Stuck

Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств.

Г.Ф.Лавкрафт

Я проснулась, почувствовав, как моего лица коснулись теплые, почти горячие лучи солнца. До слуха, еще смазанного от пробуждения, долетало пение птиц, — тех самых, которые без устали чирикают с часов пяти утра под окнами исключительно летом. С кряхтением натянув одеяло на плечи, чувствуя, как гуляет по комнате ветер, разгоняя запах горелых блинчиков, я вся сжалась, не желая отпускать сон, пусть он и был каким-то кошмарным. Запомнить мне его не удалось и я искренне надеялась, что, погрузившись в царство Морфея, с ним больше не столкнусь. Пусть меня ждет радуга, единороги и прочая сахарная вата приторно-сладких снов. Но кажется, моим мечтам не было суждено свершиться. Я услышала, как скрипнула приоткрывающаяся дверь. Знакомый звук, будто заезженный: такой был лишь в моем детстве. Петли на двери в мою спальню всегда скрипели, когда внутрь прокрадывался отец… или мать. Тихие приглушенные шаги зашуршали по ковру, — тому самому бледно-кремовому, расстеленному в детской. Они продвинулись от моих ног левее, обошли кровать и застыли прямо надо мной. Чьи-то руки как будто бы поправили одеяло, но движения были обманчивыми — они уверено отогнули край, оголяя лицо. — Хэй, детка, — прозвучал мягкий голос матери, — пора вставать...

— Хэй, детка, — мягко целуя висок, прижал меня к себе Килгрейв, обвивая крепкими руками.

Оказавшись в самых надежных объятиях на свете, я уткнулась носом в выпирающий кадык, втягивая запах тика. Он успокаивал.

Я лишь нахмурилась и решительно спрятала лицо в подушку. — Ну, же. Папа уже за столом, ждет нас. — Я заинтересованно приоткрыла один глаз и посмотрела на гладкое, молодое лицо матери. Та нежно улыбнулась, а затем приблизилась ко мне, переходя на заговорщический шепот. — У меня, правда, опять подгорели блины. Но спасти их сможешь только ты… Я улыбнулась матери в ответ, хотя понятия не имела, как могу спасти еду, и, быстро-быстро закивав головой, откинула одеяло в сторону. Ухватившись за протянутый указательный палец, заспешила за ней вниз, где, привычно усевшись за остров, отец читал газету. За окнами кухни где-то лаял соседский пес, проносясь мимо нашего дома по улице. — Поверить не могу! На следующей неделе одни дожди, — сварливо протянул он, негодующе цокая языком. — Тоже мне, лето… — Не бубни, — отрезала мать, с любовью потрепав его по плечу, а затем подхватывая меня под подмышки, чтобы помочь усесться на барный стул. Я была слишком мала, чтобы самостоятельно взлетать на такую высоту. — Подумаешь, дожди. Они же летние: быстрые и теплые. — Да кто бы спорил, — противореча самому себе, отмахнулся отец, складывая газету пополам и подмигивая мне. — но рыбалка с Тедди опять накрылась. Тедди был нашим соседом, живущим через два дома, катавшимся на раздолбанном старом и ржавом Mustang со скрипящей подвеской и обожавшим вонючее, с оттенком прижженного сахара, Rogue, пустые бутылки из-под которого не выбрасывал, а стенкой коллекционировал в гараже. — Меньше выпьете! — Я — добытчик, Лора. Думаю лишь о том, как накормить моих девочек рыбой, да, Сьюзан? — Точно, — важно закивала я, радостная от того, что меня привлекли во взрослый разговор. — И когда ты последний раз привозил с рыбалки что-то кроме пустых ведер и банок пива?.. Мать лишь многозначительно-недоверчиво бросила взгляд на отца и, покачав головой, загремела тарелками. Здесь, на кухне, горелыми блинами пахло еще сильнее, но мне было плевать: улыбка не сползала с моих губ. Завтраки втроем, спокойные разговоры и отсутствие пьяной матерщины — это было очень давно. До рака и смерти. Оно было тем самым детством, которое, вырастая, мы очень плохо помним: остаются лишь смазанные воспоминания, идущие рваными отрывками, как испорченная видеопленка. Сейчас, отчего-то оказавшись вновь здесь, я не могла сдержать рвущее душу счастье. — Ну и ладно, — оторвавшись от разглядывания жены, задумчиво протянул отец. — Зато мы со Сьюзан сможем посмотреть несколько серий «Баек из склепа». С грохотом лопатка для блинчиков, которой мама наполняла наши с отцом тарелки, громко звякнула о подставку. Лора Холл, в девичестве Стромп, коршуном обернулась, ткнув в мужа пальцем, перед этим закинув полотенце для рук на плечо: — Вот уж нет! Сьюзан нельзя такое смотреть! — Можно, — решительно завопила я, хмуря брови, — мне нравится Хранитель! — Слышала? — поиграл бровями мужчина и едва ли успел увернуться от полотенца, полетевшего в него. — Она еще слишком мала, а эти истории… -… учат тому, что хулиганы всегда расплачиваются за содеянное. Лора шумно выдохнула воздух, поняв, что эту битву она не выиграет, и, покачав головой, с грохотом опустила тарелки на стол. Отец тут же с радостным чавканьем бросился за уплетание блинов, наплевав на почти черную корочку по периметру. Мать всегда готовила паршиво. Женщина взяла еще одну тарелку себе и, наложив на нее блинов, уселась за стол, мерно покачивая вилкой: — Плевать. Если она описается ночью со страха, я не буду ее подмывать. Все это упадет на тебя. — Эй! — возмутилась я, покраснев. — Я не писаюсь! — Правильно, — крепкая отцовская рука потрепала меня по макушке, — моя маленькая уже слишком взрослая для таких детских казусов…

