В тени короля

***

Меня усадили за один из столов у самого входа, чтобы не приходилось идти далеко на больной ноге. Девочки настояли, и я принял их доводы, хотя было интересно подойти к кухне поближе самому. В этот час столовая почти опустела, и, сидя здесь, я замечал, как вытянутый зал приобрёл непривычную, даже спокойную атмосферу. Длинные деревянные столы, тянущиеся через весь зал, оставались почти пустыми. Стулья с высокими массивными спинками стояли слегка небрежно раздвинутыми после обеденной суеты, как будто ждали, пока их вновь расставят по своим местам. В дальних углах можно было заметить пару детей, всё ещё сидящих над своими подносами. Они тихо разговаривали, их голоса едва доносились до меня, словно и сами боялись нарушить эту тишину, а также парочку одиночек – одна девочка уткнулась в книгу, лежащую рядом, а другая просто о чём задумалась и лениво ковыряла что-то в тарелке. Я машинально осматривался вокруг, подмечая детали. В углу у стены, где стояли высокие резные шкафы с посудой, теперь пустовало больше полок, ведь большинство тарелок уже вернули на кухню. На стенах висели старинные картины с изображениями природных пейзажей – густые зелёные леса, величественные горы и широкие реки. Каждая картина была покрыта лёгким налётом пыли и выглядела выцветшей, словно время давно положило на них свою печать. В дальнем углу всё ещё тлел большой аккуратный камин. Его едва заметные угли, мерцая, давали слабое тепло и добавляли помещению некий домашний уют, такой редкий в этом строгом месте. Через несколько минут девочки вернулись с подносами, и Перуэр, держа сразу два, поставила передо мной мой обед. Еда на сей раз была на вид простой, но сытной. На подносе лежала большая миска густой каши, сверху посыпанной рубленой зеленью. Рядом – пара варёных овощей: картофель с тёмной, слегка сморщенной кожицей, несколько ломтиков ярко-оранжевой моркови и один маленький корешок репы, посыпанный щепоткой соли. Ломтики хлеба, подсушенные до хруста, лежали на краю подноса. Они были тёмные, с грубой коркой, которая крошилась от малейшего прикосновения. Возле каши стояла горстка оливок, их солёный аромат чуть выделялся на фоне остальной еды, придавая всему этому скромному набору особую пряность. Маленькие, поджаристые кусочки мяса сразу бросились в глаза среди прочей еды – что-то вроде шашлыка. Они были тёмные, покрытые тонкой хрустящей корочкой, и пахли так аппетитно, что у меня невольно перехватило дыхание. Я понял, что это редкость – маленький деликатес, который словно привносил в скромную трапезу нотку праздника. Но, взглянув в свою тарелку, я вдруг заметил, что у меня оказалось аж пять кусочков. В то время как у девчонок – всего по одному. Я сразу догадался, что, пока меня не было рядом, они тайком переложили свои кусочки мне. Вроде бы мелочь, но как тронули эти их внимание и забота. Я хотел вернуть мясо обратно, ведь в этом не было никакой необходимости, но что-то подсказывало мне, что они только упрямо откажутся и будут настаивать, если я попробую отдать. Поэтому я просто благодарно улыбнулся, поймав их взгляды. Внутри было тепло от осознания, что рядом есть люди, готовые проявить заботу, даже в таких мелочах. В прошлом у меня таких подруг не было совсем. И я пообещал себе, что при первой же возможности отплачу им тем же. — Сегодня больше не будет никаких занятий? — спросил я, оглядевшись по сторонам. В столовой царила непринуждённая атмосфера: никто особо никуда не спешил, ребята вокруг сидели расслабленно, болтали или мирно ковырялись в тарелках. Клерви, едва услышав мой вопрос, оживлённо замахала вилкой и принялась объяснять, с жаром в голосе: — Да это же суббота! Сегодня у нас сокращённый день – все занятия уже закончились. Остались только вечерние тренировки во внутреннем саду, но это уже совсем другое дело. А завтра священный выходной! Можешь делать что хочешь! — её глаза вспыхнули от энтузиазма, и она продолжила, не