Брезгливый мамкин убийца в грязи тщеславия

      Я — человек с большой буквы. Правда, об этом мало кто знает, но я уж точно уверен. И все это поймут после сегодняшнего дня…       Потому что я собираюсь воплотить все свои грязные фантазии в реальность со шлюхой, которая наконец согласилась сходить со мной на свидание.       Никогда не любил женщин. Они слишком… тупые, необразованные, истеричные, злые, конченые, ебанутые, сучковатые, блядские, развратные, противные… В общем, причин, чтобы презирать их, много. Я думаю, многие парни согласятся со мной.       Бабы всегда недооценивали меня. Даже сейчас, смотрясь в зеркало, пока собираюсь на грёбаное свидание, я прекрасно вижу, что я достоин бóльшего, ведь на меня смотрит омерзительный красавец с голубыми глазами, кристально-белой кожей, уложенными назад тёмными короткими волосами (стараюсь выглядеть так же сногсшибательно, как Патрик Бейтман) — ну, просто тот самый прекрасный ублюдок из ваших ебучих фанфиков. Что вам ещё надо? Да, немного худощавый, но разве вы, шлюхи, достойны накачанного? Естественно, вы сами неидеальны, а требуете от нас этого.       Как хорошо, что трупам на это похуй. Сегодняшнему уж точно будет.       Как я хочу опробовать на этой курве всё, о чём так давно мечтал, то, о чём я читал в делах известных серийных убийц или на другой стороне фикбука — той, куда добираются только избранные; то, о чём слышал в криминальных передачах, и то, что смотрел в гуро-хентае. К слову, аниме для долбоёбов, но что делать, если такую порнуху, ещё и реалистичную, хуй найдешь?       Сегодня моя мечта сбудется. Я убью шлюху, растерзаю её труп, трахну его, наконец-то наслажусь кровью в реале, сожру органы и стану круче, чем Тед Банди. Обо мне будут говорить все — внешне я ничуть не хуже его. Главное, чтобы это было моим не последним убийством. Но даже если так, я постараюсь воплотить в жизнь всё, что так хочу.       Время подходит. Я надеваю пиджак с выпускного, который совершенно не жалко запачкать, прячу в потайном кармане большой мясницкий нож с кухни, направляюсь к выходу, слышу напоследок мамино: «Удачи, не проебись в очередной раз», злюсь, но игнорирую. В этот раз я не проебусь, сука. А затем выхожу из дома, иду на остановку с высоко поднятой головой и сажусь в автобус.       Ёбаный транспорт, блять. Эти чёртовы люди не дают мне спокойно насладиться своими фантазиями, загадочно глядя в окно. Мелкие малолетки вопят сзади (их не помешало бы заткнуть хуём), какая-то бабка орёт по телефону на весь автобус о том, что собеседника не слышно (как будто это как-то поможет ему улучшить качество связи, блять!), другая тётка вообще смотрит на меня так, как будто я должен ей уступить место. Да пошла ты на хуй, старуха!       Сука. Была бы моя воля, убил бы их всех нахуй прямо здесь и сейчас. Растерзал бы на куски. Но жаль марать нож, приготовленный для сегодняшнего шлюшьего мяса.       Всё-таки та бабка подходит и нагло спрашивает, пытаясь пристыдить:       — Хорошо тебе сидится, да, сынок?       — Спасибо, охуенно, — высокомерно бросаю я и надеваю наушник, чтобы не слышать, как она превращается из бабки в простую хабалку, не имеющую в лексиконе ничего, кроме мата и оскорблений.       А ещё говорят, блять, что молодёжь загнивает.       Зато, слушая жёсткий грайндкор, где, к сожалению, я не распознаю ни единого слова, но слышу прекрасный гроул, я могу наконец-то нормально расслабиться в своих выдумках в голове. Главное, чтобы не встал член, пока я визуализирую все гадости, которую планирую совершить с сегодняшней сучкой.

***

      Я приезжаю в ресторан вовремя, несмотря на ебучие пробки, явно появившиеся из-за кавказских таксистов (которых тоже следовало бы растерзать, потому что пускай творят что хотят в своей стране, а не в моей), но эта тварь опаздывает.       Через десять минут шаболда появляется. Становится понятно, почему она задержалась: нужно было нанести тонну штукатурки (мысленно ухмыляюсь — сегодня я смою её нахуй и погляжу, какие бабы уродливые без этого); уложить сожжённые осветлителем тошнотворно белые волосы с оттенком желтка (выдернуть их будет проще простого); надеть чёрную кожаную юбку, едва прикрывающую задницу, и леопардовую рубашку с огромным вырезом (сорву это дерьмо за пару секунд и оголю её пышные формы, а затем отрежу нахуй).       — Приветик! Прости, что опоздала, — щебечет шлюшка и с виноватым взглядом садится напротив меня.       Я знаю, что тебе похуй, можешь не играть, дура.       Я забыл, как её зовут, но всё равно успеваю улыбнуться и понимающе проронить:       — Ничего страшного, я понимаю: пробки, все дела.       — Ой, там такие ужасные пробки были, ты не представляешь! Там водитель… — начинает лепетать курва, и я мысленно закатываю глаза:       Да мне похуй блять, идиотка, как ты не понимаешь?       Ладно, плюс болтающей бабы в том, что можно подумать о своём, пока она что-то там пиздит, и не распространять никакую информацию о себе, хоть шмара и не сможет в ближайшем будущем распиздеть это… ибо сдохнет.       Но вдруг она спрашивает:       — А как доехал ты?       Блять.       — Да тоже пробки были, но, к счастью, мы объезжали их на такси, и я приехал достаточно быстро.       Да, я соврал. Я вообще много о чём соврал ей. К счастью, мы познакомились в Telegram-боте для встречи своей второй половинки, названного в честь известного художника, чьи картины я даже не помню, и в личной переписке этой социальной сети была возможность спиздануть всё, что угодно — лишь бы понравиться и втереться в доверие тупой шлюхи. Я продуманный настолько, что купил в переходе отдельную симку и зарегистрировал аккаунт в Телеге на этот номер, чтобы меня впоследствии не нашли.       Пока всё складывается идеально. И мой пиздёж тоже.       — А кем ты работаешь? — после ста реплик о себе интересуется шлюха.       — Я юрист. Хотя всегда мечтал стать патологоанатомом.       Она внезапно начинает гоготать. Что смешного, блять, дура? Я не просто так хотел стать патологоанатомом, а чтобы ебать трупы таких шлюх, как ты. Меня вообще притягивает всё… холодное. Поэтому я заказал салат, а не суп, как ты, колхозница. Дома, что ли, супами не кормят? Мама меня уже заебала ими, говорит, мол, полезно, но почему от огромного количества воды так разрывает желудок?       Отчасти про мою нынешнюю профессию тоже было правдой. Пока я только учусь, и то не по своей воле. Я пытался выучить биологию, но это оказалось сложным занятием, да и мать настояла на том, чтобы я получил престижную, эту, мать её, пресловутую профессию юриста. Тем более у неё был хороший знакомый в одном вузе, который смог пристроить меня на целевое, и мне пришлось учить вместо строения органов всего живого ебучее обществознание.       Ладно, быть юристом не так уж плохо. Хотя бы сумею увидеть красивую расчленёнку в делах своих клиентов, а потом ночью подрочить на воспоминания об этих фотографиях, представляя, что на месте убийц мог бы быть я.       А может, и буду, кто знает?       — А я всегда хотела стать визажистом… И бровистом… Или вообще блогером…       И начинается на полчаса нахуй ненужный мне рассказ с какой-то деревенской лексикой. Все мы хотим, блять, известности в наше время. Только разными способами. В детстве я думал, что буду знаменитым врачом, а теперь — убийцей. Ведь мама, заебавшая меня своим вездесущим мнением, сразу говорила, что быть медицинским работником — неприбыльно. Зато убийцей быть охуеть как престижно. Ну, для меня уж точно.       Я зацикливаюсь на салате с органами животного, который мне только что принесли, и представляю, что я ем печень этой шлюхи, а не свиньи. Интересно, она такая же вкусная у неё? Хотя по сути, чем эта дура отличается от свиньи, если та только что испачкала свою блузку в супе? Так что явно такая же жирная и смачная.       Но вот кровь… Человеческая кровь точно вкусная. Меня никогда не кусали вампиры, но, кажется, мой диагноз — Ренфилдский синдром. Мне всегда нравилось слизывать её — пока пробовал только свою, правда. И меня почему-то чертовски возбуждает, когда кто-то рядом случайно порежется, и из его раны так медленно струится бордовая жидкость... Особенно, если её много, то мой хуй точно будет стоять колом.       Пока эта конченая пиздит, представляю, как она истошно кричит, истекая кровью, и мой член начинает тихонько подниматься в штанах, а моя улыбка, кажется, становится более сумасшедшей. Нужно срочно переключиться, чтобы она не заподозрила, что я больной, но перед глазами только красный цвет. Чёрт… Что делать?       Кровь стекает по её телу, я слизываю и ощущаю металлический привкус… Кровь, солоновато-сладкая кровь… Точно, кровь! А можно ли её пить у кого попало? Какие-никакие знания по биологии всплывают в голове и подсказывают, что с помощью крови можно заразиться ВИЧ, а у этой шлюхи явно было много половых партнёров. Твою мать. Надо было для начала узнать о её похождениях. Поэтому…       Посреди её рассказа о мечте стать врачом в детстве я случайно вбрасываю:       — А ты проверялась на ЗППП? — Я тревожно пялюсь, как и она. Понимая, что только что сморозил, нервно решаю отшутиться, уловив её последние слова: — Просто… ты говорила, что хочешь стать врачом, и я вспомнил, что, будучи подростком, хотел тоже им быть, лишь бы сразу знать всю историю болезней моей будущей девушки.       Шутка была максимально тупой, но курва почему-то заржала, как лошадь, на весь ресторан. Ну понятно — шлюхи всегда смеются громче всех, лишь бы понравиться.       Только сейчас понял, что, будучи врачом, можно брать кровь и пить её из образца. Ухмыляюсь этой мысли, а шлюха наверняка думает, что я заценил, что она посмеялась над моей глупой шуткой.       Наконец тупорылая с улыбкой отвечает и подмигивает:       — Нет, у меня нет ЗППП.       По её морганию одним глазом, похожему больше на нервный тик, удовлетворённо понимаю: шлюшка тоже хочет сегодня потрахаться. Надеюсь, она живёт отдельно, иначе где мне её убивать? У меня мать дома — она меня самого убьёт, если я приведу кого-то. Однако, судя по тому, что дура напротив меня работает, она явно имеет съёмную хату.       — А у тебя есть ЗППП? — внезапно спрашивает.       — У меня тоже нет, — улыбаюсь, а в мыслях проносится: «Откуда у меня-то, блять?» Затем решаю удостовериться: — А ты живёшь одна?       — Мы с подружкой снимаем хату, но её сегодня не будет, — загадочно роняет шлюха и снова подмигивает. Блять. Мне начинает казаться, что у неё реально нервный тик.       Про это я хотя бы не решаюсь спросить и задаю вопрос про её подругу, куда она делась. Как и предполагалось, я получаю развёрнутый ответ ещё на тридцать минут о том, что они переехали отсюда из села (как и предполагалось, шлюха — деревенщина), и умудряюсь заказать горячее с мясом. Уж гулять так гулять — уж тратить последние деньги так до конца, ибо, может, завтра меня арестуют. Не дай Бог, конечно.       Забавно, что именно сейчас я говорю про Господа, когда собираюсь дальше представлять, как растерзываю эту суку, как этот стейк, до кучи пытаюсь вообразить на вкус её мясо.

***

      Я уже порядком захотел спать, пока слушаю рассказ теперь о семье этой пизды. Иногда передумываю насчёт плана из-за сонливости, но, когда в голове представляются поделенное на две части тело шлюхи с вытекающими органами из каждой или раздербаненная большим кухонным ножом её пизда, я ехидно ухмыляюсь и немного вдохновляюсь, продолжая играть заинтересованность в глазах.       Хотя тёлке уже, по-моему, похуй на моё любопытство после седьмого-то бокала вина. Пиздец, я не представляю, сколько сегодня денег уйдёт. Паника будит меня окончательно, а, когда её нога начинает елозить по моей под столом, я победно понимаю:       Она готова к судному часу.       Я с нескрываемым предвкушением зову официанта. Когда он приходит, я, конечно, охуеваю от суммы, представляя, как мать наорет на меня, что я просрал весь мой месячный бюджет, но всё же намереваюсь оплатить, как вдруг…       — Не парься, я за себя оплачу! — подмигивает пьяная дурында и протягивает карту для оплаты. — Я всё-таки сильная и независимая!       Я ещё больше изумляюсь: в смысле, она мне даст и платит за себя?.. Феминизм иногда неплох. Тут на секунду я думаю, что, может, не убивать, а просто жёстко трахнуть?..       Нет. Моя мечта важнее всяких моралей и совести.       Шлюшка случайно оплачивает за нас двоих, и я коварно ухмыляюсь: как же, блять, всё удачно складывается! Я, конечно, искренне уверяю, что обязательно переведу ей, но на деле…       Я уже не переведу никогда. Просто не понадобится, потому что она будет лежать в луже пунцового цвета буквально через час.       В такси, которое всё-таки оплатил я (хотя двести рублей тоже жалко), шлюшка меня засасывает, и я через силу отвечаю на поцелуи. Какие же они… слюнявые. Противно — пиздец, но я терплю. У меня даже, блять, не встаёт, как при последнем поцелуе на спор с другом. Лобызать эту суку мёртвой явно будет приятнее — хотя бы не потекут её ёбаные слюни. А даже если и потекут, зато блядских придыханий не услышу. Только сладкие вопли.       Она вдруг останавливает хавание моих губ и спрашивает:       — У тебя презы есть?       — Конечно, есть, — грубовато отвечаю я.       Как они не могут быть у человека, которого с детства приучили мыть руки чуть ли не после каждого соприкосновения с любым предметом?       Чтобы ебанашка не заметила мою резкость, я снова засасываю её, сглатывая свою брезгливость. Чтобы не зацикливаться на этом грязном действии, я раздумываю над тем, когда же мне убивать эту шлюху? Сразу, как зайдем? Нет, иначе я не наслажусь кровью — она ведь остановится чуть ли не сразу, как её бездыханное тело упадёт на пол. Тогда, получается, нужно специально целится не в сердце, заставлять её жить, мучиться до последнего. А потом уже оттрахать напоследок в остывающее лоно.       Но всё же, как поступить: начать издеваться, как только окажемся дома, или дождаться, когда разденется, или кончить и уже потом измываться? А может, вообще действовать по наитию?       Да, пожалуй. Как въебёт, тогда и атакую. Ухмыляюсь в её губы, и тёлка почему-то заводится и сжимает моё бедро. Так хочешь, чтобы я тебя трахнул, да?       Уж трахну, не переживай. Вытрахаю все органы нахуй.

