Найл: слитая ветка?

В последнее время (особенно после выхода 6 и 7 серий второго сезона ЗЗ) то и дело натыкаюсь в обсуждениях на мнения о том, что ветка с Найлом абсолютно слитая, что сценаристка на неё забила, что отношения Найла и Скарлетт взялись из ниоткуда (в духе «Да мы в адеквате последний раз виделись, когда он нас рисовал, а тут вдруг целуемся и офигенно понимаем друг друга»), что данной ветке был необходим жесткий слоуберн, а его не дали… Что ж, трепещите, господа критикующие, ибо вы нарвались на зануду, которая обожает Найла Такера и ветку с ним. Или не трепещите, если не хочется, но почитать – почитайте. Может, перестанете разочаровываться в нормальной ветке. Ну вдруг? Вообще, по данному вопросу у меня много есть, что сказать, в том числе, и в контексте рассуждений, прочтения между строк и теорий на будущее. Однако ж я, занудная, все же разложу по полочкам данный нам материал, ибо, как говорится, у меня все ходы записаны. Вот прям по всем сценам, что есть (заодно посчитаем «всего пару-тройку встреч», о которых вопят некоторые). Примечание: на рассмотрение я беру полную чистую ветку, то есть, все сцены, какие только могли быть, и сюжетные, касаемые Найла, и веточные, в том числе те, которые давались на выбор с Найлом или другим фаворитом. Итак, поехали: Первая сцена: важная штука сама по себе, ибо она дарит первое впечатление. Впрочем, как мы помним, первое впечатление совершенно необязательно должно быть правдивым. А тут у нас имеется замечательный феномен, который народ очень любит… и в котором очень любит разочаровываться. Имя ему – загадочность (потому что люди очень любят не только загадки, но и самостоятельно придумывать им разгадки, а потом дуться, что у автора не так получилось). Итак, мы имеем знакомство через дверь, во время которого и Найл, и Скарлетт успевают друг друга чем-то зацепить. Найл, естественно, своими странностями и скрытностью, Скарлетт – предложением книг и настойчивостью. Вот здесь, пожалуй, сделаем паузу сразу, поскольку судим мы с колокольни тех, кто уже читал почти две книги. А потому любая информация из ранних сцен может быть нами осмыслена уже немного иначе, чем когда мы их читали в первый раз. Позиция Скарлетт нам ясна – она, в конце концов, наш фокальный персонаж, мы понимаем, как она видит Найла в первую встречу. А он? В самом начале знакомства, ещё до возникновения каких бы то ни было чувств, Найл ждет, что он покажется новой знакомой странным, а также признается, что устал от людей. С учетом того, что Найл является второй личностью, изначально нелюдимой и предпочитающей творить в одиночестве, вряд ли он хоть когда-нибудь был надолго окружен людьми. За исключением, конечно же, одного конкретного периода. Нам пока недорассказали эту историю, но учитывая то, что Льюиса мы сейчас не наблюдаем, скорее всего, в какой-то момент после убийства Оскара он не выдержал давления и помахал всем вокруг ручкой, оставив вместо себя социофобного Найла. Вряд ли разбирательства по поводу убийства богатого мажора были хоть сколько-то приятными, да и родители Льюиса, как мы понимаем, поддержкой явно не были… Итого: Найл не просто «устал от людей», он буквально никогда не имел с ними нормальных взаимоотношений. У него, в конце концов, просто никого нет, даже дружелюбная Роксана была сестрой Льюиса, а не Найла. Соответственно, дальнейшее развитие отношений со Скарлетт – это самая настоящая история первой привязанности и первой любви. Буквально в стиле: «обо мне до недавнего времени знало человек пять, а каких бы то ни было знаков внимания мне не оказывалось вообще никогда» – и тут Скарлетт со своим достаточно настойчивым вниманием (на самом деле не особо, но для Найла – более чем). Естественно, в самой первой сцене оно его пугает и раздражает, с непривычки-то, но одновременно и цепляет. Пока не более того, но с первой же встречи он запоминает новую знакомую, успев, кстати, за две секунды рассмотреть и запомнить её внешность. Переводя на язык табличек: «Найл теперь знает, как вы выглядите». А Вы пока нет. Кстати, эта мысль пришла мне в голову совсем недавно: помимо социофобии, загадок и прочего, не связано ли сокрытие лица Найла с тем, что у него нет собственной внешности? Ведь лицо, которое он скрывает, изначально принадлежит Льюису. Понятно, что они его делят по итогу, но все-таки. Получается, что нам в данном случае важно, что чувства Скарлетт зарождаются до того, как она даже в лицо своего будущего возлюбленного увидит. Эта тенденция, как мы понимаем, будет важна в дальнейшем. Вторая сцена: достаточно напряженная и проходящая в весьма недружелюбной атмосфере, что естественно ввиду того, что Найл застукал Скарлетт за обыскиванием своего номера. Эта сцена едва ли способствует зарождению романтической химии, однако, во-первых, она дает контраст с будущими взаимодействиями, а во-вторых, она дает информацию, которую Скарлетт и Найл считывают друг о друге. Так, он, уже знакомый с новым администратором, отмечает для себя её любопытство, которое он квалифицирует, как опасное для себя, а также получает информацию об исчезновениях в отеле и о том, что Скарлетт помогает расследованию, а она получает о нем просто кучу новых сведений, начиная от того, что Найл скрывает лицо, а ещё явно пытается быть угрожающим, но получается у него из рук вон плохо, и он, по-видимому, даже оружия раньше в руках не держал, и заканчивая тем, что он панически боится полиции (как мы уже можем понять после незаконченного пока рассказа об убийстве Оскара, не без причин). И это ещё не считая всех тех сведений, которые мы могли собрать о нем до его появления, то есть, как варианты: то, что у него есть сильное успокоительное, похожее