Простолюдинка и принцесса

      «У них — малыш,       Он ее поставит в угол,       И ты грустишь.       Не бросайте люди кукол!       И уж скоро полночь на часах,       И у куклы слезы на глазах…       Кукла Маша, кукла Нина,       Кукла Таня и Полина,       Просто годы детские прошли…       Кукла Маша, кукла Даша,       Просто дети стали старше,       Просто-просто все мы подросли!       … Кукла Маша, не плачь…»       Иванушки Int — «Кукла»

      Тяжело и с медленным зловещим скрипом дверь хелгенской тюрьмы быстро захлопнулась за мной, словно дверца мышеловки, оставив снаружи холодный воздух и хоть какой, но свет. В следующий момент я почувствовала, что скучаю по тому, что осталось за пределами подземной тюрьмы, а именно — по свету и воздуху, даже несмотря на то, что на дворе был мороз, и я совершенно не хотела, чтобы от вони крови меня выворачивало ещё больше.       Но вопреки мрачному ощущению дверцы мышеловки, которую глупая мышуня-Машуня перед этим сама тянула на себя изо всех своих слабых сил, а потом радостно нырнула в эту самую западню, я почувствовала не страх и не обречённость, а возмущение и какую-то злость. Конечно, я никогда не была ангелом и за свою не такую уж и короткую (всё-таки почти тридцать лет) я много чего натворила, — но среди моих преступлений не было ровным счётом ничего такого, чтобы меня сначала огрели по голове, а потом повезли в Хелген на казнь, в которой я только чудом избежала «своего» места.       Конечно, меня убить стоило… кое-за что, сейчас про это долго рассказывать; ну там, волосы повыдёргивать, глаза выцарапать, пасть порвать и моргалы выколоть, — но не отрубать же голову, в самом-то деле? С другой стороны — я не просила делать из меня попаданку, чтобы потом мою бессознательную тушу таскали, как у нас в Матросском магазине грузчики таскают мешки с мукой.       «А что, генерал Туллий тебе не… не того?» — оптимистично для текущей локации и ситуации внутренний голос, в котором я без труда узнала свой. Не в том плане, что это подумала именно я, стоя в позе спускающегося к водопою оленя и вглядываясь в темноту подземелья, оказавшегося гораздо больше, чем его игровой аналог, просто этот внутренний голос принадлежал мне, а не этой исчезнувшей при непонятных обстоятельствах Амалии.       Себя я знала уже много лет, — а Амалию Мид, в чьём теле я оказалась каким-то непонятным образом, я никогда в жизни не видела. И в данной ситуации искать хотя бы осколок зеркала было самым последним делом, на которое у меня были силы и время. Тем более, что в моём Скайриме никогда не было никаких зеркал.       «А Туллий-то красавчик…» Можно смело сказать, что он не только красавец мужчина, но ещё и сильный, смелый, рассудительный и надёжный. С таким бы я… хоть на казнь в Хелгене поехала бы. И оставалась бы рядом с ним до конца, потому что он меня не посмотреть на бойню хотел рядом с собой оставить, и не в воспитательных целях, а чтобы со мной ничего не случилось.       Темнотой, — примерно такой, какую я давным-давно видела, вернее, не видела в подвале в селе Мутасево, когда мы с сестрой спускались туда за картошкой, — вот чем встретили меня более укромные и глубокие внутренности Хелгенской тюрьмы. Пахло чем-то… трудно идентифицируемым и запоминающимся, потому что ни на что не похожим. Рискуя вновь ощутить уже знакомый приступ тошноты, я подёргала носом, как кролик, втягивая воздух с целью обнюхивания, раз уж я пока почти ничего не могла различить.       Словно в напоминание о деревне Мутасево, картошке и подвале, тюремное подземелье то ли подтвердило мои догадки, то ли охотно подыграло попаданке в Скайрим, причём в чужое и полностью незнакомое тело. Да, пахло именно погребом, плесенью и картошкой… или каким-то другим корнеплодом. А также землёй, мышами и… тем, чем у нас в погребе никогда не пахло: а именно — нечистотами и кровью, а также — смутной догадкой о том, что вряд ли здесь когда-то делали генеральную уборку и проветривали помещение. О дезинфекции помещения, чтобы никто ничем не заразился, в этом дремучем времени тоже не слышал никто. Или эти два только что вышедших тюремщика правда думали, что для тех, кто всё равно скоро умрёт, уже и стараться не нужно?       Выходило как-то грустно. Вздрогнув то ли от сырости, то ли от ощущения того, что сильнее всего в этой тюрьме был запах безнадёжности, как в отделении для смертельно больных, я поскользнулась, замахала руками, когда мои ноги разъехались на сырых каменных плитах, неожиданно легко обрела потерянное равновесие, постыдно взвизгнула, как псина, которую злой хозяин пнул под зад, и выпрямилась, присматриваясь к окружающей и начинающей уже рассеиваться темноте. На нервах помянула вполголоса недобрым словом и Алдуина, и Ульфрика, и палача, и «заплечных дел мастера», и даже злокрысов, которые вполне могли здесь быть. Не ожидала же я встретить здесь милых сереньких домашних мышек-полёвок, в самом-то деле?        — Мда… Никогда не жди от жизни ничего хорошего. — мрачно я напутствовала сама себя, спускаясь по лестнице и оглядывая подемное логово местных любителей всяких чистосердечных признаний. — Первое правило любого уважающего себя попаданца в Скайрим. И неуважающего тоже. — прибавила я, почему-то не беспокоясь о том, что кто-то мог бы меня услышать.       Может, мне стоило промолчать и продолжать тихонько красться, но… то ли я пережила слишком много сильных потрясений за такой короткий отрезок времени, то ли во мне сломалось что-то, наделявшее меня качествами и чертами, которые должны быть у любого здравомыслящего человека, но в тот момент звук моего собственного голоса как-то успокаивал меня. Как в далёком детстве, когда в ответ на моё признание, что я боюсь темноты, родители послушали меня — и на ночь стали забирать ночник из моей комнаты, предварительно закрыв дверь детской на ключ. Таким образом, считали они, я должна была избаваться от глупых страхов и детских капризов, из-за которых я потом вырасту совсем невыносимой, если родители не будут вовремя со мной бороться.       