Простолюдинка и принцесса

«Без чёткого тэ.зэ. — результат хэ.зэ.»

(«Без чёткого тех(нического)задания — непонятно, что будет».

Приблизительный авторский перевод.)

***

Спят усталые зверушки,

Монстры спят.

Попугай нашёл в кормушке

Двери в Ад.

Даже нечисть спать ложится,

Чтоб в кошмарах нам присниться…

Ты ей пожелай —

ПО-ДЫ-ХАЙ!..

      Наступила странная тишина.       Не такая, какая бывает обычно в фильмах, когда произойдёт что-то очень важное или просто судьбоносное, — а такая, как если кого-то из-за угла от души огреют чем-то пыльным. Или уже огрели.       К сожалению, других версий происходящего у меня не было, равно как и разумных объяснений. Да и вообще никаких других объяснений не было. И на том месте, где они должны были быть, наверное, лежала, свернувшись кошка.       — Э-э-э… В смысле — жертвоприношения? — проблеяла я — Нифи… Ничего не поняла. Кого ты собрался в жертву приносить?! Я — никого. Да и вообще, это нехорошее и злое дело.       Мой эльф посмотрел на меня и улыбнулся с таким немым обожанием, что на мгновение аж стало стыдно.       За что — я пока не знала, но в скором времени, думаю, разберёмся.       Потому что Машенька не привыкла к тому, чтобы её так бескорыстно любили!.. Особенно — если так-то и не за что, что бы там глянцевые журналы ни говорили. Типа, мир должен быть тебе благодарен просто за то, что ты в нём живёшь, тебе нечего менять, потому что ты и так прекрасен, и другие… умные вещи. Жаль только, в Нирне такие журналы пока не завезли.       И за свои косяки тоже стало стыдно, и за то, что время от времени я оказываюсь похожа не на саму себя, да и веду себя как-то… соответствующе.       А ещё — за то, что с моим близким время от времени с незавидной регулярностью постоянно что-то происходит. А я хоть и оказываюсь в большинстве случаев поблизости, всё равно, защитить и спасти его не успеваю. Оставалось надеяться разве что на то, что потом мне удавалось как-то худо-бедно исправлять и косяки, и последствия косяков, чужих и своих.       Но были вещи, которые я всё равно не понимала. Какое жертвоприношение-то? Может, пока Марен валялся, скажем так, после черепно-мозговой травмы, а также моего старательного, но, — увы! — любительского лечения, ему приснилось что-то плохое. И этим плохим стало именно какое-то жертвоприношение, которое он вообще непойми когда и где видел.       Я осмотрела выжидающе молчащий тёмный лес, в котором даже зверьё затаилось в ожидании того, что могут сотворить эти странные двуногие, и подумала, что Фарвил, скорее всего, в последний раз видел этот самый обряд в книжке.       С картинками. Потому что, ну почему бы и не быть книгам для взрослых — и с картинками? То есть, с иллюстрациями. Вернее, с чертежами и схемами, не суть важно.       Тем более, что, сына купца и будущего купца явно не готовили к таким жутким и гнусным вещам, — ни для того, чтобы он сам в них участвовал, ни для того, чтобы он их проводил.       Да и вообще, ему и сражаться-то никогда не потребовалось… БЫ. Если бы он не встретил ту Элинну, мерзавку, и если бы не решил заслужить любовь и расположение своих «друзей», занявшись контрабандой и археологическими поисками в двемерских руинах в Сиродиле.       Про это даже мне было, мягко говоря, неприятно вспоминать. Потому что с такими дружками и «вражки» не нужны.       Потому что с тех пор всё и пошло через то место, откуда у каджитов и аргониан растёт хвост. Но зато в конце-концов мы с ним встретились, и надеюсь, что для него это было неплохим утешением за всё произошедшее в последнее время.       В идеале, мне кажется, Фарвил вообще не должен был поднимать ничего тяжелее, чем писчие принадлежности, причём только какую-то одну за раз. А если бы где-то в пути и встретилась бы опасность — для такого случая у него был бы отряд специально подготовленных к таким превратностям чужой судьбы наёмников.       А теперь, оказывается, Фарвил может сражаться с драконом, держа одноручный меч двумя руками.       Память тела Амалии говорила мне, что одноручный меч двумя руками не держат, и что держать его нужно было не так, да и вообще, это было крайне неудобно…       Но и одной рукой ему тоже было бы очень неудобно. Если вообще возможно. И если бы Фарвил вообще смог его поднять.       