Гейдлан-Хилл. 1801

When I was just a little boy I asked my father, «What will I be?» «Will I be handsome, will I be rich?» Here's what he said to me: «Que será, será Whatever will be, will be The future's not ours to see Que será, será What will be, will be» Звук сводил Тэхёна с ума. Звук металлической подошвы берца, упорно долбящейся в крышку багажника. И хоть источником этого мерзкого скрежетания являлся он сам, нога всё равно не оставляла безуспешных попыток расшатать замок. Наверное, потому что, прекрати Тэхён заниматься этим лишь на минуту, и на него тут же градом ледяной воды обрушится осознание — он ничем не может себе помочь. Он взаперти. Едет куда-то в проклятом багажнике арендованного форда, со связанными стяжкой руками — они зафиксированы за спиной и уже посинели от дискомфорта, потому что Тэхён лежит на них. А воздуха в джутовом мешке, надетом на голову, всё меньше. И очень темно. Настолько темно, что цветные огни (обычно прячущиеся под веками, если очень сильно зажмуриться) теперь плыли повсюду в воздухе. В ушах шумела кровь — не от страха, нет. Тэхён был слишком самонадеянным, чтобы бояться. Кажется, всё дело в том, что у него сотрясение мозга. Или, как минимум, просто сломан нос, а ведь и это дерьмо не из терпимых. Особенно при тех обстоятельствах, в которые альфа по дерзости и глупости своей угодил. Он попадал в неприятности и прежде. Можно даже сказать, что условия тех «неприятностей», с которыми ему случалось сталкиваться, бывали похуже тесного, пропахшего резиной багажника. Но все тридцать два года жизни Тэхён выходил абсолютно сухим из воды. Глядя в лицо правде, можно смело сказать: запас своей удачи он исчерпал. Потому что в этот раз люди, которым мужчина перешёл дорогу, были очень серьезными. Вред же, который Тэхён нанёс их бизнесу, расценивался в отсечение сразу трёх голов — однако, семьи у мужчины нет, и ребяткам-исполнителям придётся включить воображение. Возможно, они разрубят его собственную безмозглую башку на три равных доли, чтобы порадовать щедрых заказчиков. Тэхён при мысли об этом нервно усмехнулся, втягивая ртом ткань мешка, и забил по крышке багажника ещё более активно. Впрочем, скоро нога начала отниматься, так ничего и не добившись. А форд на скорости свернул с шоссе на его крошечный асфальтированный «приток», по обеим сторонам огибаемый лесной чащей. Дорога была неровной и каменистой. По ней ездили только летом и только грузовые машины с древесиной. Сейчас, в конце ноября, она казалась пустой и покинутой. Надежды Тэхёна на то, что казнь над ним сможет прервать какой-нибудь проезжающий мимо автомобиль, разбивались о реальность. Но пока альфа этого не знал. И всё ещё позволял себе утешаться мыслями о чуде. Скоро, съехав с дороги на лесную просеку, форд остановился. Тэхён затаил дыхание. Он слышал голоса снаружи. Не перешёптывающиеся, а говорящие в полную силу. В речи двух мужчин, похитивших его из аэропорта Хитроу в двадцати шести километрах от Лондона, мешался корявый английский и другой язык, который был Тэхёну неизвестен. Оба напарника в процессе диалога казались весёлыми и уверенными, чего не скажешь о «третьем лишнем» человеке, запертом в машине. — ¿El jefe dijo que dejamos la cabeza? (Босс сказал, ему нужна голова?) — Dijo que lo dejara en el bosque. (Сказал оставить его в лесу) — ¿En el bosque? (В лесу?) — человек шумно перезарядил пистолет. На мгновение между собеседниками возникло негодующее молчание. — Он платит двадцать тысяч за то, чтобы мы бросили парня подыхать от голода? Щедрый мудак. – Sí, mas alla el el bosque. Tenemos un montón de cosas que resolver por su culpa. El jefe me dijo que no