В первую ночь маленькая Маша почти не спала, проведя её сидя в углу кровати и укрывшись одеялом почти до глаз.       Во вторую — я взяла облупленную игрушечную деревянную саблю и полезла с ней под кровать, а потом проверила все потайные закоулки своей комнаты, так что к утру это уже подкроватные монстры боялись меня сами.       На третью ночь я уже спала спокойно, перед этим рассказав незамысловатые сказки собственного сочинения всем внимательно слушавшим меня подкроватным чудищам. Я справилась со своим, наверное, первым детским страхом — справлюсь и со всеми остальными. Ничего, что страхи выросли — я выросла тоже, так что, наверное, ничего не изменилось. А навыки, из «добрых и педагогических» побуждений, заложенных во мне мамой и папой в раннем детстве, теперь, должно быть, выросли вместе со мной.       Ну, вот сейчас и проверим.       Теперь, оказавшись в Скайриме вместо моего привычного мира, чудом избежав непосредственного участия в собственной казни и теперь стоя в мрачном и плохо освещённом коридоре тюремного подземелья, или скорее уж катакомбе, когда снаружи Пожиратель Мира старался отнюдь не для поддержания светской беседы оправдать своё прозвище, с настоящим мечом наготове и имея только теоретические знания о том, как им вообще пользоваться, и поставив перед собой цель — во что бы то ни стало найти и спасти из застенков того, кого я не видела ещё ни разу в жизни, — я почувствовала что-то отдалённо напоминающее благодарность к моим родителям.       Спасибо, папа, спасибо, мама, что не давали мне особенно ни уверенности в себе, ни поддержки, ни семейной любви. Теперь я превосходно обхожусь и без них, во всех ситуациях полагаюсь только на саму себя. Правда, я не особо умею помогать другим, полагая, что то, что могу я, сможет и кто угодно, а потому и нефиг на Машу надеяться — в самый трудный момент своей жизни я была бодра и весела, насколько это возможно с недавно ушибленной со всей солдатской дури головой, и готова к действию.       Я бы ещё добавила, что к тому же я прекрасна, как рассвет, и свежа, как майская роза, если бы у меня была в этом хоть какая-то уверенность. По поводу своей внешности, которая была у меня раньше, у меня не было никаких иллюзий; если я чем и не страдала, так это слепотой, и хорошо знала, что в зеркале мне рассматривать особенно нечего: вместо этого можно заняться чем-то другим, более интересным. Как говорят вампиры, «неча зеркало пинать, коли рожи не видать», и в этом плане я была с ними абсолютно согласна.       Существовала, конечно, ещё возможность, что неизвестная мне Амалия была хоть капельку симпатичнее и привлекательнее меня, — но сейчас меня больше интересовало другое. Короче, я была полна самых разнообразных планов, в числе которых был поиск (успешный!) и нейтрализация, то есть, освобождение этого самого Довакина. Нейтрализацию придётся применить, если он вполне ожидаемо не захочет идти со мной, — а времени на то, чтобы уговаривать его и убеждать в моих добрых намерениях, у меня просто не будет.       Дорога, ведущая направо, увенчалась каким-то строительным мусором, разбросанным повсюду в художественном беспорядке; тихонько выругавшись, я решила для самой себя, что это было делом «рук» Алдуина, который там, снаружи, как-то подозрительно притих, хотя шум за пределами крепости всё равно не стихал. Помнится, по игре шум в таком случае был несколько другим, но, как я уже начинала подозревать, попаданец в Скайрим не должен путать игру в этот же самый Скайрим с реальной жизнью в нём же. В лучшем случае, это знание может оказаться полностью бесполезным, в будущем — просто опасным. Например, как пробовать все незнакомые ингредиенты на зуб, с целью узнать их первое свойство. Свойство, наверное, и можно было узнать, — только знать его в таком случае горе-алхимик будет совсем недолго. И в Совнгарде ему это знание тоже не пригодится — в игре там алхимической лаборатории не было.       Значит, будем продолжать искать в другую сторону; порадовавшись за саму себя, что я никогда не страдала топографическим кретинизмом, я направилась обратно, с целью отыскать те самые тюремные камеры, вернее, клетки, в которых содержались заключённые. Если мне повезёт — я найду «своего», но ещё не подозревающего об этом Довакина быстро. Если нет…       Кстати, после некрасивого отношения со стороны имперских легионеров, вполне возможно, он не только не захочет со мной разговаривать, но и вообще ни в какую не признается, что это именно он — Довакин. Потому что, судя по всему, его первые чувства, связанные с этим открытием, были более чем болезненными и неприятными. У имперцев к нему, кажется, были какие-то претензии из-за этого самого его «довакинства», причём ещё до того, как прилетели первые драконы. Или же здесь, в настоящем Скайриме, всё шло совсем не так, как оно было в игре? Нет, конечно, я догадывалась, что тогда игрокам всё-таки показывали упрощённую и упразднённую картину мира, то есть, Нирна, но есть вещи, которые хотелось бы узнать ненавязчиво и поскорее — и желательно словами. Сказанными доброжелательным тоном, по возможности.       Почему я решила, что таинственный и прекрасный незнакомец Довакин должен был быть именно здесь? Во-первых, это стало понятно ещё из разговора двух больных уродов, выходящих из зала суда тюремных подвалов, когда я как раз стояла рядом; к счастью, они так были заняты своими разговорами, что даже не обратили внимания на даму в беде, если, конечно, бедой можно было назвать тот факт, что меня тогда выворачивало наизнанку. Если, конечно, эту нечленораздельную речь, состоящую почти полностью из слов-паразитов, можно было назвать речью, — ну, да и чёрт с ними, я не их учительница тамриэлика и учить их красиво выражаться не собираюсь.       «А ведь меня тогда тошило тем, что когда-то успела выпить и поесть та самая таинственная Амалия, ещё при жизни.» — появилась совершенно нелепая, но неприятная мысль.       Дело не в том, что я думала о содержимом своего желудка, из-за всего пережитого вернувшегося обратно, — а о том, что я каким-то образом оказалась в теле погибшей в имперской засаде сегодня или вчера молодой женщины. И её звали Амалия. Выходит, она умерла насильственной смертью, когда её, судя по всему, случайно убили ударом по голове, не рассчитав силу — а потом её оживила случайно вселившаяся моя душа?       От этой мыли меня передёрнуло, как от электрического заклинания, а вдоль спины прополз тяжёлый ледяной холод. Выходит, я сейчас мёртвая? Или мёртвая — она, Амалия, а не я? А я кто тогда, я вас спрашиваю?       Стараясь дышать помедленнее, я проверила у себя пульс, — нормальный, равномерный; правда, сильно учащённый, а для покойника и вовсе запредельный. Значит, кровь по жилам течёт, руки-ноги двигаются, без воздуха я жить не могу, вполне ожидаемо для живой — но ведь одна из нас умерла, вернее, погибла?       «Это всего лишь навсего скайримская магия, — неуклюже утешила я сама себя, — ничего особенного. Одна, очевидно, умершая в своём мире попала в тело другой умершей в Скайриме. И из нас двоих получилась одна живая. Мир магии, с кем не бывает.»       Чтобы не впадать в несвойственную мне истерику, я решила перестать раздумывать над тем, как так получилось, что в этой истории действующими лицами помимо всех прочих оказались ещё и два трупа, причём один — в другом мире и непонятно как получившийся, когда я совсем не героическим образом спала, а другой — здесь, в Скайриме, и весьма бодрый для мёртвого тела. Главное, драугром я не стала и, надеюсь, в будущем не стану тоже: к этих ходячим трупам с фигурой анорексиков на подиуме я всегда питала отвращение и какую-то брезгливость. Страха я перед ними никогда не испытывала, хоть и была знакома с ними только в игре.       Как ни странно, такое утешение на меня подействовало, словно заклинание успокоения, и я пошла дальше, стараясь шевелиться поскорее и по возможности бесшумно, благо, в новом теле у меня это получалось отлично. И мои успокоившиеся мысли снова вернулись к Довакину, вернее, к его поиску, и к попытке осмысления всего того, что произошло сегодня. Вернее, того, что я смогла узнать.       Кроме того, если бы Довакин был тогда на хелгенской площади, как это было по игровому канону, учитывая, что там происходило ещё до прибытия дракона, он попросту не выжил, если, конечно, он не был Суперменом или Терминатором. Или же, учитывая здешние реалии, одним из скайримских великанов, причём в броне, как тролли Стражей Рассвета, — и вдобавок вооружённым двумя дубинами, причём заточенными, как мечи. Значит — если он жив, он обязательно должен находиться здесь и вполне закономерно ждать смерти. Только он ещё не знает, что его уже идут спасать. Вот сюрприз-то будет… Но вот только не факт, что после пережитого парень окажется сговорчивым и доверчивым, как невинное дитя, и к тому же всё ещё любящим сюрпризы.       Подавив усилием воли всплывшую в голове шутку про «на помощь, спасают!», я потрясла этой самой головой, чтобы почувствовать отрезвляющую и заземляющую боль. Ненужные мысли, для которых ещё не пришло время, сразу же испарились. Никогда бы не подумала, что когда-нибудь буду рада такому крайне неприятному чувству!       Я шла по следующему коридору по направлению к жаровням, надеясь, что камеры с заключёнными будут находиться именно там. Конечно, тюрьма была как-то повнушительнее и побольше, чем она была в игре — но не могла же она быть прямо целым подземным городом! Тоже мне, тоннель скайримского метро. Доисторического. Мне сейчас ещё только света в конце тоннеля и не хватало, а ещё — стука колёс и света от фар мчащегося на меня поезда. В этих тёмных и закопчёных коридорах с низкими круглыми потолками переходящими в такие же стены, только поездов и не хватало, для полной радости. Много времени у меня не было, — игровой опыт подсказывал, что сюда с минуты на минуту нагрянут и братья Бури, и имперские солдаты, и то, что произойдёт потом, будет в высшей мере некрасиво.       Ещё некрасивее будет из-за того, что здесь ничего не предусмотрено разработчиками, нет никаких игроков и продуманных скриптов; сомневаюсь также, что кто-то хоть раз тестировал то, через что мне придётся пройти по пути к свободе и дальше.       А если я здесь встречу хоть кого-нибудь, не сидящего за решёткой, у меня не будет время для того, чтобы соблюсти светский этикет и протокол знакомства.       Я разве что успею предусмотрительно и располагающе замахнуться мечом, просто так, в знак дружбы, подаренным мне генералом Туллием, и вежливо и предупредительно нанести первый удар, потому что нет возможности посмотреть по интернету, что по сюжету произойдёт здесь дальше. А если я пропущу первый удар «собеседника», если риск, что второго уже не будет. Ни с чьей стороны, причём уже ни с чьей стороны… И я буду обдумывать уже потом, правильно я поступила или нет.       Кстати, а не так ли становятся разбойниками? Что, если большинство из них изначально были совсем не такими уж и плохими людьми, — просто с ними просходили очень неожиданные и плохие вещи, когда они совершенно не были к этому готовы?       «Спокойствие, Машутка, только спокойствие, — уговаривала я сама себя, эдакий вариант рекламы «два в одном», — вот найдёшь будущего героя, вытащишь его из тюрьмы, отправишь на все четыре стороны… А потом куда? По сценарию, которого здесь больше нет? И сама куда пойдёшь? К этим самым добрым разбойникам? Ага, только сначала красноречие прокачай, чтобы доказать им, что на самом деле они добрые. А то они этого уже не помнят, ясно как день.»       … Тем более, учитывая тот факт, что я была официально поймана с повстанцами, попавшими в засаду имперских легионеров, а потом привезена на казнь с «брательниками», никто не догадается, что я вообще-то всегда выбирала сторону Империи, пока Скайрим был для меня только компьютерной игрой. И что-то мне подсказывало, что здесь всё точно пойдёт не так, как было в игре, даже с установкой нескольких взаимоисключающим модов, — так что в случае чего имперцы и «брательники» запросто могут при случае забыть про старую вражду, объединиться и дружно пойти бить девицу-красавицу, то есть, меня. А я даже не знаю, есть ли какой боевой опыт у Амалии — или нет.       Ноги послушно топали в нужном направлении, которое всё никак не заканчивалось, сменяясь то поворотами, то дверью, ведущей в какие-то подсобки, очень похожие на те, в каких у нас уборщицы хранят всякого рода инвентарь, загребущие ручки хватали всё, что не было приколочено к полу, а голова продолжала раздумывать над сложившейся ситуацией, стараясь найти самый лучший выход хотя бы для её обладательницы.       «А что, если кто-то знает о том, что я, то есть Амалия, дочь императора? И как отнесутся при случае к этой новости и те, и другие? Похоже, Амалия этим самым «брательникам» помогала; интересно, они знали, кто она — или нет? Дело осложнялось ещё и тем, что до сих пор я здесь нигде не нашла ни всплывающих подсказок, ни маркеров, ни кнопки быстрого сохранения, — да и не было здесь интернета, чтобы посмотреть, как будет развиваться весь этот закрученный сюжет и что со мной лично будет дальше. Вообще никакого интернета здесь не было. Непривычно.»       «Надеюсь, что этот самый Довакин, которым, слава всем богам, оказалась не я, также не окажется ни аргонианином, ни каджитом. Ничего такого уж особенного я против них не имею — просто… не люблю. Вот не люблю — и всё тут. Они всё-таки и не люди, и не животные, а вот эльфы, как ни крути — всё равно как люди, что бы они сами по этому поводу ни думали.» — размышляла я, топая крохотными, но отчего-то неутомимыми ножками в каких-то кукольных «лабутенах» к месту нахождения предполагаемых камер с заключёнными.       Надо отдать мне должное: пока я ходила по тюрьме, оказавшейся вдобавок наполовину подземной и наполовину затопленной, я собирала в подобранный где-то рюкзак все полезные и бесполезные вещи, справедливо полагая, что пока мы живы, нам всегда будут нужны самые разные вещи, — если не для каких-то конкретных нужд, то хотя бы для красоты, как предмет интерьера. Хотя, что в тюрьме могло сойти за элемент декора, я и сама не знала, но полагалась в данном вопросе на свой инстинкт. Интересно, а здесь есть сумки с зачарованием на повышение переносимого веса или на вместимость? Чувствую, что в скором времени мне это очень пригодится.       От размышлений, поисков и бездумного, уже ставшего рефлекторным лутания всего, что попадалось мне на пути, меня отвлекли дрожащие как в лихорадке и стонущие человеческим голосом стены.       Похоже, Алдуин, чтоб его, присел передохнуть на крышу тюрьмы, отчего всё задрожало. Откуда-то снизу пронёсся нарастающий гул, который я чувствовала как вибрацию, пробирающей ноги дрожью через тоненькую подошву «лабутенов». Я постаралась не думать о том, что происходило снаружи, — тем более, что при всём своём желании я никак не смогла бы помочь тем, кто там остался. Внутренний голос уже не так уж и тихо подсказывал мне, что если бы кто-то из оставшихся снаружи оказался бы внутри — помощь могла бы понадобиться уже мне. Так что, наверное, было даже хорошо, что они все были заняты там, снаружи, и никто не спешил бежать в укрытие, — или же спасаться было уже просто некому.       А всё-таки… что же там такое произошло, ещё до прилёта легендарного сынка Акатоша? Там была самая настоящая резня, и что-то мне подсказывало, что средневековые казни в большинстве своём проходили совсем не так. Скорее всего, народ поспорил о чём-то, а потом так увлёкся, что они, небось, и присутствие Алдуина проглядели; жаль только, случайно не прихлопнули, как назойливую муху. А потом, небось, такой сюрприз был: целого дракона просмотрели. А дракон, как известно — птица гордая, пока не пнёшь — не полетит такой невнимательности и невежливости не прощает.       Пока ножки топали, неся свою хозяйку по бескрайним и необъятным просторам тюремного подземелья, глазки подмечали всё, что меня окружало, ручки собирали всё, что оказывалось в пределах их загребущей досягаемости, а голова — то ли Амалии, то ли моя, то ли каким-то образом теперь уже наша — обдумывала всю сложившуюся ситуацию и классифицировала полученные данные. То ли из-за спокойных размышлений о беспокойной жизни и какой-то Шеогоратовой ситуации, то ли из-за занятий, ставших привычными благодаря долгой игре в Скайрим, но я уже не только смогла успокоиться, но и начала строить планы на будущее. Получалось очень даже хорошо… в теории. Как я уже убедилась, всё всегда выглядит очень умным и гладким, пока не дойдёт речь до реализации этого самого шоколадного плана. И вот там, как правило, всё начинает идти наперекосяк, — а шоколад сменяется совсем другой субстанцией, похожей на него разве что цветом.       Вот уже и последний поворот, за которым открылся вид на клетки с заключёнными; между ними, словно для нагнетания зловещей обстановки, приглушённым красноватым светом горела жаровня. Перехватив меч поудобнее в левую руку, а в правой зажав связку отмычек, собраных здесь же, в «подземном городе» Хелгенской тюрьмы, я пошла знакомиться. Нет, я не собиралась нападать на Довакина, — просто мне почему-то казалось, что там, где содержат пленников, вряд ли не будет никого, даже самого захудалого стража или охранника, не умеющего даже деревянный меч в руках держать. А мне сейчас это ну совсем не было нужно.        — Эх, совсем ты, Машутка, одичала здесь, в подземелье. — произнесла я со вздохом, пытаясь подбодрить саму себя. Мой новый голос, принадлежащий, судя по всему, кому-то гораздо более молодому и никогда не страдающему вредными привычками, казался мне странным — и по понятным причинам непривычным. Но это, мне казалось, было далеко не самой серьёзной проблемой, с которой мне предстояло встретиться в будущем, — как далёком, так и более близком — Посмотрим, кто у нас там, и пойдём знакомиться.       Как и совсем не следовало ожидать, знакомство состоялось, — но совсем не так и не с теми, с кем я ожидала. Хотя на самом деле всё произошло так быстро, что я даже не успела понять, чего я хотела там увидеть. Откуда-то снизу мне навстречу галопом и противно цокая коготками по плитам выбежали три крупных и недобро смотревших на меня злокрысов. Не знаю, были ли они и правда крупными по скайримским меркам, — но в нашем мире в холке они были примерно как взрослый лабрадор.       Собак, особенно лабрадоров, я любила всегда.       Злокрысов, как я только что поняла, я не любила совершенно, и отдалённое сходство с лабрадорами в их пользу зачтено не было.       Дальнейшее произошло так быстро, что я едва успела понять, что именно я делала. Жаль только, никаких пометок в дневнике игрока сделано не будет; значит, потом, когда я выберусь отсюда и продвинусь по социальной лестнице, я обязательно начну вести дневник… если, конечно, не одичаю и не деградирую раньше времени, как современный фалмер. Для того, чтобы стать нормальным и полноценным фалмером вроде как нужно было обязательно быть эльфом — или нет? А эльфийка я или нет, надо бы потом проверить. А то скайримские попаданцы… кто их знает, как они на самом деле ведут себя в реальных условиях? Начинается-то, может, оно всё и хорошо… если верить книгам, то для многих; а вот что происходит с ними потом, в той самой так любимой авторами закулисной, занавесочной и пропущенной сцене — и в более долгосрочной перспективе?       Одновременно происходило несколько вещей.       Злокрысы, словно малолетние кенгуру, подпрыгнули при виде меня; моя левая рука, сжимавшая меч, перехватила его остро отточенным лезвием в сторону врагов, правую, с зажатым в ней «букетом» заточек отмычек, отвело в сторону и немного вверх, после чего по медленно, словно в замедленной съёмке, приближающимся ко мне «лабрадорчикам» с оттяжкой полоснуло мечом генерала Туллия; поскольку действие происходило на пусть и крупных, но ступеньках, вес (небольшой, судя по всему) легко перенёсся на правую ногу, твёро стоящую на каменной плите.       Потом, когда раненных одним непрерывным ударом, проведённым по дуге, злокрысов отбросило ступенькой ниже и в сторону, меня развернуло на месте, точка опоры сместилась на левую ногу, все мы переместились ступенькой ниже, после чего слегка опешивших от неожиданности крыс-переростков снова ударило тем же самым мечом, и снова с левой руки; единственного выжившего, не желающего оставлять смерть своих собратьев, да и свою тоже, неотмщённой, красивым размахом добило смертоносным «букетом», удерживаемым в правой руке.*       Воцарилась тишина, нарушаемая только каким-то пугливым шорохом.       «Интересно, кто это сейчас сделал? — удивлённо подумала я — Я или Амалия? Или даже не так: я-Мария — или я-Амалия? Может, теперь надо говорить так?»       Интересно, почему в моменты какой-то опасности у меня возникали такие, казалось бы, неуместные вопросы. Очень хотелось бы верить, что потом оно у меня всё-таки пройдёт, — и ощущение того, что я постепенно превращаюсь или превращусь в Толкиеновского Голлума тоже. Может, в прямом смысле этого слова я тем самым уродцем и не стану, да и кольца у меня нет, но. Мало ли поводов, способов и возможностей в этом мире, да и во всех других, чтобы сойти с ума? И это хорошо ещё, что я голос Амалии не слышу, а то мне бы точно ничего в этом новом мире страшно не было бы.       Сумасшедшие, у которых окончательно поехала крыша — насколько мне известно, они не только не задают себе вопросов по поводу собственной безопасности, они и вообще в принципе вопросов не задают. Ни себе, ни другим… ни даже пролетающим мимо них розовым единорогам, выкрикивающим что-то про имбирное печенье, которое скоро захватит Землю.       А сходить с ума я вовсе не хотела.       С одной стороны, это будет приравниваться к поражению, во-вторых, мне нужно было ещё помогать тем, кому смогу и кто окажется в момент моего доброго душевного порыва на расстоянии моей вытянутой руки, а в-третьих — мне было банально любопытно узнать, что будет дальше. Да и просто — пожить бы ещё, посмотреть, каков мир, о котором каким-то непостижимым образом узнали разработчики Вселенной Древних Свитков, да и просто, когда уже начинаешь жить и живёшь некоторое время — втягиваешься и привыкаешь. А привычки менять очень трудно, особенно привычку жить.       За размышлениями я и не заметила, как собрала мерзкие алхимические ингредиенты с трупов артистично убитых злокрысов и уложила их в один их кармашков моего рюкзака.       Кажется, я начала понимать, как именно эта дрянь собиралась в игре нашим аватаром или NPC. Хвост у злокрыса чем-то похож на хвост у наших ящериц; не знаю, могут ли злокрысы отбрасывать хвост в случае опасности, — возможно, они просто никогда не оказываются в таких ситуациях, но их оказалось очень легко отрезать, один я отломила голыми руками и совершенно не напрягаясь. Место среза было абсолютно чистым и не кровоточило, хотя «лабораторные мышки» были живы ещё совсем недавно, а место «отлома» было идеально ровным.       