снижая темпа. — Хоть уроки доделывай, хоть в сад отправляйся, или даже оставайся на тренировочной площадке! Кстати, это может помочь тебе восстановить память! У тебя ведь всегда были лучшие оценки по фехтованию… Рядом сидевшая Флорин оторвала взгляд от каши, слегка пожала плечами и поправила её: — Клерви, если уж рассказываешь, то рассказывай всё, — произнесла она, кидая на меня внимательный взгляд, прежде чем пояснить. — Если Мама решит, что нам нужны дополнительные занятия, про «делай что хочешь» придётся забыть. Мы будем вынуждены сидеть в классе, делать домашнее задание и готовиться к контрольным и тестам. — Ну хоть раз можно пожить для себя, правда? — не сдавалась Клерви, чуть поджав губы. — Иногда так хочется просто забыть обо всех правилах и заняться чем-то… своим. — Ох, Клерви… — тяжело вздохнула Флорин, бросив на сестру усталый, но мягкий взгляд. Я заметил, что Перуэр, сидевшая рядом со мной, молчала и держалась тише остальных. Она аккуратно нарезала еду, осторожно кладя каждый кусочек в рот, но время от времени украдкой бросала на меня короткие, быстрые взгляды. Как только я ловил её взгляд, она тут же отводила глаза, делая вид, что полностью сосредоточена на тарелке. При этом я подметил, что кусочек мяса у неё уже исчез с тарелки, тогда как у Клерви и Флори, сидящих напротив, они всё ещё лежали нетронутыми. Вспомнив, как Клерви вскользь упомянула о любви Перуэр к мясу, я с трудом сдержал улыбку: действительно, кто-то тут явно настоящий ценитель. Мясо и вправду оказалось вкусным, хоть и немного суховатым. Посмотрев на девочек, я усмехнулся и с любопытством спросил: — И как часто ваши выходные превращаются в учебные? — Ну, на самом деле не так уж часто, — отозвалась Флорин, строго следя за Клерви, будто та могла начать говорить в любой момент. — Может быть, раз или два в месяц, но, если учесть, что в месяце всего четыре или пять выходных, это не так уж мало. Лучше, конечно, не лениться и не отвлекаться на уроках, чтобы не потерять день на дополнительных отработках… Пока Флорин рассказывала о местных порядках, я, стараясь не привлекать внимания, незаметно переложил кусочек мяса на тарелку Перуэр. Она ничего не сказала и не подала никаких признаков, но аккуратно передвинула мясо за овощи, чтобы Клерви не заметила её «добычу». — Вот я, например, ещё ни разу не оставалась на отработках, за исключением тех, которые устраивает Мама для всего класса, — продолжила Флорин, глядя на сестру. — Обычно я посвящаю выходные работе в библиотеке за книгами или хорошему здоровому сну. А вот наша староста остаётся на воскресных отработках с завидной регулярностью… — Эй! — воскликнула Клерви, жуя и еле проглотив кусок. — Сначай ты… упрека… ля меня в том, что… не всё расска… зываю Фили, а сама… теперь решила скрыть важные де… тали! — сказала она, чуть запинаясь, но всё же закончив фразу с упрёком. — Ради твоего же блага, чтобы сохранить авторитет старосты, — усмехнулась Флорин, пожимая плечами. — Но раз уж настаиваешь, то я всё расскажу… — Погоди-погоди! Что ты там собралась рассказывать, что может опорочить честь старосты? Я быстро перекинул Перуэр ещё один кусочек мяса, заметив, что первого уже не было. Она снова невозмутимо спрятала его за овощами, подцепила с морковкой и, чуть улыбнувшись, аккуратно съела, не показывая, что заметила мой жест. Всё же очень интересная у неё реакция. — Например, что старосте тяжело даются вычисления и что она почти постоянно списывает, — невинно добавила Флорин, наблюдая за реакцией сестры. — О, да это же наглая ложь! Фили, не слушай эту интриганку! — воскликнула Клерви, разгорячившись. — Она давно целится на моё звание старосты и постоянно наговаривает на меня. — Ну что ж, раз уж ты меня назвала интриганкой, тогда на следующем тесте посмотрим, как ты справишься без помощи Фили, — спокойно ответила Флорин. — А заодно можем сейчас заглянуть в твою комнату, проверить её на наличие