Простолюдинка и принцесса

      Я не сразу поняла, когда именно всё закончилось, равно как и закончилось ли, потому что ещё долго всё тело продолжало ныть и и болеть так, словно меня всё это время дружно продолжали мутузить дубинами несколько скайримских великанов.       Кружилась голова и перед глазами всё плыло в красноватом тумане, во рту был отвратительный вкус крови, и мне совершенно не хотелось узнавать, чья это была кровь, а все части тела, казалось, не то, чтобы жили своей жизнью, а скорее уж отдельно от меня не своей смертью умерли. Казалось, что я сама тоже не удержалась - и умерла. Просто в пылу сражения мне было не до этого, вот я и не заметила.       Поднявшись на трясущиеся лапы и не сразу поняв, что я всё ещё в своей второй ипостаси и не превратилась обратно в человека, я обвела мутным взглядом разгромленную комнату, честно пытаясь сфокусировать взгляд хоть на чём-нибудь, — но безрезультатно.       Казалось, обломки окончательно доломанной кухонной утвари и мебели были повсюду, они даже кружились в воздухе, наплевав на законы физики и гравитацию, хотя раньше себе такое позволяло разве что выпущенное перо из подушки. И ещё — никогда бы раньше не подумала, что некоторые вещи можно сломать два раза подряд! Ну да, это было в принципе невозможно… но нам с Эмбри было как-то плевать на такие мелочи. Кстати, а где он сам? Не думаю, чтобы просто улёгся где-то в углу, чтобы отохнуть и зализывать раны. Вервольф — это не домашняя собака! И я ему тоже не хозяин. В смысле, не Хирсин.       Оглянувшись ещё раз и увидев, что поблизости никаких врагов нет, я встала на трясущиеся лапы и поплелась, как умирающая от чумки собака, туда, где раньше, в стародавние времена, лежала какая-то провизия. Овощи были на месте, правда, в несколько изменённом физическом и агрегатном состоянии…       А вот мясо — да, было.       Сырое, сочное, свежее мясо, не чета тому, какое мы раньше в Моршанске покупали. И плевать, что оно было запылённое, в щепках, трухе и отчего-то даже с песком, главное — оно было! Надо было поправить пошатнувшееся здоровье, — нет, я его шкалу не видела, но что-то мне подсказывало, что оставалось его там не слишком много. К тому же, всегда был риск кровотечения, как банального внешнего, так и более серьёзного и смертельно опасного внутреннего, и, если не ошибаюсь, лучшим лекарством от этого была еда. Не знаю, был ли у меня тогда хоть какой-то голод или аппетит, - просто не было зелий лечения, которые можно было бы открыть лапками.       Зелья-то, как известно, оборотни ни варить, ни пить не могут, — а действовать, скорее всего, надо было быстро. Жаль, конечно, что я не получила диплом ветеринара с пометкой «знаток анатомии и психологии вервольфов»! Мне бы сейчас такое очень пригодилось… Для самодиагностики.       Умяв первый внушительный кусок, который не то, чтобы шлёпнулся мне под нос, скорее уж я свалилась на него, я почувствовала себя уже гораздо лучше. Это была приятная новость: интересно, это так все вервольфы могут поправлять себе здоровье — или только у меня сработало, как у… А как у кого, в самом деле?       «А фиг его знает!» — решила я, облизнулась и продолжила «трапезничать».       Я ела торопливо, стараясь успеть и восстановить здоровье, и просто поскорее закончить со всем этим делом, на случай, если Эмбри снова вдруг появится, — но уже через пару секунд великаны, молотившие меня дубинами, сначала превратились в призраков, старательно бьющих меня маленькими плошками с эктоплазмой, а потом и вовсе исчезли, оставив только зуд по всему телу, Судя по всему, все повреждения уже начали заживать.       «А Эмбри-то здесь нет. — подумала я — Потому что если бы он здесь был, он бы восстановил себе здоровье, вместо того, чтобы исчезнуть то ли в закат, то ли в даль голубую, стуча копытами, вернее, когтями, и помахивая лохматым хвостом. А куда, интересно, он делся?»       