Простолюдинка и принцесса

      Над лесом где-то между Ривервудом и Вайтраном, вернее, гораздо севернее некоей точки между двумя этими населёнными пунктами, садилось Солнце.       На равнине или в тундре, там, где много неба, можно было бы увидеть всё буйство красок, сопровождающее морозный закат, который ясно предвещал, что завтра будет ещё холоднее. Кроваво-красное, огромное Солнце, неяркое и негреющее, а наоборот, замораживающее одним своим взглядом, медленно садилось за горизонт, и ещё очень-очень долго небо догорало, пока хватало на небесах хватало дров для поддержания великого светила, озябшего и морозного.       По лесу от Вайтрана, избегая дорог и троп, даже еле заметных человеку, и звериных, неслышными тенями скользили огромные волки.       Не оборачиваясь и только время от времени переглядываясь между собой, они бежали по каким-то своим делам, или просто на вечернюю прогулку, которая, вполне возможно, могла затянуться и до самого утра. Волки были уже взрослыми, поэтому им не только доверяли, но и не особенно присматривали за ними, считая, что они уже достаточно выросли, чтобы в случае чего защитить себя.       Но и волкам, в том числе и взрослым, рано или поздно может стать скучно. Не сговариваясь, они синхронно остновились и стали меняться. Нет, не на глазах, — потому что ничьих глаз поблизости не было. Минута на переодевание, вернее, на одевание, — и вскоре посреди лесной тишины и стремительно сгущающихся сумерек стояли три человека, одетых в броню, подбитую волчьим мехом. Девушка и двое мужчин, бывших, судя по всему, братьями-близнецами.       Даже теперь, приняв снова человеческий облик, троим путешественникам не нужно было зажигать факел, чтобы видеть поздним вечером, как днём: зрение у оборотней всегда острое, в какой бы ипостаси они ни были. Поэтому странным гуляющим не нужно было вглядываться в темноту, чтобы обнаружить добычу или опередить врага, равно как и смотреть куда-то, не различая ровным счётом ничего, и так по-человечески спрашивать «Кто идёт?»       Что-то похожее на днях и произошло с Эйлой, единственной девушкой из троицы оборотней— невысокой шатенкой с короткими волосами, аккуратно подстриженными под каре и с татуировкой на лице, напоминающей след от медвежьих когтей. Но значение этого рисунка было обманчивым: потому что медведь, способный поднять лапу на одну из соратниц Круга, то ли просто не родился, то ли подумал, что лучше не рисковать — а потому и не нашёлся.       По заданию Старика, Охотница отправилась как-то из Вайтрана в Солитьюд. Кажется, то ли чтобы уговорить почтенную ворожею покинуть не менее почтенный дом, где её видеть были, мягко говоря, не совсем рады, то ли выгулять чьего-то медведя, который, в лучших традициях интровертов, заперся в доме и отказывался выходить, а то ли разобраться и с медведем, и с ворожеёй одновременно. А когда Соратница вышла ночью к какой-то лесной прогалине, образовавшейся словно после давнего пожара, и решила посидеть у костра, скорее для удовольствия, нежели для того, чтобы согреться, к костру подошёл таинственный вампир, представившийся просто обычным прекрасным незнакомцем, и предложил ей разделить с ним ужин.       Нет, Эйла жадной не была… Вот только по поводу того, должна ли стать ужином сама одинокая путница, явно заблудившаяся, для какого-то там вампира, пусть даже и очень красивого по вампирским меркам, у них сразу же возникли некоторые разногласия.       Вампиру это стоило превращения в горстку пепла — непонятно, почему, но в большинстве случаев эти твари даэдровы превращаются после смерти в горстку пепла, которй потом алхимики используют для своих зелий или просто экспериментов.       