— Моя маленькая, — стонал Кевин мне в рот, забирая воздух и сжимая до белых оттисков талию.

Я тихо захрипела, извиваясь на нем и покрываясь мурашками от слабого шепота мужчины. Моего мужчины…

═╬╬══╬╬══╬╬═

Theodor Bastard — The show must go on.

Где-то с потолка размеренно капала вода, казалось, с оглушающим грохотом разбиваясь о бетонный пол. Джоэл перестал шевелиться и издавать звуки уже как час назад. Наверное. Здесь вообще было тяжело понять, сколько прошло времени, с учетом отсутствия часов, но я лишь могла надеяться, что друг жив, хотя и выглядел он, мягко сказать, паршиво. Сначала я пробовала его звать, игнорируя дерущую сухость горло. Но после смирилась, поняв, что это бессмысленно. Слезы боли и страха за друга уже высохли и я, отбросив голову назад, слабо покачивалась на цепях в ожидании нашего пленителя. Когда в твоем распоряжении столько времени в одиночестве, за неимением других дел ты начинаешь погружаться в воспоминания. Но мои, покореженные и зараженные запахом тика, так или иначе откидывали в наши дни с Томпсоном. На любое теплое слово еще трезвой матери или еще живого отца я невольно вспоминала, как те же фразы срывались с губ моего Дьявола. На каждое прикосновение — я чувствовала лишь руки и пальцы Килгрейва. Это не воспоминания, а медленное падение в пустоту с красивым названием «безумие». Смотря фильмы и сериалы с безудержной и жертвенной любовью главных героев, я никогда не понимала, как мысли одного может держать в плену другой. Как можно заменить саму себя совершенно незнакомым человеком, с которым вас свела судьба или злой рок? Как можно бросить на алтарь самозванца всю свою жизнь? Кажется, теперь я понимала… Мне не хватало его рук, голоса. Его равнодушные взгляды били по душе и сердцу, вызывая желание безудержно рыдать. Меня не так волновала сама смерть, как-то что Дьявол отвернулся от меня навсегда. Бросил, хотя лишь недавно я думала о том, что в моей жизни есть два человека, которые никогда бы не оставили меня: он и Джоэл. В итоге один сейчас умирает прямо на моих глазах, а второй покинул меня так же внезапно, как когда-то это сделал отец… Погнавшись за двумя зайцами, можно не поймать ни одного, — так говорил сосед, дядя Тедди. Но я не гналась ни за кем, однако все равно осталась одна. И это было нечестно. Наверное, впервые в жизни мне стало жалко именно себя. Неужели я не заслуживаю ни капли счастья и какого-то проявления любви? Неужели все, чего я достойна, — это одиночества и секса раз в год с психопатом? Конечно, я утрировала, но слезы полились из моих глаз отнюдь не из-за плоской белой лампы на потолке, которая била прямо по склерам. Хотелось откатиться на месяц назад, туда, где у меня была обычная работа, крокодил-начальница и друг, приезжающий по выходным под попкорн смотреть Discovery. Раз в неделю, обычно в четверг, я ходила в магазин за продуктами, а по понедельникам у меня была йога. Вечерами после работы я зажигала индийские благовония в палочках и читала классику, от которой засыпала за считанные минуты. Ни одну из книг я так и не дочитала, останавливаясь примерно на середине, а затем переходя к новой «колыбельной». Во всей моей жизни, расписанной по дням, была своя ритуалика, — неизменная и предсказуемая, но именно она добавляла моей ненормальной натуре хоть какую-то обычность. Мне нравилось думать, что несмотря на то что я безэмоциональная корова, мое существование было таким же, как у миллиона людей вокруг: дом, работа, магазин и редкое пьянство в барах, чтобы сбавить обороты. Сейчас мое состояние было на грани. Я то плакала, то впадала в беспамятство. Руки, которые так и были прицеплены к потолку, я понимала, что скорее всего придется ампутировать: настолько я их не чувствовала. К столь нехитрому медицинскому действию я бы также прибавила ампутацию и бестолковой