Почему слива?

      Дрожащий свет камина делал лицо Гая особенно нечеловеческим, вылепленным из тёплого текущего воска. Перед ним стояла миска, полная слив. Гай брал по одной, делал два крупных укуса, а дальше теряющая контуры челюсть двигалась по старой привычке. Слива исчезала, рассеивалась в нём вместе с косточкой. Это выглядело так, будто молодой эльб, ещё не видевший, как едят люди, изображал мужчину за столом. Арно бесшумно застыл у плеча хозяина: такое зрелище он наблюдал нечасто.       — Возьми, Арно.       Секретарь, до этого державшийся за спинку его стула, подхватил сливу двумя пальцами и повертел её, проверяя на наличие хотя бы чего-нибудь необычного. Ему слабо верилось, что шеф вызвал его в четыре утра, чтобы позавтракать. Гай смотрел на него со здоровой долей ехидства.       — Чего ты там ищешь? Ешь давай.       Арно торопливо откусил половину. Наедине с собой он бы осторожно обкусывал мякоть по кругу или ворошил её ножиком, выискивая гниль, но с Гаем было опасно привередничать. Слива оказалась сочной, сладкой, видимо знали, кому несли.       — Поступили новости, — начал Гай, — Тилль и Долбушин прорвались в межгрядье.       — Успешно? — ахнул Арно.       — Конечно, только Тилль наглотался слизи. Видишь, Арно, как бывает: умер вроде на двушке, но не лучше, чем в болоте. Я бы сказал, к счастью. В последнее время Ингвар занимался только собственной охраной, — Гай позволил секретарю умеренно-скорбно всплеснуть ручками, — хотя у нас есть дело поважнее старика — закладка бессмертия утеряна.       Несчастный Арно поперхнулся сливой. Гай снисходительно похлопал его по спине.       — Да, представляешь? Наши молодые родители нашли сливу, которая в силах сделать их вечно юными и здоровыми от одной капли её сока. Они могли избавить человечество от множества несправедливых смертей, и они от неё отказались! Даже Долбушин, бедный идеалист, отказался. Пешком пошёл за вторую гряду.       — Альберт Фёдорович сварится через пять шагов, а через сто его кости останутся в межгрядье на память потомкам, — мягко заключил Арно, откашлявшись. С его точки зрения Долбушин был каким угодно, но не «бедным».       — Хороший образ, — сказал Гай с таким одобрением, что секретарь польщённо спрятал умные глазки в пол, — финансовый форт тоже ждут кадровые перестановки. Закладка же сгинула в Тихом океане, не успев никому передать своего дара.       — К ней успела прикоснуться Кавалерия! Виктор вообще ничего не сделал? — искренне возмутился Арно.       Потеря бессмертия была самой бездарной, самой обидной потерей бесценных ресурсов за всё время его работы секретарём. Особенно потому что закладку успели вынести с двушки. Боброк мог отобрать сливу силой или вгрызться Кавалерии в руку, по которой стекал живительный сок: минута позора ничего не стоит по сравнению с вечной молодостью, если он желает жить хотя бы в половину так же сильно, как распинался об этом на коленях, выпрашивая у Гая псиос. Глаза у Арно стали совсем волчьи. Гай, внимательно следивший за его мыслью, отрезвляюще коснулся холодными липкими пальцами его лба.       — Ну-ну, Арно... Я начинаю думать, что правильно не отправил тебя в Улан-Удэ. Ты бы просто загрыз чудесную женщину, подарившую нам осколок главной шныровской закладки.       — Почему слива? — не выдержал Арно.       Чёрные смоляные кудри задрожали: Гай засмеялся, обнажая зубы, и взволнованный секретарь тут же понял, что он не первый задал этот вопрос.       — А почему яблоко?       — Это дискуссионный вопрос. Одни исследования говорят, что плодом познания была айва, другие, что финик, но точно не яблоко.       — Допустим, почему финик?       — Может, потому что финики окружали людей, написавших Библию, — предположил Арно, — суть же в том, что запретный плод был в открытом доступе. Логично было взять за его прообраз что-то, что росло везде. А яблоко, потому что где-то оно было созвучно со злом.       Гай странно улыбнулся.       — Ты рассуждаешь, как секретарь.       Арно не знал, гордиться ему собой или обижаться. Теперь, после смерти Долбушина (он был уверен, что это именно смерть), ему хотелось рассуждать «как глава финансового форта». Чтобы избавиться от необходимости отвечать, он угодливо пожал плечиком, подхватил из миски сливу и отправил её в рот.       — Кушай, не стесняйся! — поддержал его Гай, — Ты оцениваешь Библию как художественную книгу. В этом твоя главная ценность для меня и главный недостаток для двушки. Она очень не любит, когда человек начинает думать. Дают финик — ешь финик, дают сливу — ешь сливу, не разрешают есть — не ешь. А почему? Да потому что.       Голос Гая опасно зазвенел. Чуткий Арно тревожно поджал губы.       — Ресурсы должны существовать для того, чтобы ими распоряжались, — сказал он, незаметно сплюнув косточку в салфетку.       — И мы распорядимся ими так, как считаем нужным. А сейчас нас, увы, оставляют довольствоваться тем, что есть.       Следующую сливу Гай проглотил, не жуя. Арно пришло в голову, что это очень удобно — не нуждаться в еде. Хозяин, почувствовав его интерес, протянул ему ещё одну.       — Кусай, — приказал он.       — Прямо с рук? — деликатно уточнил секретарь.       — Прямо с рук.       Арно послушно наклонился, легонько царапнул зубами верхушку. Только кожицу содрал. Гай покачал головой:       — Кто же так кусает? Ты можешь лучше.       На второй раз Арно откусил смелее. Мякоть распадалась во рту, по бесформенным пальцам Гая побежал сок. Шеф смотрел на него с тонким непередаваемым лукавством, будто бы смеялся и сочувствовал ему одновременно. Секретарь вздрогнул.       — Что-то случилось?       — Перезрелая, — скромно улыбнулся Арно.