на то, что принимала когда-то мать Скарлетт; то, что его пригласил на остров лично Винсент Синклер; то, что у него есть блокнот с цитатами из книг (и каждая из бросившихся Скарлетт в глаза описывает часть внутреннего конфликта Найла); то, что у него есть некая важная для него девушка, с которой у него по какой-то причине оборвана связь, так как запросить у неё несмазанную фотографию он, очевидно, не может. Ну, и плюсом тот изначальный факт, что он все же не совсем затворник и выходит из номера, так что туда даже пробраться можно. Третья сцена: один из переломных моментов в их отношениях – Найл спасает Скарлетт от изнасилования. Для Скарлетт все вновь очевидно: какими бы не были прошлые встречи, человек, который, как она справедливо полагала, испытывает к ней неприязнь, спас ей жизнь (ну, или как минимум честь и здоровье), будучи совершенно не обязанным это делать. Естественно, она ему благодарна, и все больше задумывается о нем, пытаясь осмыслить его поведение и по кусочкам собрать его образ. Для Найла все происходящее не менее важно, хотя мы пока этого и не знаем (но именно здесь можем начать догадываться, судя по его словам и реакции на мерзкого Шона и его действия): для него это в каком-то смысле закрытый гештальт и своеобразный момент искупления – когда-то Льюис не сумел спасти Роксану, а теперь Найл успел спасти Скарлетт. Все это, во-первых, заставляет его все больше думать о Скарлетт и проникаться ею даже в моменты саморефлексии, а во-вторых, невольно ставит её в один ряд с единственным дорогим для Льюиса и Найла человеком. Третья с половиной сцена: прямое продолжение предыдущей, где действие переносится из подвала в холл отеля. Найл требует выселения Шона фон Паренса, объясняя случившееся, при этом по-прежнему находясь в роли защитника для Скарлетт, так как её слово для мадам Ришар котируется меньше. Занятный момент, подчеркивающий необычность таинственности Найла, кстати: мадам Ришар не поняла, кто перед ней стоит, то есть, она его не знает. Каспер и Винсент знают, как мы узнаем по следующим сценам, а вот мадам Ришар почему-то нет. Его Винсент не только лично пригласил, но ещё и лично встречал, что ли? Понятно, что у него лицо было закрыто, но он же имеет привычку так ходить, вряд ли он при въезде с открытым щеголял… В общем, любопытная деталь. Следом состоится небольшой диалог между героями, начинающийся с вопроса о том, кто такой Оскар. Само собой, ответа Скарлетт не получает, однако здесь таится иная загадка уже для нас: Найл сам по себе явно знает, кто такой Оскар, и что он сделал. Но не он его убил. Отсюда вопрос: не промелькнул ли в предыдущей сцене ненадолго Льюис? Не полностью, так как Найл сам потом анализировал постигший его в этой сцене гнев, однако на мгновение? А если фраза про Оскара принадлежала Найлу, тогда как она у него вырвалась? Понятно, что он тоже наверняка ненавидел насильника Роксаны, но ведь в момент свершения расправы его не было. Или был? Тут уже вопрос технический по ДРИ: Найл и Льюис бывают в сознании одновременно? Могут ли контактировать друг с другом, делиться воспоминаниями и так далее? Пока до конца не понятно, но вот такие сцены заставляют задаваться этими вопросами. Четвертая сцена: сперва мы получаем раздумья Скарлетт относительно личности Найла, а затем видим его ночью вместе с Каспером, и узнаем о его видении жизни на острове: для него это — буквальная добровольная тюрьма. Эту же информацию подтверждает Атропос в конце главы: «Себе он крепость сам возвел, как наказание. Печальный Кай обрек себя на вечные страдания. Вопрос почаще надо этот задавать: Ты хочешь быть Колдуньей Снежной или Гердой стать?» Вопрос о Герде либо Снежной Королеве становится понятен нам чуть позже, когда начинают раскрываться пути для Скарлетт: по пути ясного разума она, вероятно, может стать для Найла спасением, как Герда для Кая, а по пути безумия – Снежной Королевой, которая лишит его человечности и сделает себе подобным. Пятая сцена: особенная лишь потому, что большинство читателей о ней не помнит. А зря, ведь именно в небольшой сценке в период пролетающих мимо нас дней календаря мы узнаем о том, что Найл настоял на обслуживании именно от Скарлетт, и на протяжении нескольких недель именно она каждый день приносила ему еду и все прочее необходимое, при этом общаясь с ним через дверь. Маленький диалог между ними дан как пример того, что они справлялись о делах друг друга, и в принципе начали достаточно спокойно друг с другом разговаривать. Это к вопросу о якобы «всего нескольких встречах между ними» – каждую встречу описывать нет необходимости, вполне достаточно обозначить, что после совместного пережитого стресса они стали относиться друг к другу теплее и начали беседовать, как нормальные люди. Шестая сцена: направляясь к вызвавшему её Винсенту, Скарлетт впервые видит лицо Найла, и, соотвественно, составляет мнение о его внешности, а также отмечает, что не ожидала, что ему буквально нечего прятать. То есть, идет новый виток дум о том, по какой причине Найл делает то, что делает. Помогает этому и подслушанный разговор, суть которого, правда, Скарлетт тогда не поняла, ибо, забавный факт: именно здесь мы практически прямым текстом слышим диагноз нашего затворника из номера 405 (Винсент говорит об интеграции личностей, а Найл добавляет фразу «собрать себя по кусочкам»). Скарлетт пока не может понимать, о чем идет речь, однако она вполне неплохо усваивает новую информацию, создавая своеобразный тренд на будущее. Из-за того, что их с Найлом отношения развиваются под сенью таинственности, у Скарлетт постоянно появляется новая информация о нем, и она не психует по этому поводу, а просто