Почувствовав, что опасности больше нет, — ни для здоровья, ни для жизни, ни для воцарившегося на обломках хрупкому миру, я сосредоточилась на своих ощущениях, потом подумала, — и закусила чем-то из овощей. Не то, чтобы для витаминов, просто чтобы потом изо рта не воняло, потому что мало ли. Потом закрыла глаза и подготовилась к обратному превращению к человека, отлично осознавая, что если от меня ещё потребуется с кем-то сражаться, — я буду просто безоружной голой девицей, причём, скорее всего, даже с неполным здоровьем. Или с полным? Главное, что воин из безоружной голой девки, к тому же и уставшей — это так себе.       Превращение после такой разборки оказалось хоть и не таких жутким, как я себе это представляла, но всё-таки довольно болезненным.       Создавалось ощущение, будто после исчезнувших великанов я слишком рано обрадовалась и стала считать себя полностью здоровой. Потому что теперь, пока я корчилась голой на грязном, залитом кровью полу среди неидентифицируемых осколков, обломков и черепков, пытаясь снова вдохнуть изменившимися лёгкими, мне показалось, что меня от души пнул мамонт. Несильно, правда, и всего один раз, после чего бросился догонять своих пастухов. Боль отступила, окончательно и бесповоротно, оставив после себя только ощущение сильной разбитости и средней паршивости.       Убедившись, что у меня снова есть всё, что нужно, и ничего лишнего не осталось, я встала на дрожащие ноги и вышла за задний двор, где довольно неряшливо опрокинула на себя целую огромную кадку чистой воды, стоявшей отдельно на грубо сколоченной низкой скамейке.       Меня словно обдало жидким пламенем, тонкие, начавшие образовываться на поверхности льдинки звенели колокольчиками, разбиваясь о мою голову, но зато теперь я была полностью чистой. А утоптанная плотная земля, на которой не росло ни травинки, неожиданно быстро размазала и впитала в себя воду вперемешку с кровью, — моей и чужой, — не оставив и напоминаний о том, что здесь только что произошло. Вода попала в уши и в нос, отдавшись глухим морским прибоем в голове и отключив на пару секунд обоняние.       Вернувшись в дом и осторожно переступая через разного рода мусор и являя чудеса эквилибристики, я стала торопливо одеваться трясущимися руками, не попадая в рукава и пропуская пуговицы. Надеюсь, мой друг не видел, как я сейчас выбегала на задний двор, чтобы сполоснуться, да и вообще, что он не подглядывал. Интересно, а где он был потом, всё остальное время, пока я, скажем так, собачилась?       Про то, что смотреть на мою грызню с «папашей», а потом на то, как я вообще превращалась обратно в человека, и так зрелище должно было быть не для слабонервных, и уж точно пострашнее даже сотни прекрасных девиц, даже полностью голых. Хотя… нет-нет, какая сотня? Ему хватит и одной меня, пусть на меня лучше смотрит. Потом, как-нибудь, не сейчас.       И ещё — надо будет обязательно поблагодарить его за то, что своим огненным шаром он спас мне жизнь, — интересно только, когда именно он смог выучить это заклинание? Вроде как «огненный шар» — только для высокоуровневых магов, а учитывая, что он не так давно был в Хелгене… Ну, здесь вообще-то и не игра, а реальная жизнь, и Довакин не «родился» прямо в Хелгене перед казнью, а уже прожил какую-то жизнь. Кстати, потом надо будет спросить, сколько ему всё-таки лет. Потому что ясно, что он очень молодой, но сколько ему всё-таки?       — Марен, прости, что так всё получилось, — наконец сказала я, — кто бы мог подумать, что «папаша» спятит, да ещё и решит напасть на тебя!       Ответом было то, чего я испугалась даже больше Эмбри, появись тот внезапно на пороге.       