шпаргалок… — Знай, Флори, я так просто не сдамся! — заявила Клерви, откинувшись назад и картинно взмахнув рукой с вилкой, едва не уронив кусок мяса. — И если ты пойдёшь против меня, тогда уж и твой тайник с запрещёнными романами из Инадзумы тоже проверим! — она сощурила глаза, глядя на Флорин с притворно грозным видом, но глаза её искрились весельем. — Ты!.. т-ты!.. не посмеешь… — заметно тише пробормотала Флори, внезапно потеряв всю свою уверенность. — Ещё как посмею, — с наигранной угрозой проговорила Клерви, театрально поднявшись из-за стола и медленно пятясь к выходу. На её лице была такая решимость, что это выглядело даже комично. — Полномочия старосты дают мне власть, о которой ты только мечтать и могла! Кстати, та книга про инадзумского принца… она ещё под кроватью? — А ну-ка стой! — крикнула блондинка, вскакивая со стула и бросившись за Клерви. Я невольно засмеялся, наблюдая, как девочки исчезают в дверях, их голоса ещё разносились эхом по столовой, но уже с каждым шагом становились тише. Вся эта сценка напоминала не ссору, а скорее веселую игру, наполненную детской непосредственностью. Их эмоции были настолько яркими, что даже Перуэр, обычно сдержанная, сидела с лёгкой улыбкой, задумчиво глядя в свою тарелку. — Это у них часто бывает? — спросил я её, с интересом наблюдая за этой переменой в её выражении. Перуэр перевела на меня взгляд, её тёмные, спокойные глаза встретились с моими. — Примерно раз в пару дней, — ответила она чуть тише, словно признаваясь в чём-то. — В Доме Очага не так много способов отвлечься, так что каждый пытается находить что-то своё, чтобы развеяться хоть ненадолго. — Понятно. Но, выходит, Клерви и Флори сейчас просто дурачились? — уточнил я, с интересом наблюдая за её реакцией. Перуэр, казалось, немного смутилась, опустила глаза, а потом, слегка прикусив губу, едва заметно кивнула. — Ну, это не так уж и важно, — подытожил я с улыбкой, перекидывая ей в тарелку последний из кусочков мяса. — Всё-таки было весело. А что насчёт тебя? Ты чем увлекаешься в свободное время? Она взглянула на кусочек мяса, немного колеблясь, и тихо ответила, словно с неохотой: — В этом нет необходимости. Тебе ведь самому ещё нужно восстанавливаться. — Ну, давай честно – за последние дни меня так откормили, что еда просто не лезет, — шутливо возразил я. — Мама принесла такой завтрак утром, что я ещё сыт. Так что бери. Перуэр, по-прежнему стараясь сохранить лицо непроницаемым, всё же поблагодарила, хоть и не коснулась мяса сразу. Я заметил, что она задумалась над моим последним вопросом, словно подбирая слова. — Мне… нравится фехтование, — тихо ответила она, неуверенно взглянув на меня. — Даже когда есть немного свободного времени, я предпочитаю уделить его тренировкам. Понимаю, что каждое мгновение… каждый маленький шаг… может оказаться важным в будущем. Время слишком дорого. — Это мудро, — согласился я, искренне впечатлённый её серьёзностью. Перуэр слегка отвела взгляд, смутившись, но продолжила, будто решив, что может немного приоткрыть своё внутреннее «я». — И ещё… когда удаётся, я люблю ходить во внешний сад. Там часто можно увидеть насекомых. Их жизнь такая… насыщенная. Иногда просто смотришь и не можешь оторваться: они соревнуются, сражаются за выживание, иногда даже помогают друг другу. И всё же, иногда самые сильные ошибаются – и именно эти ошибки становятся для них последними, — она замерла, внезапно прервав свой рассказ, будто вспомнила, что подобные признания могли показаться странными. — Я понимаю, что это может показаться глупым… — Нисколько, — честно сказал я, внимательно глядя на неё. — Наоборот, это говорит о твоей наблюдательности и более глубоком понимании мира, как мне кажется. Девочка растерянно посмотрела на меня, её лицо отразило неожиданное удивление, но в тёмных глазах вскоре появилась искорка довольства. Она чуть наклонила голову, как будто впервые осмеливаясь взглянуть на меня по-настоящему.