накладывает эту информацию на уже имеющуюся, попутно отметая те свои представления и ожидания, что не совпали с реальностью. Понятно, что она делает это не без эмоций, но в целом схема именно такова, и она правильна. Здесь же мы снова вспоминаем о том, что у Скарлетт есть свои секреты, а потому её более-менее лояльное отношение к чужим тайнам вполне понятно, особенно, когда эти тайны не касаются её лично, в противовес, например, ситуации с Коулом, который не просто держал дистанцию и что-то умалчивал о себе, а напрямую обманывал девушку, при этом пользуясь её помощью. Его, впрочем, Скарлетт тоже поняла и простила, обдумав мотивы такого поступка, так что ожидать, что она будет шарахаться от Найла из-за его личных секретов и странностей… Да навряд ли. Для неё единственным действительно проблемным моментом является вероятность того, что он связан с творящимся на Гевире кошмаром, в смысле, является сообщником непонятного ей пока зла. Все остальное она вполне способна пережить, что и естественно для неё, и правильно – у Скарлетт своих тараканов хватает, и не в её характере чморить людей за их головные зоопарки. Седьмая сцена: мы впервые видим происходящее от лица Найла, лицезреем проявления его тревожности, так сказать, изнутри, и рассматриваем его отношение к Скарлетт и всему, что произошло. Новая соседка уже запала ему в сердце, что мы понимаем по тому, что Найлу, при размышлениях о неуемном любопытстве Скарлетт и том, насколько она может быть опасна, приходится стирать с лица улыбку. Нервную, но все же. Да, его жизнь была бы намного проще, если бы не эта девушка (хотя ой ли?), но вот была бы она лучше? Едва ли. Найл просто совершенно не привык иметь кого-то рядом. Дальше мы имеем два важных момента. Первый – как я и упоминала, происшествие в подвале заставило Найла напрямую сравнивать Скарлетт с Роксаной, проводить между ними параллели и автоматически проникаться ею ещё больше. Второй – Найла самого испугала вспышка гнева, с которой он бросился на Шона фон Паренса. Как мы поймем в дальнейшем, такая могла быть свойственна Льюису, но не ему, во всяком случае, раньше. Пока у него не было человека, которого он может и хочет защитить. Восьмая сцена: по сути, продолжение предыдущей сцены, ибо мы все в той же локации, только теперь там помимо Найла есть ещё и Скарлетт. Разговор между ними вновь довольно напряженный, так как речь зашла о подслушанном разговоре, и Скарлетт дает Найлу понять, что знает о терапии, которую проводит Винсент. Здесь же ей (и нам) снова предоставляется возможность лицезреть, насколько Найл боится раскрытия своей тайны и своего диагноза (это мы уже видели до, в его боязни показаться странным с самой первой сцены, а ещё больший вес этот страх будет иметь после, когда до раскрытия тайны все-таки дойдет, и Скарлетт не испугается). По ходу разговора об этом Найл произносит любопытную фразу, которую я не уверена, как правильно растолковать: «Я не знаю, что со мной». В первую очередь, с ним ДРИ и куча интересных сопутствующих вещей, и он об этом совершенно точно знает, как мы поймем в дальнейшем. То есть, зная второй сезон, мы уже не можем предполагать, что он сам не понимает, чем болен. Тогда о чем он, собственно, говорит-то? Вопрос хороший, и вариантов ответа на него есть несколько. Во-первых, он может просто лгать, чтобы отбиться от дальнейших вопросов Скарлетт. Во-вторых, речь может идти о перепадах настроения, о которых он рассказывал Винсенту, и, возможно, каком-то ещё добавочном диагнозе. В-третьих, можно предположить, что Найл влюбился. Этот вариант не обязательно верный, но он мне кажется вполне логичным: парень впервые испытывает подобные чувства к девушке, естественно, его нехило штормит. Собственно, в кабинете Винсента речь также заходила о Скарлетт и эмоциях Найла, испытанных во время её спасения. Он чувствует несвойственные ему вещи и совершает несвойственные ему поступки. Ради неё. Эту же мысль подтверждает и продолжение сцены: минуту назад Найл был в панике из-за возможного раскрытия, а теперь, слегка успокоившись, смущенно просит разрешения нарисовать Скарлетт. А перед этим ещё испуганно останавливает её, когда она собирается уходить. То есть, да, чувства к ней у него уже появились, но он сам пока не способен их полноценно осознать и переварить, так сказать. Реально как влюбленный подросток, и это очень мило. У Найла ведь изначально весь образ такой, слегка неловкий и нескладный. Со стороны Скарлетт же происходит медленное и постепенное оттаивание в сторону нелюдимого знакомца. Она все еще настороженно к нему относится, попросту потому, что боится и подозревает практически всех вокруг, да и в целом находится не в самом стабильном эмоциональном состоянии из-за усталости и галлюцинаций, однако её отношение к нему заметно теплеет из-за их общения. Она увидела, как он на самом деле выглядит – его образ стал казаться менее угрожающим. Из разговора с ним девушка начинает подозревать, что Найл – жертва обстоятельств, а не сообщник неведомого ей пока зла, что тоже располагает её к нему и добавляющимся ощущением безопасности, и, пожалуй, ощущением некоторой их схожести из-за эмоциональных проблем, ведь у Скарлетт тоже бывают и приступы, и панические атаки, и прочее-подобное. Итого, в целом: взяли четкий курс на сближение. Девятая сцена: окончательно дает нам понять, что Найл увидел в Скарлетт источник вдохновения, что, в принципе, неудивительно – ведь она является для него источником ярких эмоций, самых разнообразных. Ну и вдобавок она красива, а он художник. К тому же в этой сцене происходит их первый действительно спокойный диалог, в котором оба понимают, что близки друг другу по духу. Впрочем, в свете