***

      Когда подъезжаем к дому, шмара наконец отлипает от меня, я незаметно вытираю губы от слюней (блять, с детства ненавижу, когда меня целуют женщины) и выхожу с ней, направляясь с огнём в глазах в подъезд.       В лифте как-то по-особенному темно, тесно, интимно. Ещё бы только губы пизды не спускались к шее, а её руки не поднимались к моим идеально уложенным волосам, было бы идеально для того, чтобы начать все свои грязные дела здесь. Слышу аромат цветочных духов, и меня начинает подташнивать. Ненавижу любые растения с тех пор, как мать мне предъявила, что я не принёс на её День рождения ни одного цветочка.       Ну, зато это навеяло меня на мысль, что стоит принести на будущую могилу пару пионов — именно ими и пахло от этой шлюхи. Я ни с чем не спутаю: конкретно их обожает моя мать, блять.       Это воспоминание меня злит, и я рассерженно хватаюсь за ягодицы девушки. Она хихикает и лукаво глядит на меня. Я машинально ухмыляюсь, чтобы скрыть свою ярость, хотя внутри всё сильнее вскипает кровь — мне становится жарче, чем в ёбаных старых машинах противных любовников моей матери летом. Я жёстче впиваюсь стриженными ногтями в ягодицы шалавы, и она роняет:       — Ну потерпи ты чуть-чуть, сладкий…       Эта фраза веселит меня: скоро я буду солёным из-за отпечатанных струй крови на теле.       Каждая пролетающая мысль о предстоящем убийстве пробуждает во мне животные инстинкты — иначе я не могу объяснить тот факт, что, когда шлюха пытается открыть дверь, я сам впиваюсь губами в её шею и пытаюсь прогрызть, чтобы ощутить хоть немного крови. Но вместо этого я только получаю поцелуй в ответ и пробираюсь в квартиру во время склеивания губами.       Член почему-то начинает вставать: то ли от предвкушения убийства, то ли от закружившей голову страсти. Вжимаю тёлку в стену и всё ещё не отрываюсь, пытаясь прокусить её нижнюю губу, чтобы почувствовать вкус крови, но что-то пока не выходит, и я возвращаюсь к лобызаниям и просто лапаю шлюху везде, хоть меня это и не очень будоражит. Особенно тисканье большой груди. Лучше уж её упругая задница, а сиськи… я отрежу нахуй.       Гёрла начинает расстёгивать мою рубашку, мне становится немного неловко — прежде я ни разу не оказывался раздетым перед женщиной, только если перед матерью, когда она якобы случайно входит ко мне в комнату. Возбуждение немного спадает, но тут шлюха спускается рукой на член, и меня будто прошибает током. Я снова загораюсь и впиваюсь губами ещё сильнее. Наши зубы сталкиваются то ли из-за моей неопытности, то ли из-за моего опьянения похотью, но шлюшке всё равно, и она продолжает поцелуи, только уже проникает языком в рот.       Жарко, адски жарко. Я даже начинаю забывать о плане из-за всей этой дурманящей страсти. Мне кружит голову, но вдруг… эти ёбаные белокурые пряди врезаются мне в лицо… и я вспоминаю… о моей матери.       Меня будто сковородкой по башке огрели, как в детстве. Вспышка гнева обуревает меня, грязный алый цвет вспыхивает перед глазами, и я сначала жёстко впиваюсь зубами в губу бляди, наконец до крови, а затем, ощущая дурманящий привкус металла на зубах, отрываюсь и ударяю её по лицу.       Так тебе и надо, сука.       Приятный вскрик:       — Ай!       Хочет спросить:       — Ты чего…       Но не успевает: я ебашу по лицу ещё раз. И слышу очередной сладкий, протяжный вопль, что не только ласкает мои уши, но и сигнализирует мне о боли суки, и член наконец-то окончательно напрягается в штанах.       Да-а-а… Это то, о чём я мечтал.       Шлюха пытается отойти на кухню, отстраниться, пищит:       — Пожалуйста, остановись, что я сделала?!..       Но страх в её глазах возбуждает меня и взрывает мне голову окончательно. Это то, что я жаждал почувствовать от женщины. Не ёбаную страсть… именно ужас от меня. Ведь я отвратительно-прекрасный.       Я медленно приближаюсь к шаболде, пока она пытается куда-нибудь деться, но забивается в угол кухни и становится такой беззащитной, как маленький зверёк, загнанный в клетку, и я победно ухмыляюсь и наношу ещё один удар кулаком по лицу.       И ещё, и ещё. Хочу раскромсать это смазливое ебало до крови! Увидеть её истинный «look» — мясо. Я хуячу и хуячу. Наношу удар за ударом. Ровно так же, как меня лупасила мать в детстве. По башке за то, что я не доел суп. По лицу за то, что я получил двойку. По башке, по лицу…       Вот и я так же ебашу эту суку.       Она обессиленно падает, ударяется башкой о фурнитуру, что была у стены, ревёт, стонет, пытается прикрыть лицо руками, но я лишь больше раззадориваюсь и пинаю её в живот и слышу ещё более печальный стон из глотки. Так охота перерезать её… Но пока ещё рано, блять. Я ногами сильно, резко наступаю на каждую коленную чашечку курвы и слышу хруст — у паскуды больше нет возможности встать.       Как же я, чёрт возьми, кайфую, когда шлюха визжит, умоляет в слезах:       — Пожалуйста!.. Ай!.. Прекрати!..       А я не останавливаюсь и лишь язвительно приговариваю, ухмыляясь:       — Я лишь делаю тебя красивеé, дура. Или как в твоей деревне говорят?       Она не может ответить. Спустя ещё пару ударов по лицу, от которых выпадает несколько окровавленных зубов, я последний раз бью в живот и всё-таки торможу, потянув за волосы, чтобы рассмотреть произведение искусства, которое сотворил на её ебальнике. Вглядываюсь и понимаю: это лучше любой работы визажиста.       С губ и носа стекают струйки крови, по лицу разбросаны красные пятна, постепенно увеличивающиеся в размере, по щекам скользят слёзы, а бордовые глаза, где полопались капилляры, сузились, пока область вокруг синеет — теперь и не вспомнить, какого цвета радужка была до этого.       