любовник или воин

Самолет сел в Пулково, и даже раньше, чем шасси коснулись земли, зажужжал, заворочался в нагрудном кармане телефон. Вадим, поморщившись, глянул на экран. Номерок-то этот мало кто знает. Выходит, работка на стороне появилась… Улыбнувшись, он приложил телефон к уху. И, черт побери, этот голос он узнал, жмот проклятый, вместо него, элитного бойца, нанял неумеху-Отто, о котором, по сведениям Вадима, уже или хорошо, или никак… Хольт толком и не успел заговорить своим проникновенным тоном, только поприветствовал, а Вадим сразу ответил: — Расценки помните? — Предложу в два раза больше, господин Дракон, — влил Хольт мед в уши. — У меня к вам серьезное предложение. Видите ли, ваш коллега Призрак нарушил условия контракта со мной. Это первое — вы лично, полагаю, заинтересованы в репутации вашей организации. А второе — действия Призрака могут бросить тень на мою корпорацию… Смешно он говорил — старательно выговаривал длинные слова, коверкая их акцентом. Вадим прикинулся дураком: — Чего? Дефекацию? Хольт на том конце провода выдохнул. — Вадим, — сказал он, и получилось у него забавно — “Ва-дьим”, — вы все равно убьете Призрака. Рано или поздно. Но я предлагаю вам деньги за срочность. Вадим назвал ему сумму наобум — и не планировал, что тот согласится, и даже думать не хотел о сложной моральной — ладно, ладно, просто личной — дилемме, потому что, честно говоря, в рот он имел все эти правила, кодексы, репутации, он прилетел в поганый дождливый Питер не за этим. Но Хольт быстро сказал: — По рукам. Расчетный счет? Обалдев от его сговорчивости, Вадим ответил: — Скину. В связи со сложностью операции — всю сумму вперед. И тут Хольт все-таки замялся. Вадим довольно улыбнулся, шасси мягко поцеловали взлетную полосу и зашуршали по асфальту, придурки в конце салона захлопали в ладоши. Хмуро глянув в иллюминатор, Вадим хотел уже положить трубку, но Хольт ровно сказал: — Надеюсь, вы более надежный человек, чем Призрак. В противном случае я достану вас из-под земли. Вадим заржал. Сказал почти ласково: — Ты Призрака-то не смог грохнуть, куда тебе со мной тягаться? Жду денег, Август. Тебе голову Призрака выслать или фотки будет достаточно? — Голову, — сухо ответил Хольт и отключился. Вадим развеселился. Как же, глава всемирно известной корпорации, маленький светлячок, а все пытается прикинуться опасным шершнем. Яички-то хоть опустились уже или еще не созрел? Телефон опять звякнул, и Вадим уставился на зачисленную сумму. Оперативно… Сильно же его Волков уязвил. Ну да, это он умеет. Изящно не нахамит, но обложит так, что в морду ему сунуть хочется. У него улыбка вечно — как у конченного, не знаешь, что сделает в следующий миг: шмальнет или засосет. У них оба варианта были. Однажды взбесился, что Вадим первый до цели добрался и, зарычав, выстрелил, пуля прошла сантиметрах в десяти от уха и влетела в стену. А после закономерного “слышь, сука…” в два шага подошел, прошипел: “Еще раз мое возьмешь — убью” и прижался к губам. Не то чтобы Вадим до этого его не провоцировал — подтрунивал, флиртовал, мечтательно говорил, что глаза у Волкова — два гребанных озера, самоцветы ублюдские, и за что ему такие достались, за какие заслуги в прошлой жизни?.. Но то, что взбешенный Волков — это возбужденный Волков, он еще не знал на тот момент. И что Волкову — такому Волкову — рассчитывал сделать Хольт? Испугать его толпой наемников? Или что Волков от его великолепия зажмурится, а там и расстрелять его недолго? Клоун электрический. А денег сбросил много, на эти деньжищи можно безбедно жить на Мальдивах пару лет… Заселившись в отель по левому паспорту, Вадим разделся, принял горячую ванну. А потом неторопливо, с наслаждением, воспользовался всеми предложенными одноразовыми бутылочками, пилочками, щипчиками, выбрился начисто, высушил голову. Посмотрел на пушистый махровый халат и, недолго думая, сунул его в сумку. Переоделся. Вот теперь пора и делом заняться… Подмигнул своему отражению и вызвал такси. На свиданку он записался еще до перелета — до чего дошел прогресс, реформа, похоже, прошла не только в полиции, но в тюрьмах, все для вашего комфорта; как там говорится? Тюрьма — не хуй, сиди — кайфуй? Вот вообще не удивится, если Волков