Страшнее любого стражника, который за чем-то пришёл бы сюда, хотя… Это вряд ли. Не думаю, чтобы в Скайриме, да ещё и в деревнях кто-то вызывал бы полицию стражу только из-за того, что кто-то шумит. Да ещё и в течение светового дня, и у себя дома.              В этот момент для меня не было ничего более страшного, чем тишина.       Молчание, как в космосе, там, где нет ничего, кроме соседних галактик и далёких газовых облаков, и где даже НЛО не пролетают таким маршрутом.       Тишина, — гробовая тишина, в котором даже мой острый нюх вервольфа не подсказывал ровным счётом ничего утешительного. Повсюду пахло только пылью, забивающейся в ноздри, и кровью. Было слишком много крови. Так много, что казалось, что я теперь вся пропахла ей, а сам дом, на мой взгляд, уцелевший только чудом, пропитан ей до основания. Я прищурилась, — и на мгновение мне показалось, что даже воздух уже впитал в себя пролитую кровь и стал зловещего розоватого оттенка.       — Тьфу ты, это ведь просто закат! — сказала я, и звук моего собственного голоса заставил меня вздрогнуть, настолько это было неожиданно — Ведь сейчас уже вечер… Марен, ты где? Ты меня слышишь? Я обязательно найду тебя! Я уже иду к тебе!       Вечерело, — почти так же быстро, как и тогда, когда родители поздно возващались с работы, а маленькая Маша сидела дома одна и только-только думала о том, как научиться договариваться с чудовищами, живущими под кроватью, за холодильником, да и вообще в темноте.       И теперь, много лет спустя, монстры всё-таки одержали верх и вырвались на свободу, — но теперь у них было лицо, и они больше не были бесплотными. И они не просто пугали меня тем, что где-то были: мои чудовища выросли вместе со мной, — и стали более чем опасными и реальными. Монстры были повсюду; невидимые, они крутились под ногами, ласкали длинные мокрые волосы ледяными пальцами и вкрадчиво нашёптывали на ухо такие страшные вещи, от которых волосы вставали дыбом. И всех этих монстров звали «Страх потерять близкого человека». И они могли забрать его, если я им не помешаю — или помешаю, но плохо.       — Что же здесь произошло? — прошептала я, вцепившись тонкими пальцами в длинные волосы, к которым я всё ещё не привыкла — Давай, Маша, вспоминай! Думай — и вспоминай!       На самом деле, я решила поговорить сама с собой вслух только потому, чтобы не оставаться наедине с самой собой, не слышать эту тишину, не слушать её. От отсутствия Фарвила мне казалось, что у меня где-то в груди начинала постепенно открываться чёрная дыра, в которую уходило всё, что только могло уйти, в том числе и солнечный свет вместе с самим Солнцем.       Так… во время нашей «собачьей свадьбы» Фарвил отправил в нашу сторону, — хотел-то только в одного Эмбри, а получилось, как получилось, — огненный шар, а потом он никуда отсюда не уходил. Да и куда бы он пошёл, если бы и рискнул выйти, не опасаясь попасть кому-нибудь под горячую лапу или под шальные клыки? В обмороке я, как благородная девица, не валялась, — а значит, ничего пропустить не могла. И выходит… Да всё равно, выходило как-то не особенно радостно.       Зато — я успела вспомнить, куда и в какой момент делся Эмбри. Он уже был основательно потрёпан, когда неожиданно встряхнулся, тяжело уронил меня, в процессе чуть не уронился сам, не рассчитал траекторию движения, — и как-то оказался за дверью. На мой взгляд и со стороны оно выглядело именно так.       Вот и всё.       Дверь за ним захлопнулась, но я была так увлечена происходящим, что ничего, ясное дело, не увидела и не услышала. Да что там, дверь? Мне кажется, даже если здесь бы мамонт протрубил, я бы не услышала ничего!       Мне казалось, что со времени моего превращения обратно в человека прошло уже несколько часов, на самом же деле, всё происходило довольно быстро. И когда я смогла если не перебороть свой страх, то хотя бы просто проигнорировать его, как физическую боль — кажется, я теперь начинаю к ней привыкать! — и подойти к лестнице, чтобы глянуть вниз.       