головы, что уберегло бы меня от дальнейших бестолковых поступков, но, к сожалению, после такого не живут. А тяга к жизни у меня сейчас проснулась неистовая… Я, сука, хотела жить. Но хотела ли я жить дальше без Кевина?.. Со стоном зажмурившись, я жалела, что не могла сама себе надавать оплеух. Застряла. Завязла, как никогда. Все, что было до этого момента — детский лепет. Сейчас и здесь я почувствовала ненавязчивый запах дерьма. Я хотела сбежать. Но и не хотела этого равнозначным образом. Перед зажмуренными глазами, перед бликами лампы на обратной стороне век я видела Кевина. Его улыбку, его провалы глаз, его четкие скулы, о которые по неосторожности можно было бы порезаться, как бы это банально ни звучало. Видела его подтянутое тело и видела его обрамленную безумием детскую душу. Потерянную и напуганную, но обложившуюся шипами для защиты. Могла ли я его спасти, если бы все сложилось по-другому и я не решилась бы на пустой и глупый побег? Нет. Только в глупых романах с bad-боем и толикой эротики прилежной главной героине удавалось вернуть на путь истинный настоящего плохиша. Могла ли я остаться рядом с ним, не меняя, и сделать нашу жизнь более спокойной и нормальной? Нет. Подобных романов не существовало. Ведь в них всегда был бы печальный и ужасный конец. Но что делать, если мне хотелось такого романа? Что, если затмевая глубоко внутри голос разума, я хотела быть с ним? Ну, вот ты здесь, — раздался ехидный голос в черепной коробке. — Добилась своего. И теперь умрешь. Веки распахнулись. Умирать я не хотела. Не хотела. С трудом подняв откинутую голову с плеч, я осторожно размяла ее, с ужасом вслушиваясь в хруст позвонков, и перевела взгляд на Джоэла. Он лежал лицом к противоположной стене, а его рука, непослушная и переломанная, неестественно выгнулась, заворачиваясь к спине. Друг без друга нам не справиться. Никак. Всю жизнь со школьных времен он был моим ангелом-хранителем. Оберегая и защищая. Пора поменяться ролями. Ведь вытащить нас отсюда по силам лишь мне, если соберу расплывшийся мокрой лужей характер в кучу. — Джоэл, — осторожно прошептала я, на мгновение бросив взгляд на лестницу, ведущую вверх к двери из подвала. — Джоэл! Друг не откликнулся. Прищурившись, заставив взгляд сфокусироваться, я замерла, — насколько это было возможно в подвешенном, покачивающемся состоянии, — и пригляделась к его боку. Тот едва различимо приподнимался, и уголки моих губ в неверии дернулись вверх на мгновение. Он дышал. Джоэл был жив. Вокруг меня стояли две каталки и шкафчики, но ни к чему из этого я не могла дотянуться. Так близко и недосягаемо, что я сжала челюсти от досады. Тогда мой взгляд метнулся вверх, к крюку, за который я была подвешена. Одно из звеньев цепи пробивал насквозь кончик железяки, фиксируя мои руки и тело в подвешенном состоянии. Интересно, если попробовать подпрыгнуть, смогла бы я скинуть цепь с крюка?.. Первое резкое и уверенное движение руками отдалось стрельнувшей болью, ударившей в самый позвоночник. Охнув, я замерла, тут же крепко сжав губы: казалось, что любой писк призовет сюда Дьявола. Секунда. Две… Я вновь дернулась. Изогнувшись всем телом от самых бедер до шеи, я рванула вверх, застонав от боли в руках, и в последний момент повела кистями. Железо цепей звякнуло о крюк, но и не подумало соскальзывать, чтобы пустить меня на свободу. Еще пара натужных попыток, подбадриваемых мыслями о том, что стоит Кевину вернуться и наши с Джоэлом жизни оборвутся. Натянутая струна в душе нервозно трепетала, шепча что-то о том, что рано сдаваться. Попытка за попыткой, стоит лишь поднатужиться. В какой-то момент меня оглушило скрипом, и я с распахнутым ртом замерла, глядя на то, как звено цепи, балансируя, застыло на конце крюка. Движение руками на выдохе. И в следующее мгновение я лечу вниз. Колени с