там кайфует… Действительность на проверку оказалась менее радужной, чем Вадим представлял: на входе въедливо проверяли документы, сомневались в его статусе родственника, облапывали, с одной стороны, настойчиво, а с другой — не слишком профессионально, и если бы Вадим хотел пронести запрещенку, то сделал бы это с легкостью. Но сегодня он чист. Он же на первое свидание пришел. Нужно произвести хорошее впечатление… Перед тем, как впустить его в комнатку, разделенную стеклянной перегородкой, охранник пробормотал: — Я бы такого брата сразу из живых вычеркнул… — Я его в утробе еще сожрать пытался, — бросил Вадим, — вот он и уродился дурачком… Что охранник вякнул в ответ — он уже не услышал. Прошел к окошку номер пять, сел на стул и стал ждать. По сторонам сидели женщины, один мужчина преклонных лет, кто-то уже разговаривал со своим арестантом; а Волкова все не было. Может, ему хватило дури, чтобы отказаться от свидания? Да нет, сразу бы тогда на входе развернули… Он прождал минут десять. Рядом расплакалась девушка, и плакала так назойливо, что Вадим не выдержал и буркнул: — Хватит слезы лить, УДО слезами не выбьешь. К его сожалению, девчонка разрыдалась пуще прежнего. Он хотел уже рявкнуть на нее, но дверь напротив его окошка открылась, и двое охранников в сером вывели Волкова — его чокнутого, бестолкового Волкова. Вадим подпер кулаком щеку и ухмыльнулся. Волков ответил своей дурной диковатой улыбкой. Ногами перебирал еле-еле: сковали и лодыжки, и руки, наручники связывала между собой цепочка. Один охранник подтолкнул его в спину, но Волков даже не обернулся, даже плечом не дернул, смотрел только на Вадима, и в глазах его разгоралось привычное пламя. Сев напротив, Волков слишком медленно для человека, и так уже опоздавшего на получасовое свидание на десять минут, взял трубку и приложил ее к уху. Вадим так же неторопливо поступил и со своей, но нетерпения Волков не высказал, скалился только, довольный, будто выиграл спор, а не загремел в тюрьму, как последний неудачник. — Ну привет, братишка, — хрипло сказал Волков. — Покушать принес? — Тебе бы только пожрать, — ответил Вадим. — Рассказывай, как до жизни такой докатился. Волков пожал плечами. Все сверлил взглядом, точно, зенки его голубые — все равно что алмазные сверла, так и ввинчиваются в мозг. Вадим хмыкнул: — Понятно. Стыдно. Я тебя отпустил буквально на пять минут, а ты устроил переполох в курятнике… Самому не стремно? — укорил он. — Что за загадки придурочные? Посложнее не придумал? — Так он и с этими не справился, — ухмыльнулся Волков. — Нормальные загадки, че ты начал. — Год готовился, а облажался за неделю, — фыркнул Вадим. — Еще и без уха остался. — Эй, — улыбнулся Волков, — половина-то на месте. Так что, когда? Вадим поднял брови. Ни на секунду ведь не сомневается, что Вадим пришел его вытащить, а не поржать над ним напоследок. Волков знает: выхода из отряда нет, нет и права на ошибку, а он уже настолько облажался, что спать должен с открытыми глазами, везде выглядывать заточку, которой его пырнут. Нет, сидит беспечно, зубы показывает, трубку прижал щекой к плечу и чешет шею. Наглости ему не занимать. Интересно, он перестанет улыбаться, если узнает, какую сумму за его голову назначил Хольт? — Послушай, малыш, — тихо заговорил Вадим, поднося трубку ближе к губам. — Ты конкретно попал. Дома тебя не ждут. Были бы родители — отказались бы. Взрывы и фейерверки — это все, конечно, красиво, но если они не дают результата — то это так, пшик, хлопушка копеечная. Все эти конфетти вообще того стоили? Взгляд Волкова ни на секунду не изменился: остался таким же насмешливым, будто про себя он думал — ага, угу, очень интересно, когда ты уже заткнешься? Только вот Вадим знал: болтовня его заводила, всегда заводила, и сейчас, не бойся он сболтнуть лишнего, из-за чего свидание досрочно прекратится, он бы точно прошептал: пой, птичка, меня это возбуждает. Вадим облизал губы, и Волков наконец сорвался: скользнул взглядом вниз, быстро поднял глаза обратно, и Вадим улыбнулся всерьез, улыбнулся от удовольствия — да все так же он клюет и течет, если его слегка тронуть. Будто и не свалил на год, прикрываясь контрактом с Хольтом и обещая отсыпать тридцать процентов в