***

Мы двигались по длинному, чуть мрачному коридору, и я, то и дело опираясь на трость, неохотно признавал про себя, что устал. С каждым шагом боль в правой ноге усиливалась, пульсируя, будто отдаваясь в теле глухой волной. Трость уже перестала быть просто поддержкой – казалось, только она не даёт мне рухнуть прямо здесь, посреди холодного каменного коридора. Прогулка с девочками и экскурсия с Крукабеной удалась на славу, особенно для первого дня, но сейчас хотелось только одного: добраться до постели и немного отдохнуть. Клерви и Флори куда-то испарились, и я шёл рядом с Перуэр, которая, в отличие от своих более оживлённых подруг, сохраняла спокойствие и выдержку. Чтобы отвлечься от боли, я осторожно расспрашивал её о правилах и распорядке жизни в Доме Очага. Перуэр, возможно, заметила мою усталость, и отвечала мне без лишних подробностей и коротко, но говорила достаточно, чтобы я мог собрать цельную картину их жизни. Её слова добавили деталей: например, она пояснила, что по мере взросления воспитанников упор с теоретических знаний и общих дисциплин всё больше смещается на боевую подготовку, особенно на фехтование. До четырнадцати лет дети могут пользоваться только тренировочными мечами. Но те, кто доказал свои навыки перед Крукабеной, могли получить настоящий меч раньше положенного срока, как это произошло у нас с ней. Перри говорила спокойно, без излишней гордости, но мне показалось, что за её скромностью скрывалась тихая уверенность. Клерви или Флори, конечно, не стали бы упускать случай рассказывать о своих достижениях с важностью и приукрашивать детали, но Перуэр отличалась. Она была честна и сдержанна, и это я в ней действительно ценил. В какой-то момент, как будто случайно, Перуэр сама завела речь о том, как в Доме решаются споры и конфликты. Я заметил, как она немного отвела взгляд, будто обдумывая, стоит ли продолжать, и затем тихо добавила, что конфликты между воспитанниками решаются только через дуэль. На это всегда требовалось разрешение «Мамы», которая могла выступить судьёй, а иногда, в редких случаях, и запретить поединок. Но, как рассказали старшие, с четырнадцати лет, когда воспитанники получают настоящие мечи, «Мама» уже ни разу не отказывала в праве на поединок и с регулярной периодичностью сама устраивает подобные поединки между взрослыми воспитанниками. Когда она дошла до того, чем заканчиваются эти дуэли, её спокойный голос вдруг стал холодным: — Смертью. Или, что реже, больничным крылом. Судьбу проигравшего решает уже «Мама». Её слова, несмотря на привычную сдержанность, звучали тяжело и, я бы сказал, почти с оттенком глухого недовольства. Я заметил, как на миг в её глазах мелькнула тень, скрытая за выученной невозмутимостью. Странное это было чувство – непокорность, спрятанная, но ускользнувшая на миг, и от этого мне стало неуютно. Перуэр не пряталась за лёгкие отговорки или незначащие усмешки, как это делали многие другие. Она смотрела на вещи трезво и просто, без прикрас, но её отношение к таким методам «Мамы» не могло ускользнуть от моего взгляда. Меня же охватила странная смесь непонимания и отчуждённого ужаса. В обычных условиях я, вероятно, воспринял бы подобное как выдумки из учебников о стародавних порядках, но здесь, в стенах Дома, подобное было нормой. Система, в которой воспитанники принимали эти смертельные дуэли как неизбежную часть взросления, казалась мне… дикой. Смертью решать конфликты – и это считается закономерным? И это взрослые, которые должны защищать и растить следующее поколение? Это их «воспитание»? Неудивительно, что тень недовольства, проскользнувшая в голосе Перуэр, так не сочеталась с её ровным тоном. Я решил сейчас не углубляться в вопросы о