оглушительной болью соприкоснулись с бетонным полом, а затем, пропахав локтями, я замерла, чувствуя холод, просачивающийся к костям. Мышцы свело. Руки закололо сотней иголок, пробивающих плоть насквозь. Но я заставляла себя молчать — ни звука. Зажмурившись от боли по всему телу, — от разбитых колен до рук, которым, к счастью, не грозила ампутация, — позволила себе пару секунд полежать, свернувшись калачиком. Позволила, потому что впереди длинный путь и угрозу смерти никто не отменял. Возможно, это последние секунды моей жизни… Мысль о Джоэле придала сил. Перевернувшись на живот, проигнорировав волну волос, рухнувших на лицо, я посмотрела на тело. Нет, не тело. На моего друга. Сжимая зубы до скрипа, подтягиваясь и опираясь на кровящие локти, шкрябая цепями по полу, я ползла, глядя лишь на него. — Джоэл. — шепнула я, перекидывая его переломанную руку ему на грудь и за плечо опрокидывая на себя мужчину. — Господи, когда ты стал таким тяжелым… Его тело безвольно качнулось, а голова откинулась в сторону под неестественным углом, заставив меня заткнуться и трясущимися пальцами прикоснуться к его шее. Там, где должна под челюстью бешено отмерять секунды жизни пульсирующая вена. Пару мгновений подушечки ничего не чувствовали и я покрылась испариной от ужаса, но затем… Кожа волной изогнулась и я ощутила… — Сукин сын! — с тихим смехом протянула я, шлепнув его по щеке. А затем еще раз. — Поднимайся, ты, увалень! Не прекращая, я обернулась на захлопнутую дверь. Удары по лицу друга стали сами по себе чаще. Отчего-то я ощутила, как голову туманит от страха. Томпсону достаточно просто решить заглянуть к нам и все кончится. И тут… — Сью, твою мать, я тебя сейчас убью, — болезненно хорохорясь, слабо протянул мой друг. — Сука, жив! — охнула я, оборачиваясь и тут же кидаясь к нему на шею. — Ненадолго, если продолжишь душить меня… Но я и не думала отпускать его, молчаливо содрогающегося от боли по всему телу, совершенно забыв о том, что планировала поспешно убраться из этого смертоносного подвала. Я просто была счастлива от того, что могу слышать стук его сердца и ребра, то поднимавшиеся то опускавшиеся в такт его сбитого дыхания. Чувствовать руками кожу его куртки и понимать, что он жив. — Почему же ты всегда приходишь за мной? — просипела я, сглатывая слезы и отнимая голову от его плеча, чтобы посмотреть на его лицо. Джоэл неожиданно перестал дышать, заглядываясь на меня, и в его глазах скользнуло что-то едва ли ясное мне. Наверное, я как-то похоже смотрела на Килгрейва. Но как же так?.. Это же мой друг Джоэл… Почему же он смотрит так знакомо, тем взглядом, что я часто видела в отражении зеркал последнюю неделю? Почему он… — Подскажи-ка, — с тем же серьезным выражением лица прошептал он, и я неосознанно напряглась, растерянно глядя на него, — у тебя есть еще кто-то, с кем ты могла бы вляпываться в неприятности? Мы одновременно вяло фыркнули, оба прекрасно осознавая, что он хотел сказать нечто другое, что теперь навсегда останется в его душе и никогда не проявится. Поддержав друга под плечо, я помогла ему сесть, с жалостью глядя на то, как он придерживает переломанную руку. Судя по тому, как она болталась из стороны в сторону, переломы затронули не только кости руки, но и саму ключицу… — Что будем делать, Лиз Денайл? — Надо валить отсюда, — сказав самую очевидную правду из всех за всю свою жизнь, я обернулась на дверь. — Скорее всего, она закрыта… — Разбудила меня и не проверила? Иисусе, да ты самый хреновый спасатель из всех. — пробурчал Джоэл и, скривившись, медленно поднялся, придавливая поврежденную руку другой к боку. Мне пришлось подняться. Доплетясь до двери, мужчина мягко толкнул ее не травмированным плечом, но все равно поморщился. Однако обернулся он уже с наклеенной на лице улыбкой. — Поздравляю, она закрыта!..