последнего обновления эта сцена становится гораздо более важной и глубокой, ведь, как мы увидели, Льюис был художником, но он писал картины об ужасах, порождаемых его сознанием, и категорически отказывался писать портрет младшей сестры. А вот Найл решился нарисовать Скарлетт, причем в очень тёплом и спокойном образе, без страшилок, олицетворяющих крики его подсознания о помощи. Причем на том же развороте скетчбука видны другие его рисунки, например, страшная рука, держащая маленького человечка за шкирку. Найл, как художник, передает на бумаге свои эмоции, и обычно это что-то страшное и/или депрессивное. И рядом со всем этим внезапно Скарлетт, красивая, изящная, расслабленная. Собственно, и само описание Найла в момент рисования это подтверждает – он полностью погружен в работу, и видно, что ему хорошо от этого, и эмоции в моменте он испытывает сугубо положительные. Итак, Скарлетт является источником не просто ярких, но положительных эмоций. До тех пор, пока магию момента не разбивает попавшееся на глаза стихотворение. Зная Мышиного Короля, естественно, далеко не случайное. Вообще, само по себе четверостишие нагоняет жути, и даже просто строки его уже могут сказать о многом, например, о возможной боязни причинить вред той, кто становится ему дорог (отголоски этого мы увидим и в дальнейшем, на лесной охоте среди подопытных). Однако если мы поищем, что это, собственно, за стихотворение, то картину увидим весьма занятную. «Степной волк», часть одноименного романа Германа Гессе о Гарри Галлере, «человеке двух натур: человеческой, высокоморальной и животной, волчьей», человеке с тяжелым внутренним кризисом, который никак не может ужиться с окружающим миром, предпочитая уединение в окружении книг, так как общество даже самых вроде бы интеллектуальных людей ему в тягость, ведь их интеллектуальность «мещанская»… Короче, ну вы поняли. К вопросу о близких по духу людях – Найлу приятно говорить со Скарлетт, и, когда между ними нет напряжения, связанного с отелем и тайнами, им обоим достаточно легко друг с другом общаться. История Найла не совсем прямая параллель на Гарри Галлера, однако определенные схожие черты и моменты там явно прослеживаются. В это мы сильно углубляться не будем, потому что совершенно не факт, что Скарлетт читала «Степного Волка» и могла лучше понять очередную значимую для Найла цитату. А мы тут все-таки о зарождении любви говорим, а не о параллелях с немецкими романами. Однако момент все еще интересный, с какой стороны на него не глянь. Дополнительный факт к размышлению: Найл не пишет стихи сам, он записывает у себя чужие строчки, которые в нем чем-то откликаются. При этом на странице скетчбука на кате почти все строчки зачеркнуты. Снова перепады настроения? И интересно было бы узнать, что там были за стихи, потому что разобрать строки почти невозможно. Десятая сцена: она же сцена прощания, чуть ли не каждая строчка в которой сочится смыслом. Герои говорят вроде бы совсем немного, но сколько же там информации… Давайте просто тезисно: Скарлетт сама не уверена, зачем пошла прощаться, ведь между ними столько тайн, что что-то серьезное едва ли возможно. Однако же она пошла, а затем ещё и простояла кучу времени у двери, все не решаясь на это прощание, на обрыв тонкой, хрупкой связи, что возникла между ними. Некоторые повадки и речи Найла кажутся ей странными, однако она принимает их, будь то желание проститься через дверь или фраза про встречу в другой книге. Найл запомнил, как звучат шаги Скарлетт. Он слышал про инцидент с лифтом и наверняка волновался за неё. Ему жаль их будущей разлуки – в этой сцене он практически признается ей в чувствах, говоря о том, что они могли бы быть счастливы, будь обстоятельства иными. Он знает, или, по меньшей мере, догадывается, что Скарлетт не удастся сбежать с острова, и он намекает на это, как может – неизвестно, смог бы он сказать об этом прямо, при этом не пробудив в Скарлетт панику, которая ухудшила бы ситуацию, однако он постарался предостеречь её, наверняка надеясь при этом, что у неё все-таки получится сбежать. Ну вдруг. Подкрепляющий сцену кат только добавляет красок: разделение экрана надвое, зеркальная поза героев, контрастная красно-синяя гамма, свойственная ЗЗ в целом, причем сторона Найла синяя, более безопасная (и это при том, что при солнечном свете комната у него зеленая, прекрасное решение со светом), а сторона Скарлетт более красная, с этим пугающим освещением, не сулящим ничего хорошего. Комната Найла, как и его общество, успели стать для Скарлетт безопасным местом, что забавно, учитывая то, при каких обстоятельствах она впервые там оказалась (как и то, что она ещё не перестала его подозревать). Впрочем, в тот раз темноту подсвечивали красные лампы, теперь же на стороне Найла нет ни следа красного света, хотя лампы явно все ещё должны быть на месте. В общем, сцена восхитительная, мягкая, проникновенная и очень печальная. Не драматично-стеклянная, а именно печальная, меланхоличная, тихая. Два сломленных человека прощаются, жалея о том, что жизнь не дала им шанса проявить возникшие чувства, взрастить их до настоящей любви и создать союз вместе. Одиннадцатая сцена: вновь думы Скарлетт о Найле и его секретах, где самым важным моментом я считаю чувство искренности, которое, как она ощутила, исходило от него, несмотря на таинственность. Найл не был искренен в фактах о своей жизни, но по возможности был в эмоциях и отношении к самой Скарлетт. Ей уже приходилось видеть его эмоционально уязвимым, она знает многие его особенности и слабости, они делились жизненной философией… В последнюю встречу, при прощании, поделились чувствами и сомнениями. У них были напряженные