том, почему никто здесь не пытается возмущаться или восстать против таких безжалостных правил, почему не пытаются сбежать. Пока что у меня просто не было сил, чтобы воспринимать всё это трезво и давать здравые оценки. Нужно передохнуть, переварить услышанное – и действовать дальше, исходя из того, что вскоре откроется. Но первый тревожный звоночек странности этого места уже прозвенел, подкрепляя мои смутные опасения о том, что Дом Очага хранит куда больше тайн, чем я мог бы предположить. Мы почти дошли до дверей спален, когда я остановился и повернулся к ней. — Спасибо, Перуэр, — сказал я, стараясь не выдать ни удивления, ни усталости. — Это многое объяснило. Лицо девочки озарила едва заметная улыбка, неожиданная и лёгкая. Она тут же вернула себе привычное спокойствие, но мне показалось, что моё спасибо её приятно удивило. В её взгляде мелькнул тёплый интерес, как будто она получила нечто значимое в обмен на свою откровенность. На этом мы разошлись у дверей: Перуэр направилась в свою спальню, а я – в свою, надеясь, что теперь смогу хотя бы ненадолго передохнуть. Но, войдя в помещение, понял, что расслабиться вряд ли получится. Комната сейчас была довольно тихой, но в воздухе чувствовалась напряжённость. Семеро ребят расположились кто где: кто-то лежал, скрестив руки на груди и глядя в потолок; кто-то тихо перелистывал книгу, углубившись в текст толстой книги. На дальней койке парень постарше аккуратно зашивал тёмно-бордовую форму, ловко управляя иглой. Однако, даже не это привлекло моё внимание. На моей кровати, словно на троне, развалился светловолосый юноша – явно не тот, кто случайно перепутал место. Он лежал с закрытыми глазами и руками за головой, закинув ноги в грязных ботинках на покрывало, как будто само собой разумеется, что кровать теперь принадлежит ему. Непринуждённая поза и нарочитое безразличие только подчёркивали его насмешливое выражение – тонкая ухмылка играла на губах, будто ему одному было известно, что всё это комедия, в которой он явно играет ведущую роль. Парень был хорош собой, с резкими, правильными чертами, но взгляд и манеры выдавали нечто неприятное – как лак на гнилой доске. Слишком уж вальяжно он расположился, будто и не знал, что лежит не у себя. Сложно было сказать, что в нём больше раздражало: самодовольная ленца, поза или наглость. Впрочем, у меня не оставалось сомнений, что он прекрасно знал, где лежит, и ждал меня – с неподдельным, даже чуть театральным удовольствием, ожидая, как я отреагирую. Пара мальчишек неподалёку косились на нас, притихнув, словно предвкушая сцену. Мой взгляд встретился с одним из них, но тот тут же отвёл глаза, делая вид, что не обращает внимания. Я сделал несколько шагов вперёд, позволив трости как можно громче стукнуть о пол. На лице появилась лёгкая, чуть снисходительная полуулыбка. — Ноги отказали? Упал и встать не можешь? — спокойно спросил я с лёгкой иронией. — Так давай я тебе помогу добраться до своей лежанки. Целый день меня только и расхваливали: мол, лучший в фехтовании, сама староста списывала и на особом счету у «Мамы», и компанию девчонок вокруг себя нашёл – не жизнь, а сказка. И тут передо мной развалился этот блондинистый хмырь, вальяжно разлёгшись на кровати, будто она его собственная. Руки за головой, глаза закрыты, на лице выражение полного пофигизма, словно он хозяин всего общежития. Пытается своим видом показать, что я тут вообще лишний. Я чувствовал, что не может быть всё настолько гладко и сладко в жизни «Фили», и теперь наконец увидел ту самую «ложку дёгтя» в бочке с мёдом. Глаза мои сузились. Бросил взгляд вокруг: остальные пацаны притаились, наблюдают издалека, как за ареной, и, конечно, не собираются вмешиваться. Никто