perdieramos el tiempo (Да, поглубже в чаще. У нас ещё куча вопросов, которые придётся решать из-за него. Босс велел не тратить время), — затем альфа добавил короткое: — Вытаскивай. Второму похитителю английский давался с заметным трудом. Длинные фразы тот произносить не мог, и из всей затянувшейся беседы Тэхёну удалось разобрать лишь две вещи. Во-первых, то, что отрубать ему голову никто не собирается, а значит на быструю смерть не приходится надеяться. Во-вторых, путь закончился. Они поднимают крышку. Сейчас. Тонкая полоса кисейного света проникла в багажник вместе с щелчком замка. Она была не белой или жёлтой, а серо-зелёной, тенистой, что говорило о наступлении вечера — Тэхён, занятой своими волнениями и мыслями, не заметил даже, что провёл в скрюченной позе полдня. Теперь, когда он мог хоть немного выпрямиться, в поясницу входили по самую петлю невидимые иглы. Огромные, причиняющие приличный дискомфорт. Свет быстро множился. После шести часов в кромешной темноте он слепил глаза, чему отчасти препятствовал надетый на голову мешок. Впрочем, скоро Тэхёна лишили даже этой маленькой предсмертной радости — рука одного из мужчин сдёрнула ткань с его макушки и отбросила на дорогу. Альфа простонал, уязвлённый сразу десятками разных видов боли: в глазах, руках, спине. Но апогей её концентрировался то ли где-то глубоко внутри головы, то ли в переносице. Тэхён облизал губы — полосы крови из носа засохли прямо на них и отдавали горечью. — Вставай, — грубо командовал тот парень, что стоял дальше от багажника. Он выглядел много иначе, чем Тэхён себе представлял: толстый, с чёрной бородкой и такого же оттенка сальными волосами. Волосы были настолько грязными, что кудрявились, и настолько длинными, что достигали плеч. — Какого хера вам надо? — Вставай! Альфа повторил своё «вставай» ещё несколько раз, прежде чем понял, что Тэхён, парализованный тревогой и онемением, не способен нормально двигаться. Наверное, «вставай» — это единственное слово, которое толстый козёл может произносить на английском без испанского акцента. Он кивнул напарнику. Второго мужчину, повернувшись, Тэхён заметил немногим позже первого. Тот был высоким и тощим немцем с совершенно тупым розовым лицом. Белокурые волосы, также на испанский манер, оказались уложены назад — они некрасиво оголяли его маленький поросячий лобик. Исходя из того, каким глупым и одновременно легко говорящим сразу на двух языках был этот немец, альфа безошибочно решил, что он погряз в криминальном мире с раннего детства. Как и сам Тэхён. Наверняка парень вырос в доме дона Хименес. Неудивительно, что он говорит на испанском так же хорошо, как на родном. Немец пригрозил ему дулом заряженного пистолета. Альфа не повёл и бровью, однако специально округлил глаза пошире. В нём созрел план. Возможно, максимально неудачный. — Давайте без железа, парни. Мне трудно подняться без рук. Сейчас, — он передёрнул плечами, делая вид, что пытается встать. Тогда немец подошёл ближе. Он склонился над багажником, видимо, преисполненный уверенности выволочь оттуда пленника. Но стоило расстоянию между ними прилично сократиться, как Тэхён, что было в нём ещё сил, смазал металлической подошвой ботинка тому по плечу. Пистолет выпал из рук, и за грохотом его о траву последовал следующий удар — теперь по лицу. Немец заверещал так сокрушённо, что, несмотря на головную боль, Тэхён улыбнулся. По потному розовому лицу похитителя вперемешку с невольно брызнувшими слезами катились ручьи крови. Тот пошатывался, бранясь то на английском, то на испанском, и бережно держался за искривлённую переносицу. Должно быть, Тэхён сломал ему нос.

Похитители 1:1 Тэхён.