моменты, в которых Найл защищал и поддерживал Скарлетт (сцена в подвале и объяснение с мадам Ришар после), были и спокойные (вечер рисования и прощание). Это я все к чему: у них есть бэкграунд. Дальнейшие отношения, действительно зарождающиеся довольно резко, строятся не без фундамента. Между ними уже есть эмоциональная связь, есть определенное понимание и принятие друг друга – для начала полноценной любовной линии этого более, чем достаточно. Двенадцатая сцена: стекло, стекло… еще стекла? Пожалуйста, кушайте на здоровье. Да, на данный момент самая душераздирающая сцена по ветке. Перво-наперво: эта сцена безумно (хе-хе) важна для восприятия Скарлетт, ведь до этого момента она еще держала в голове, что Найл может оказаться опасным для неё, что он может быть частью всей этой дивной вакханалии, закрученной добрым дядей Винсентом. Эта же сцена полностью разубеждает её в этом: она видит Найла абсолютно беспомощным, терзаемым, даже не осознающим в моменте, где он и что с ним. Таким же пленником, как и она сама. Тайны ещё всплывут в дальнейшем, но основной вопрос доверия для Скарлетт решен здесь, ведь для неё самым важным все-таки был вопрос того, не окажется ли Найл на противоположной стороне, среди врагов. Занятно, что эту сцену дают нам до сцены с ареной, где мы видим, что куча других гостей как раз на стороне Винсента и вполне себе радуются истязаниям подопытных. Найл тоже был гостем – даже при связи, которую они осторожно сумели наладить, технически он оставался на противоположной стороне (клиент/администратор). Теперь же они буквально в одной лодке, что укрепляет их связь без всякого дополнительного общения. Просто между ними пропал один из основных барьеров. Не последний, но все же. Далее, в ход вступает игра на наших (и Скарлетт, и читателей) сердцах: на Найла в этой сцене просто больно смотреть. Обездвиженный, запертый в буквальной клетке, прикованный к стене, бледный, еле дышащий, с мутным взглядом – живое олицетворение страдания. Неудивительно, что у нашей героини аж сердечко заходится от такого зрелища, и тут же пробуждается желание хоть чем-то помочь или, по крайней мере, дать понять, что он не один. А затем происходит то, что когда-то посчитали прямым намеком на ДРИ, но сейчас таковым уже не кажется: пресловутое «Кто такой Найл?». Для Скарлетт это все – новая пища к размышлениям, как и для нас, собственно. Теперь уже мы знаем, что Найл и Льюис оба в курсе своего диагноза и существования друг друга, так к чему же был этот вопрос? Опять же, есть варианты: либо это свойство их пограничного состояния, того самого, которое «Есть Льюис, есть Найл, а есть нечто между», в чем есть смысл, учитывая то, что когда его привели к бассейну в таком состоянии, он был абсолютно дезориентирован, либо его просто хорошенько обдолбали. Там, в конце концов, своеобразная психушка, накачать могли чем угодно, особенно учитывая рассказ санитаров о его попытках убиться об стену. Это, кстати, ещё один важный информационный момент: у нашего блондинчика имеются приступы саморазрушающей ярости. Или страха, тоже возможно. Вряд ли они случались у Найла – он, как минимум, знает, где он, и что он там делает, на остров приехал сам и отказывался его покидать, да и во время последующих экспериментов, угрожающих его жизни, вел себя спокойно, даже немного апатично. Значит, скорее всего, Льюис. Вспоминаем из единственной пока полноценной сцены с ним, что он не хотел ехать, получив письмо. Могло ли случиться так, что Найл не спросил у него разрешения, прежде чем поехать на Гевир и запереться там в номере с книжками? И мог ли он спросить? Был ли Льюис вообще доступен к общению после того, что случилось с Роксаной и Оскаром? И, этот вопрос я уже задавала – могут ли они общаться в принципе? Подождём новых серий, чтобы узнать, а пока поедем дальше. Тринадцатая сцена: маленький момент на арене, где Скарлетт зовёт Найла на помощь и представляет, как тот врывается туда, чтобы её спасти. На этот момент народ тоже очень бесился, мол, да с чего бы… Как по мне, очень даже с чего, и это особенно заметно на контрасте. По ветке с Адамом имеется подобная сцена, и там образ Адама не пытается вмешаться, а лишь печально просит Скарлетт держаться и быть сильной. По ветке с Найлом же воображаемый юноша появляется рядом в маске, с пистолетом в руках и с криком: «Уберите от неё руки!». И это несмотря на то, что ветка с Адамом развита больше, и закрывается (или открывается? Закрепляется в качестве ветки, короче) в следующей же сцене. Потому что вопрос здесь не в развитии ветки. Просто так случилось по жизни, что Адам Скарлетт никогда не спасал. А вот Найл – да. Инцидент в подвале явно очень сильно отпечатался в памяти девушки, которую, кстати, судя по её воспоминаниям о прошлом, до этого не спасал никто и никогда. И даже если не брать имеющиеся у неё чувства к Найлу, ещё со времен событий первой книги у неё в голове зафиксировано, что этот человек может прийти к ней на помощь, несмотря на неприязнь. Она запомнила его, как того, кто по собственной воле и инициативе ей помог в очень страшный для неё момент, при этом поступившись собственными комфортом и ощущением безопасности. Так что же удивительного в том, что в очередной страшный момент она не только зовёт на помощь его, но и представляет именно в том образе и настроении, в котором он предстал перед ней тогда? Как по мне, все более чем закономерно. При этом Скарлетт очень быстро вспоминает, что спасти её Найл не может, и что на самом деле все совсем не так, как она представляет, но наличия у неё в голове образа защитника это не отменяет. Четырнадцатая сцена: и ещё один маленький момент с фантазиями Скарлетт, на этот