встречи. — Это плохо, что я скучаю по людям, которые причиняли мне боль? Джереми чувствует, как весь мир замирает вокруг него. Он по-прежнему имеет лишь скудное представление о том, что происходило с Жаном во время его пребывания в Воронах, и ещё более скудное — о его жизни до этого, но от этого признания, скрытого в вопросе, сердце Джереми перестало биться.  — Ты про Кевина? — спрашивает он, хоть точно и не уверен в характере их взаимоотношений: они, кажись, довольно близки, раз Кевин позвонил ему с таким душещипательным беспокойством. Жан пожимает плечами. — Кевину пришлось оставить меня, чтоб выбраться из Гнезда. Я знаю это, и не в праве судить его, — данное признание в равной степени не было ни согласием, ни отрицанием, и, покручивая его в голове, Джереми решает воспринять его как «иногда».  Вместо моментального ответа, он встает, замечая, как Жан двигается в темноте, пока он прокладывает путь к его кровати. Джереми присаживается на край, осторожно, чтоб не влезть в его пространство, и протягивает руку так, чтоб Жан мог ее увидеть, прежде чем опустить ее между его икрой и коленом.  Он попытался встретиться с его взглядом в ночном сумраке, но тот, кажется, не сводил глаз с того места, где рука Джереми покоилась на его коже. — Не буду делать вид, будто я в курсе, что с тобой происходило в Воронах, — он нежно провел большим пальцем по ноге, что, как Джереми надеялся, успокаивало Жана. — Но все в твоей жизни было… искаженным, неправильным… Боже, я не знаю, что с тобой было, но… — он провел рукой по волосам, испытывая разочарование, что не может подобрать правильных слов утешения. — Вороны были всей твой жизнью, и, хоть я и не одобряю, что ты хранишь все эти тетради, — Джереми жестом указал на ящик, где покоятся названые вещицы. — Но нет. Это не плохо и не ужасно. Просто… Ты не можешь вечно жить прошлым и оправдывать свою тоску тем, что заслужил все то дерьмо, которое они заставили тебя пережить.  Резкий смешок вывел Джереми из раздумий, и он быстро повернулся, чтоб убедиться, что перед ним правда сидит Жан. Увидев его оскорбленное выражение, он пренебрежительно махнул рукой.  — Я просто никогда раньше не слышал, чтоб ты ругался, — заявил Жан. — Нехарактерно для солнечного капитана.  С губ Джереми сорвалось цоканье, и он слегка сжал колено Жана. Он редко слышал, чтоб тот смеялся, но Джереми научился ценить каждый подобный момент. Это то, что посылало в его груди счастливое чувство и наполняло его голову ничем иным, как желанием ругаться до тех пор, пока Жан вновь не издаст этот прекрасный звук. — Вот настолько я серьезен, — сказал Джереми. — Никто не может обидеть Жана Моро и не стать при этом моим врагом. 

2.