Тэхён выкарабкался из багажника настолько быстро, насколько позволяли ему многолетняя сноровка бойца, боль во всём теле и, конечно, связанные руки. Не то чтобы он рассчитывал, будто справиться с людьми, посланными доном Хименес, будет так легко. И всё же эти два удара перед полным крушением лицом в грязь стали последними глотками его свободы. Они были ему необходимы. Когда Тэхён наконец ощутил под собою землю, пистолет уже не лежал у колёс форда. Его ловко подхватил толстый испанец, которого альфа мысленно нарёк «козлом». — ¿Сrees que eres el más listo, hijo de puta? Те dispararé todo el cargador! (Думал, ты самый умный, ублюдок? Я всю обойму в тебя выпущу!) — Я не понимаю, что ты говоришь! Ничего не понимаю, жирный козёл, ты слышишь? — руки горели от стяжек, а ноздри широко, зло раздувались. Ещё немного, и Тэхён кинулся бы в драку, прекрасно зная, чем закончится его тяга к насилию против человека с пушкой. Однако, в разговор, чудом проглотивший свой шок, вклинился немец. — Apuñalo a ese hijo de puta, Ernie! (Прострели колено этому сукину сыну, Эрни!) Совет напарника показался Эрни привлекательным. К счастью, тот был значительно умнее своего дружка (но всё ещё не намного умнее домашнего скота), чтобы, как только Тэхён сделал шаг в сторону, выстрелить ему в бедро. С раздробленным коленом пленник не прошёл бы и десяти метров, а тащить тушу порядка двухсот фунтов на себе глубже в лес — задачка не из простых. У Тэхёна из глаз посыпались искры. Не те искры, что может представить себе человек, хоть раз глубоко царапавшийся о кухонный нож или наступавший на детское лего младшего брата. Искры, которые в полной мере осознает только тот, кому в ногу на полтора дюйма входила пуля. Мужчина взвыл. Он рухнул на колени и по мере того, как адский рёв его переходил на отчаянное мычание, чувствовал боль всё ярче. Объявший ногу огонь расползался от места ранения к самым кончикам пальцев. И всё же, несмотря на мучение, что Тэхёну приходилось испытывать, ему вновь чудовищно повезло. Патрон не задел ни кости, ни артерии. Рассёк лишь плоть, вызывая интенсивное, но пока не летальное кровотечение. — Te gusta? (Нравится?) — злорадно сокрушался Эрни. Он подошёл ближе и теперь направлял пушку своему пленнику в висок. Дуло ерошило короткие волосы Тэхёна. Но альфа молчал. Стиснув зубы, смотрел исподлобья. Широкие чёрные брови подчёркивали ярость в глубинах зрачков. В ответ Эрни хмыкнул. Подозвал дружка. Немец же, с полуслова понимая, что именно от него требуется, с силой пихнул Тэхёна на четвереньки. И альфа, скуля от разрывающей ляжку боли и слабости, точно побитая собака, выпрямился. Он никому и никогда не позволит себя унизить. Чем бы ни пришлось заплатить за это. — Marcha (Шагай). Альфа пошёл. Прихрамывая, стискивая зубы. Вечерело, и хвойник раскрылся перед ними тремя пламенеющим поприщем. Чем глубже в чашу уходила тропа, тем безбожнее и темнее становилась. Накренённые друг к другу кроны совсем не пропускали свет. Уже тогда, стоя только на подходе к деревьям и ещё не ступив в их гущу ни шагу, Тэхён считал это место жутким. Безобразно жутким. Но в тот момент, ослеплённый болью и отчаянием, мужчина решил, что просто не хочет расставаться с жизнью в мрачном одиночестве леса. Не более. Всё оказалось иначе...