═╬╬══╬╬══╬╬═

3slow2 — Shameless (Slowed + Reverb)

Виски мягко скользил по стенкам выпуклого стакана, повинуясь движению руки. Его осталось немного, но мужчина никак не мог заставить себя допить его. Осушить бокал — значит спуститься вниз. А данное событие он оттягивал как можно сильнее. Сначала долго поправлял пиджак, после проверял запонки, а теперь микроскопическими глотками допивал алкоголь. Если он спустится, Она умрет. Простой пример для неискушенного человека. А Кевин Томпсон не хотел, чтобы она умирала. Того же не хотел Килгрейв… Удивительное единодушие его уставшего прошлого и зловещего настоящего, и будущего. Мужчина устало провел ладонью по лицу, глядя на бассейн перед огромным окном, поверхность которого была затянута коричневыми, тухлыми и мокрыми листьями. Она сама выбрала такой исход. Предала его, обманула и выбрала смерть. — Ты сама пришла, — жарко прошептал он на грани срыва, тяжело дыша. Зрачки расширились, грозясь вытеснить похотью радужку навсегда. Чувствовал, что мозги совершенно не соображали, склоняясь под напором Сьюзан. — Ты сама. Я обещал не трогать тебя, пока ты не попросишь. Она медленно, дразняще облизала нижнюю губу и, подавшись вперед, положила руку на затылок Кевина, закапываясь в отросшие волосы. Он задержал дыхание, понимая, что сейчас готов позволить ей все что угодно. Готов позволить управлять им. Ему впервые захотелось подчиниться. Лишь ей, но отдать всего себя ради эти блестящих глаз, смотрящих на него, ради спутавшихся волос, пропахших им до самых корней… — Я не собираюсь тебя просить, — смело и уверено прошептала она ему в губы, а затем медленно провела под ними языком, с удовольствием наблюдая, как темнеет взгляд напротив, хотя, казалось, больше некуда. Сжала пальцы в кулак, натягивая корни волос. Кажется, он все понял еще до того, как Сьюзан договорила. Его рот изогнулся в усмешке. — Я просто возьму то, что хочу… Тяжело сглотнув, мужчина прикрыл глаза вновь, пытаясь справиться с воспоминаниями. Они терзали, возбуждали и приносили невыносимую боль. Килгрейв всегда считал себя сильным, независимым. Ему не нужны были друзья, подружки и даже родители. Он всегда сторонился чувств, хотя признавал, что, пропитавшись ими к Сьюзан, потерял себя, попутно получив самые яркие дни в своей жизни. Кевин еще не знал, что это не последняя его возлюбленная, но сейчас, в данный момент его жизни, пока Томпсон делал еще один глоток виски, он словил такую гиперфиксацию на этой поехавшей, что сносило крышу. Единственное, что ему сейчас хотелось, это спустится в подвал, изничтожить этого слизняка, — Джоэла, кажется, — мешавшегося у него под ногами, на глазах у Сьюзан, а после донести ее на руках в спальню, наверх, и долго-долго наказывать за то, что посмела предать его. Вдалбливаться в нее, пока не начнет задыхаться, устав стонать его имя под ним. После привычно зажав в объятиях, уснуть, не боясь, что их кто-то потревожит, а наутро, найдя обнаженное, утонченное тело рядом, вновь приняться доказывать, что Она — его. Сжав свободные пальцы в кулак, он с досады рыкнул, а затем швырнул стакан в стену. Осколками брызнуло стекло и капли дорогого виски. Достигнув пола, они растеклись по пушистом ковру, но этого всего Килгрейв уже не увидел, устремившись к подвалу. Чертова сука, что залезла ему в голову: он не сможет сохранить ей жизнь. А значит, остается лишь похоронить. Только сначала этот ублюдок Джоэл будет страдать. Кевин сможет пережить смерть Сьюзан. По началу будет тяжело. От боли он будет задыхаться, как побитая