На следующее утро Джереми проснулся вслед за Жаном. Возможно, дело было в стрессовых ночных поисках, либо Жан просто следовал своей строгой утренней рутине, но к моменту, когда Джереми полностью стряхнул с себя остатки сна, тот уже давно ушел на пробежку. Он попытался избавиться от нарастающего разочарования при виде пустующей кровати, рассеяно переводя взгляд. Вместо этого он обратил внимание на открытый ящик Жана — тот самый, который доверху был забит изувеченными тетрадями.  Он встал, осторожно заглядывая в ящик, будто ожидая найти там живую зверюшку. Но вместо этого он обнаружил там то, чего вообще не ожидал… почти не ожидал. Среди школьных тетрадей, хаотично разбросанных в ящике, Джереми увидел магнитик. Такой маленький в виде бурого медвежонка в красном берете. Он счел это очаровательным, пока его не накрыло удивление, что подобная вещица лежит в ящике Жана. Однако, медвежонок лежал на самом дне в виде небрежно сломанных половинок.  Он достал их, прижал друг другу, оценивая масштаб повреждения, и обнаружил, что средняя часть магнитика была утеряна, из-за чего медвежонка, казалось бы, никак нельзя было починить.  Кат приподняла бровь, когда Джереми бросил на кухонный островок небольшой пакет из магазина для рукоделия. — Ты ни с того, ни с сего решил стать неудачным подобием художника, или я упускаю какую-то важную часть? — спрашивает она, легким движением руки указывая на его покупки. Джереми издает драматичное цоканье и прижимает руку к груди.  — Мы оба знаем, что я не «неудачное подобие», вообще-то Пикассо — мое второе имя.  — Стоит ли мне напомнить, как мы играли в крокодила, только рисунками? — сухо вторит ему Кат. Джереми умело меняет тему.  — Я нашел магнитик в ящике Жана, — он придвигает медвежонка, чтоб она рассмотрела. — И я надеялся, что смогу починить для него…? — к этому моменту Жан уже вернулся с пробежки и аккуратно складывал вещи в их комнате, поэтому Джереми говорил тихо, почти шептал, чтоб тот не уловил их разговор. Выражение лица Кат в ответ на его признание было тяжело интерпретировать. Оно мимолетно пропало, однако выглядело чем-то между неуверенностью и сочувствием.  — Ты… — начала она, прежде чем передумала заканчивать мысль. Кат положила руку на плечо Джереми. — Не думаю, что он пока готов, Джер, — при этом заявлении его рот наполняется желчью. — Знаю, — отвечает он. Джереми в курсе, что должен был быть поражен тем, как быстро и искусно Кат раскусила его чувства к Жану, но, как-никак, она знала его лучше всех. Больше всего его расстроила правдивость ее слов. Несмотря на то, через что Жан прошел после своего первого дня в Троянцах, он все ещё многое прорабатывал, и Джереми не собирался вмешивать в это свои чувства. — Но я же могу починить? — спросил он. — Это не будет слишком? — Кат зарывается пальцами в его волосы и легким движением приводит их в беспорядок.  — Нет, думаю, он даже оценит.  Кат сидела с ним за стойкой, пока он возился с клеем, и смеялась, когда сначала он пытался подобрать цвет краски к медвежонку, а потом в большей степени она осталась на его ладонях, а не на кусочке глины в его руках. После недлительных страданий, Джереми удалось вставить коричневый кусочек в недостающую часть магнитика, расположенную в середине груди медвежонка. Результат был не идеальный: глина была слишком гладкой по сравнению с текстурой остальной части магнитика, трещины были заметны, а цвет был немного темнее, чем остальная часть его тела, но с небольшого расстояния, медвежонок выглядел как новенький. Кат наклонилась и сделала вид, будто собирается осмотреть магнит, но вместо этого быстро схватила кисточку, выброшенную Джереми. Она провела ею по щеке парня, смеясь над тем, какой большой след, очевидно, оставила. Джереми оттолкнул ее, хоть его самого это, очевидно, позабавило, и звуки их борьбы заставили Жана выйти из своего укрытия.  — Что за херню вы, твари, тут устроили? — спросил он раздраженно, но Джереми не поверил этой притворной интонации.  — О! — отвечает он, чувствуя, как ускоряется его сердцебиение. — Надеюсь, это не перебор, я не заглядывал в твои вещи, но просто твой ящик был открыт, и я увидел этого медвежонка, мне стало грустно, что он сломан и… — Джереми прерывает свою тираду, чувствуя, как краснеют кончики его ушей, когда Жан неотрывно смотрит на него. Вместо этого он схватил магнитик и протянул французу. Тот с любопытством взглянул на раскрытую ладонь, а потом замер, что Кат восприняла как знак, что ей пора смыться.  — Ты… починил его…? — пробормотал Жан почти неверящим тоном, медленно придвигаясь к вытянутой ладони Джереми. Он подставил свою руку под руку второго и притянул ее ближе, а свободными пальцами аккуратно взял магнитик. Джереми подавил дрожь от того, как невесомо фаланги Жана коснулись его кожи, любуясь его выражением: губы в неверии приоткрылись, а брови слегка вздернуты вверх. Джереми потянул вот уже пустующую руку к Жану, соединяя противоположные ладони, из-за чего их пальцы касались запястья другого. Джереми почувствовал скачущий пульс Жана под кожей, и запоздало осознал, что учащенное сердцебиение того схоже с его собственным, а затем его настигла мысль, что, возможно, по тому, как расположены их руки, Жан тоже ощутил это.  — Почему? — спрашивает тот. И что-то в Джереми погибло от мысли, что Жан не понимает.  — Ты заслуживаешь счастья, Жан, — он нежно забирает с его рук магнитик и поворачивается, чтоб аккуратно прикрепить его к холодильнику. — Если вдруг ты будешь тосковать по прошлому, он всегда будет здесь, — продолжает Джереми, не поворачиваясь к Жану. — Но если присмотреться, то можно заметить кусочек, который я слепил, и, надеюсь, он сможет напоминать тебе, что я… мы тоже рядом. Это — твое прошлое и настоящее, — когда на объяснение Джереми не поступило ответа, он наконец вновь поворачивается Жану. Тот улыбается. Маленькая, сдержанная, едва заметная улыбка сияла на его губах. Это выражение в сочетании с учащенным сердцебиением, которое Джереми до сих пор мог ощущать под пальцами, сделало данный момент невероятно приятным. Впрочем, он не успел удивиться, как улыбка Жана приобрела игривость, чего раньше ему ещё не довелось наблюдать.  — Ты нервничал, что мне не понравится, Джереми? — спросил Жан, постукивая пальцами по его запястью, чтоб нащупать пульс. Джереми подавил приятное чувство в животе: реакцию на то, как прозвучало его имя с уст Жана, — и вместо этого принял соответствующий позабавленный вид и пожал плечами.  — Слышал, что французы довольно критичны к искусству. Я должен был убедиться, что соответствую вашим стандартам. 

3.

После того дня все изменилось. Может быть, не сразу, может быть, не так кардинально, но едва заметных изменений в поведении Жана было достаточно, чтоб Джереми уловил их. Тот впускал его в свое пространство, делился с ним тем, что раннее держал в секрете от окружающих. В некотором роде, Жан позволял своему прошлому смешаться с настоящим, посвящая Джереми в аспекты своей бывшей жизни, словно постепенно прощупывая почву безопасности. Однако самой заметной частью в его изменениях было то, что он позволял Джереми присоединяться к нему на утренних пробежках. Несмотря на то, что в его привычку вошла партнерская система Воронов, утренние пробежки стали для Жана чем-то вроде времяпровождения наедине со своими мыслями, и Джереми был рад этому. Но кто он такой, чтоб отказать, когда Жан легким прикосновением разбудил его и указал на кроссовки.  — Пойдешь со мной на пробежку? — тихо спросил он. Может быть, если бы на Жане не было этой невероятной голубой футболки, которая подчеркивала серость его глаз и выставляла его бледное горло на обозрение, Джереми был бы способен отказать. Но в момент, когда Жан неуверенно взглянул на него и заговорил, он осознал, что ни в какой вселенной у него не было бы причин ответить что-то, кроме чертового «да».  Пробежка шла хорошо, даже, лучше сказать, прекрасно. Погода была отличной, Джереми умудрялся не отставать от Жана, несмотря на убийственную разницу в их росте, маршрут был легким, к тому же живописным. Все было идеально… Пока Джереми от своей тупости не разинул рот. — Знаешь, — сказал он между делом, пока они бежали бок о бок. — Тебе стоит почаще надевать эту футболку… она очень… — вдох. — Подходит тебе, — Жан так резко повернул на него голову, что Джереми на секунду задумался, не больно ли ему. Это было лишь моментальное беспокойство, ведь следом Жан споткнулся об неровный участок бетона и полетел вниз. Джереми не успел среагировать, но, к счастью, падение было не ужасным, и тот сумел подставить руки, приземляясь на колени.  — Господи, Жан, ты в порядке? — Джереми сорвался с места, чтоб помочь ему подняться.    — Я в порядке, — огрызнулся в ответ Жан, уворачиваясь от его рук. — Небольшое падение. Не надо суетиться, — Джереми нахмурился.  — Давай все равно уже пойдем назад?  Только когда они вернулись домой, Джереми полностью оценил полученный ущерб. Несмотря на возражения Жана, чтоб он не суетился, тот все равно усадил его на край кровати и осмотрел красные ладони и ободранные колени.  — Я сейчас обработаю, — заявил Джереми, демонстративно игнорируя раздраженное выражение Жана.  — Это просто царапина, я не умру. — Нет, только если не пойдет инфекция, и нам придется ампутировать тебе ноги. А ты не сможешь играть в экси без ног, — ответил он, как ни в чем не бывало.  — Как знаете, доктор.  Джереми принял это как победу и приказал Жану сидеть на месте, пока сам послушно намочил тряпочку и взял маленький тюбик неоспорина, который Лайла хранит в ящике со всякими полезными штучками. Когда он возвратился в комнату, в ней царила напряженная атмосфера. Жан смял в кулаки пуховое одеяло, а его лицо исказило убийственное выражение, которое, как Джереми не сразу понял, отображало… испуг. Он медленно приблизился, словно загоняя маленькое беззащитное животное, и опустился на пол напротив Жана. Джереми поднес тряпочку в его поле зрения, прежде чем медленно преподнести к ноге.  — Может немного щипать, — еле слышно проговорил он. Когда ткань коснулась содранной кожи, Жан слегка подскочил. — Извини, — прошептал Джереми, пытаясь как можно аккуратнее протирать раненный участок. Он недоумевал, как человек со шрамами, подобным тем, что украшают кожу Жана, может так реагировать на обработку незначительной раны, но когда он поднял глаза и встретился со взглядом Жана, ему все стало предельно ясно.  Выражение Жана отображало невероятную боль, какую Джереми до этого никогда не видел. Глаза широко раскрыты и пристально устремлены вперед, губы приоткрыты и дрожат при отрывистых вдохах. Жан выглядит так, словно испытывает что-то, что ему кажется нереальным, словно он увидел, как что-то сказочное воплощается в жизнь. Быть может, именно так все ощущалось после годов насильственного отношения Воронов. Быть может, это действительно первый раз, когда кто-то тратит время и заботится о его столь мелочной травме; первый раз, когда кто-то нежен с ним. Джереми молча потянулся ко второму колену, аккуратно, чтоб не нарушить установившийся в моменте хрупкий баланс между ними. Когда раны были очищены, он отставил тряпку в сторону и потянулся к маленькому тюбику неоспорина. Джереми поднял мазь, чтобы показать Жану, но не получил в ответ никакой реакции, если не считать то, как до побеления его руки смяли одеяло, что явно было сделано в попытках приглушить одну боль другой. Джереми потянулся и легонько постучал двумя пальцами по напряженным костяшкам Жана.  — Расслабься, — прошептал он, наблюдая, как хватка ослабевает. Наконец он раскрутил крышку тюбика и выдавил щедрое количество мази на палец, прежде чем начал растирать ее по коже, а следом заклеил участок пластырем. То же самое действие Джереми повторил с другим коленом. К удивлению, руки Жана остались разжатыми.  Он откинулся на пятки, наблюдая, как Жан затуманенным взглядом отследил это движение, словно он находится в трансе.  — Вот и всё, — сказал Джереми, колеблясь, и вытер остатки мази о штанину. — Через денек-два заживет, — он встал, торопливо намеренный покинуть комнату и оставить Жана наедине с его бурными эмоциями. Однако, Джереми не успевает уйти далеко, как тот хватает его за рукав.  — Спасибо, — тихо произнес Жан. — За то… что позаботился обо мне, — этих слов хватило, чтоб Джереми чуть было не задумался о смене своей профессии, удивленный, какую радость он испытал от такой незначительной вещи. Однако, он знает, что дело не в его неумелых медицинских навыках, а в том, что это Жан.  — Не за что. Всегда рад помочь. 