Шикарно — убеждаюсь я. Мой взгляд фиксируется на кровоподтёках, на прозрачных каплях боли шлюхи, я закусываю губу, последний раз в мыслях проскальзывает: «Блять, надеюсь, у неё всё-таки нет ЗППП», и я не сдерживаюсь, хочу слизать самые вкусные капли божественного алого напитка, наклоняюсь, но вдруг она, всхлипывая, тихо и боязливо спрашивает:       — Ч-что тебе нужно?.. Зачем ты это делаешь?..       Я ещё коварнее ухмыляюсь и спрашиваю в ответ:       — А тебя разве отец не бил за плохое поведение?       — У-у меня н-не было от-тца…       — Ой, не знал, прости, что спросил, — с наигранным стыдом роняю я. — Мать, получается, тоже не била?       — Н-нет… — недоумевает шлюха.       А меня да.       — Как жаль… — Я загадочно ухмыляюсь и вижу в глазах пизды замешательство. — Стоило бы за то, что ты — ёбаная шлюха.       — Ч-что?.. — всё ещё не понимает она.       — Значит, вместо них буду я! — грубо роняю я, ударяю ещё раз, слышу крик боли, а затем жёстко беру пальцами за её щёки, заставляю развернуться к себе и наконец веду языком по лицу…       О да, это было то, что мне нужно: солёная горечь крови и слёз. Это настолько божественная смесь, что меня аж передёргивает от кайфа. В уши ещё льются непонимающие, вопросительные стоны, и мне становится жарче... Более огненно.       Слезы хлещут с новой силой, кажется, обжигают кожу шлюхи из-за явно разболевшихся синяков, да ещё и моя влажная слюна добавляет мучений. Я отрываюсь, смотрю в потерянные глаза и снова скалюсь, убеждаясь: женщины прекрасны только тогда, когда избиты и плачут.       Она отчаянно рыдает и вдруг пытается меня оттолкнуть.       — Пожалуйста, отпусти!       Сопротивление заставляет злиться, хоть сил у неё не хватает, чтобы сдвинуть меня с места, и я, хмурясь, говорю:       — Зря ты решила противиться мне, паскуда.       Я резко достаю нож из-за пазухи, поднимаю его вверх. Блеск металла достаточно пугает, чтобы она покорилась, но я… Я и не собирался останавливаться.       Резко опускаю нож к сгибу правой руки шаболды и перерезаю его нахуй. Слышу истошный вопль и на радостях резко провожу ножом по запястью второй руки. К счастью, резал я поперёк, поэтому вены не задеты, зато крови стекает достаточно, а страх в её глазах мотивирует.       Окрылённый, я начинаю, как псих, хаотично махать ножом, задевая её руки, переходя к груди, животу, ногам — мажу, словно кистью картину, под классику — крики. Правда, почему потаскуха орёт сейчас, я не понимаю, ведь я не так уж сильно режу… Специально — чтобы помучить ещё живой.       Зато крови предостаточно. Я хочу отключиться, перейти к солёно-сладкому, как вдруг она пытается повести ногами или руками, но вместо этого истошно визжит. Я усмехаюсь и на всякий случай перерезаю ещё раз сгиб уже обоих рук, а затем — и сухожилия под коленями.       Багровых подтёков на теле предостаточно. Я облизываюсь: это переключает меня в другую реальность — кровавую. Я, радостный, прилипаю губами к кровоточащим ранам, не соображая, жёстко кусаю, слышу визги, плач, но я, блять, пиздец кайфую, совершенно наплевав на ёбаные ЗППП. Какая уже разница, если я пью солоноватый дар Богов и наслаждаюсь, может, в последний раз этим?       Кажется, ради этого момента я и жил.       Просьбы пизды становятся менее внятные:       — Пжлст… Не нд…       Но мне абсолютно похуй — это лишь подогревает меня.       Я рву её рубашку окончательно и резко оголяю два надутых шара — силиконовых, кажется. Я кривлюсь, понимая: мне совершенно не нравится большая грудь. Зато порезы на животе, что остались в порыве моего безумия, выглядели сексуально. А эти сиськи… скоро я их отрежу нахуй.       Всё больше убеждаюсь, что мне не нравится женское тело. Может, я всё-таки гей? Не зря мне понравился тот поцелуй с другом…       Ужасаюсь этой мысли и внезапно для себя лезу в окровавленный рот шлюхи, с облегчением и наслаждением осознаю: нет, всё-таки мне нравится целовать женщину, особенно, если я ощущаю любимый металлический привкус.       Она мычит, пытается оттолкнуться, но я держу её за волосы, вылизываю каждый кровавый зуб, член дёргается от кайфа, и кажется, что я скоро не вытерплю и трахну шалаву ещё живой. Параллельно хватаюсь за чёртовы шары, мну их, и меня это забавляет — это как антистресс. Я хочу проверить сиськи на прочность, сжимаю сильнее, чтобы увидеть, как они взрываются, но они такие же крепкие, как гранулы вспененного полистирола в игрушках.       Язык шлюхи слишком назойливый — пытается вытолкнуть, и я злюсь уже не только на шары, но и на неё, и поэтому жёстко кусаю язык. Шлюха снова визжит, но я всё ещё сжимаю зубы на нём, обезумевши — хочу его откусить нахуй, проглотить, выпить всю солёную жидкость оттуда. Я вонзаюсь сильнее и сильнее, до тех пор, пока не вспоминаю, что она от этого может не быстро, но умереть, как японские войны, и заканчиваю, чувствуя, как кровь уже начала струиться.       Я всё хочу оторваться, но божественный солёный напиток не перестаёт литься мне в рот. Это настолько кружит голову, что я машинально стягиваю юбку с трусами с бляди и лапаю её пизду. Ничего не понимаю, и от этого интерес переключается, поэтому я всё-таки отрываюсь ото рта и спускаю взгляд вниз, пока изо рта шалавы выливается кровь. Режу одежду лежавшим рядом ножом, уже давно не реагирую на плач и смотрю на лобок. Раздвигаю тряпичные ноги шаболды, разглядываю клитор, пизду и почему-то снова кривлюсь… Но, когда замечаю щель, в голову лезет замечательная идея…       Я стремительно беру нож и резко пихаю его туда.       — А-А-А! — визжит хуже свиньи потаскуха, но это лишь забавляет меня, и я хрипло смеюсь.       Пизда так отлично расширяется из-за воздействия ножа. Кровь течёт по стенкам влагалища, и я с наслаждением смотрю, как розовая вагина превращается в красную. Да, в таком виде мне этот орган нравится — член радостно дёргается. Нет, я не гей, блять.       Я слышу последние вздохи тёлки… Чёрт, нет, она умирает! — эта мысль и смешит, и разочаровывает одновременно.       