В отличие от всего остального тела, покрытого шерстью, хвост был совершенно голым, словно взятый у какого-то другого животного. Сдерживая отвращение, зачем-то осторожно понюхала — нет, в отличие от остальной туши ничем таким уж особенно… крысиным не пахло. Можно было сказать, что запах был даже вполне приятным… для тех, кто любит запах медикаментов, больничных коридоров и дезинфекции, только в более слабых дозах, разумеется.       Семеня из темноты к той самой камере, где в игре я обнаруживала тело умершего мага и где ещё нужно было взломать замок, я ожидаемо или не очень обнаружила тот самый, знакомый по игре труп. Учитывая, что здесь было очень много отличий от того, что я знала из игры, я даже удивилась, увидев, что труп на месте.       Безжалостный реализм реального мира услужливо предъявил мне на неподвижно лежащем и уже холодном теле все признаки того, что несчастный умер от того, от чего и должен был, учитывая, что два больных урода заперли его там на две недели.       Не надо было быть врачом или судебным экспертом, чтобы установить причину смерти. Истощение и обезвоживание. Ярко-красный и совершенно не греющий свет жаровни, идущий словно из открытых врат Обливиона, услужливо, как низший дремора перед Мерунесом Дагоном, ярко освещал и как-то болезненно подчёркивал всё то, что мне совершенно не хотелось видеть. Спасибо хорошему и какому-то даэдрическому освещению — и прямо-таки орлиному зрению Амалии. Хотя, может быть, у неё просто была некоторая дальнозоркость.       Или, может, это просто у меня так покраснело от ярости в глазах, когда я представила себе, как беру за шиворот двух больных мерзавцев, якобы потерявших ключи, и сую их мордами в эту самую жаровню. И, слушая их вопли, забываю, как это — разжать пальцы, пока их тела не опускаются на землю двумя безжизненными мешками. Ключи они потеряли, как же! Да этот замок в игре любой игрок на первом уровне и без ключей взломать может! А отмычки здесь можно где угодно найти.        — Чёрт! — воскликнула я — Сюда ведь могут прийти с минуты на минуту! А я не готова к встрече с незнакомцами.       Со стороны моя речь была похожа на речь сумасшедшей и вряд ли кто-то, кроме меня самой, мог понять, что я имела ввиду. Но, главное, я поняла сама себя, — и мои новые руки, получив сигнал от головы, начали действовать.       Я быстро стянула с мёртвого мага уже ненужную ему мантию, прихватила и запихнула кое-как в свою бездонную сумку мелкие монеты, раскатившиеся рядом с мёртвым телом (интересно, что здесь делали эти монеты? Может, этот неизвестный пытался отдать своим мучителям ту мелочь, которая у него была при себе, в обмен на кусок хлеба и на кружку воды? Или взамен на быструю смерть?), и прихватила книгу, которая, по уже известной всем игрокам эмблеме, являлась учебником.       Дверь, кстати, была открыта, и мне не пришлось возиться отмычками. Значит, негодяи, гореть им вечно в Обливионе, в самом тёплом лавовом озере, всё-таки нашли ключи. Или открыли отмычками, справедливо полагая, что ни к чему запирать труп, он всё равно уже никуда не уйдёт.       Пока я возилась с раздеванием трупа (как ни крути, а всем игрокам известное лутание выглядит в действительности мерзко, противоестественно и как-то жутко. Если, конечно, оно не назначено на одну кнопку на клавиатуре — и любитель поживиться не сидит по другую сторону экрана. Кажется, что те, кто способен на такое надругательство над мёртвыми, способен на самое плохое и в отношении живых, хотя, само по себе, это не обязательно так или как-то иначе связано между собой.       Затем, отлично понимая, что я теперь не знаю, кто мне друг а кто — враг, и понимая только то, что пока мне лучше ни с кем снаружи не пересекаться, я со скоростью мартышки-фотомодели натянула на себя мантию умершего, не забыв надвинуть капюшон на лицо. Выглядело это, как… даже не знаю, как что. Но теперь мне было совершенно не до этого. Лучше уж сойти за кого-то, кто случайно оказался неподалёку от крепости, когда началась казнь и когда прилетел дракон, и кто теперь в шоке возвращается к себе в деревню, осознав свою ошибку, чем быть узнанной — или, что гораздо хуже, убивать на упреждение, совершенно не зная, кто мне враг, а кто мне друг.       Так. Мне казалось — или за мной кто-то наблюдал?       Ещё с того момента, как я мастерски расправилась с тремя отнюдь не крысятами на лестнице?       Это был не зверь; зверь уже давно напал бы, да и не стал бы просто сидеть где-то в темноте и внимательно следить за каждым моим движением. И это был не враг, — уже потому, что он мог бы «снять» меня в любую минуту, совершенно не мучаясь любопытством по поводу того, что именно я буду делать в следующую минуту.       Более того, этот кто-то боялся меня.       Я явственно ощущала эманации липкого ужаса, отчаяния и безысходности; чуть слабее ощущались отголоски физической боли, словно в этот момент она отошла на задний план.       И все эти ощущения, чувства и переживания были не моими.       Даже не став шутить по поводу того, что я теперь колдунья или у меня открылся канал связи с космосом, осознавая, что это неуместно и нелепо даже в качестве моих невысказанных мыслей, я медленно подняла голову.       Я увидела его сразу, как только подняла голову. И поняла, что всё это время он видел меня и слышал, и что ни одно моё движение или слово с тех пор, как я встретила этих злосчастных злокрысов, не ускользнуло от него. И из всего, что я говорила или делала в это время, не показывало меня как кого-то доброго или просто дружелюбного. Лично я бы ни за что не поверила в добрые намерния того, кто вёл бы себя, как я, — и это при условии, что я была бы не в клетке, запертой на замок, а на свободе. И рядом с… с моим генералом.       Как я «округлила» для самой себя принадлежность к различным расам, населяющим Тамриэль, эльфы и правда были похожи на людей. Значит, так и будем их называть… для себя, потому что не думаю, что такие вещи здесь стоит призносить вслух.       