***

«Benjamin Wallfisch - Clearly He's Lost His Mind»

Тэхён понял, что с этим лесом что-то не так, уже после того, как остался в его бесконечной пустоте совсем один. Ублюдки скотчем притянули его к стволу дерева под грудь. Сидя. Потом раздели до трусов. Не постеснялись снять даже штанину с раненой ноги, вероятно, надеясь, что ноябрьской ночью в белье человек быстрее умрёт от холода, чем от кровопотери или голода. За считанные минуты. Но тело Тэхёна, здорового, спортивно сложенного мужчины, который за недолгую жизнь успел перенести около десяти пулевых и шестнадцати колото-резаных ранений, испускало дух медленно. С каждой следующей каплей крови, сбегающей вдоль ляжки, он ощущал, как его покидает очередная порция сил. На самом деле, Тэхён не всё время бодрствовал и испытывал боль. Отчасти благодаря последнему своему разговору с «жирным козлом» Эрни, когда тот уже заканчивал стягивать с него берцы. На правом запеклась кровь бедолаги немца. Кажется, ему прилетело сильнее, чем Тэхён рассчитывал. — Que tengas una buena noche, amigo (Весёлой ночи, приятель), — усмехнулся тогда Эрни, закончив с его шмотьём. И хоть Тэхён чудовищно хреново понимал язык, он всё же разобрал смысл сказанного. И нашёл в себе смелость возразить на смешок не менее язвительно: — Веселее ночи, чем с твоей мамашей, у меня уже не будет, — Тэхён сплюнул на чужую обувь слюну вперемешку с кровью, стёкшей в горло из сломанного носа. Эрни проследил за тем, как расплывается на ботинке пятно, а затем — поднялся. — Mi segundo padre es papá. (Второй мой родитель – папа). И заключительным актом сцены, которую самонадеянный альфа наблюдал перед сразившей его темнотой, стал носок лаковой туфли в дюйме от лица. Удар не был сильным. Ослабшему Тэхёну хватило малого, чтобы отключиться. Следующие несколько часов он то проваливался в небытие, то снова приходил в себя. Но рядом уже не находились ни Эрни, ни его белокурый дружок. Губы перетягивал скотч. Спокойствие природы нарушал лишь ветер, звенящий между лиственницами. В зависимости от того, как долго в тот или иной раз Тэхён находился в расстройстве сознания, вокруг всё гуще смеркалось. Вместо тумана, обычно покрывающего землю летом, на траву и кустарники с приходом ночи обрушивались ноябрьские заморозки. Каким бы стойким ни был, Тэхён прекрасно замечал, как заиндевают ресницы или трясутся от холода продрогшие конечности. Иногда мужчина пробовал добраться стопой до коряги или камня. До чего угодно, позволившего бы ему прорвать стяжки на запястьях. Но рабочая нога со временем осталась одна — от травмы и продолжительной ходьбы по лесу Тэхён просто не мог подвергать нагрузкам вторую. Если бы только ему освободить руки и пережать рану... Возможно, он бы сумел дотянуть до утра. А там, тоже лишь возможно, его нашёл бы забредший в эти места охотник. Или, вспоров ногтями скотч, Тэхён дохромал бы до ближайшей заправки сам. Даже если бы путь занял несколько миль, альфа бы точно выжил — он боец. Но руки по-прежнему оставались скованы. А красивый латино-американский загар уступал место пугающей синеве тела. И Тэхён всё охотнее принимал свою неизбежную участь. Он умрёт здесь. Вот так бессмысленно. После того, как совершил первое и единственное хорошее дело в своей жизни. Наверное, Бог решил, что Тэхён искупил этим поступком все прежние грехи, и пора забирать его в Рай, пока он не натворил новых бед? Вряд ли. Билет в Рай Тэхёну точно заказан. Ничего, кроме Геенны огненной на том свете его не ждёт — или как там это называется в христианстве? Ад? Он ни разу не держал в руках библии, откуда бы знать. Тэхёну было нечего терять на земле. Обычно такие люди не боятся смерти. А он и не боялся. Он просто хотел жить. Так же, как может существовать без неба птица, но всё-таки вновь и вновь