Моё чудовище

Как банально звучит, когда жизнь делят на до и после. Это давно уже не лиричное сравнение, не поэтичное вплетение в жизнь, как седина, которая как бы делит жизнь на до молодости и после неё. Это всё слишком банально, вычурно и пошло. Но именно это произошло в жизни Лилит. Чудовище, что похитило её, почему-то не выглядело как чудовище из фольклора или из фильмов. Чудовище, что похитило её, было человеком. Самым обычным и самым необычным одновременно. Оказаться с ним наедине во время и после похищения стало самым чудовищным моментом, негуманным, ужасающим. Лилит поймала тогда себя на странной мысли: в момент смертельной опасности жизнь не проносится перед глазами, никаких картинок из прошлого не было, потому что время превратилось в «прямо здесь и сейчас». И это стало её новым времяисчислением. Океаны слёз иссыхали, постепенно превращаясь в озёра, в реки, в ручьи, до тех пор, пока совсем не исчезли с карты лица. Лилит представляла себя видеороликом, в котором за три минуты показывали, как менялась мода от Древнего Египта до наших дней. Картинки сменяли друг друга, перетекая одна в другую благодаря мастерству искусственного интеллекта. Удивительно, но так же быстро текло время рядом с Джокером. И вот пресловутое «до и после». Тектонические плиты жизни Лилит под натиском землетрясения разошлись, произошёл разлом, и обратно, в «до», стало невозможно вернуться, даже если бы произошло чудесное спасение. Она никогда не стала бы прежней Лилит, преисполненной самой себя. Ей иногда казалось, что Лилит больше нет, есть какая-то другая девушка, зазеркальная, и всё происходит с той, с новой Лилит, а прежняя умерла. В первые же дни она научилась считывать опасность, которую всегда нёс Джокер. Его мимика, жестикуляция всегда что-то означали, и Лилит вынуждена была приспособиться и начать понимать, когда ей грозила опасность, а когда можно было немного выдохнуть. Она вела подсчёт дней, которые провела рядом с ним, чертила в туалете крестики, пока Джокер не понял, в чём дело, и тогда он стал вливать ей в голову водопад мыслей и слов о том, что время ничто, и что один день одновременно может быть неделей или всего лишь часом. Лилит старалась оставаться в здравом уме, хотя иногда верила ему, она продолжила чертить острым камушком крестики, и тогда Джокер пригрозил, что сломает ей пальцы. И время перестало существовать, а Лилит ощущала себя так, будто тонет, вокруг неё толща мутной воды. Она ослепла в контексте времени, и Джокер стал её проводником в этом безумии. Поводырь в кромешной тьме наваливающегося сумасшествия. Однако Лилит сопротивлялась, не позволяя себе с головой уйти в безумие, потому что понимала, что тогда точно пропадёт. Но одно Лилит уяснила для себя: когда Джокер ненормальный, это нормально, потому что так хотя бы понимаешь, чего от него ждать. У него в глазах безумие смешивается с огнём. Если ему что-то интересно, его нутро словно окатывали бензином, а потом бросали спичку, и глаза заволакивало пожаром. А ещё для человека, который плюёт на личные границы, в его… хм… убежище слишком много дверей: в кухню, в единственную комнату, в, если так можно сказать, уборную. Очень быстро Лилит поняла, что это вызов, потому что если она закрывала за собой дверь, это действовало буквально как приманка, самая вкусная и сочная, и Джокер взрывал личные границы, вторгался и заполнял собой всё пространство. Так что открытая настежь дверь — самый верный оберег. Но сегодняшний вечер стал пиком безумия. Джокер подошёл к разложенному дивану с белым пакетом в руках и высыпал рядом с Лилит его содержимое. Рядом с ней теперь лежали очки, тёмный парик и перевязанный резинкой кусок газовой чёрной ткани. Не дожидаясь её реакции, Джокер ушёл в ванную и закрыл за собой дверь. Естественно. Ему можно всё, его личные границы нерушимы, в противном случае нож под рёбра. Лилит взяла ткань, стянула розовую канцелярскую резинку и развернула перед собой… платье. От неожиданности она поднялась с дивана, недоумённо разглядывая… подарок? Прозрачный плечи, прозрачные короткие рукава и не менее прозрачный откровенный вырез. Лилит приложила платье к себе, всё ещё пребывая в неуверенности. От груди и до коленей чёрная ткань, усеянная серебристыми блёстками. Крой свободный. Лилит оглянулась на диван, поморщила лоб, рассматривая очки и парик. К чему это всё? Что ещё задумал Джокер? И какую роль в его ужасающем плане играла она? Где-то через полчаса он вышел из ванной и развязно вошёл в комнату, прислонился плечом к дверному косяку и фривольно улыбнулся. У Лилит глаза на лоб вылезли. Перед ней стоял… человек! Человек, мать его! Гладковыбритое лицо, ни следа от шрамов: Джокер скрыл их или накладками, или мастерским гримом. Не было и привычных чёрных кругов под глазами, которые оставались тенью даже после того, как Джокер смывал грим. Краска настолько глубоко въелась в его лицо, что её уже невозможно было ничем смыть. Однако вот же: Джокер-не Джокер стоял прямо перед ней, загорелый, чистый, среднестатистический житель Готэма. Лилит опешила, она не могла для себя решить, шло ли ему такое лицо или нет. Без шрамов Джокер выглядел… обычным. Пугающе обычным. И одет он был в свободную