собака, и прятаться в том же подвале, упиваясь бухлом до потери сознания, но после… О, да, он сожжет этот гребанный мир, который мог бы положить к ее ногам, чтобы его страдания не были одиночны. Килгрейв заставит всю Землю кричать от боли так сильно, чтобы его собственная боль заткнулась, потонула и затихла… Пока его отчего-то дрожащая рука ковырялась ключом в замке на двери подвала, его память по-ублюдски услужливо подкидывала то смех Сьюзан, то ощущения от ее гладкой, нежной кожи… То ее тихий шепот в ночи, когда спросонья пугалась тому, что он исчезал с их кровати, то оглушительно громкие стоны в их единственную вспышку страсти. Дверь распахнулась. Из подвала потянуло сыростью, тьмой и запахом крови. У этого сукиного сына Джоэла было ее так много, особенно тогда, когда, спустив бессознательное тело Сьюзан вниз, Килгрейв заставил его несколько раз с разбегу удариться о стену. Звук его ломающихся костей, когда Томпсон наступил блестящим ботинком на поломанную руку Джоэла, ласкал слух. Господи, была бы в сознании тогда Сьюзан, Кевин наверняка ее бы отымел прямо на глазах этого жалкого сопляка, — настолько его возбудило издевательство над безвольным мешком мяса под ногами. Спустившись на пару ступеней вниз, он презрительно дернул верхней губой, глядя на распластавшееся тело мужчины, который лежал ровно так, как Килгрейв его оставил. Плевать. Но он замер. Еще пару ступенек и он увидит Ее. Когда она в очередной раз отключилась, Томпсон чуть не сошел с ума, глядя на окровавленное лицо и тело в синяках от падения на землю, подвешенное к потолку. Он думал, что взорвется от того, как ему одновременно хотелось снять и помочь ей, и убить прямо сейчас в моменте. С ним никогда такого не было. Заставляя родителей страдать, когда Томпсон смог вырваться, он не задумываясь причинял им боль. Никакой жалости. Никаких сомнений. Сьюзан же разбудила в нем то, что пробуждается в хищниках, когда они обретают пару. Защитить, сберечь, помочь… Килгрейв покорно склонял перед ней голову, тихо порыкивая, но подчиняясь, лишь изредка напоминая, что он сильнее. Она была его неразрушимой империей, за которую он был готов бороться. Но Сьюзан отвергла его. Предала. За это она умрет. Набрав побольше воздуха в легкие, пообещав самому себе, что не позволит слабости, Килгрейв сделал шаг. Спуск на еще одну ступень вниз. И он замер. Крюк, на который он подвесил девушку, пустовал. Страх сковал грудную клетку. Нахмурившись, он спустился еще ниже, касаясь ботинками бетонного пола… А в следующий момент ему чем-то прилетело по лицу с такой силой, что хрупнул нос и раздался неясный металлический дребезг. Следующий удар прилетел с ноги между ног и, застонав, Кевин согнулся, пока еще один удар не скосил его по затылку, заставив отключиться. Сьюзан, тяжело дыша, разогнулась, отбрасывая волосы назад с лица и продолжая удерживать металлический лоток для медицинских инструментов — его она нашла в шкафчике. Джоэл, уже стоящий на ногах, покачивающийся и слабый, но готовый к бою, присвистнул. — Страшная женщина. — Заткнись. Валим отсюда. Она решительно грохнула лоток рядом с телом, над которым извивалась несколько часов назад, а затем, с трудом отведя глаза, кинулась к другу. Подхватив его на плечо, проскользнув под крепкий бицепс «живой руки», девушка помогла Джоэлу взобраться на ступени, что вели к выходу. Лишь на мгновение она еще раз обернулась. Струна, что натянулась в душе, со звоном треснула и порвалась, разлетевшись в стороны. Секунда. — Сьюзан? С придыханием выдохнув, она отвернулась.