расправляет крылья. Тэхён родился на Сицилии. Был (да и всегда будет в общем-то) сыном наркоманки и драг-дилера. Его родители не состояли в любовной связи, а у матери помимо него сталось шестеро мальчиков от разных отцов. Четверо покинуло мир детьми, двое не дотянуло до семнадцати. Тэхён остался один. Он выскребал права на то, чтобы ходить по этой траве и дышать этим воздухом, своими зубами. Брался за любую, какую предложат, работу. Но там, откуда Тэхён родом, работа грязна не от того, что мараешь руки в пыли, а от того, что торгуешь порошком. Разной дрянью. А ещё он убивал людей. И, убивая, никогда — ни разу! — не задумывался, что однажды окажется на месте того самого бедолаги, которого привязывает к дереву в лесу. Если сказали сделать, значит, заслужил. А чем заслужил — Тэхён не интересовался. И всё-таки судьба забавная штука. Раком либо ты, либо тебя. В последний час перед тем, как с Тэхёном случилось нечто странное, необъяснимое, он так же вспоминал о прошлом. Уже не пытался выбраться — не было возможности, да и смысла. Но, насколько получалось, гнал от себя сон. Знал, что, если выключился ещё раз, — век больше не поднимет. Зубы во всю стучали до треска эмали — то ли от ледяного ветра, то ли от резкого приступа тахикардии. Волоски на руках и голенях, как и ресницы, покрылись слоем мелкой изморози. Левая нога онемела. Тэхёну было плохо, и он понимал это сам. Но куда как хуже ему стало, когда перед глазами, расфокусированными из-за приближающегося конца, замерцали силуэты. Тёмные и зловещие, как этот лес. Бесформенные, как смятый пальцами пластилин. Скоро тени слились в одну. Такую же неясную и мрачную. Глазами Тэхён мог проследить, как она скрывается в зарослях и появляется вновь. Как путает следы, пытаясь добиться либо признания своего присутствия, либо полного сумасшествия единственного зрителя. — М-м? — безвольным мычанием спрашивал Тэхён у пустоты. Ответом ему следовал свистящий над головой ветер. — М! М! Альфа ничего не боялся. Ни человека, ни ружья, ни высоты, ни нищеты — ничего из того, что когда-нибудь окружало его в мире людей. Но чёрное облако, слоняющееся между деревьями, ввергало его в истинный ужас. Сперва Тэхён думал, может, это животное? И по спине его градом катился холодный пот, а обмякшие мышцы вмиг напрягались. Койот или медведь. В лучшем случае — заблудшая овца с ферм неподалёку. И действительно, «нечто» издавало звуки, похожие на стоны зверя. То низкие, то высокие, то хриплые. Но порою его плач напоминал человеческий крик. И ели опускали ветви пред голосом чудовища, которому поклонялись. Один лишь Тэхён чувствовал себя лишним на этой мистической жатве. Альфа смирился с тем, что может умереть. По правде говоря, уже молил бога о том, чтобы это поскорее произошло. Но смерть, казалось, не торопилась. Наверное, даже она страшилась того, что Тэхён видел перед собой. Вой существа неумолимо миновал заросли валежника, поросшие мхом скалы, ели и пихты. Он приближался. «— Господи боже», — Тэхён понадеялся, не бред ли это от кровопотери? Но бред не мог быть настолько реалистичен. Когда существо мелькало в непосредственной близости от него, сквозь влажность ноябрьского воздуха альфа ощущал даже его скверный запах. Запах гнили из пасти – если у этой твари вообще была пасть. Зловоние казалось вполне материальным и вызывало сильный приступ тошноты, который Тэхён вынужден был подавить, чтобы не захлебнуться в последствии рвотой. Мужчина задёргался в припадке. Страх перед неизвестным, под тяжестью веса которого всего в сотне метров от него ломались сухие сучья, запускал в кровь ток и адреналин. Теперь дело обстояло не в боязни просто умереть, а в боязни столкнуться с чудовищем тихих Английских лесов лицом к лицу. Оно сведёт Тэхёна с ума задолго до того, как сведёт