серую футболку и прямые голубые джинсы, на ногах белые кроссовки ноу нейм. Он выглядел неестественно. И никакой краски в волосах. Русый молодой парень, какого можно встретить где угодно. Джокера выдавал только задорно-злой отблеск в глазах. — Ну точно секс-си-имвол, скажи, а? — хохотнул он. Лилит встрепенулась, не зная, что ответить, и произнесла невнятный звук. — Теперь твоя очередь, Лил, — он небрежно указал пальцем на платье. Лил. Именно так он называл её, когда не планировал оскорбить или морально задавить. Это такая своеобразная команда: «Вольно!» Вот только, стоя с платьем в руках, Лилит действительно не понимала, что происходит. — А… Мы куда-то идём? — неуверенно спросила она. — Ага, — без интереса ответил, успев сгорбиться, Джокер. — А… куда? — уточнила она, впрочем, не надеясь на ответ. И правильно делала, что не надеялась. — Увидишь, — сузил он глаза. Ох, как же всё хреново! «Я ненормальная. Он ненормальный. Почему я до сих пор не попробовала сбежать от него?» Ей уже было чуждо чувство стеснения, и она стянула футболку и домашние лосины, скинула их на диван и влезла в платье. И на секунду-другую задержала дыхание. Она как будто перестала быть пленницей и Джокера, и самой себя. Лилит почувствовала обманчивую свободу, платьем обнимавшую её тело. И тут же на смену пришло состояние безнадёжности. Резкий переход одного чувства в другое чуть не подкосил её, но вкрадчивый голос Джокера привёл в чувства: — Ты не на кра-асной дорожке, Лил. Давай, малыш-ш, в темпе. Вот и весь ментальный фейерверк. Она ушла в ванную спариком, и ей пришлось с ним некоторое время повозиться, чтобы выглядеть естественно. Конечно, она не узнала себя в отражении зеркала. Брюнетка с глазами оленёнка. Невесомая эмансипе. Нимфа, запертая в замке людоеда. Лилит опустила глаза на полочку с лежащей на ней косметикой. Позаимствовав у Джокера тональный крем, она нанесла на лицо несколько мазков, потом растёрла их, и её лицо тоже стало выглядеть более свежим. Выйдя из ванной, она сунула ноги в свои чёрные кроссовки и исподлобья посмотрела на Джокера, пребывая в ожидании какой-нибудь чудовищной команды. Однако он сунул руку в карман джинсов, выудил оттуда ключи и указал Лилит на дверь, которая оказалась незапертой. Она. Могла. Сбежать. Тихонько подкрасться к двери вместо того, чтобы припудриваться перед зеркалом, и просто уйти. Тихо, бесшумно. Босая, зато свободная. Но она не сделала этого: не проверила дверь, как делала это в первые дни после похищения. Прямо сейчас, спускаясь по старой лестнице заброшенного двухэтажного дома, она размышляла, была ли незапертая дверь проверкой. Испытывал ли буквально несколько минут назад Джокер? И какой вывод он сам для себя хотел сделать? Входная дверь скрипнула, Джокер вышел на улице и, потягиваясь, расправил плечи. Вечер непривычно тёплый, окутывающий и опьяняющий манящей свободой. Может, вся несвобода осталась только у неё в голове? Как там было на картинке с банкой и блохами? Если убрать банку, блохи продолжат прыгать так, будто банка всё ещё на месте. Лилит обняла себя за плечи, не зная, наслаждаться уютом вечера или мысленно паниковать. Однако и тут у Джокера нашлись планы на её зону комфорта, он согнул правую руку и цокнул языком, изогнув при этом губы. Обычно, если он что-то предлагал, то это, как правило, не выбор «да или нет», а предложение всегда несло приказ. И Лилит подчинилась, взяла Джокера под руку, и он повёл её по выщербленному асфальту со двора, который больше напоминал заросший пустырь. Странные ощущения. Не только идти под руку с самым разыскиваемым маньяком Готэма, но и ощущать себя внезапно живой. Словно зазеркальная Лилит поменялась обратно местами с той, другой, из прошлой жизни. Они шли какое-то время, иной раз пробираясь сквозь темноту, и тогда Лилит хваталась другой рукой за руку Джокера и шла с ним как с поводырём, иногда спотыкаясь, но удерживаясь на ногах благодаря нему. Да, это определённо странно. Когда они вышли на жилую улицу, город расцвёл неоновыми вывесками, фонарями, светом фар. Город жил. Людей было так много, что Лилит плотнее прижалась к Джокеру, бедром к его бедру, при этом озираясь по сторонам. — Почему так людно? — опасливо спросила она. Джокер шумно облизнул губы и, не глядя на Лилит, ответил: — Четвёртое июля, день, хе-хе, не-за-ви-си-мос-ти. Что? Сегодня? Вот прямо сейчас? У Лилит по коже побежали мурашки: то ли потому, что праздник, то ли потому, что праздник так внезапно ворвался в её непростую жизнь. — И куда мы идём? — не менее опасливо спросила она. Джокер хмыкнул. — Пожрать, — он снова цокнул языком. Ой, ну это точно не свидание — по отношению к Джокеру чудовищное слово, — потому что при слове «пожрать» как-то не появлялось романтических образов. Но Лилит однозначно не отказалась бы цивилизованно поесть, хоть она и поотвыкла от людей. — Ладно. А потом? — уточнила она. — Потом пойдём к главной площади, на пра-аздник, эхе-хе. Будет фейерверк. И под фейерверком я имею в виду фейерве-ерк. Да. А уже потто-ом… Эхе-хе… Потом будет праздничный сюрпри-из от меня. Так что мы-ы с тобой, — он хихикнул, — будем наблюдать за пра-аздником из первых рядов. Джокер снова захихикал и подмигнул Лилит.