раз совсем другими, согласно обстоятельствам. Лежа в палате, она представляет себе Найла в его номере, читающего ей Шекспира. Здесь мы видим второй закрепившийся у неё в голове образ, от которого она не желает отказываться: образ спокойствия. Это уже ближе именно к фантазии, потому что таких моментов между ними не было, но они вполне могли быть навеяны реальностью – сценой с рисунками, или их разговорами через дверь. И в целом это дает понять, что номер 405 для Скарлетт ощущается чуть ли не как самое безопасное место во всем отеле, причем вполне резонно. Он пугал её только в самом начале, пока она обыскивала там все, а после налаживания отношений с владельцем номера атмосфера там стала для неё вполне приятной. То есть, мы снова видим, что Найл стал ассоциироваться с безопасностью и комфортом, особенно теперь, когда она знает о его непричастности к злодействам Винсента. Пятнадцатая сцена: и вот она, на данный момент моя самая любимая сцена между Найлом и Скарлетт, та, что полноценно открывает ветку (потому что закрывает её более поздняя). Сцена с бассейном. Начинаем мы с огромного потока информации: пока Скарлетт приходит в себя после эксперимента (уже находясь не в лучшем состоянии), Минерва рассказывает ей о диагнозе Найла: ДРИ. Пока происходит этот разговор, Найл тихонечко тонет в бассейне. Счет идет не то, что на минуты, но даже на секунды, и Скарлетт, которая вот прям щас получила подтверждение того, насколько мало она знает об этом человеке, должна принять решение: готова ли она рисковать ради него жизнью? По ветке ответ однозначен – да. Без ветки же этим вопросом она не задается, там такой опции просто нет. Именно здесь мы приходим к тому, что так бесит часть аудитории: для того, чтобы испытывать симпатию, влюбленность или даже любовь, совершенно необязательно знать биографию человека вдоль и поперек. Это далеко не всегда так работает. У Скарлетт есть понимание того, что часть секретов Найла ей еще недоступна, как и того, что собственные секреты она пока ещё ему не открывала, что не мешает ей испытывать к нему сильные чувства, только обостряющиеся в стрессовой ситуации. Если для Скарлетт эта сцена – момент окончательного осознания её чувств к Найлу и готовности рисковать собой ради него, несмотря на всевозможные тайны и сложности, то для Найла все еще интереснее. Для него это также момент осознания, но в совсем ином ключе. Помним, что сцена в подвале была для Скарлетт первым разом, когда кто-то спас её, не задумавшись о последствиях для себя? Во-от. То, что происходит с позиции Найла, для него просто бомба: впервые за все время его существования кто-то не просто обратил на него внимание, не просто проникся к нему какими-то чувствами, не просто провёл с ним время или лишний раз пришел пообщаться, но натурально рискнул ради него жизнью. Он сам уже смирился с тем, что утонет, и тут его вытаскивает девушка, которая ему уже нравится, и которую он до погружения даже не заметил, то есть, для него она буквально появляется из ниоткуда, вырывая его из лап смерти. И кат к этой сцене идеален: то, как она склоняется над ним, как самый настоящий ангел-хранитель, мягко гладит по голове… Блеск. Не удивлюсь, если в тот момент его спасительница стала для него целым миром. И тут же, сразу, вторая бомба: Скарлетт своим вопросом дает понять, что ей известен самый большой секрет Найла, и он её не смущает и не пугает. И все, мальчик готов. Не зря именно там начинается полноценная ветка. Ой, Тая, что ж ты делаешь… Продолжай, пожалуйста. Примечание к рассуждениям: понятно, что есть ещё вся история с убийством Оскара, но это уже немного другое, хотя бы потому, что сам Найл никого не убивал, это все же сделал Льюис. Это не к тому, что Найла данная тайна не волнует, как мы уже увидели, очень даже, и все-таки это другое. Дойдем до обсуждения данного вопроса через пару сцен. Шестнадцатая сцена: следующая их встреча после судьбоносного спасения. Вновь разделение по ветке и без: лишь при наличии романтических чувств Скарлетт готова рисковать и подойти к Найлу, а не просто подавать знаки издалека. Прекрасное нововведение в данной случае: понятно, что взаимодействия по любви и дружбе различаются всегда, но здесь веточные буквально сопряжены с риском для жизни и здоровья, что одновременно делает их и острее, и чувственнее. Герои находятся в крайне гнетущей обстановке, причем уже не первую неделю, ценность их жизни для них сейчас не так уж высока, и они цепляются за жизни друг друга. Любовь, приносящая положительные эмоции и чаяния, дает им надежду и силы продолжать борьбу, она им сейчас совершенно не лишняя, скорее, наоборот. Недаром в сильно стрессовых ситуациях романтические истории обыкновенно начинают развиваться быстрее: выше эмоциональный накал, выше ставки – выше и скорость. В самой сцене есть три важных точки: начало диалога, где Найл ещё раз уточняет, не боится ли его Скарлетт, середина, где они держатся за руки, и конец, где разговор заходит про тайны и Роксану. Начало знаменуется ещё одной незаметной, но важной деталью: узнав о болезни парня, Скарлетт сразу же пытается научиться отличать Найла и Льюиса. Непростая задача, учитывая, что про Льюиса она не знает вообще ничего, потому пока что она выбирает для себя самый логичный и доступный ей подход, проводя разделение: «Найл/Не Найл». Потому что его распознать она уже может: девушка плохо знает его биографию, а вот его манеру поведения вполне хорошо, они достаточно долго общались для этого. Самого Найла же явно одолевают сомнения, наверняка подстегиваемые его тревожностью, ведь это, вероятнее всего, его первый опыт и в подобных чувствах, и в отношениях, зашедших аж до раскрытия его