А дракон отвлёкся тогда на него, как на полноценного противника, и дал мне время на передышку. К счастью, эти летающие родственники аргониан и динозавров не разбираются ни в воинском искусстве, ни в том, как правильно держать меч. По вполне понятным причинам.       «Мой герой…» — подумала я и улыбнулась.       Интересно, а почему Фарвил так странно реагирует на мою улыбку? Ну, будто я не улыбнулась, а оскалилсь, причём со вполне конкретными намерениями; или у меня просто на лице какая-то грязь?       Как бы невзначай отвернувшись в сторону, я провела кончиком языка по передним зубам, — нет, вроде бы всё, как у порядочных людей.       Про возможность какой-то грязи на лице, к сожалению, я ничего сказать не могла, потому что ни освещения, ни кристального потока в качестве зеркала поблизости не было. Поэтому я просто яростно потёрла физиономию, надеясь, что таким образом я стёрла то, что там, вполне возможно, было.       Прыщи там у меня, что ли? Но при натирании физиономии обеими руками ничего такого не обнаружилось.       Да и потом, Амалия — не подросток! Я видела её в зеркале, и мне кажется, что девице-красавице явно больше восемнадцати лет. Да и к тому же, ей повезло с кожей. Гладкая, упругая, матовая, — и без единого изъяна. Или я как-то незаметно для самой себя что-то не то поела? Странно, вроде бы мы ни сладкий рулет, ни тортик не ели точно. Отчего прыщам-то быть?       — Марен, как ты себя чувствуешь? — спросила я.       Раз вопрос с чистотой физиономии оставался открытым, мне оставалось только как можно доброжелательней улыбнуться, тем более, что зубы-то у меня точно были нормальными.       — Спасибо, моя… Мария. — быстро исправился он — Я уже чувствую себя полностью здоровым. Вот только… Ну… Мне не по себе как-то. Я не знаю, что мне нужно делать. И… — он опустил голову, как двоечник перед строгим директором — мне страшно. — добавил он еле слышно.       «Опаньки! — торжествующе провозгласил внутренний голос — Кажется, надо будет как-нибудь осторожно разузнать, что здесь такого случилось, что я пропустила и просмотрела, хоть это и не я в отключке лежала. И — да, и так тоже бывает, как оказалось. В сознании была я — и именно я теперь и не понимаю ничего.»       Клавикус Вайл сидел в своём любимом кресле у камина, положив ногу на ногу, и смотрел в огромный кристалл, лежащий перед ним на столе, покрытом старой багровой парчой.       Время от времени в кристалле появлялись вспышки и завихрения, из-за чего парча освещалась и отражала красновато-багровый цвет, словно напитывая проходящую где-то реальность кровью.       Вообще-то, у князя даэдра было много любимых мест… А также много кресел, много домов и много каминов. А один раз получилось даже так, что он увлёкся, и камином стал аж целый город…       Но на этот случай у него было своё объяснение. Собственно, принц сделок и торговли умел найти объяснение абсолютно для всего, было бы только его даэдрическое желание. Пусть даже и давалось это объяснение исключительно ему же самому.       Тогда он просто проявил свою милость и пришёл к прохвосту, который призывал его и призывал, не обращая внимания на такой знак, как, собственно, полное отсутствие знаков вообще.       Можно подумать, деревенщина принял его, Клавикуса Вайла, принца даэдра, за простую деревенскую девку, которой можно петь серенады под окнами до тех пор, пока она не выйдет и не почтит его своим вниманием!              От одного только воспоминания лорд Вайл почувствовал приступ раздражения, которые, как ему всегда казалось, были свойственны только «этим жалким смешным смертным».       О, даэдра, ну, кто вообще решил, что, чтобы аэдра или даэдра ответили тебе и пришли на твой призыв, нужно обязательно поминать их день и ночь и не давать им ни минуты покоя?       «Просите, и дано будет вам» — нет, силы тьмы действуют немного по другой… схеме. И сами схемы они тоже устанавливают самим себе.       — Да-да, хозяин. — ответил ему хриплый мужской голос откуда-то снизу, который и хотел звучать почтительно, но в котором всё равно была скрытая насмешка — И ты вообще ни от кого и ни от чего не зависишь. И ты сам по себе, а весь Аурбис — сам по себе.       Нахмурившись, принц посмотрел вниз и не увидел никого… кроме своего пса, который смотрел на него подозрительно умным для простой псины взглядом.       — Замолчи, Барбас. — ответил хозяин — Достал. Вот договоришься ты у меня, — и прогоню! Будешь знать, как хозяину гадости говорить.       Но пёс, вполне ожидаемо, не испугался.       