Эйле же — долгого ворчания по поводу того, что теперь, когда она видела, как это всё происходит на самом деле, она будет опасаться всех зелий Тамриэля. А если когда и возьмёт хоть одно, и хоть в руку, — то сразу же спросит, какой там был точный состав. И нет ли там праха вампира, случайно упавшего в чан с зельями. Праха, в смысле, не самого вампира. Как ни странно, но к вампирам Эйла питала чуть меньше неприязни, чем к тому, что после них остаётся, не считая их снаряжения. Наверное, потому, что вампиров не едят. И наконечники стрел ими ни мажут. Да и для приготовления зелий ни один живой, насколько это вообще возможно, вампир никакой ценности не представляет.       Странно, — но Эйла никогда не считала себя агрессивной и, в каком-то смысле, никогда ей не была. Просто волчьи понятия об агрессивности могут несколько отличаться от человеческих, а когда она на следующую ночь точно так же сидела у костра, ей удалось без проблем застрелить одинокого мародёра, одиноко пробирающегося тёмной ночью по тёмному лесу и решившего скорректировать свой маршрут ради одинокой девушки.       Она не стала присматриваться к нему, не стала спрашивать у непроницаемой ночной темноты, есть ли там кто, и даже не стала особенно целиться: не зря же её называли Охотницей! А охотница-волчица — это ещё лучше. Жаль, если враги и ценили её, то совсем не за это.       Из мародёра, решившего отягчить свою и без того нечистую совесть ещё парочкой преступлений за раз, никаких ингредиентов Эйле ожидаемо не выпало, но она на это и не рассчитывала. Просто, как-то слишком много одиночества и разной темноты было в той недоистории с мародёром, заблудившимся ещё, наверное, в ранней юности, — как бы это «одинокое сердце» потом не вышло поохотиться на кого другого, кто не умеет защищаться.       Потом она погасила костёр и, недолго думая, превратилась в молодую и изящную волчицу, серую с рыжими подпалинами. А то она в человеческом обличье до Солитьюда доберётся только тогда, когда медведь или ворожея умрут сами — и не в бою с кем-то другим, а просто от старости. И тогда вместо дипломатических переговоров с живностью ей придётся поработать жрицей Аркея. Позор на весь Йоррваскр. В человеческом обличье ей туда идти и идти, а в волчьем к утру доберётся.       Как и следовало ожидать, задание от Кодлака в Солитьюде прошло замечательно. То ли сказывалась бессонная, но такая упоительная ночь, проведённая в образе волчицы, то ли медведи, ворожеи и прочая нечисть чувствовали в ней волчью кровь, то ли она принесла на себе запах охоты, даже будучи снова самой собой, но ворожея при виде улыбающейся и даже не взявшей в руки оружие Эйлы сразу вспомнила, и где дверь, и что она забыла выключить утюг у неё в лагере Предела, скорее всего, молоко убежало, поэтому она вынуждена немедленно откланяться. Дела, понимаете ли. Дела. Срочные — и неотложные.       С медведем вышло чуть проблематичнее. Нет, не в том плане, что он не хотел уходить из чем-то полюбившегося ему дома, — здесь был, как говорится, человеческий фактор, одно из тех умных слов, которое пишут в книгах и которое, должно быть, часто произносят в Синем Дворце того же Солитьюда, не к утру будь помянут.       Как только девушка подошла к искомому дому, — наверное, это был единственнй дом, где всё семейство терпеливо (на самом деле, нет) ожидало перед закрытой дверью, причём в ночное время — она сразу же поняла, что здесь что-то не так. И дело было не в гипотетическом медведе, который как раз-таки вёл себя прилично и не высовывался, если вообще был в городе, — а в том, что именно делали люди. К ним как раз-таки у пришедшей на задание Охотницы было больше вопросов, чем к самому медведю. Как и следовало ожидать, появление симпатичной юной девушки в древненордской броне, которая с женским кроем выглядела более чем соблазнительно и открыто, хозяева восприняли, мягко говоря, несерьёзно. Ну, может, в потёмках Охотница и правда выглядела моложе своих лет… но с бронёй-то что не так?        — О, какая красавица… — мгновенно распушил хвост хозяин, увидев подходящую к нему Соратницу — Я так рад тебя видеть… хм… — тут он покосился на свою жену, у которой после ночёвки на улице настроение стало хуже некуда — Я бы с удовольствием пригласил тебя в дом, только там… как бы это сказать… Там мой родственник приехал, из глухомани, напился мёду, а теперь спит. Если бы не он, я бы обязательно пригласил тебя в дом!       «Кажется, я перепутала дом. — подумала Эйла — Проклятье. И что мне теперь делать? Ходить по домам и спрашивать, у кого медведь завёлся и кто вызывал санэпидемстанцию Соратников? Интересно, где они здесь вообще медведя-то нашли? Это ведь Солитьюд, а не Ривервуд какой-то!»       Хозяин дома пристально смотрел на Эйлу, словно пытаясь загипнотизировать её или передать что-то важное через мысленную связь. Его пристальный дикий взгляд испуганного козла, по ошибке боднувшего саблезуба и не сразу осознавшего, насколько был неправ, привёл только к тому, что у Эйлы зачесался нос и ей захотелось чихнуть, а до сих пор молчавшая жена треснула муженька непонятно откуда появившейся в её руках скалкой. Интересно, она, что, вообще всегда на улицу со скалкой выходит?       «Нет, дом точно не тот. Здесь, похоже, живут пекари, к которым просто в гости приехал какой-то пьяный родственник. Или сначала он был трезвым, а пьяным стал только потом? Значит, нужно идти дальше.»       Проблема заключалась в том, что куда именно идти — Эйла и не знала. Конечно, можно было принюхаться к окружающим запахам, в попытке найти того самого единственного, ради кого она, собственно, сюда и пришла… Или она сбегала из Вайтрана в Солитьюд только для того, чтобы посмотреть на обычную, в общем-то, семейную сцену ночью, на улице и перед закрытой дверью? Нет, что-то здесь было явно не так… Да и Хирсин бы с ним, с медведем, — другое дело, как потом отчитываться перед Стариком о выполненных заданиях.        — Э-э-э-э-э… — невнятно даже для козла проблеял хозяин, потирая затылок и глядя на Эйлу глазами влюблённого в своего хозяина трэлла — Я вот хотел спросить тебя, красавица… а ты сейчас разве чем-то занята? Или ты всё-таки никуда не спешишь? Такая тёплая ночь… — тут он зябко поёжился, явно не соглашаясь с самим собой.       Здрасьте пожалуйста. Конечно, Эйла знала, что она была красивой, но красавицей, да и не только её называл только Скьор. А этот… короче вот этот мужичонка с чего вдруг страх потерял? Они с ним вообще-то вместе мёд не пили и ночью не охотились! Днём — тоже.        — Так, или ты сейчас же уберёшься отсюда куда подальше, — рыкнула Эйла, причём ей для этого даже не нужно было превращаться в волчицу, — или ты будешь собирать зубы с пола, причём сломанными в нескольких местах руками. Катись к своему родственнику в дом и напейся тоже, авось хоть так поумнеешь.       Внушение возымело нужный эффект. По крайней мере, ценитель женщин в древненордской броне наконец понял, что его интерес к тому, есть ли под бронёй нижнее бельё или нет и можно ли как-нибудь незаметно уйти в таверну с этой, хм, дорогой красоткой, так, чтобы жена ничего не заметила и не заподозрила, а потому с него разом, как листья в листопад, опали и похотливое выражение, и заискивание, и попытки сделать дешёвый комплимент, и дурацкая спесь. Очевидно, такой эффект возымел холодный ночной воздух, не иначе.        — Ну, так я не могу, к сожалению, — зачастил мужик, которй был уже не рад тому, что заговорил с этой красоткой, которую сначала принял за полуголую, — там у нас в доме медведь.        — Тьфу!       Хотелось, конечно, и ещё что-нибудь сказать, что-то такое крепкое, что они время от времени говорили с ребятами во время тренеровок… Но не при дамах же? Жена хозяина была бы очень удивлена и польщена, если бы узнала, что кто-то назвал её дамой, пусть даже и в мыслях; саму же себя Эйла дамой не считала.        — Ключи! — скомандовала Эйла.        — Какие ключи? — не поняли нежно любящие друг друга супруги.        — От дома. Ключ от квартиры, где деньги лежат. Или они у вашего пьяного родственника? — не удержалась девушка от подкола.        — Да там открыто. — ответила жена. — Мы, как увидели, что творится, бросили всё и только ключи и успели прихватить.       Ага, и скалку. Хотя, вполне возможно, непутёвый муженёк этой скалкой заводится, как двемерский автоматон — заполненным камнем душ? А вот Скьор… Скьор — он не такой. Он — самый-самый…       То ли после ночи, проведённой в облике волка, наполненной Лунами, туманом, бегом и азартом, от Эйлы пахло чем-то удивительно-прекрасным, то ли дело было в её волчьей крови, но медведь без проблем вспомнил, что вообще-то у него есть своя берлога, по которой он очень сильно соскучился, поэтому он вышел за Эйлой, как телёнок за коровой, без проблем вышел через главные ворота, не обратив внимания на опешившего стражника, и пошёл за девушкой дальше, не отставая ни на шаг.        — Во имя Восьми… — выдохнул ошеломлённый стражник, когда тяжёлые ворота захлопнулись за странной парочкой — Сколько на свете живу, а никогда ничего подобного не видел. Она, что, умеет медведей вызывать? Ведь не может быть, чтобы медведь был настоящим!        — Иди твори свою дурацкую магию где-нибудь ещё! — крикнул он вслед странной девушке, сначала убедившись, что она его не услышит.       Да, хорошее было время. А почему, собственно, было-то? Оно и сейчас есть. Было, есть и будет. Тем более, что они ещё молоды, — а оборотни живут гораздо больше обычных людей. И стареют они довольно поздно, и в том возрасте, который обычно считают глубокой старостью, продолжают охотиться и могут даже завести семью, да и убить их довольно проблематично.       Сегодня, например, у троих Соратников был замечательный вечер, — жаль только, что сам вечер не закончился, а вот то, что было замечательным — очень даже да. Медведи там всякие, ворожеи, за которыми нужно идти через пол-Скайрима и только кому-то одному, потому что там дел — на один удар лапой, это ерунда. А сегодня они втроём ходили охотиться на великана около одной из ферм. И, что самое замечательное, ребята смогли пойти все трое, не разлучаясь. Жаль только, что Скьор не смог пойти с ними, Кодлак попросил его остаться и помочь найти что-нибудь про то, как избавиться от Дара. Нет, сам он никого не убеждал и не заставлял, просто у Старика была мечта — попасть в Совнгард. Сама же Эйла в Совнгард не хотела, предпочитая ему охотничьи угодья, что при жизни, что в посмертии.       А около фермы, как и следовало ожидать, великан уже поджидал их — но совершенно не был рад встрече. Какая была славная битва… жаль только, что всё хорошее когда-нибудь заканчивается. И великаны в том числе. А другого, к сожалению, рядом не оказалось, к огромному сожалению Фаркаса. Хоть он и добряк, но при этом каким-то образом обожает сражаться. Не зря же его в Кругу ласкательно называют «наш придурок»!       Троица шла по лесу, оживлённо болтая и вспоминая подробности недавней битвы. Адреналин уже пошёл на спад, сражаться было больше не с кем, но обсудить-то было можно?        — А ведь мы молодцы, ребята! — вспоминал Фаркас — Как мы его, а?       Про то, что он чуть не получил от великана дубиной, он предпочитал не вспоминать, равно как и Эйла не хотела вспоминать, что в кои-то веки промазала из лука по довольно-таки немаленькому великану. Никто не хотел омрачать себе радость победы, да и потом, не зря же они — одна команда?        — Послушайте! Кажется, там, за деревьями, что-то происходит! — заметил Вилкас. — Похоже, какое-то сражение. Во имя Восьми… это что, дракон? Но ведь их не существует!        — Пошли дальше! — скомандовала Охотница, обрадовавшись тому, что она давно уже и не щенок, и не новичок.       