Он был тёмным эльфом, или данмером; возраст по известным причинам определить было невозможно, — но было понятно, что он далеко не старик. Длинные спутанные чёрные волосы до плеч падали ему на лицо, словно он пытался хоть таким образом спрятаться, защититься от враждебного окружающего мира. Предполагаемый будущий Довакин сидел забившись в дальний угол клетки, обнимая себя тонкими руками, покрытыми какими-то странными порезами; эта дверь, вполне ожидаемо, была заперта на замок. Мне показалось, — или его глаза подозрительно блестели, даже при учёте того факта, что у эльфов глаза в принципе блестят? Но, наверное, не совсем так. Неудивительно, собственно, если он плачет, мне кажется, от того, что я уже поняла о его бедственном положении, здесь впору завыть, как Соратнику из Круга на полную Луну, предварительно выйдя из Йоррваскра и за пределы Вайтрана, разумеется. А то стражники не поймут, чем там эти Хирсином облизанные маются.       Пока он сидел в углу, стараясь стать как можно более незаметным, и трясся от ужаса, наблюдая за производимыми мной манипуляциями, не скрывая своего страха, я вынула одну отмычку из «букета» и начала взламывать замок. Что-то внутри мягко и плавно поддавалось и двигалось под моими руками, словно я была опытным костоправом и вправляла вывихнутый сустав на место.       Первое, на что я обратила внимание, — так это на то, что в реально Скайриме или нет того таинственного ножа с рукояткой, словно обмотанным изолентой, который всегда используется как вспомогательное средство при взломе замков, и который при этом никогда не отображается в инвентаре. Или же это у меня так удачно получалось обращаться с отмычками, вернее, раньше это хорошо удавалось Амалии, да упокой Господь её душу. В правую руку я взяла отмычку, вскользь удивившись тому, каким привычным мне показался этот жест, где-то посредине стержня, ввела конец с маленьким крючком в замочную скважину, а левую руку прижала к замку, так, чтобы тыльной стороной она была обращена ко мне, а стебелёк отмычки проходил между моим указательным и средним пальцем. Указательный палец слегка идёт вправо, а средний — влево, так, что ладонь образует что-то вроде «лодочки»-пригоршни, из которой в нормальной ситуации можно кормить лошадь. Маленькую такую, с плохим аппетитом или уже наевшуюся. Пони.        — Сейчас я открою замок и освобожу тебя. — спокойно и негромко сказала я перепуганому насмерть эльфу, который не спускал с меня глаз, чтобы не пугать его ещё больше.       Не знаю, оказали ли мои слова должный эффект на будущего героя Скайрима, — скорее всего, не особенно. Не знаю, как там многим женщинам удаётся одновременно делать несколько дел, при этом добиваясь успехов в каждом, но я, похоже, была не из их числа. Я пробовала одновременно взламывать замок на клетке, в которой сидел осуждённый на смерть, и при этом быть дружелюбной, — и я чувствую, что у меня это не получилось. Мало того, — мне самой показалось в этот момент, что в качестве взломщика, который впервые в своей жизни взял в руки отмычку, я была несравненно лучше.       Отмычка, вошедшая в замок, как цыганская игла в масло, мягко пошла вправо, и с тихим щелчком замок поддался. Я открыла заржавевшую и тяжёлую дверь клетки, которая выглядела ещё более жуткой и правдоподобной, чем в игре, и между мной и пленником Хелгена больше не было никаких преград.        — Я пришла, чтобы спасти тебя. — сказала я совершенно ровным голосом. Ну, не было у меня специального тона для таких ситуаций, равно как и знания того, что однажды я буду участвовать вот в таком! Вот и оставалась Мария-Амалия такой… какой, собственно, она и была всегда.       Почему-то мои слова произвели на заключённого совсем не то впечатление, какого я ожидала. Что я, собственно, ожидала — осознать я уже не успела, ввиду грядущего столкновения с новой проблемой.        — Пощади, прошу тебя! — в ужасе завопил арестованный, словно я чем-то угрожала ему. Вполне возможно, он слегка повредился рассудком после всего, что с ним здесь сделали, что было бы крайне неудобно, — или у него просто сдали нервы, что тоже было бы вполне ожидаемо, но неудобно тоже.       Как опытная геймерша, долгое время игравшая в Скайрим и знавшая если не всё, то по крайней мере многое, я поняла, что сейчас может произойти. И что в его трясущихся руках сейчас зарождается огненный шар. Самый что ни на есть настоящий. Качественный, зараза. Но совершенно меня не радующий.       Краем глаза я успела заметить, как в отблесках неожиданной и щедрой демонстрации одного из лучших заклинаний школы Разрушения лицо данмера отливало какой-то нездоровой голубоватой бледностью, а глаза горячечно блестели.       Красиво было. Нехорошо и красиво.       Незаметно, как ломкая ветка, сломались игровые предрассудки и привычки. Вроде того, что Довкин — это я, а Скайрим — игровая Вселенная. Это страдающее, измученное и, вероятно, больное существо, согнувшееся передо мной на прелой соломе — Довакин, будущий герой и спаситель Скайрима.       Довакин — мокрая курица. Мокрая от собственной крови, изощрённо и по капле пролитой его палачами.       Простыми утешениями здесь не поможешь. Да я никогда в жизни не умела утешать. Уже потому, что мне никогда и никто не показывал, как это делать.       Понимая, что сейчас произойдёт, я быстро шлёпнулась на живот, тонко и злобно взвизгнув, как перед этим визжали злокрысы, убиваемые нами, — мной и Амалией. И как раз вовремя, — в тот же миг надо мной с гудением неисправной газовой горелки пролетел огромный огненный снаряд, с грохотом разбившийся о стену напротив и разнёсший там в разные стороны какой-то мусор. К счастью, каменные стены хелгенской тюрьмы были сделаны из камня и потому не горели.       