Курва тихо, почти безжизненно спрашивает, еле-еле из-за разъёбанного в кровь языка — в её глазах прекрасное разочарование в жизни:       — Скафи… Пофему?..       — Я просто не хотел отдавать тебе деньги, — подсмеиваюсь я.       Но шлюха уже не может оценить шутку. Её лицо почти застывает в выражении непонимания, и я решаю признаться:       — Ты похожа на мою мать. Все женщины похожи на мою мать хотя бы полом, оттого я и ненавижу.       Не знаю, откуда взялось это откровение, и почему вообще я его сказал. Но, кажется, тёлка уже не слышит. Хочу успеть, увидеть ещё крови, я в отчаянии достаю нож из пизды, перерезаю горло, и, к моему счастью, кровавая жидкость оттуда полилась струёй, к тому же, из горла издаётся последний, ломанный писк, и глаза застывают напоследок в страхе, смешанном с болью. Радостный, я опускаю голову к фонтану, пытаюсь поглотить всю уже тяжко льющуюся кровь, но я отчаянно пью, будто в последний раз. Боже, рука сама тянется к члену от наслаждения солёным напитком, трупом передо мной, да и просто исполнением мечты. Кажется, я никогда не был так счастлив — даже в детстве, когда восприимчивость ярче.       Кровь прекращает струиться, я прилипаю губами к месту, где она всё ещё слабо льётся, кайфую от солёного привкуса и вспоминаю…       Блять, а нельзя ли получить отравление кровью?       Я резко и испуганно отстраняюсь. Но вскоре приходит осознание: блять, даже если я отравлюсь, то это будет самая приятная рвота в моей жизни. Поэтому продолжаю поглощать кровь с шеи.       А когда она останавливается, пытаюсь прорезать ещё и ещё, но она уже свёртывается, поэтому я слизываю всё, что осталось, параллельно дроча свой член. Затем спускаюсь ниже губами, но тут застываю, когда вижу сиськи.       Блять, они всё ещё противны мне. Я разъярённо кусаю сосок, всё сильнее и сильнее, пытаюсь отгрызть, но всё-таки прибегаю к помощи ножа и смотрю на оголившееся мясо. Без этих сосков тело уже лучше. Вообще никогда не понимал, на кой хуй они нужны, кроме как для кормления детей. А вот зачем они мужчинам — это уж вообще ёбаная тупость.       Шары всё ещё бесят, и я со злости пытаюсь отрезать нахуй обе сиськи. Процесс оказывается занимательным, сексуальным, возбуждающим. Яйца гудят от наслаждения, и, прорезая, я иногда отвлекаюсь на то, чтобы подëргать хуй.       Наконец, я отрезаю одну сиську, и из неё тут же вылетает имплант — всё-таки я оказался прав: они силиконовые. Вторая грудь отрезается почему-то легче, и я уже любуюсь на более красивое тело… Мясистое.       Без сисек девушки определённо привлекательные. Теперь шлюха выглядит, как самая красивая кукла — ну, по крайней мере, для меня.       Вылизываю стекающую медленно кровь, уже напрочь забыв про ЗППП. Я слишком кайфую.       Вспоминаю про сакральный орган, который медленно теряет своё тепло, и я решаюсь войти. Не забываю и про презерватив — хоть я и пил кровь, но на всякий случай стоит предохраниться. Да и не зря же я взял гондоны.       В разъёбанном влагалище уже не так жарко, как, наверное, бывает, но мне всё равно приятно, когда мой исполинский хуй обволакивают стенки. Я довольно ухмыляюсь, смотря на размалёванную ударами мёртвую шлюху, и ускоряюсь. Я глажу её всё ещё красные, но похолодевшие щёки, смеюсь, спускаюсь руками ниже, размазывая кровь по телу, а затем и облизываю пальцы.       Рот выглядит занимательным. Я сминаю губы куклы своими, забавляюсь, когда не получаю ответа. Так даже приятнее, честно говоря. Наконец-то не раздражают ебучие слюни. Во рту шлюхи только металлический привкус, всё ещё оставшийся там, и это удовлетворяет.       Я случайно кончаю, не выдерживая кайф тёплого первого полового контакта, и выдыхаю, чуть теряя силы. Опускаюсь, пытаюсь отдышаться и шепчу мёртвой сучке прямо в ухо:       — А ты хороша, оказывается… Зря не трахнул ещё живой. Хотя, может, и не зря… — Вдруг злюсь, хватая за волосы: — Потому что не слышу ебучие стоны, что раздражают даже в порнухе. На кой хуй так играть — понять не могу! — Сжимаю волосы сильнее. — Гораздо приятнее, когда вы натурально орёте от боли, а не симулируете оргазм, суки!       Вспоминаю, как мать стонала ночью из спальни с очередным любовником, и ярость окончательно выбивает меня из колеи: я выдираю клочки волос с головы шлюхи, снова зачем-то бью её по лицу, хоть дура и мертва.       — Получай, сука! Получай! — реву я.       Однако, не слыша никакой отдачи, вдруг успокаиваюсь. Снова тяжело дышу и собираюсь попить воды. Как хорошо, что я убил её на кухне — графин оказался рядом.       Пока пью, смотрю на изуродованную девушку и снова наслаждаюсь. Блять, так она очень красива — вся в крови, голая, белая, безжизненная. Я ухмыляюсь и решаюсь запечатлеть картину на камеру смартфона — надеюсь, никто никогда не обнаружит этот снимок.       Фотографируя каждую деталь — синеватое лицо, красное тело, кровавую пизду, отвалившиеся сиськи, я снова начинаю сходить с ума, член поднимается, кровь бегает по телу — кажется, тоже хочет ещё дозы. Для начала я решаю распробовать кровавую вагину на вкус, но, опускаясь к ней головой, кривлюсь — даже в крови этот половой орган немного противный. На кой хуй тут все эти половые губы, клитор? Отрезаю его, оттуда кровь уже не хлещет, и я всё-таки пробую ту, что застыла на пизде. Вкусно, но не так… живо.       Я отчаянно пытаюсь найти, куда красная жидкость могла собраться под действием гравитации, прорезая мясо груди, живот, бёдра спереди, сзади, и там наконец-то нахожу кровь — её требовало и моё тело, и мой мозг. Я слизываю, слизываю, наслаждаюсь, меня чуть ли не прошибает током, мурашки ползают по спине. Хочу выпить всю кровь шлюхи.       