4.

Две недели спустя Джереми внезапно проснулся от шороха простыней и рассеянных движений. Между ним и Жаном негласно возникла некая рутина. Единственная разница, между кошмарами Жана, когда он только выбрался из Гнезда, и его нынешним, была в том, что Джереми начал осторожно протягивать ему руку помощи. Заметив, как Жан дрожит и ворочается, он уверено зовет его громким шепотом. Одного этого звука было достаточно, чтоб француз резко проснулся, его движения становятся более грубыми, пока он пытается сориентироваться. По видимому, кажется, попытки Жана не увенчались успехом: его дыхание участилось, а взгляд безумно заметался по комнате. Джереми встал с кровати, подошел к другой и нежно взял Жана за руки, отводя их от его лица.  — Жан, — сказал он, на что не получил ответа. — Tu es en sécurité, — эта фраза наоборот заставляет Жана замереть, и его взгляд мгновенно останавливается на Джереми.  — Je suis là pour toi, — он продолжил. Если вы спросите Джереми, почему на французском он знает лишь две фразы: «Ты в безопасности» и «Я здесь, с тобой» — он бы не смог подобрать достойную ложь. Ему бы пришлось объяснять, что он выучил их специально для подобных моментов — панических атак и кошмаров. Джереми бы сказал, что не знал наверняка, сработают ли они, но был готов искать, учить произношение и практиковать каждое слово снова и снова, просто ради хоть и ничтожного шанса, что это может помочь.  Жан наконец приходит в себя.  — Кто научил тебя? — спросил он хриплым ото сна голосом. — Зачем…? — Все моих рук дело, — смущено сказал Джереми и отпустил руку Жана, когда решил, что тот больше не представляет для себя неосознанной угрозы. — У тебя был кошмар… хочешь… поговорить о нем? — ему прекрасно известно, что ответ последует отрицательный: очень редко Жан соглашался раскрыть что-то личное, — поэтому разочарование настигло его лишь легким болезненным уколом. — Не могу, — прошептал он, что Джереми воспринял как знак вернуться в постель. Но как только он встал, Жан продолжил: — Ты можешь… — он прочистил горло и исправил себя: — Можешь ли ты остаться со мной?  На это Джереми ласково улыбнулся.  — Какую часть кровати мне можно занять? Жан ничего не ответил. Вместо этого он переместился к стене и натянул на себя одеяло. Они легли лицом к лицу настолько близко, что кожей чувствовали жаркое дыхание друг друга, за исключением того места, где их колени соприкасались, потому что Жан свернулся калачиком. Джереми медленно поднял руку, ожидая одобрение на последующее действие, прежде чем проводит по щеке Жана ладонью, прижимая мизинец к точке пульса под челюстью. Он наслаждается моментом, когда тот прерывисто вдыхает, а его большой палец подскакивает от движения.  — Je suis là pour toi, — «Я здесь, с тобой» — повторил он и поднес голову к Жану, чтоб оставить на его макушке легкий, невесомый поцелуй. Когда тот моментально вздрогнул, Джереми переполнило желание повторить действие, но он сдержался, так как Жан медленно повернул голову и прижался губами к ладошке, покоящейся на его щеке. У Джереми сперло дыхание, несмотря на невинность этого прикосновения, и он убрал руку с его челюсти. Он медленно и невесомо провел ею по горлу Жана, проложив путь к изгибу его плеча. Когда тот промычал что-то нераздельное в ответ, Джереми продолжил свои ласки: его ладонь скользнула вниз к локтю, через который он перекинул руку и обнял француза. Они так и лежали, поджав колени и обхватив друг друга, пока оба не погрузились в сон.  Проснувшись, Джереми удивился, что Жан до сих пор лежит рядом, но что его удивило больше — он уже бодрствовал и бормотал ему что-то на французском. Для Джереми эти слова не имели ни единого смысла и звучали чужеродно для его натренированного английского слуха, но несуразная речь быстро прекратилась, когда Джереми моргнул, давая понять, что проснулся. Стрелка на часах, висящих на стене, показывала, что вот уже девять утра.  — Ты поздно встал, — заметил Джереми. Жан усмехнулся: — Просто не хотел тебя будить, — легким движением он указал на позу, в которой они устроились: Жан лежал на спине, развернувшись из своей обычной позы эмбриона, а Джереми улегся головой на его плечо, положив одну руку под себя, а другую — на грудь Жана.  — Ох, извини, — сказал он, не испытывая ни малейшего сожаления. Джереми моргнул, прогоняя сонную пелену, но прежде чем он успел выбраться из постели, Жан упорно последовал за ним. — Ты что-то говорил? — спросил Джереми, постепенно приходя в себя. — Я услышал, что ты что-то бормотал, когда проснулся, — он готов поклясться, как видел румянец, покрывающий лицо Жана, но более разумная его часть списала это на безумную ночь.  — Ничего важного, — Жан развернулся, намеренный покинуть комнату. Он остановился в дверном проеме и повернулся лицом к Джереми. — Кстати, у тебя просто отвратительный акцент.  Джереми открыл рот от удивления, уловив в его тоне дразнящие нотки, но быстро сумел взять себя в руки.  — Что ж, может, мне нужен хороший учитель. 

5.

Рукав свитера Джереми сильно потрепался. Он старался не задевать торчащие вдоль подола нитки, но каждый раз, когда они выглядывали из-под того места, куда он их так тщательно заправлял, его терпения становилось все меньше и меньше. Джереми понимал, что его раздражение все только усугубляло, и ему всего навсего стоит купить новый свитер, но просто этот был его самым любимым, и одна мысль о том, чтобы распрощаться с ним из-за такой-то мелочи… — Я могу подлатать его. Слова Жана вернули его на землю. Он сказал это как ни в чем не бывало, но Джереми уловил скрытую нервозность в его тоне.  — Думаю, у Кат где-то припрятан небольшой набор для шитья, — кивнул он.  — Она умеет шить? — спросил Жан, скептически подняв бровь.  — Ну… нет… Данное заявление, похоже, ничем не удивило Жана, словно он и ожидал это услышать, однако, он последовал за Джереми, который начал рыться в ящиках, пытаясь найти что-то полезное. Поиски заняли не долго: они быстро откопали небольшой пластиковый контейнер с крохотными иголками, нитевдевателем и миниатюрной катушкой ниток. Они сели за стол, и, прежде чем Джереми успел стянуть с себя свитер, Жан в останавливающем жесте замахал руками.  — Тебе не нужно снимать… Не снимай свитер… — пролепетал он. — Просто… просто протяни свою руку.  Джереми, неуверенный, стоит ли ему испытывать стыд за поспешные действия, протянул руку, с которой свисал потрепанный рукав, и Жан приступил к работе. Он наблюдал, как парень возится с ниткой, зажав иголку в зубах, и натянул рукав, когда приступил к работе, сосредоточено нахмурив брови. Ему потребовалось лишь пару стежков, прежде чем он смог завязать узел и срезать лишние нитки.  — Когда ты научился шить? — спросил Джереми. Кажется немного нехарактерным для Воронов, если бы у них были уроки шитья или что-то подобное, поэтому этот навык француза застал его врасплох.  — Научился в детстве. Моя сестра все время цеплялась подолами платьев за ветви ежевичного куста, который рос у нас на заднем дворе, а я для неё зашивал их.  Джереми замер от данного признания.  — У тебя есть сестра?… — Была сестра, Джереми. У меня была сестра, — Жан не отрывал взгляда от иголки и нитки, покоящихся у него в руках. Ох. Четкий акцента на слове «была» послал неприятный холодок по позвоночнику Джереми. Это было первое, что он когда-либо слышал о детстве Жана, но мысль о том, чтобы совать нос не в свои дела, казалась ему немыслимой. — Я не хотел огорчить тебя, — сказал Жан, очевидно прочитав скрытые в его выражении эмоции.  — Нет… нет… я хочу, чтоб ты мог свободного разговаривать со мной на подобные темы. Я сожалею о твоей утрате, — он протянул руку через стойку в приглашающем жесте. Жан потянулся в ответ, слегка соприкасаясь ладонями.  — Они должны были защищать ее, — голос Жана звучал яростно, но в конце он задыхается, и Джереми, подняв взгляд, заметил, что по его щекам катятся отчаянные слезы. — Они и так избавились от меня, почему этого было недостаточно? Им надо было… она была так юна, — казалось, что слова нескончаемым потоком лились из него. Жан обнажил свои тонкие, болезненные для него глубины перед Джереми. — Ma petite sœur Elodie. Джереми встал, не зная, какие слова подобрать, чтоб облегчить его боль. Вместо этого он подошел к Жану сзади, обняв его за плечи и зарывшись щекой в густые волосы. Бессвязное бормотание сменилось тихими вздохами, всхлипами, а затем — отчаянными рыданиями, и все это время Жан сидел на месте, покачиваясь в объятиях Джереми.  — Мне жаль, Жан. Мне очень жаль, — прошептал он в его волосы.  Когда Жан наконец пошевелился, Джереми отступил назад, но тот, однако, повернулся к нему лицом: его глаза были красные от слез, а на нижних ресницах свисали печальные капельки, грозившиеся вот-вот скатиться по бледным щекам. Жан уткнулся головой в плечо блондина, крепко обхватывая его руками и сжимая, на что Джереми быстро ответил взаимностью.  Они некоторое время стояли так, не обмениваясь ни единым словом, и лишь покачивались. Жан уже давно перестал плакать, но Джереми не собирался отпускать его, пока тот сам не проявит инициативу. Так они и замерли, и если именно подобным образом пройдет вся ночь: Джереми будет обнимать человека, который ему так дорог, в сумрачной темноте их общей комнаты, лежа в одной кровати и разделяя губящие секреты, которые заставляют его сердце вновь и вновь разбиться на тысячи осколков… что ж, это станет их секретом. 

+1

У Джереми был ужасный день и ещё более ужасная ночь. Он с самого пробуждения приметил знаки, указывающие на поганность наставшего дня: возникшая боль в шее досажала его, но это ещё можно было хоть как-то перетерпеть. Все стало хуже, когда он сжег свой тост, а после осознал, что это был последний кусочек хлеба. Что ещё более усугубило ситуацию, так это то, что он попал под ливень, возвращаясь с занятий. Все это вылилось в один огромный дерьмовый пир, когда мать позвала его домой на семейный ужин.  Хоть обычно ему удается справиться с выходками своей семьи, но из-за гнева, накопившегося за весь дрянной день, игнорировать пассивно-агрессивные комментарии в совокупности с косыми взглядами, которые он получал от своих братьев и сестер, было невозможно. Вечер неизбежно закончился напряженным спором, который привел к обвинениям, навязанной вине и целому вагону негативных чувств, что стало причиной его мгновенного ухода.  При том, у него были все основания без предупреждения заявиться на порог дома Кат и Лайлы (и Жана). Не то чтобы он и так не проводил здесь большую часть своего времени. Все же громкое звяканье его ключей и агрессивный стук распахнувшейся двери, когда Джереми зашел в дом, вероятно, ещё больше забеспокоили постоянно нервного Жана. Это стало очевидным, когда он прошел внутрь и столкнулся лицом к лицу с изумленным французом, не замечая больше никого рядом. — Джереми? Я думал, ты сегодня останешься со своей семьей? Джереми провел рукой по волосам, яростно вздыхая.  — Должен был, — он вновь оглянулся в поисках Кат и Лайлы, и, видимо, Жан заметил его смятение, потому что снова заговорил: — У них свидание.  