Марен и правда оказался там, — правда, от радости, что снова вижу его, я даже не придала значения тому факту, что не знаю точно, вижу ли я его живым. Про доброе здоровье молчу, причём даже в разговоре с самой собой. Здоровые не будут лежать неподвижно на полу, который, как я теперь поняла, был вообще-то и твёрдым, и холодным.       Осторожно, стараясь не поскользнуться на крови, от которой лестница стала тёмной, как нефть, и скользкой, я спустилась к своему другу и аккуратно перевернула его на спину. Вроде бы ничего страшного я пока не видела, да и к тому же ему вроде как посчастливилось упасть туда, где было чисто, — в том плане, что там не было крови, — но просто того факта, что на нём самом крови не было видно, не говорил ещё ни о чём. Различного рода травмы, которых не видно снаружи, — такое тоже вполне могло быть. Главное, — чтобы и не было; проверяю его дыхание, аккуратно беру за запястье — и нащупываю тонкую ниточку пульса. Или это просто я так плохо пульс у него ищу?       Осторожно ощупываю своего друга, который, судя по всему, без сознания, но хотя бы живой, — и обнаруживаю, что у него на голове рана, из которой до сих пор вытекает кровь. От понимания, что теперь на лестнице не только наша кровь, — Эмбри и моя, но ещё и Марена, — меня начинает мутить. Ну, и что, что вервольф, находясь в своей второй ипостаси, может есть сырое мясо, чтобы восстановить утраченное здоровье и не знаю, как эффективно, залечить раны, я ведь всё-таки оборотень, а не вампир!       «А помнишь, когда Эмбри тебя уже основательно потрепал, ты смотрела на них обоих, как на добычу? А кто тебе казался простой добычей, м?» — напоминает мне внутренний голос, и от этой мысли мне хочется завыть.       Неужели это всё произошло из-за меня? Из-за того, что я неправильно думала? Да нет, глупости какие. Ведь я же ничего плохого ему не сделала и не собиралась, просто во мне говорил зверь, и я приняла его слова к сведению, я ведь ничего не сделала, правда ведь? Эмбри — и тот одним куском ушёл! Правда, не факт, что очень целым… Да хоть бы он сдох там по дороге! Жаль, что мне удалось его убить… Про то, что ждать, пока матёрый оборотень сдохнет сам — от старости или от того, что дома в аптечке лекарства закончились, — было бы слишком оптимистично, я понимаю вопреки всему. Вернее, вопреки тому, что происходило и думалось вопреки здравому смыслу.       Да и потом, во мне всё-таки ещё была обычная женщина Мария, которая использовала «оружие» только в мирных целях, вроде как порезать колбасу, рыбу или мясо, или наколоть дрова для печи, и мне до сих пор был жутко подумать о том, чтобы взять — и убить кого-то. Вот если сражаться с кем-то, а потом убить, защищая себя и своих близких, — это, конечно, другое, но всё равно жуть. Надеюсь, мне те убитые разбойники и стражники потом не приснятся. Но я и не только не собиралась их убивать, — я даже не знала, что сейчас их увижу! Да и потом, ведь надо было спасать как-то Фарвила от разбойников, которые сначала напали на стражу, а потом вряд ли объявили его своим лучшим другом!       Продолжив осмотр, я аккуратно прикоснулась к груди и рукам своего друга, — и не смогла сдержать болезненного стона, словно это я лежала у подножья лестницы перед открытой дверью подвала, а не Марен. На правой руке у него явственно прощупывался перелом, и я поморщилась, представив себе, как это должно быть больно. Может, даже и хорошо, что он пока без сознания? Интересно, а здесь какие-нибудь обезболиващие есть? Господи, да что ж за день такой-то! Надо как-то вправлять перелом, — про рентген я вообще уже молчу, — а ничего, что я ни не врач, и не целитель? Зелья? Ну, они помочь могут, но вот правильно сложить поломанные в нескольких местах кости они смогут вряд ли.       — Подожди меня здесь, я скоро приду! — говорю я своему другу, хотя не факт, что он меня сейчас мог услышать.       Ну, вот совсем не факт. Но что-то мне подсказывает, что я должна говорить с ним, и всё время оставаться поблизости. А ещё — мне надо встать и принести все вещи, которые оставались наверху, надёжно «укрытые» под всяким хламом. К сожалению, хламом сейчас было буквально всё, что когда-то выполняло роль нормальной мебели и утвари, довольно-таки разнообразной, красивой и добротной, кстати. Так что наверху, судя по всему, можно не только иголку спрятать, как в стоге сена, а разместить нескольких лежащих мамонтов, и ни один под грудой разрушительного мусора не будет виден. А что? Если есть мусор строительный… После того же, что мы с Эмбри здесь натворили, не удивлюсь, что здесь не только не будут новые дома строиться, но даже трава не скоро вырастет. Или это я просто преувеличиваю?       Быстро, как от души нахлёстанный крапивой кролик из известной рекламы батареек, я зайчиком скачу наверх, хватаю наши рюкзаки, отлетевшие в сторону и теперь покрытые пылью, сую туда же дневник Эмбри, чья находка обошлась нам с Фарвилом так дорого и за что, я чувствовала, нам предстояло расплачиваться ещё долго.       Закинув обе сумки за спину и даже не почувствовав их веса — то ли наша поклажа и правда была такой лёгкой, то ли оборотни были сильными всегда, даже в своей первой ипостаси, то я просто сгоряча не почувствовала их вес, — уже собираюсь вниз, чтобы помочь своему другу, как что-то меня останавливает.       Ноги прирастают к полу, а взгляд против моей воли цепляется за стойку с оружием. Странно, что мы её не своротили в пылу сражения! Может, она просто находилась достаточно далеко от эпицентра боевых действий? И это только мне так показалось, будто мы с «папашей» разве что на потолке не порезвились!       «Оружие! — подсказывает мне внутренний голос — Возьми оружие!»       «Приплыли. Я уже голоса слышу. А потом что? Прибегут пони и единороги?»       Похоже, внутренний голос не знал о таких славных предствителях волшебного скотного двора фауны, потому что замолчал, но — готова поспорить — я явственно чувствую его недоумение.       «Запомни! Везде и всегда забирай с собой оружие! Каким бы оно ни было!»       «Но ведь у нас и получше этих железок оружие есть! — протестую я — Да и Марен, честно говоря, не воин, а я… Амалия… мы… Тьфу ты, короче, я — скорее уж лучница, как я понимаю. Зачем нам тащить это всё с собой в Вайтран?»       Внутренний голос только вздохнул, объясняя мне такие прописные истины мира магического средневековья, летающих ящеров прямиком из легенд, победившего провинцию бездорожья и разбойничьих разборок на дорогах.       «Лишнего оружия не бывает, — и ещё, что так никто не сможет использовать это оружие потив тебя. Против вас, ты понимаешь? Или ты думаешь, что к Эмбри в пустой и разгромленный дом и правда придёт любопытная соседка за солью? Если зашедший окажется или станет врагом, и возьмёт это оружие, чем будешь отбиваться? Или ты думаешь, что ты всесильна и бессмертна? Да твоё счастье, что Эмбри на повороте занесло и он за дверь отлетел! Хотя… это всё равно как-то странно.»       Послушав внутренний голос, — не знаю, кто он и чей он, но он, скорее всего, в Скайриме дольше меня живёт, — я легко шагнула вперёд и сгребла в охапку мечи, топоры и кинжалы, а затем, нежно прижимая жалобно звякнувший «букет» к себе, подхватила укомплектованные рюкзаки и бодро пошагала вниз.       