в могилу. Альфа оглянулся по сторонам — времени на то, чтобы соображать, было мало. Ему вдруг вспомнился старый армейский приём: ничего сносного для его исполнения среди травы не валялось, и мужчине пришлось, претерпевая дискомфорт, потянуть набок переднюю часть трусов. Они на шнуровке. Какое счастье, что они на шнуровке! Чёрт возьми! Раньше Тэхён всегда носил боксеры — ему снова умопомрачительно везёт. Глаза заблестели от навернувшихся на них слёз отчаяния и радости — мужчина не плакал так открыто даже будучи мальчишкой двенадцати лет (с тех самых пор, как у него выпали все молочные зубы). Но в эту минуту счастье, грозившееся вот-вот оборваться остриями зубов лесного Дьявола, оказалось намного сильнее его каменного нрава. Парой движений выдернув шнурок из шлёвок, Тэхён схватил его покрепче одеревеневшими пальцами. Один конец он пропустил под стяжками на запястьях, другой просто придержал. И когда афера удалась — начал неустанно дёргать шнур вверх и вниз. С такой скоростью, что пластмасса стяжек накалялась до красноты, а сам шнурок больно обжигал кожу. Иногда руки, замёрзшие и растерявшие силу, уставали, а Тэхён почти терял веру в то, что сможет избавиться от пут — именно тогда крик твари вновь раздавался над разношёрстным полотном бесконечной чащи. Его разносили птицы, подхватывали животные. Ему внимали даже цикады, моментально прекращающие свои песни. Сердце Тэхёна, стуча в груди, стремилось проломить рёбра. Оно периодически, может, от страха, а может — от нагрузки, пропускало удары. Верещание, похожее одновременно на плач младенца и бульканье подстреленной лани, как ничто иное мотивировало мужчину бороться. Принимать решения. Мыслить. Чувствовать. Тэхён увлёкся жалким огоньком надежды настолько, что забыл про дыру в ноге, окоченение и немощь. Он тёр-тёр-тёр стяжки, со всей силы напрягая руки. И плакал. Потому что грань между свободой и его заточением теперь была настолько расплывчатой, что бросить дело на полпути мог лишь слабак. А запах гнили исчезал и появлялся. Наверное, чем бы чудовище ни было, оно наслаждалось его паникой. Тэхён не думал, почему существо не нападает, воспользовавшись его беспомощностью — не было времени отвлекаться. И всё же этот вопрос подсознательно его тревожил. «— Неужели...», — мужчина услышал, как лопается первая стяжка. Вторая, третья. С силой разойдясь в стороны, запястья смогли прорвать и оставшиеся. Несколько секунд Тэхён лишь нервно глотал ртом холод чистой лондонской ночи. Он касался пальцами синяков там, где раньше были оковы, не пробуя даже вытащить ладони из-за спины. Руки горели. Но стяжки действительно порвались вместе со шнурком и теперь валялись на земле. Тэхён не мог поверить... С осознанием на альфу навалилась взрывная волна уверенности. Но страх никуда не делся. Наоборот, лишь приумножился. Потому что лес поразительно некстати стих: животные, насекомые, растения. Исчезли скрип ветвей и шум пролегающего неподалёку ручья, через который приволокли Тэхёна сюда похитители. А ещё прекратило кричать Оно. В какой-то момент мужчина успел даже обнадежить себя мыслью, что тварь была только плодом воображения, который помог бы Тэхёну выбраться из тупика. Однако, всматриваясь в чёрные ходы между деревьями, альфа подкожно ощущал чужое липкое присутствие. Тень следила за ним, притаившись. Ждала, пока всего несколько неверных шагов приведут Тэхёна к гибели. Когда мужчина сумел избавиться от слоёв скотча на лице, груди и плечах, то огляделся ещё раз. Не решался кричать — связки цепко склеивала мазута опасения. Убеждённый в том, что в прошлый раз видел тени на севере, Тэхён двинулся к югу. Да, он шёл. На самом деле, даже бежал, нисколько не видя проблем в своей хромоте — жажда жить, не подпитанная никакими причинами, вела его сквозь мрак.