тайны. Неудивительно, что он опасается страха Скарлетт, хотя в предыдущей сцене она такового никак не выказывала, и даже просила его самого не бояться, с подтекстом, что между ними все нормально, и тайна его личности (точнее, личностей, хе-хе) ничего не разрушила. Далее – держимся за ручки. Помимо того, что это безумно мило, особенно на контрасте с происходящей вокруг жестью, это ещё один штрих к портрету Найла, к той его части, о которой мы уже говорили – он раньше никогда и ни с кем. Для него прикосновения рук – это буквально следующая стадия отношений, он никогда раньше так не делал (на этом моменте я начинаю мысленно пищать в ожидании анализа сцены с поцелуем, тоже первым, естественно!). А потом мы спускаемся с небес на землю, и обстановка немножко мрачнеет. Ещё раз проговариваем основную проблему новообразованных отношений – у нас дофига и больше тайн. Здесь меня пока больше всего смущает нежелание Скарлетт делиться в ответ. Понятно, что её секреты вроде как менее опасные (хотя мы ещё не полностью соскочили с темы того, что папаша Кацен, он же Нортвуд, возможно, не сам пустил себе пулю в лоб), но все-таки, хотелось бы. Однако окей, Скарлетт пока не готова, да и Найл, как мы видим, тоже. Подождём, раскрывать секреты можно и находясь в отношениях (нередко оно так и происходит, собственно), от этого связь между влюбленными может только крепче стать, потому что это признак оказанного доверия. А мы пока на стадии бурных первых чувств, да ещё и под влиянием стресса. Кстати, весьма занятно то, что Найл тушуется, пытаясь объяснить, кто такая Роксана. Казалось бы, чего сложного? Именно сейчас, когда Скарлетт спросила о возможных отношениях между вами, самое время спокойно сказать, что это сестра. Но вот здесь-то мы и натыкаемся на ту самую мысль, которую я начала рассматривать ещё в обзоре первой сцены: Роксана – не его сестра. Она сестра Льюиса, и разграничение это явно присутствовало в их жизни всегда, поскольку очень уж заметно то, что Найл не может так сразу объяснить, кто ему Роксана. И… мы возвращаемся к тому, что до Скарлетт у Найла не было ни одного близкого человека. Кого-то ещё удивляет, что он так за неё цепляется, так боится её испугать, ещё больше боится её потерять? Семнадцатая сцена: в следующий раз мы видим Найла в лесу, и застаем его волнение за Скарлетт во время устроенных Винсентом Голодных игр для психов. Здесь мы в первую очередь глубже погружаемся в его видение самого себя. И это… интересно. Как мы поймем из последующих сцен, Найл все-таки не первая личность, его создал Льюис, но сейчас все его поведение указывает на то, что Найл Такер ощущает себя главенствующей личностью в теле. Особенно занятна в данном контексте фраза: «Во мне всегда будет жить убийца». Как будто это Льюис – порождение сознания Найла, а вовсе не наоборот. Следом подтягивается и все остальное, в том числе, и переживания за Скарлетт – сами по себе они абсолютно понятны, мы уже обсудили суть привязанности Найла к девушке в прошлых сценах – но любопытно то, что он и здесь ведет себя практически как единоличный хозяин тела. Он воспылал чувствами к девушке – у него нет мыслей о том, как Льюис, который, как бы, тоже тут живет, к этому отнесется. Он готов рисковать жизнью ради неё, в ответ на её жертву – и снова никаких мыслей о том, как отнесется к этому другая личность. И это при том, что та личность, судя по всему, соизволила выползти наружу при признаках опасности, разобравшись с нападавшими на них подопытными. То есть, сохранение жизни для Льюиса важно. Пока это все информация к размышлению, вернемся к этому ближе к концу. Восемнадцатая сцена: долгожданный первый поцелуй, и все, что его окружает. Опять же, снова повторю: к этому моменту у меня нет никаких сомнений ни в чувствах Найла, ни в чувствах Скарлетт, и уровень их осведомленности касательно биографий друг друга здесь ни при чем. По данной ветке это две потерянные, одинокие души, которые нашли друг друга и теперь отказываются отпускать. Поцелуй – это кульминация их душевного единения на данный момент, к которому подвела пугающая разлука (ведь они оба осознавали, что другой мог погибнуть ночью в лесу). Порыв, да, очевидно, учитывая общество, в котором они находились, но порыв совершенно закономерный. Здесь у многих возник вопрос по поводу понимания, которым они делятся (мысли о том, что «только ты понимаешь меня»). И снова, как мне кажется, имеет место недопонимание. Под этой фразой не имеется в виду, что они знают друг друга, как если бы прожили в браке двадцать лет. Они понимают друг друга как никто другой абсолютно буквально, потому что никто другой их не понимает. Вообще. У Скарлетт есть в лучшем случае мать, которую та старается беречь от потрясений, возможный друг Коул, который далеко и еле жив, и подружка Дебби, которая тоже пропала с радаров (в случае, если не померла в лифте). Так или иначе, полноценно откровенничать не с кем. А у Найла, как мы помним, вообще никого. Для него, скорее всего, в принципе принятие его как полноценной личности, а не нежелательного придатка в сознании Льюиса, относительно в новинку. А Скарлетт вдобавок уже достаточно спокойно отнеслась к тем его тайнам, которые успели всплыть. Для доверия и ощущения, что тебя понимают и принимают, вполне хватает. Сам поцелуй просто прелесть – нежный, немного неловкий, для Найла, весьма вероятно, первый (инфа не сотка, конечно, но, учитывая обстоятельства жизни нашего затворника, я бы правда не удивилась). Порывистый, чувственный, яркий именно за счет захлестывающих эмоций и не успевшего до конца схлынуть страха за жизни друг друга. И тут же прямым текстом, для тех, кто так не въехал: «Двое влюбленных