Джереми прошел в глубину дома, падая на диван в гостиной и заставляя себя делать глубокие вдохи, чтобы побороть нарастающее разочарование. Разочарование? Или вину? Он не мог точно установить, какая именно эмоция вызвала у него такие огромные страдания, но незнание лишь усугубило ситуацию. От безысходности он зарылся пальцами в волосы и потянул за концы прядок, пытаясь выровнять дыхание.  — …реми, Джереми, — Жан нежно толкнул его в плечо. — Не дергай так волосы… Он устало отпустил руки и взял в охапку подолы шорт. Джереми едва ли обратил внимание на присутствие другого парня в комнате, ведь в его разуме нахлынули помехи, которые убийственно доминировали над ним. Черт, он почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Не сейчас, Господи, только не сейчас. Мысли мчались со скоростью миллиона километров в час, не позволяя ему взять над собой контроль.  — Je suis là pour toi, tu es en sécurité, — прошептал Жан те же слова, которые когда-то были предназначены ему, только с куда более приятным произношением. Он присел рядом с Джереми на диван, обхватил рукой его плечи и притянул к себе. — Ты в безопасности, я здесь, с тобой, — повторяет он теперь на английском. — Mon beau garçon, — Джереми почувствовал, как дыхание пришло в норму, когда он подстроился под Жана.  — Что значит последняя часть? — спросил он после недолгого молчания. Жан замешкался и вместо того, чтоб ответить, следом задал вопрос: — Хочешь поговорить об этом… я про ужин, — выпалил он, и в тоне Жана было скрыто столько неловкости, что Джереми пришлось всеми силами подавить вырывающийся смешок.  — Нет… не думаю.  — Никогда не думал, что застану тот день, когда Джереми Нокс не захочет разговаривать, — подразнил Жан. Джереми что-то промурлыкал ему в шею.  — А ты стал невероятно умным, не так ли, Жан? — в ответ он поцеловал макушку Джереми точно так же, как тот его пару дней назад.  — Я научился у тебя, soleil, — солнышко. Он назвал Джереми солнышком.  Джереми даже при всем своем желании не смог бы проглотить последующие вырвавшиеся из него слова, но от этого мгновенно настигшее его сожаление не стало менее жгучим. — Можно поцеловать тебя? —Блять, Джереми пришлось бы переехать в другую часть страны, нет — на другую часть света, или даже найти новую планету и обжить ее. Он уже приготовился прямо здесь и сейчас получить отказ… Сознание Джереми внезапно полностью отключилось. По крайней мере, он не думал о своей «фатальной ошибке». Единственное, что занимало его мысли, так это вкус теплых губ Жана, нежно прижатых к его собственным, то, как его рука зарылась в блондинистые волосы, притягивая ближе, и как затрепетали его ресницы. Джереми едва ли шевельнулся в ответ, позволяя Жану взять всю инициативу на себя, и они медленно целовались с такой лаской, от которой мурашки грозились галопом пробежать по телу Джереми.  Когда они наконец отстранились, желание вновь поцеловать француза наполнило его в ту же секунду, как он взглянул на Жана: его щеки покрылись румянцем, а губы стали на два или три оттенка темнее обычного. Джереми задумался, изменятся ли они до алого цвета, если целовать его дольше и крепче, и желание выяснить это глубоко осело в его груди. Однако, не сейчас. Отставив воплощение своих мечт на потом, Джереми прижимает их лбы, позволяя дыханию восстановиться, пока заглядывает в глаза Жана.  — Ты уверен, что это нормально? — спросил он, указывая между ними. Жан раскрыл губы и вздохнул.  — Со мной ещё никто не обращался так нежно, — вторит он. — Кроме тебя.  Джереми ответил на это нежным поцелуем — точно таким, каким Жан одарил его пару мгновений назад. Если бы именно это потребовалось, чтобы Жан Моро оставался всегда рядом, Джереми бы в каждое мгновение своей жизни вкладывал невероятную долю нежности.