Они с Клавикусом Вайлом терпели друг друга уже не одно тысячелетие, по меркам Нирна, а потому уже привыкли друг к другу, ещё больше потому, что по некоторым причинам они были неотделимы друг от друга.       — Да я-то замолчу, Клавикус. — послушно пошёл на попятный пёс — А вот сколько хороших сделок тебе испортили эти тупые смертные — это тебе видней. Я ведь просто обычная псина… Всё, молчу, не флудю и уходю я уже всё понял.       «Осталось только тебе понять». — читалось в выражении всей даэдрической псины, в том числе и в цокании её когтей по каменному полу и в том, как нагло колыхался её задорно вздёрнутый хвост.       — Барбас?! — позвал хозяин.       — Гав. — послушно ответил пёс, и он именно что не гавкнул, а произнёс.       — Барбас! Я тебе сейчас!       — Гав. — с самым невинным видом, какой только может быть у даэдра-оборотня, произнёс Барбас — А что случилось, хозяин?       — Я тебе сейчас покажу, что случилось! Ты что только что сказал, сукин ты сын? — потом он спохватился и понял, что сказал что-то лишнего. — Вернее, ты что только что подумал? Зараза.       Нет, не то, чтобы он мог таким образом обидеть своего пса, — скорее уж, он просто понял, что не было у Барбаса ни, скажем так, суки мамы… ни кобеля папы.       Потому что он, как и все даэдра, появился из крови Падомая. А значит — не было у бессмертных и всемогущественных даэдра ни пап и ни мам… и ни дедушек с бабушками.       А потому — не было у них детства, и воспитывать их, ясное дело, тоже было некому. А значит, — и простого даэдрического пса, не простого, а золотого, воспитывать было некому. И хозяина он, который, на самом деле, был ему не таким уж и хозяином, не сильно-то слушался, справедливо полагая, что выгнать своего пса тот всё равно не сможет.       Но время от времени между ними всё же возникали разного рода разногласия. В результате чего его хозяин, не любивший правду, совсем как «эти жалкие смертные», потянулся с грозным видом за стоявшей у камина кочергой, как за самым лучшим аргументом.       Бессмертного даэдрического пса, разумеется, кочергой было не убить, равно как и любым другим оружием или орудием, — но Барбас и Вайл были ещё и друзьями, поэтому пёс отчётливо понял исходящее от мужчины неодобрение.       Избавившись от назойливого внимания псины, Клавикус откинулся на спинку кресла и задумчиво закурил трубку, пуская дым кольцами.       Нет, он тогда ничего такого не сделал, он просто откликнулся на порядком уже надоевший призыв смертного, которому не принцев даэдра, а заблудившуюся корову только звать, и которй давно уже стал надоедливым и назойливым, как жужжание комара над ухом.       И он вовсе не хотел никого убивать, и уж тем более, сжигать деревню. Просто так получилось, — и эти людишки сами всё и сделали. Или кто-то представляет себе его, Клавикуса Кайла, принца сделок, договоров и торговли, бегающим с факелом! И там вообще деревня была, а не город, всё одно лучше.       Сожженная деревня, погибшие люди и не люди, покалеченные судьбы — а не нужно досаждать принцам даэдра своим вниманием. Не нужно раздражать их своими стенаниями, жалобами и просьбами.       И уж тем более, — не нужно полагать, что назойливым открываются двери в Совнгард или в Этериус, где они будут вечно наслаждаться таким посмертием, которое они сами себе и представляли всю жизнь.       — Ох, люди-люди… — задумчиво произнёс Клавикус Вайл, глядя в пляшущий в камине огонь — Ну что ж вы за люди-то такие! Не сделаешь, что вы просите — плохо, а сделаешь — ещё хуже. Может, вы хоть вопросы научитесь когда-нибудь задавать правильно!       Барбас — вот ведь поганая псина! — ушёл, демонстрируя мнимое послушание, заодно и забрав с собой и спокойствие своего хозяина, равно как и определённую часть его обычного самодовольства.       И снова перед его глазами встала, как живая, одна смертная, пришедшая просить о чём-то более необычном, чем остальные до неё — и даже одновременно с ней.       Она выгодно отличалась от остальных нытиков, пришедших приставать к нему, тем, что не требовала и не ныла, а именно что попросила — и предложила обмен.       Клавикус, приготовился внимательно слушать очередную просительницу, а именно — смотреть в одну точку и раздумывать над вопросом «а не превратить ли мне этот каменный барельеф в клубок змей?» Или — «А почему вымерли цаэски?»       Среднего роста, скорее высокая, молодая девушка.       