Вела к обрыву.

Бегом альфа смог преодолеть первый километр. Сучки низкорастущих елей хлестали его по рукам и бёдрам, рассекали кожу, но тот упрямо двигался сквозь них — рано или поздно лес должен был закончиться, в какую бы Тэхён ни направлялся сторону. Холод изнурял тело. Мужчина не чувствовал его из-за внутреннего согревающего жара, хотя пальцы на стопах давно начали краснеть и отниматься, а иней пустил корни в волосы. Дыхание неслось по воздуху  облачками пара, и значит, очень скоро землю окутает грязно-серой периной первый снег. Если это произойдет прежде, чем Тэхён вернётся на дорогу и поймает попутку, его проблемы усугубятся. Но мужчина уже мечтал о том, как кормится горячей пресной кашей в дежурной больнице города. И как какой-нибудь старик с соседней койки утомляет его предложением сыграть в карты. Нет, он не сдохнет здесь. Однако, чем дальше Тэхён пробирался, тем безвыходнее делалось его положение. Чаща не хотела выпускать путника. Тропинки между деревьями становились всё уже и ухабистее. А в итоге исчезли совсем, заставляя мужчину, забывшего, казалось, от усталости и боли собственное имя, ломиться сквозь заросли. Иногда, ступая по скалистой местности, где в стопы впивались острия камней или ноги безбожно скользили по первым слоям льда, Тэхён спотыкался. Падать в его состоянии было особенно мучительно. Он всегда стискивал зубы, чтобы не закричать. Долго не мог подняться. А когда всё же вставал — замедлялся вдвое, волоча простреленную конечность за собой. За ним следили отовсюду. Огненные глаза тех, кого Тэхён не мог видеть, ловили каждое движение — он ощущал порами. К тому же, очень скоро, обнимая себя руками в попытке согреть продрогшую грудь, альфа опять уловил запах. Проклятый запах гнили. Чудовище позволило ему освободиться только потому, что ему нравилось охотиться. Вопли твари тоже вернулись. Альфа не понимал, откуда именно они разносятся — его намеренно путали. В конце концов, вновь срываясь на бег, Тэхён рухнул. И понял, что задача выпрямиться ныне так же недостижима, как звёзды, редкий блеск которых просачивается сквозь кроны. Может, не так это и страшно – сгинуть у подножия холма, объятого лиловым вьюном. Здесь цветы не мёрзли, будто ледяной ветер никак их не дотрагивался. Пёстрые головки злорадно насмехались над Тэхёном, а тот и не был против. Мужчина устало заплетался в них пальцами, содрогаясь от ощущений в ноге, и ждал. Ждал, пока рёв и вонь тени нагонят его, настигнут. Возможно, никто никогда раньше не видел всех ужасов этого места... И красоты поросшего цветами холма. Так пусть Тэхён станет первым. Лучше бы и последним. — Дерьмо, — стуча зубами, произнёс мужчина самому себе. Потому что что-то явно нужно было сказать. Справа от холма, напитывая его ароматом гари и золы, заструился дым. Тэхён решил, что горький туман тоже часть преследователя, и опустил веки, готовясь к личной встрече. Однако, ни через минуту, ни через две, ни через три голос существа не приблизился. А дым начал виться гуще, уже почти стоял столбом. Он сластил ароматом древесины на кончике языка.

Кто-то растопил печь.