После этого я вывернулсь на каменом полу, холодящем даже сквозь мои «капустные» одёжки, и шустро перевернулась на спину, смачно помянув собачью репродуктивную систему. Со стороны могло показаться, что ругается уставший и покусанный ветеринар, уставший к концу смены и ненавидящий свою работу. Но мне как-то было уже без разницы. И всё, что происходило, и то, кем я была сейас в большей степени — Амалией или самой собой, Марией. Я ощущала себя в совершенно не свойственной нам обеим ипостасях, — а именно так, словно я теперь сама была готова покусать кого угодно.       Увидев, что балбес, чуть было не угробивший нас обоих, теперь с трудом поднялся и трясся так, словно держался за оголённый провод под напряжением, я подкатилась поближе к нему, от души надеясь, что дурень выложился по полной и теперь его не хватит даже на самое незатратное заклинание пламени, тем более, направленное вниз, поджалась и чётким движением и от души врезала ему по ногам.       Не знаю, изучала ли Амалия Мид какие-нибудь виды борьбы, но её тело сработало идеально и с лёгкостью отбросило впавшего в истерику мага к стене. После этого я как-то легко и словно одним текущим движением вскочила на ноги, краем мысли отметив, что в своём теле я бы после такого вставала бы чуточку дольше. Эльф упал, полуоглушённый; не тратя времени на самобичевание по поводу моей редкой чёрствости и недушевности и решив, что для налаживания контактов я найду какой-нибудь другой, более подходящий момент, я бросилась к нему с твёрдым намерением если не привести его в чувство, то хотя бы сделать так, чтоы он не осложнял мою пестрящую приключениями жизнь ещё больше.       Пока спасаемый герой приходил в себя, я лихорадочно соображала, что мне с ним делать дальше. Я вовсе не хотела делать ему ещё хуже, но вот получить огненным шаром хотелось меньше всего. Равно как и при случае сражаться одновременно против всех. Так… что тут у нас…       Решение нашлось само. Обрезки кожи — здесь, в реальном Скайриме они были куда длиннее, чем их упрощённая игровая версия, — показались мне отличной заменой верёвок, которыми я накрепко связала тонкие запястья несчастного, убедившись, что так он всё-таки не полностью станет беспомощным, но вот чтобы наколдовать что бы то ни было, у него должны будут возникнуть определённые затруднения. Убедившись, что он окончательно пришёл в себя, я начала подниматься, потому что до этого сидела на ледяной соломе рядом с ним.        — Прости, что так вышло. — сказала я как можно чётче артикулируя слова, — и чтобы он лучше меня понял, и просто потому, что у меня оставалось смутное и неприятное ощущение, что в теле Амалии появился ещё и какой-то дремора, так что теперь мой голос мог в любую минуту сорваться на рык. — Я тебе не враг. — Что-то по реакции «спасаемого» непонятно, что он мне поверил, причём сразу и бесповоротно. И, возможно, он думает, что это просто очередное придуманное и изощрённое издевательство. — Сейчас я выведу тебя из этой тюрьмы и мы уйдём в безопасное место. И для тебя же будет лучше, если за всю нашу дорогу ты не проронишь ни звука, ты меня слышал? — «Друг дорогой» быстро и испуганно закивал, не сводя с меня глаз.       Я встала на ноги и каким-то лёгким движением стремительно подняла его на ноги. То ли он был таким худым и лёгким, то ли Амалия была такой сильной, решила я, — то ли и то, и другое.       Одновременно поддерживая его и удерживая на месте, я прислушалась к звукам, доносившимся снаружи. Стояла такая космическая тишина, что я услышала, как у меня в голове звенят рождественские колокольчики, висящие на шеях оленей, весело тянущих по небу повозку Санта-Клауса.       Никого.       Ничего.       Если кто и мог сюда зайти, он или не зашёл, отправившись в более безопасное место другим путём, или же там просто не осталось никого живого.       Вот тебе и игра.       Вот тебе и Скайрим.       Вот тебе и сюжетно важные персонажи. Так, чего тебе там ещё нужно? Ну, просто чтобы сразу все подарки тебе выдать. Я — добрый Санта-Шеогорат, принёс вам подарки. Ты ведь была хорошей девочкой весь этот год?.. Э-э-э-э… вы были хорошими девочками? Да уже и неважно.       … Найдя очередную дверь, смутно показавшейся мне той самой, за которой должна быть свобода, я повернула одной рукой массивную тяжёлую ручку оксидно-медного цвета и толкнула её. Другой рукой я вытащила своего спасённого, который волей провидения сменил один плен на другой, и теперь явно не ждал от жизни ничего хорошего, кроме, очевидно, долгожданной смерти. Таща его словно на буксире, я подумала, что он чем-то напоминает сломанную куклу. И не только в физическом плане.       Я, должно быть, выглядела тоже, как сломанная кукла.       Кукла, обычная кукла Маша, перед этим сломавшая много чего другого — и которая, как и полагалось кукле, ничего этого не осознавала, пусть даже и могла помнить своей кукольной памятью.       Путь из Хелгена в город тоже существенно отличался от того, какой я много раз видела в игре.       В глазах рябило от яркости красок, и я ощущала себя, как дитя подземелья, расправившееся со своей матерью.       Влево уходила глухая дорога, на которой не было видно никаких следов, кроме редких и маленьких, кроличьих, — тонкий снег был там нетронутым. Вот туда-то мы и пойдём. Там густой хвойный лес, сурово и молчаливо смотревший в накрывающее его верхушки небо, и за не одно прожитое столетье он видел много чего, так что наша странная компания его точно не удивит.        — Мы пойдём туда. — безапелляционным тоном произнесла кукла Маша, решительно уводя своего… подопечного в сторону глухого леса и нехоженной дороги — Там нас никто не найдёт.       Кукла Маша, не плачь…       С неба, которое выглядело так, словно его кто-то застал врасплох, медленно и удивлённо падал снег.