Я снова дрочу и понимаю, что мой член требует нового проникновения, тепла. Тошнота от возможной передозировки крови начинает подступать, поэтому я всё-таки отрываю губы от бёдер и засовываю хуй в рот шлюхи — не надеваю второй презерватив, ибо слюней там, через которые можно заразиться, наверное, почти не осталось.       — Ну что ж, посмотрим, хороша ли ты в этом, — ухмыляюсь я и вхожу.       Ох, да, ещё как приятно внутри. Наверное, когда женщина работает сама, это лучше, а так зубы начинают как-то неприятно скоблить по члену, и я, скривившись, вынимаю его, большой и кровавый, изо рта.       — Ладно, я знаю, что тебе понравится… Да и мне тоже, — сообщаю я маленькому дружку.       Коварно ухмыляясь, я снова сажусь на колени перед шлюхой, укладываю её на пол, беру в руки нож и начинаю прорезать живот. Кровь не струится, зато я вижу органы. Это меня воодушевляет, и я стараюсь углубляться в рану сильнее, растянуть её руками, хоть это и трудно.       Наконец передо мной появляются органы, но тут моя улыбка спадает, когда я разглядываю их…       Из желудка, случайно задетого в порыве слишком интенсивного прорезания мяса и кожи, вдруг струится какая-то желтоватая желчь.       Я осознаю… Блять, это рефлюкс-эзофагит. Я бы, может, и не понял, если бы мне не поставили этот диагноз, когда я обследовался в военкомате.       Я с отвращением смотрю на желчь, а потом мой взгляд поднимается на скукоженные лёгкие в какой-то хуйне, похожей на пепел.       — Ну нахуя ты курила, шлюха… — возмущаюсь вслух я, кривясь.       С какого возраста она курила, если они настолько в отвратительном состоянии?..       Жаль, уже не спросить — усмехаюсь.       Никогда не курил сигареты и всегда считал это губительной привычкой. Точнее, меня так выдрессировала мать. И, видимо, не зря.       Член почти упал, но я даю ему надежду. Надрачиваю на кишки, которые приятно трогать — они на ощупь мягкие, бугристые; снова вхожу уже в анал, подняв тряпочную ногу мёртвого тела. А в этом проходе оказывается ещё более узко, ещё более приятно и горячо. Пенису нравится, он ликует, но былое тепло потихоньку начинает уходить… Поэтому я решаюсь на отчаянный шаг…       Вырезаю нахуй желудок, кидаю в сторону и вставляю член в органы. Блять, надеюсь, я ничего не подхвачу.       Не зря решился — чёрт возьми, как охуенно! Мягкие, интересной формы кишки щекочут мой член, и я пиздец как кайфую. Блять, это, наверное, самые приятные ощущения, которые я когда-либо испытывал или испытаю.       Я толкаюсь среди органов, ощущаю кучу счастливых эмоций, смотрю на мёртвую шлюху — удовлетворяюсь эстетически. Господи, это, блять, лучший момент в моей жизни.       От этого я получаю разряд кайфа, эйфория захватывает мой мозг, и я кончаю нахуй. Снова упадок сил, я плюхаюсь жопой на пол и удовлетворительно смотрю на картину, пытаясь отдышаться. Я счастлив нахуй. Впервые счастлив.       Кто же знал, что убийство и изнасилование трупа принесёт мне столько счастья?       Я устало ложусь на пол, кажется, растратив все свои силы, и гляжу в потолок, думая о том, как же мне, блять, охуенно. Я улыбаюсь — впервые искренне за всю мою жизнь.       А затем ехидно ухмыляюсь, вспоминая, что осталась последняя часть моего плана…       Пора отведать человеческого мяска.       Еле-еле нахожу в себе силы, чтобы привстать. Последний раз смотрю на шлюху и думаю: блять, как же жаль, что я не могу оставить её труп себе и трахать его до скончания своих дней. Может, есть смысл жениться лишь для этого? Втереться в доверие к женщине, затем отправиться жить с ней в какую-нибудь глушь, там убить и трахать её труп? Главное, чтобы не заволновались родители будущей жены… Поэтому надо будет найти тёлку из детдома.       Но… Ещё хотелось бы посмотреть и на других шлюх. Прославиться, в конце концов. Поэтому мысли о детдомовской откладываются на потом. Да и вообще обо всём этом.       Пора жрать.       Я разделываю хуесоску, как курицу. Отрезаю руки, ноги, вырезаю органы, чтобы затем отведать. Ебать это всё трудно с ножом — долго вожусь с отрубанием частей тела. По большей степени мешают эти дурацкие кости. Надо было их сломать, ещё когда шлюха была жива.       Затем еле-еле расхуяриваю черепушку, чтобы достать оттуда мозг. Это всё тоже, оказывается, сложно — орган приходится буквально отрезать от всего прилегающего, залезая ножом внутрь черепа. Когда наконец беру мозг в руки, он оказывается на ощупь склизкий, упругий, сам по себе тяжёлый и забавно выглядит, я бы сказал. Как большой грецкий орех, только намного мягче.       Из-за этого легко вырываю не менее ослизлые глаза, пробую на вкус, кривлюсь от кислятины, выплёвываю нахуй, и они летят в сторону.       Воодушевлённый, начинаю жарить порезанный на кусочки мозг на нашедшейся сковороде. Говорят, он похож на медвежатину — такой же сладкий. Никогда не пробовал, но теперь узнаю.       Выкладываю на тарелку и пробую. Фу, блять, я не дожарил… кидаю его ещё раз, пытаюсь довести до нужной кондиции, и наконец какая-никакая сладость ощущается на языке. Но всё-таки и сырость тоже.       Надеюсь, есть мозг вообще безопасно… А то мало ли, я унаследую какую-то болезнь этой одноклеточной — стану таким же тупым. Тем более на пикче о разделке мяса человека такое писали… Чёрт, стрёмно.       Я разочарованно откидываю мозг на пол и решаю попробовать плечо — вроде оно тоже вкусное, как советуют на рисунке. Там написано, что, мол, как голень ягнёнка, но я без понятия, какова она на вкус. Отделываю плечо от кожи и жарю. Долго жарю… Кажется, за окном начинает светать.       Чёрт, это плохо. Куда я дену оставшиеся части тела? Да и когда приедет соседка? Почему я это не узнал…       Я начинаю волноваться и заканчиваю жарить плечо. Пробую — ну такое. Свинина лучше. Зря я походу сравнивал шлюху со свининой.       