Как же, однако, быстро привыкает человек ко всему! Может, дело в том, что я раньше Скайрим по игре знала, хотя игра и реальная жизнь — это, как говорится, две большие разницы, — а может, дело в том, кем была при жизни покойная Амалия, да примет Совнгард её душу. Она ведь могла воспитываться при дворе, учиться не только придворному политесу, но и боевым искусствам, а такие в обморок от пробежавшего мимо злокрыса падать не станут. И надушенный платочек без конца к носу прижимать не станут тоже.       Может, сейчас так хорошо действуют вместе моя игровая память, а также жизненный опыт и некоторая циничность и прожжённость Машеньки, а вместе с ними — всё то, чему при жизни научилась Амалия? Потому что, пусть теперь в её теле — моя душа, но нервы-то, мышцы и сила, а также память тела у меня теперь её. И не могло не радовать, что ни она, ни я предательницами никогда не были и не будем. Про банальный шок, равно как и то, что от страха я не теряла голову, а наоборот, находила её, мне не хотелось почему-то ни думать, ни говорить. Мне казалось, что это было чем-то вроде моего тайного оружия, секретного даже для меня самой, и что если я обращу на него внимание, оно тут же превратится в деревянную сабельку или какой-нибудь другой, не подходящий по ситуации, хлам.       — Марен, я сейчас попробую дать тебе выпить зелье, — сказала я, наклонившись к своему другу, — а потом найду способ сделать так, чтобы мы выбрались отсюда. Сейчас уже скоро ночь, и никто не должен будет нас увидеть.       Про то, что где-то здесь мог ошиваться и сам потерявший не только страх, но и всё остальное «папаша», я предпочитала не то, что не говорить, но и вообще не думать. Очень не хотелось верить, что по Ривервуду средь бела дня, да и средь тёмной ночи, так уж просто разгуливали вервольфы. По крайней мере, в виде того, кем они, по сути, и были.       С горем пополам напоив своего друга зельем, оборачиваюсь — и вижу открытую дверь в подвал. Смотрю внимательно, не веря собственным глазам, потом протираю их — и теперь уже не верю своей голове. Так, мне кажется, или здесь кто-то есть? Кто-то… живой?       Ну, насчёт живого — это я явно погорячилась, потому что я помнила, как выглядели в игре драугры и скелеты. Так вот: тот, кто был заперт в этом подвале, определённо имел в роду и тех, и других. Ну, не могут живые существа вот так выглядеть! Или...могут? Что за кладбище такое у старого Эмбри? Что за секреты? И чего ещё я про него не знаю?       Не успеваю отойти от шока и слышу, как наверху открывается дверь. Причём это был явно не Эмбри. Ну, не думаю, чтобы хозяин, так нагло выкусанный и выгрызенный из собственного дома, так покорно ушёл бы из него, как заяц из своего домика в известной сказке! Нет, шум от открывания двери настолько тихий и осторожный, что надо было быть оборотнем, чтобы расслышать этот звук.       «Да уж. Была у зайчика избушка, а потом выяснилось, что выгнала его из избушки отнюдь не лисичка, и что зайчик-то был не так прост, как кажется.» — подумала я, оборачиваясь в сторону незнакомца, так и замершего памятником самому себе и словно светившемуся в темноте, настолько у него была белая кожа.       Не знаю, видит он меня или нет, но я даю ему знак молчать и сидеть как можно тише.       Потому что теперь, когда я некоторое время больше не смогу превращаться, а рядом мой раненый и бессознательный друг, я понимаю, что сражаться уже не смогу. Но и надежды на то, что таинственный ночной гость просто извинится и уйдёт, у меня почему-то нет. Отступать? Но как - и куда? Тем более, что уйти одна я отсюда не смогу, да и просто так не уйдёшь тоже. Казалось, будто теперь разнесённый дом Эмбри, погрузившийся тем временем в ночную темноту, стал для меня средоточением всего на свете, в том числе и жизни, и смерти.       — Во имя Восьми! — тихо произносит кто-то наверху, и свет далёкого невидимого мне факела истерично мечется, словно при попытке к бегству — Так она… Она умерла?