Потому что у новообращённых может случиться спонтанное превращение в момент опасности. Правда, дракон, что ж ему в легендах-то не сиделось, там уже был не один, судя по звукам битвы, но помочь-то своим братьям, воинам — это было святое. Выхватив лук и стрелу, она заскользила в чащу. Благо, им идти было совсем не далеко.        — А это что? — спросил Фаркас у самого себя, увидев какую-то странную вспышку среди деревьев, куда только что ушли его старшие товарищи — Пойду и посмотрю. Не бросать же их одних?       … Я не знаю, сколько времени старая ведьма готовилась к празднику, но утомила она меня знатно. Под конец мне казалось, что я падаю от усталости и больше всего мне хотелось просто сесть и закрыть глаза, а глубокие тарелки из грубо обожжённой глины, потемневшие от времени сковородки и тяжёлые чугунные котелки мелькали перед глазами и сливались в одно огромное пятно. Но хозяйка не отставала от меня.        — Давай, дочка, шевелись давай! — подгоняла меня старая — Не время отдыхать! Не видишь, сколько ещё дел впереди? Вот когда будешь старше меня, тогда и отдохнёшь.        — Ну, я устала, бабушка, я больше не могу! — взмолилась я, чувствуя, как у меня болит всё тело.        — Я тебе дам — «не могу!» — возмутилась старуха, становясь похожей на Бабу Ягу из кошмара крестьянских детей. — Посмотри на меня! Это я не могу! Потому и не делаю! А ты можешь. Давай-давай, пошевеливайся! Ещё немножко осталось!       Сцепив зубы и едва не падая от усталости, я продолжала делать всё то, что от меня требовала старая. Она требовала, а не просила, и что-то подсказывало мне, что если я её ослушюсь, будет только хуже. Что именно произойдёт — я не знала, но почему-то инстинкт подсказывал мне, что лучше не проверять.       Когда мне показалось, что теперь я держусь даже не из последних сил, а на какой-то глубоко отрицательной величине, старуха наконец сжалилась.        — Ну, вот и всё, дочка. — неожиданно ласково сказала она — Теперь ты можешь идти. О тебе позаботятся. Я смогла задержать тебя, сколько было надо. Ох, и хлопот мне с тобой было… — по-старушечьи вздохнула она.        — Бабушка, а что здесь вообще происходит? — спросила я, еле ворочая языком и едва ли не падая на пол. Интересно, почему у меня всё болит — неужели только из-за подготовки какого-то праздника? — И кто ты? Мне кажется, я тебя когда-то знала, но не помню, кто ты.       Мне казалось, что старуха обидится, но она неожиданно по-доброму улыбнулась, будто добрая бабушка, которую внучка просит рассказать сказку. Правда, с её… хм… внешностью это выглядело несколько странно. А всё-таки, почему мне кажется, что я эту старуху когда-то знала?        — Ты меня хорошо знаешь, дочка, просто ты меня уже не помнишь. — ответила она. — Я Анис. Простая бедная травница, живущая в лесу около Ривервуда. Теперь вспомнила?       Имя-то, смутно знакомое, я вспомнила. Поняла, что когда-то и правда знала такую старушку, может, в детстве?       Голова заболела ещё сильнее. И почему-то мне казалось, что головная боль была сейчас скорее уж в переносном смысле, будто на самом деле она болеть не могла — может, меня как-то… казнили…       Воспоминание о каком-то городе. Пролетающий дракон. Я спускаюсь куда-то по ступенькам.       … в Хелгене.       Да, этот город назывался именно так. И я оттуда ушла уже не одна. Значит, я и сейчас не одна? А если я не одна, значит, я просто потерялась и мне нужно найти кого-то? Вот только сейчас присяду, передохну, поесть бы ещё чего, — а потом пойду искать своего друга. Мы ведь с ним были неразлучны с моего первого дня, значит, он и сейчас должен найти меня! Или это мне его искать?        — Даже и не думай! — с неожиданной злостью закричала старая травница Анис — Не смей ничего здесь трогать! Не садись, не пей и не ешь! А то останешься здесь, со мной! А ну убирайся отсюда!       От неожиданности и обиды я не нашла слов. Проклятая старая маразматичка воспользовалась моим остолбенением и с неожиданной силой подтащила меня к двери и вытолкала за порог.        — А теперь иди и ищи своего друга! — крикнула она, пока я, потеряв равновесие, летела с крыльца в сугроб — И когда встретишь его, чтоб ко мне не возвращались!       «Анис… травница Анис! Её ведь убили, я сама видела её труп на пороге! А как же я могла сейчас быть у Анис, если она умерла?!» — пронзила и без того больную голову мысль, пока я всё падала и падала.       А когда я наконец упала, то почувствовала, как моё лицо обнюхивает большой волк. И перед тем, как-то ли потерять сознание, то ли уснуть, я отстранённо заметила странные вещи. Например — то, что дружелюбный волк был явно гораздо больше всех известных мне, а во-вторых — он так обнюхивал моё лицо, что мне почему-то вспомнился рассказ тётки про кошку, которая лечила её, пока та болела. А что, волки тоже умеют забирать себе человеческие болезни через дыхание?       Готова поспорить сама с собой, что если я тогда уснула прямо там, в снегу, то уснула с улыбкой.       … Красные пески казались бесконечными, и идти по ним было мучительно больно. Болело всё тело, причём болело так, что Фарвил удивлялся тому, как он вообще ещё жив. Больше всего хотелось лечь и не вставать, а потом уговорить себя умереть, как в детстве ему советовали уговаривать себя спать, настолько это было невыносимо. Но была какая-то мысль, ощущение тонкой нити, которые не давали ему упасть прямо здесь, на красный песок, чтобы больше никогда не вставать. Нить была совсем тонкой и почти неосязаемой, она была тоньше паутинки, но всё-таки она была.       Пролетел и исчез где-то за горизонтом дракон, и на западе Солнце ушло за горизонт вместе с драконом. Должно было стать темно, — но темно не было, потому что откуда-то лился свет, призрачный и неяркий. Кто-то касался лица эльфа, шумно дыша прямо на него, и их дыхания смешивались. Он хотел отмахнуться от надоедливого… кого-то, кто дышит ему прямо в лицо, но ничего не получалось. Казалось, что всё тело болело, но при этом было неподвижным, как мёртвое. Неужели у мёртвых может всё болеть — и неужели мертвецы тоже дышат? Нет, там должно быть какое-то животное, потому что на лице чувствуется чей-то мех. Но кто это может быть?       От раскалённого ветра пустыни, поднимающего красный песок, и от невыносимой боли по всему телу из глаз текут слёзы. Но спустя какое-то время становится хоть чуть-чуть, но легче. Какое-то невидимое животное лезет прямо в лицо; может, из-за этого так тяжело дышать и лёгкие словно сжигает изнутри?       Неожиданно ветер пустыни доногсит чей-то голос, далёкий, но смутно знакомый. Теперь он почему-то больше всего ассоциируется с драконом, исчезнувший за горизонтом вместе с Солнцем, но он принадлежал не дракону. Дракон существуют, но они не разговаривают. И уж тем более они не будут говорить приятным женским голосом, не станут проявлять заботу о нём.       «Отдохни, я тебя прикрою.»       Кто же мог ему это сказать? Это был кто-то очень близкий, кто-то, кто готов был пожертвовать собой ради него, и кто помогал ему с самого начала его прибытия в Скайрим. Кажется, он что-то начинает вспоминать… но почему так сильно болит голова и так хочется спать?        — Так выходит, драконы существуют? — спросил Фаркас, который уже взял все вещи, брошенные незнакомыми воителями на поляне и теперь глуповато рассматривал драконий скелет, словно пытался то ли разгадать его тайну, то ли загипнотизировать.        — А с кем, по-твоему, они здесь сражались и кто чуть не убил этих двух воинов? — спросила Эйла, пытаясь перевести дух.       Делиться жизненной силой удобно и хорошо с теми, кто тоже член Круга и оборотень, с другими это гораздо труднее. Но не оставлять же этих двоих умирать здесь, на поле боя? Тем более, что они так славно сражались…       Жаль только, они, Соратники не успели вовремя. Как-то сначала не успели привыкнуть к мысли, что легенды-то, оказывается, не только на страницах книг существуют, потом мальчики хотели было броситься на помощь, но потом… задумались, что ли? И только Эйла, оценив по достоинству размеры свалившейся непойми откуда легенды, принялась расстреливать рептилию из лука.       