не двинулся помочь «брату», который чудом выжил в недавнем пожаре и с тростью сейчас ходит, даже не шевельнулся. Уроды, блядь. Никогда не любил таких ситуаций, но бывало подобное и в моём прошлом – когда я рос в детдоме, стоило мне сцепиться с кем-то, все только глазели, а помогать никто не собирался. В целом, классика, но я не ожидал столкнуться с этим здесь и так скоро. — Филипп, ты ведь потерял память и, видно, ни черта не помнишь, но это, вообще-то, моя кровать, — протянул блондин лениво, даже не открывая глаз, с каким-то самодовольным тоном, который так и тянул ударить. — Так что не мешай мне отдыхать после занятий, ладно? Стою, смотрю на него и думаю: а если и вправду ему подыграть? Включить «жалкого» Фили, как будто меня это всё напугало. Правда, мне решительно, неясно, что это за зверёныш такой и почему себя ведёт таким образом, учитывая «мои» навыки в фехтовании и особое отношение к «Матери». У меня тут должен быть и блат, и силы давать отпор… Странно, но сейчас было не время для таких размышлений. Я ещё раз огляделся, но никто не сорвался с места, чтобы помочь. Значит, только я себе могу помочь... Сука. Ладно. Учитывая, что говорила Перри по дороге сюда, можно повторить то, что я видел пару раз, но сам не делал. Всё-таки мне нет четырнадцати ещё, и можно поборзеть слегка. Вдохнул и, слегка отступив, тихо спросил: — И где… тогда моя кровать? Блондин скривился, будто он уже победил. — У девочек в комнате, но никак не здесь, — протянул он, в голосе слышалось откровенное презрение. Он явно наслаждался моментом, думая, что выставил меня на место. — Но я… Но ведь… Кхм, ладно, вещи заберу и пойду… — пробормотал я, изобразив смирение, и сделал несколько шагов вперёд к тумбочке. Я сделал вид, что наклонился за вещами, но на самом деле перехватил трость другой стороной и резко со всего маха заехал блондину прямо в лицо. Удар получился резкий и сильный, треск раздался на весь этаж – то ли зубы, то ли нос. Но, чёрт, как же это было приятно! Даже боль в ноге на секунду отошла на задний план. — Аа!.. А-аа!.. — завизжал блондин, вскочив и прикрывая лицо руками. Он отшатнулся в сторону, закрываясь, и попытался отползти подальше от меня. — Вали нахуй отсюда на свою лежанку, животное! — рявкнул я, глядя, как он скатывается с кровати и пятится по полу. — А-а… отвали от меня! Я уже готов был кинуться за ним, несмотря на сильную боль в ноге, но боковым зрением уловил движение – один из его дружков, крупный парень с чёрными волосами, шагнул ко мне, кулаки сжаты, глаза горят желанием влезть в драку. Но и я не ждал – отскочил к тумбочке, стиснув трость, замахнулся на него, заставляя замереть на месте. — Чё, вписаться за него решил, сука?! — прорычал я от злости и адской боли, поднимая трость выше. — Давай, подходи, тоже по ебалу получишь! Парень застыл, его лицо дёрнулось, будто от внутренней борьбы. Кулаки разжались, и он попробовал сменить тактику, опуская голос на мирный тон, но в глазах мелькнуло смятение. — Филипп, прекрати сейчас же. Так не делается, — промямлил он, будто невзначай, явно надеясь на перемирие, хотя секунду назад был готов повалить меня на пол. Тварь малолетняя. Остальные тоже начали подтягиваться ближе. — А как делается, а?! — я ощерился, не сдерживая эмоций и не собираясь спускать. — Ты что-то не спешил мне помогать! На кроватке своей валялся, хер дрочил, ждал представления, мразь!.. И тут дверь резко распахнулась, ударив об стену, заглушив последние слова. На пороге появилась Крукабена собственной персоной, взгляд хищный, тяжёлый, как будто оценивающий. За её плечом столпились девчонки из соседней комнаты, пытаясь разглядеть, что тут творится, с нескрываемым интересом и возбуждением на лицах.