Одета скромно — но со вкусом, этого не отнять — и дорого. И при этом она не увешана украшениями с речным жемчугом или другими редкими и дорогими украшениями, только чтобы показать всем желающим, да и нежелающим тоже, что она-то точно может себе позволить.       И позволяет.       С тем самым достоинством, которое все окружающие почему-то оскорблённо принимают за наглость.       И у этой странной просительницы есть личный отряд головорезов, которые с удовольствием пойдут за ней хоть в Обливион, чтобы защитить её и упокоить всех завистников и несогласных каким-нибудь некрасивым и грубым способом. Секирой по голове, например.       Клавикус видел таких «вояк» — и, придирчиво и внимательно оценив их оружие и снаряжение, про себя решил, что эти громилы почти все поголовно были вооружены «трёхручниками».              — Я пришла к тебе, чтобы заключить сделку. — совершенно обыденным тоном произнесла молодая просительница, которую и просительницей-то не назовёшь.       Очевидно, таким тоном она обычно разговаривала с прислугой. И, очевидно, говорила «пошёл прочь!»       Клавикус Вайл прислушался к своим ощущениям, чтобы понять, что он вообще к ней чувствует и нет ли у него случайно завалявшегося где-то в тёмных глубинах его даэдрической души желания помочь, или любой другой ерунды…       Нет, желание помогать и защищать не шевельнулось. Зато — шевельнулись ожившие змеи на барельефе.       — Ты хоть знаешь, с кем ты говоришь, смертная? — вкрадчиво спросил Принц сделок, и его голос сплёлся с шипением оживших змей.       Наглая, как сама принцесса даэдра, незнакомка насмешливо приподняла правую бровь.       — Ты вроде как Клавикус Вайл, принц сделок и договоров. — ответила она, словно заподозрила его в том, что он на самом деле — обычный шарлатан и фокусник — Кстати, я змей очень люблю. Спасибо. Ну, так ты можешь заключить со мной сделку — или твои способности только любовью к змеям и ограничиваются? Кстати, ты не будешь против, если я возьму себе одну?              — Змеи, говоришь… — задумчиво произнёс Вайл, давая знак змеям вернуться туда, где и были, где они в скором времени послушно окаменели.       И только одна из них, самая маленькая, незаметно заползла знатной девице под одежду и там стала обычной татуировкой.       Принц даэдра всё сделал как можно более аккуратно и незаметно, — поэтому стоявшая перед ним странная просительница заметила, наверное, разве что странный холод, который тут же и исчез. Змеи-то, как ни крути, рептилии холоднокровные, и неважно, всегда ли они были живыми змеями или раньше были обычным каменным украшением в одном из святилищ Клавикуса Вайла.       — Ну, так и что ты хочешь, девица? — уже благосклонно спросил принц, чувствуя, как его губы против воли растягиваются в улыбке.       Как, оказывается, мало надо, чтобы понравиться даэдра: просто быть спокойным, требовательным, наглым — а ещё, не бояться змей и не заметить, когда одна из них становится твоей татуировкой на коже. Или же она сама была немножко, как змея, вот и отнеслась так спокойно к… своей сестрице.       — Я хочу начать новую жизнь. — и глазом не моргнув, произнесла девица — А взамен — у тебя будет отличная возможность посмотреть на жизнь смертных. А то и просто поучаствовать в ней. Я знаю, что принцы даэдра любят такого рода… развлечения.       Звучало не то, чтобы интересно, — оно было скорее уж странно. И непривычно. А где нытьё, где мольбы, где обещания пожертвовать ему корову, например? Корову! Ха-ха! Да он, что, великан из Скайрима?       Потому что и такие случаи обещание пожертвования у него тоже были. Крестьянин тогда ушёл раздосадованный и недовольный, — и так и не понял своего счастья, что Вайл просто посмеялся над ним от души — и проигнорировал его просьбу.       — То есть, ты предлагаешь мне сделать для тебя что-то такое, чего тебе хотелось бы, а взамен я буду приглашённым… Приглашённым в… — начал Вайл, приглашая наглую просительницу закончить начатую речь.       Интересно или нет, — но звучало-то уж точно забавно.       — В военный конфликт, который начался со времён Великой войны, которая началась в Сиродиле и Хаммефеле, и который не закончился до сих пор. — чётко и просто ответила девица.       Ни слёз, ни этих жалких всхлипываний, ни истерик, — нет, эта смертная определённо начинала ему нравиться! Что ж. Можно и попытаться сделать то, о чём она просит… Хотя, под то, что она попросила, десяток разных ситуаций подойдёт. Да что там, — десяток? Сотня! Веселиться — так веселиться, исполнять желания — так исполнять!       — Хорошо, будет тебе то, что ты просишь. — ответил Клавикус Вайл — А ты, собственно, кто, девица?       Вряд ли она простая крестьянка или просто из местной знати, которую пару-тройку раз приглашали на балы и и на приёмы.       И — не ошибся.       — Меня зовут Амалия Мид. — ответила девица — Я дочь императора Сиродила. Так что мне есть, что тебе предложить.       «О как!» — восхищённо подумал Вайл, потрясённый и восхищённый то ли смелостью дочери императора, то ли наглостью, то ли безрассудством.       То ли редкостным бесстрашием, которое он даже у мужчин не так часто встречал.       Но вот кое-что говорить и впрямь не следовало. Особенно, если ты разговариваешь с Вайлом, — и даже если ты и принцесса.       — То, что я могу тебе дать, тебя определённо заинтересует. Потому что то, что есть у нас, смертных, у вас, даэдра, точно нет. Пусть вы и бессмертны. Потому что совсем другое — это просто существовать. И быть живым.       — Хорошо, я согласен. — ответил Вайл.       Может, надо было подумать и попытаться понять, что именно имела ввиде принцесса, — что, может быть, она просто была влюблена в жизнь… Или — что она хотела спасти Нирн любой ценой, а самой как-то начать жизнь заново, уже не будучи принцессой… Вот только князья даэдра не будут придумывать объяснения для того, что им и так, в принципе, пойдёт.              Когда Карин Лорт решил, что он теперь достаточно взрослый, чтобы пойти учиться магии в Коллегию, его решение было воспринято спокойно.       Никто его не гнал из дома — но никто и не удерживал, очевидно, решив, что и без него полно других забот, а раз он уже рассуждает, как взрослый — значит, к нему можно относиться, как к зрелому мужчине.       О том, что по одной только фразе «я хочу пойти учиться в Коллегию Винтерхолда», можно судить только о том, что кто-то знает о такой коллегии в этом старом и полуразрушенном городе, никто не задумался.       — Ну, что ж, иди. — сказала мать — Надеюсь, тебе удастся там устроиться и ты найдёшь, чем платить за обучение. — добавила она, наверное, чтобы дать понять, насколько сильно она заботится о своём старшем сыне и что ей совсем не безразлична его судьба.       Больше у неё не нашлось для него ничего. Да он, признаться, ничего и не ждал.       Он просто принял решение, а теперь поставил всех в известность по поводу задуманного.       Отец промолчал. Казалось, в последнее время происходило что-то такое, что явно оказалось выше его сил, просто ему тогда было некогда об этом подумать.       А потому он продолжал делать невозможное, прилагая усилия тогда, когда сил больше не осталось, поэтому теперь он замкнулся в себе и словно жил в своём мире. В том мире, где ему почти никогда и никто не мешал, полагая, что взрослые сами знают, что и когда им нужно.       Попрощавшись с родителями и многочисленными братьями и сёстрами, Карин собрал свой нехитрый скарб, собрал и тщательно пересчитал свои карманные деньги, завязал их в узелок и вышел из дома. Хотел ли он ещё когда-нибудь вернуться домой — неизвестно. В тот момент он и сам об этом не знал.       Поэтому он ушёл — поздно вечером, когда над лесом уже спустились сумерки, и только две Луны освещали местность неровным призрачным светом.       Почему Карин решил отправиться в Винтерхолд именно ночью… Вряд ли он и сам знал точный ответ на этот вопрос, которым он, кстати, и сам не особенно-то и задавался.       А если и правда подумать, а почему? Ну, во-первых, ночью — оно всегда как-то романтичней, чем банально светлым днём.       Даже в приключенческих книжках, которые они с братьями и сёстрами зачитывали до дыр, герои отправлялись в приключение, пробирались в разбойничий караван, орочью крепость или на пиратский корабль именно ночью.       Потому что ночью интересней, вот и всё!       Во-вторых — ночью вряд ли встретишь кого-нибудь, кто начнёт спрашивать, куда он направляется, зачем, где его родители и прочее. Встречи с разбойниками и дикими зверями Карин почему-то не боялся: он уже выучил заклинание пламени, а у него в рюкзаке лежал учебник с заклинанием Искр.       В общем — то, что надо, чтобы беспрепятственно добраться до Коллегии Винтерхолда почти через весь Скайрим, а потом быть принятым. А что, разве могло быть и как-то иначе?