Уцепившись за единственный «прут у болота», Тэхён зашевелился. Мужчина оглянулся на сомкнутые ветви елей со спины, сквозь которые прокладывал себе тоннели, и вспомнил оставленные позади кошмары. Пока он ещё был способен ползти. И место, куда ползти, у Тэхёна тоже появилось. Если эта последняя попытка просуществовать до утра обернётся провалом — пусть монстр жрёт его неудачливое тело живьём. Но до тех пор Тэхён сделает всё возможное.

***

Дом одиноко стоял за холмом. Маленький и каменный. С заколоченными досками окнами. Снаружи он выглядел совсем старым: крыша прохудилась, а веранда поросла мхом и сорняками. Краска сошла со стен, обнаруживая в благородном белом кирпиче дешёвую красную подделку. Из дымохода валила грязно-бурая масса, как обычно это бывает, когда горит сырая древесина — Тэхён хорошо знал, потому что в доме его матери иногда применялось печное отопление (если вовремя не оплачивались счета). Вероятно, хижина принадлежала лесничему? Мужчина не задумывался. Ему в тот момент было наплевать, откуда дом взялся или почему находится посреди чащи. Тэхёна всерьёз волновали лишь две вещи: не прекращающийся вой вдалеке и свет забитых намертво окон. За дверью жарко. А он соскучился по теплу. И по спокойствию, такому томно-приятному, соскучился тоже. Страх всегда вызывает в человеке одно встречное чувство — желание от него избавиться. Какими бы ни были последствия. Если вокруг хижины когда-то возводили калитку, сейчас от неё остались ржавые развалины. Тэхён с лёгкостью миновал их, перебираясь ползком. Чумазый от крови, пота и земли, с побелевшими ресницами, он выглядел ненамного лучше самого дома. Они стоили друг друга: оба не мёртвые и не живые. Оставленные Богом. Прежде чем усилием воли взобраться по лестнице, мужчина обратил внимание на треугольную фреску, выступающую над верандой. На ней лепниной было выведено несколько строчек, из которых альфа сумел разобрать не больше двух:

«Гейдлан-хилл. 1801»

Тэхён не заметил, что флюгер на крыше, несмотря на студёный ветер, совсем не колышется. Он трясущимися пальцами ухватился за ручку двери. Не в состоянии встать даже на колени, просто толкнул её вперёд. Дверь поддалась охотно. В лицо из открывшегося пространства, которое Тэхён не успел рассмотреть, хлынул уже знакомый аромат дыма вперемешку с горечью цельных кофейных зёрен и пыли. Рёв за спиной, из глубин леса, прекратился. А альфа, обледенелыми губами улыбнувшись тому факту, что в доме и правда есть люди — хоть кто-то — привалился к порогу виском. Организм отключился от утомления и перенесённого стресса, почувствовав безопасность. Да только безопасность здесь, в Гейдлан-хилл, весьма неоднозначное понятие. — Это он? — пожилая дама в кресле-качалке у печи сунула в рот дольку сахара из своей тарелочки. — Не такой красавец, как о нём говорили. — Ты-то знаешь толк в красавцах, старая ведьма, — грубо прервал её один из мужчин, сидящих за столом. По всей видимости, он не был заинтересован незнакомцем. Брошенная им игральная кость подскочила и вдруг угодила в чью-то чашку кофе. — Это десять очков, Намджун. — Это ноль очков. Именно так ты и сколотил свое состояние? Обманывая в азартных играх? — Да я воевал тринадцать лет! — Перестаньте, — прервал их голос третьего мужчины. Он оказался единственным неравнодушным к судьбе человека, упавшего на их пороге, и встал из своего прокуренного кресла. Взяв Тэхёна за грудки, альфа втащил в дом тяжеленную, больше его самого вдвое, тушу. Дверь захлопнулась. Наверное, сквозняком? — Скажите Юнги, чтобы приготовил комнату. Это Он. Пора. Тэхён определённо исчерпал весь запас своего везения. Гейдлан-хилл — не тот дом, который можно назвать спасательным кругом.