═╬╬══╬╬══╬╬═

Машина лихо летела по трассе, все дальше от злополучного поселка, в котором я провела так много времени. Казалось, что всю гребанную жизнь. Мои побелевшие пальцы крепко сжимали черный руль машины Джоэла, которая, — о чудо, — не заглохла за все то время, что мы были в подвале. Я заставляла их вцепиться в покатые формы, иначе бы, казалось, что от охватившего меня тремора умру сразу же в моменте. В ушах противно звенело, заглушая радио с орущей песней Леди Гаги, а левая нога, не задействованная на педалях, подрагивала. Джоэл сидел рядом, глядя в окно. Он не произнес ни слова с того момента, как мы оказались в салоне, как и я. Говорить было не о чем. Да и не хотелось. Неожиданно резко зашуршав по карманам куртки, заставив меня обратить на него внимание, друг достал пачку и, прикурив, опустил окно. Затем Джоэл быстро посмотрел на меня. Вытащил еще одну сигарету и протянул мне. Задумавшись лишь на неуловимое мгновение, я взяла роковую палочку, позволяя другу прикурить мне ее. Дым ударил в голову и в легкие одновременно. С непривычки кашель растущей волной поднялся по глотке, но, приложив усилия, я удержала его внутри, будто надеясь, что дым выжжет меня изнутри. Мне не было ни больно, ни страшно. Пустота, поглотившая с ног до головы, вела меня в мегаполис без желания обернуться назад, а сигарета во рту будто добавляла энергии. Легкие жгло — я жива. Но затем что-то мокрое коснулось моей щеки. С секундной заторможенностью я поняла, что это слезы. Взор внезапно затуманился, из губ вырвался всхлип. — Твою мать, — едва слышно прошептал Джоэл, а затем, протянув руку, схватился за руль, заворачивая его вправо, — тормози, дура… Наш джип свернул на обочину, и усилиями друга замигал аварийкой. Я старалась сдерживать душившие меня слезы, но, Господи, боль наконец-то догнала меня, видимо, бежав от самого поселка в след за машиной. Гортанный вой вырвался в салон и я ударилась лбом о руль, который продолжала стискивать руками, чудом не раздавливая в порошок сигарету между пальцами. Сильнее и сильнее… Будто надеясь сломать его. Может, тогда было бы легче? Я орала, будто меня рвали на части, била ногами торпеду, а кулаками потолок, в один момент осыпав крошево табака и угольков себе за шиворот, чувствуя, как остаются ожоги на шее и спине. Джоэл молча лишь похлопал меня по кофте, чтобы я не загорелась, но так ничего и не сказал. Мое тело били конвульсии, словно в него вселился демон. Внутри промелькнула мысль, что я все же разнесу машину в клочья, да и плевать — боль тела приносила успокоение боли души. Мне хотелось вернуться… Назад, в тот подвал, тянуло невыносимо. Хотелось помочь подняться Кевину с пола, обнять и прижаться к нему, вдыхать запах тика, который почти развеялся на одежде и волосах, сменившись табачным дымом. Хотелось поцеловать его, сжать руками крепкий разворот плеч… Когда я затихла, бросив взгляд на дорогу, пустота вновь стала моей опорой. Стало ли мне легче? Нет. — Значит вот так вот все, — неясно протянул друг, впервые нарушив молчание. А затем хлопнула пассажирская дверь, когда Джоэл выскользнул из салона. Я спрятала лицо в ладонях. Наплевать. Понятия не имела отчего ушел он, но я ему завидовала. Никогда не испытывала это чувство, но, видимо, Килгрейв запустил автоматическое обучение моего мозга. Сколько мне еще придется узнать… Но сейчас меня затопило завистью к другу, который остановился покурить перед капотом. Я завидовала, потому что он мог уйти от того, что его тревожило во мне. А я не могла…