Правда, подошли они уже поздно, эти воины справились почти сами… Что гораздо хуже, — дракон тоже почти что справился с ними. Но они, соратники из Круга, хотя бы поддержат их, чем смогут, потому что иначе живыми они их до Вайтрана просто не доставят. Слишком уж тяжёлые травмы. Часть сделают они сами, втроём, прямо здесь, а остальное продолжит их целительница.        — Я вот думаю, а вот если они умрут… — задумчиво спросил Фаркас, по просьбе старшей подруги и брата отпиливая чешую и кости дракона — Они попадут в Совнгард или нет? Ну, сейчас-то они уже не сражаются, а если умереть не в бою, а после боя, тогда как?        — Слушай, придурок, а вот если ты сейчас умрёшь от моего подзатыльника, ты попадёшь в Совнгард или нет? — спросила Эйла — Займись делом и не спрашивай глупости! Там ничего не осталось?        — Неа, ничего.       Несмотря на кажущуюся простоту, идиотом Фаркас всё-таки не был, да и к тому же отличался внимательностью и аккуратностью. Да и зрение у него тоже было такое, что он мог бы рассмотреть всё, что было на поляне, даже если бы это была россыпь иголок в нескольких стогах сена.        — Ну, тогда иди и отпили дракону башку. — посоветовал любящий брат — Повесим её в Йоррваскре, будет у нас свой Драконий Предел. Стой! Нет, ну ты и тупой, братец.        — Ага! — радостно поддакнул Фаркас — Вот за это ты меня и любишь.        — Когда знаешь, за что любишь, это не любовь, а хорошее отношение. — ответил Вилкас фразой, почерпнутой из одной из книжек барда Микаэля — Потому что хорошего отношения ты уж точно не заслуживаешь! — добавил он уже от себя.       Дорога в красных песках наконец накончилась и Марен вздохнул с облегчением. Правда, неглубоко и очень осторожно, потому что даже простой вздох вызывал в груди тупую давящую боль. Теперь должно быть полегче, ведь пустыня уже закончилась, правда ведь? И потом, кто-то, кто обещал ему помогать и кто был его единственным и самым близким человеком, ждёт его. Ждёт — и поможет всё равно. Эльф ещё не знал, как, но был уверен, что теперь его не предадут, не бросят и не оставят.        — Кажется, мы помогли им, чем смогли. — сказал Вилкас, снова становясь человеком. В лунном свете его глаза поблёскивали зеленоватыми огоньками.        — Да ладно тебе, жизненнная сила оборотней и не такое может. — улыбнулась Эйла. — Тем более, Вайтран близко. Пройдём через нашу кузницу, чтобы никто не заметил. Нам лишние истории и разговоры ни к чему.        — Дедушка, это ты? — спросил Фарвил, не веря своим глазам. Как это иногда бывает, он был очень рад увидеть своего умершего родственника — но совершенно забыл, что тот уже давно умер. — Я так рад тебя видеть!        — Ну, раз уж ты пришёл, внучек, я хотел бы попросить тебя об одной услуге. — с улыбкой ответил старик — Сам-то я, как видишь, никуда пойти не могу… — нет, внук не видел. Давно умерший старик снова был здоровым и молодым. Интересно, почему же он не может пойти сам? — Понимаешь, тебе нужно зайти к одной старой травнице и передать ей кое-что. Только есть одно маленькое условие, — не бери у неё ничего и не садись отдыхать, каким бы уставшим ты себя ни чувствовал.       Родственники смотрели друг на друга и молчали. Казалось, время остановилось, или там, где они оказались, времени не было вообще?        — И своей подруге привет передавай. — усмехнулся старик.       Объяснять он ничего не стал. Но он и раньше любил загадки и сюрпризы.       В следующий момент Фарвил стоял перед закрытой дверью маленькой избушки в лесу, казавшейся ему смутно знакомой, а внутри слышался шум какого-то праздника.