Всё-таки доедаю и начинаю снова рассматривать картинку в телефоне. «Лёгкие содержат много железа» — у меня, конечно, есть его дефицит, но не думаю, что в этих прокуренных дыхательных органах что-то да осталось. «Нервная система богата углеводами» — ага, только где она, блять? Я биологию так нормально и не изучил. «Печень не есть — опасно» — да уж, и желудок тоже.       «Рёбрышки отлично подходят для барбекю» — я загораюсь идеей и пытаюсь их вытащить.       Пока жарю, думаю: на картинке написано столько вкуснятины, но, мне кажется, я не успею доготовить всё. Нужно решать, что делать с трупом. Самые вкусные части желательно забрать с собой, маме отдам мозг, пускай пожрёт и отравится, а всё остальное — съем сам; а прочие части выкину нахуй за пределом города. Доехать бы только как-то до туда на автобусе и не спалиться…       Рёбра и вправду получились вкусные, я с удовольствием их съел. Решаюсь начать резать труп. Отрезаю ягодицы, закидываю одну булку в нашедшийся целлофановый чёрный пакет, затем пытаюсь отрезать бедро и не замечаю…       Ключ в замке пытается повернуться, а тот, кто вертит его, — скорее всего, соседка, — обнаруживая, что дверь не заперта, входит и охуевает от сцены на кухне, находящейся напротив...       Я, незнакомый мужик, весь в крови, с ножом в руках, со спущенными штанами, режу бедро трупа её соседки…       Да уж, не самая лицеприятная картина…       — А-А-А! — истошно орёт вошедшая — ну, оно и понятно.       Я в панике соображаю, что мне нужно делать…       Убивать.       Я ухмыляюсь этой мысли, быстро заряжаюсь энергией предвкушения, кровь заново вскипает в теле. Встаю с места, хочу напасть на очередную блондинистую блядь, но она тоже не тупая и убегает. Но меня, горящего от вспыхнувшей жажды красной жидкости, не остановить: я рвусь за пиздой, несмотря на свой кровавый и полуголый внешний вид — наверное, со стороны я выгляжу смешным, но мне плевать —выбегаю на лестничную площадку вслед за соседкой мёртвой сучки.       Боже, я прям как Американский Психопат, только русский. Не хватает ёбаной бензопилы.       Я бегу вниз, безумно смотря на объект ненависти, который скоро станет мёртвым; какой-то человек рядом с лифтом замечает меня, ошарашенно глядит вслед — я немного пугаюсь, но продолжаю бежать. Это был мужчина, поэтому не убил его… Но, наверное, зря. Блять.       Похуй. Я бегу. Я хочу застигнуть ебучую обломщицу и сделать с ней то же самое, что и с её соседкой. Наконец, шлюха издыхается на выходе из подъезда, я ловлю её сзади и резко вонзаю нож в глотку.       Глубоко провожу им по всей шее, чтобы достать артерию. Девушка визжит, её голос ломается, становится похожим на писк, я смеюсь и продолжаю перерезать ей горло. Мой хуй снова встаёт и упирается прямо в ягодицы шалавы. Вид багровой лужи спереди меня въёбывает, и запах крови дурманит, как акулу из мультика «Немо». Мозг, кажется, нахуй вырубается от возбуждения.       Вторая соседка, кажется, умерла, но я держу её за горло, норовлюсь войти в жопу, несмотря на то, что мы прямо около выхода из подъезда. Я задираю юбку шалавы, спускаю вниз трусы, сильно берусь за её бёдра (тело так забавно согнулось, когда я отпустил шею — бездыханно сложилось пополам), успеваю войти, даже немного подвигаться, но сзади раздаётся поражённое:       — Ты чё делаешь, психованный?!       Я ошарашенно оборачиваюсь и вижу того самого мужика. Почему-то я пугаюсь и решаю сбежать, слыша напоследок его вопль, состоящий из слова «пиздец».       Только потом я понимаю, что это была моя самая большая ошибка… Нужно было убить его нахуй.       Я резко выскакиваю из подъезда, натягиваю штаны, уже свисавшие на одной ноге, и бегу прочь. Прочь отсюда, прочь! Осознаю: блять, я там оставил труп! Два трупа! И ни от одного не забрал ни единого куска, чтобы пожрать напоследок!       Ох, и пизда мне… Ещё и «Умный дом.ру» подъезда наверняка заснял меня.       Я волнительно залетаю в нужную мне маршрутку и с бешено бьющимся сердцем сажусь на место. Только потом замечаю, как изумлённо люди смотрят на меня…       Бляха муха! Да я же весь в крови! Ещё и красный нож в руках! Пиздец нахуй, ну я и долбоёб.       Я нервно усмехаюсь и говорю зачем-то людям (моя социфобия теперь тоже будет меня бояться):       — Да расслабьтесь, что вы — вчера был Хэллоуин.       И неважно, что май, сука, на дворе…       Я вылетаю на следующей же остановке и решаюсь вызвать такси. Господи, ну всё было так хорошо продумано, ну почему я настолько тупо запоролся, провозившись с каннибализмом?! Лучше бы я вообще на это не решался! Всё равно человечина не очень-то вкусная!       Такси приезжает, и я, садясь на заднее сидение, вижу испуганное лицо кавказца. Это придаёт мне сил, и я злорадно говорю:       — Не только нам вас бояться, ебучие чурки.       Он сглатывает, и я решаюсь пригрозить в стиле этих хачей: резко встав с заднего сидения, прислонившись к его, и приставив нож к горлу пидораса, злобно проговорил:       — Если только кому-то расскажешь, я всю твою семью вырежу, как баранину, понял?!       Таксист нервно кивает и заводит мотор, а я со спокойной душой откидываюсь на сидение. Скоро мне конец, ведь я даже не удосужился зарегистрироваться в приложении такси на другую симку, но я не унываю: похуй. Главное — я почти исполнил свою мечту. Хотя, как почти? Я даже попробовал человека — это уже что-то. Ладно, рёбрышки оказались бомбезными — насыщенный мясной вкус до сих пор на языке.       Я победно ухмыляюсь — такая история точно будет по телевизору.       Но так хотелось ещё и ещё убивать… Несмотря на ёбаный страх заразиться чем-нибудь и умереть, я всё равно хотел бы продолжить. Я никогда не получал столько удовольствия, как сегодня. Это была лучшая ночь в моей жизни.       