искали друг в друге спасение. Но, возможно, они нашли нечто большее». Внутри сюжета никто пока не претендует на любовь до гроба, это лишь начало полноценных отношений, к которым, на мой взгляд, подвели более чем адекватно. Здесь, впрочем, есть другой моментик – это любовь до гроба для нас, читателей, ведь нам этот поцелуй полностью закрывает ветку и лишает возможности крутить любовь с другими фаворитами. И да, до того, как нам полностью раскрывают его историю. Лично у меня с этим проблем нет. Во-первых, не то, чтобы это был какой-то огромный сюрприз. Для меня лично в предыстории Льюиса единственным откровением оказалось то, что Роксана была несовершеннолетней. Не подумала я о такой возможности. Все остальное было вполне понятно по предыдущим сценам. С кем мы связываемся, нам по всем веткам более-менее обозначили уже давно. Что для читателей должен был изменить рассказ Винсента, мне не ясно. Во-вторых, подобное решение – элементарная дань характеру Скарлетт, потому что, извините, но бросить парня, который тебе по-настоящему нравится, после (и из-за!) подобного рассказа о случившейся трагедии – это надо совсем козой быть. А Скарлетт, вроде как, таковой не является (тем более, что у неё своих скелетов в шкафу хватает). Ей по адекватности сейчас сочувствие проявить полагается, и окончательно доказать Найлу, что она готова его принять, так как он явно испугался её возможной реакции на рассказ о смерти Оскара (нам, кстати, ещё предстоит выяснить, откуда Винсент все это знает в таких подробностях – под гипнозом выспросил?). А по безумию, скорее всего, ей и вовсе понравится история про кровавую резню. Короче, отказ от ветки после таких откровений как раз был бы вообще ни к месту. Девятнадцатая сцена: собственно, с позиции вероятного отношения Скарлетт к Найлу мы о ней уже поговорили, теперь остается ждать обновления, чтобы увидеть реальную реакцию нашей ГГ. В этой сцене нам весьма очевидно важно другое: нас наконец-то познакомили с Льюисом. И… портрет вырисовывается интересный. Пока не совсем четкий, но все же. Художник, необычный, с очень болезненной фантазией, рисующий всякие ужасы. Одинокий, непринятый родителями, имеющий хорошие отношения только с сестрой. С проблемами с агрессией. Мечтающий быть Найлом всегда. Нам пока не объяснили, когда и как именно произошло расщепление, однако, судя по всему, Найл был создан как… что-то вроде улучшенной версии Льюиса? Похожий на него, но при этом спокойный и никому не причиняющий вреда (неудивительно, что Найл после эпизода с мерзким Шоном в подвале такой мини-кризис личности схватил). Собственно, как мы видим, именно это его желание и осуществилось: Найл занял главенствующую позицию в голове, а сам Льюис остался где-то на подкорке, изредка отсвечивая оттуда, но при этом явно не желая окончательно пропадать и умирать. Что с ним случилось? Вопрос хороший. Может, это лишь результат его мыслей и желаний, а моменты жестокости, как в лесу с подопытными – просто результат его проблем с агрессией. Или, может, он двинулся после истории с Роксаной. Может, даже и то, и другое. Тут пока дальше рассуждать бессмысленно – для лучшего понимания необходимо знать, что конкретно произошло с Роксаной. Последствия, имеется в виду. Она хоть жива осталась? Пока мы имеем, что её опоили и изнасиловали, но вроде не убили, однако это ещё ни о чем не говорит. После такой травмы девочка могла сойти с ума или наложить на себя руки. Или её могли просто окончательно разлучить с братом. Черт его знает. Будем надеяться, что у Скарлетт будет шанс познакомиться с Рокси. Ну, и наконец, в контексте нырка в прошлое нашего фаворита, обсудим момент, который касается «необходимости слоуберна». Опустим тот факт, что у нас на носу уже конец второй книги, куда ещё медленнее (это вам к Касперу), затронем другое: в последнем обновлении, впервые увидев Льюиса, мы удостоверились в том, что он а) изначальная личность, и б) относительно нормальный парень. Со своими тараканами, конечно, но вроде не съехавший с катушек маньяк, которого по пути адекватности совершенно необходимо убрать (да и не факт, что это возможно, кстати, ДРИ так обычно не работает). Иными словами, все же велика вероятность, что Льюис и Найл оба останутся в теле по счастливой концовке, где вообще будут живы (а я не сомневаюсь, что будут концовки, где все помрут). То есть, строить отношения может понадобиться с обоими. А я напоминаю, что Скарлетт с Льюисом ещё даже не знакома. Если выйдет так, что у нас все же будет своеобразная полиаморная ветка, абсолютно логичным кажется тот факт, что для развития отношений с Льюисом оставили достаточно пространства, а заодно и подушку в виде уже устаканенных отношений с Найлом. Понятное дело, что это все пока догадки, но вероятность, что подобное случится, достаточно велика. Так что, ещё раз, закрытие ветки сейчас считаю абсолютно оправданным. И вот скажите мне одно: что здесь слитого? Ну вот что? Каждая сцена наполнена смыслом и чувствами, каждая, даже самая маленькая, обязательно показывает нам что-то новое в персонажах и их отношении друг к другу… Их уже девятнадцать в целом, семнадцать до первого поцелуя (и закрытия ветки, соответственно), из которых одиннадцать содержат прямые взаимодействия героев, а остальные – рефлексию на тему их чувств и взаимоотношений, этого более чем достаточно для построения фундамента любовной истории. Сама структура зарождения чувств и начала отношений вполне соответствует и специфике сеттинга, и обоим персонажам и их заявленным характерам. Иными словами, проблем с веткой, как и нелюбви Мышиного Короля к ней не обнаружено. Не ищите черную кошку в темной комнате, особенно тогда, когда её там нет.