Подъезжая к дому, я начинаю раздумывать: мать всё ещё спит, нужно будет пробраться, чтобы она не проснулась и не заметила меня таким… кровавым. Иначе мне пизда. А может, это как раз таки хороший повод, чтобы убить её? Я ухмыляюсь и добавляется мысль о том, что мать точно никто не будет искать, нахуй она кому нужна? Можно насиловать её труп днями напролёт — тоже неплохая будущая новость для телевидения. А на работе матери можно сказать по звонку, что она срочно переехала.       Когда таксист подъезжает и испуганно говорит: «До свидания», я с отвращением отвечаю: «Иди на хуй» и хочу выйти из машины, но вдруг останавливаюсь…       Что я теряю? Может, прикончить таксиста тоже?.. Всё равно я шума достаточно наделал — меня скоро и так поймают.       А что, если не поймают? Если я убью этого ебучего хача, то компания такси точно меня вычислит, да ещё, к тому же, это будет достаточно быстро — его машина останется тут, прямо рядом с моим домом и подъездом, и меня смогут без труда отыскать. А я не умею водить, чтобы убрать автомобиль подальше. Решаюсь в последний раз спросить жёстким тоном:       — Ты точно, тварь, никому не скажешь? Или мне не оставлять тебя в живых?       — Точно, мамой клянусь! — в страхе заверяет он, чуть ли не трясясь.       Какие же вы жалкие один на один.       — Ваше «мамой клянусь» неискреннее — я не верю этой хуйне, — огрызаюсь я. — Поклянись собой, хач ебучий.       — Клянусь собой! — говорит он, и я замечаю, что он не скрещивает ни единого пальца.       Я успокаиваюсь и, ещё раз послав, выхожу, направляясь к дому. Раздумываю над тем, как я подкрадусь в комнату матери и зарежу её нахуй. Меня переполняет энергия, я готов. Готов к этому отчаянному шагу!       Но всё идёт не по плану… Снова… Когда я открываю дверь, мать встречает меня на пороге со скрещенными руками, я почему-то ошарашенно смотрю на её злое выражение лица, роняю нож и замираю, слыша своё сердцебиение в ушах.       Ну всё, мне пизда…       — Где ты был? — стальным тоном спрашивает мать. — Ты в курсе, что я ждала тебя всю ночь! Почему ты даже не отписался?!       Я сглатываю ком в горле и смотрю на нож, намереваюсь его поднять…       — Ещё и нож своровал! — Она замечает, куда я смотрю, и быстрее подбирает его. Хмуро рассматривает и возмущается: — В чем он? Да и ты? — она удивлённо рассматривает меня. — Вы что, отмечали этот тупой американский праздник — Хэллоуин?       Я нервно киваю.       — Господи, ну можно же было предупредить! — неожиданно орёт мать, хочет дать мне подзатыльник, как вдруг в дверь звонят. — А это ещё кого принесло?       Я в страхе понимаю, что это полиция за мной и, вытянув руки, пытаюсь остановить:       — Стой! Нет! Не открывай!       — А ты знаешь, кто это? — усмехается мать, вдруг злится пуще прежнего и в конце концов даёт мне нехилый подзатыльник. — Ты всё-таки пидор, да? Я так и знала, а! Это твой парень? Щас я посмотрю на него, убью, а затем и тебя!       — Да я не гей, блять! — чуть ли не гроулю я, но, невзирая на это, она меня отталкивает, бросает нож на пол и намеревается злобно открыть дверь.       Ярость снова окрыляет меня, я резко хватаю орудие убийства, безумно заношу, и тут дверь открывается, а в дом входят сотрудники правоохранительных органов…       Оперативно в этот раз, суки.       Почему же, блять, когда горит здание с кучей людей, вас не дождаться, а когда человек убил кого-то один раз, вы тут как тут?! Твари! Ненавижу!       Я хочу прикончить и их, распотрошить всех присутствующих в этом поганом доме нахуй, но мне заламывают руки быстрее…       Не быть мне Тедом Банди. Даже близко. Блять, только я мог так быстро облажаться…       Насколько же я невезучий — родился не в той семье, поступил не в ту школу, не в тот вуз, не свалил сегодня вовремя, убил не тех людей, спалился… Ну я и лошара — пиздец.       Меня точно сдал этот хач-таксист — сука он паршивая. Выйду из тюрьмы и, как и обещал, зарежу всю его семью, если он не подохнет раньше из-за нарушенной клятвы.

***

      Так мне и не удалось стать известным, судя по тому, что на процессе суда не было репортёров. Только родственники девушки с потерянными глазами и моя мать, прожигающая меня ненавистным взором…       М-да. Лучше бы я убил ту, кто и зародила во мне ненависть к женщинам.       Я бы мог стать популярным юристом, довольствоваться пикчами убийств, а теперь мне коротать полжизни на шконке. К сожалению, меня почему-то определили вменяемым, хотя я всячески пытался завалить тесты, но, увы, видимо, раскусили, паршивцы.       За всё это время, пока я тут, за решёткой, я осознал… я был полным дураком и совершил ошибку. Я был брезгливым, а в итоге замарал себя в грязи на всю жизнь. Бог дал мне возможность нормально лишиться девственности, а я пошёл по пути Дьявола. И всё из-за тебя. Мама. Ненавижу.       Я жалок. Я пиздец как жалок.       Ладно, блять, кому я пизжу, что, мол, я чувствую уколы совести? Меня всё ещё согревают воспоминания о том, что я сотворил в ту ночь. И это единственное, чем я живу. Но, на самом деле, смысла я не наблюдаю в дальнейшем уже никакого.       Только если закончить с матерью начатое. И ещё с какой-нибудь девушкой… и ещё.       Преступники не исправляются. Это, блять, чертовская правда — я ухмыляюсь данной мысли и иду помыться перед скорым обедом.       Не знаю, передумаю ли я через несколько лет, но пока… пока я всё ещё горю желанием продолжать. По крайней мере, я не убил главного биородителя такого монстра, как я.       К тому же, я так и не распробовал бедро. Не потрахал труп, когда он окончательно охолодел. Да и не заменил культ Теда Банди среди мелких пиздёнок.       А стоило бы. Ох, как стоило бы.       На секунду останавливаюсь, гляжу в зеркало общей душевой, замечаю огонь в своих глазах и наслаждаюсь собой, безумным. Затем иду в душ, включаю воду, однако мыло вдруг выскальзывает из моих рук, я наклоняюсь и…       Блять! Я реально пиздец невезучий… Наверное, это знак… в форме хуя. В жопе. Хотя, это только и знает хуй, ёбаный в рот.