общак, как только закончит. — Так что? — спросил Волков. Почти интимно, почти шепотом. — Когда? — Пришлю тебе три пачки гречки, — задумался Вадим. Нет, три месяца — это чересчур, не стоит эта паршивая тюрьма такой долгой подготовки. — Хотя лучше батон. Штук тридцать. Справишься? Волков взглянул на него с любопытством. То, что еще тридцать дней он проживет, — это без сомнений, но Вадима интересовало, не планируют ли его этапировать подальше от города. Должен же он быть в курсе своей дальнейшей судьбы. Можно узнать и самому, но потребуется время, а второго свидания могут и не дать. — Да хоть сто гондонов, — ответил наконец Волков. — Мне все равно передачки запретили. Плохо вел себя. Опять ощерился своей улыбкой маньяка, и Вадим, ухмыльнувшись, откинулся на жесткую спинку стула, но даже не ощутил дискомфорта — от вида Волкова стало хорошо, как в самом мягком кресле. Про гондоны это он зря, Вадим за четыреста гондонов уже в кровь себе все стер, пока дрочил на него, один гондон — это значит одна ночь без ебливой и грубой суки в постели. Остаток свидания в основном смотрели друг на друга. Вадим изредка напоминал: ты — просто позорник, а Волков хмыкал: ну-ну. Но больше молчали. Вадим разглядывал его. Пожелтевший синяк на скуле, а сколько таких на теле? Вряд ли с ним церемонились. Накидали лещей при задержании, а потом и при конвоировании, и без сомнений, что пихали стволами и дубинками каждый раз, когда выпускали из камеры. Сам заслужил, нечего было подставляться. Не налажал бы — ничего этого не было. И не поймешь, почему он попался: засмотрелся на красоты Питера? Что его так отвлекло, что его готовенького взяли под белы рученьки? Да он лапу себе отгрыз бы, но не сдался, что с ним произошло? Ответы, не сомневался Вадим, он получит позже. Когда уединится с Волковым в какой-нибудь жопе мира, отшлепает его как следует за самоуправство, снова научит быть хорошим мальчиком — и вот тогда Волков все выложит… Волков вдруг тонко улыбнулся, тихо спросил: — Что, вспоминаешь? — Наоборот, о будущем думаю, — ответил Вадим. Хотя вспомнить было что. Он досконально помнил тело, скрытое теперь робой; он помнил все его шрамы и родинки, помнил темные волосы, рассыпанные по груди, бегущие вниз живота, его бедра, его узкую задницу, которую он подставлял неохотно, а потом рычал, стонал на члене. С ним, блядь, столько воспоминаний, что ему все в рот не поместится. А он, сука такая, явно темнил и изначально планировал их всех кинуть. Утробно прозвучал звонок, словно сирена сработала, и охранники потянулись к заключенным, от двери крикнули, чтобы родственники шли на выход. Вешая трубку на рычаг, Вадим задержал взгляд на Волкове. Тот обернулся напоследок, но его грубо толкнули в затылок, и он уперся взглядом в пол. И только тогда вскипела ярость. Вот именно тогда, когда Волков послушно уставился себе на ноги, словно устал бороться и начал играть по правилам, и можно сколько угодно себя уговаривать — прикидывается паинькой, усыпляя бдительность, чтобы побегу ничто не помешало, но гнев охватил Вадима так сильно, что он стиснул зубы до спазма в челюсти. Ничего, большой и страшный Волк, еще немного — и ты научишься быть домашней собачкой, жрать баланду по расписанию и не разевать рот, не показывать свои острые зубки; только я тебе не дам этого сделать. Пошел в жопу, Хольт, а деньги твои приму в качестве извинения за доставленные Волкову неудобства. Голову захотел… Хер тебе обвислый, а не голову. * За двадцать два дня Вадим подготовился полностью: и взрывчатка, и расписание патрулей, и три машины, расставленные в нужных переулках, и квартира в трех часах езды от Питера — все было готово. Пара помощников без моральных принципов, хотя он справился бы и один, но решил перестраховаться. Их потом — в расход. Все прошло как по маслу: взрыв для отвлечения внимания на площади — менты забегали, засуетились, завыли сирены, полились взволнованные сообщения телеведущих с натыканных по городу экранов; город еще помнил недавние ужасы, город парализовало от страха… Потом — взрывы у стен тюрьмы, и один достаточно сильный, чтобы проломить стену, вот только, фиксики, зайдем мы с другого входа, пока вы в панике требуете от заключенных не поддаваться панике… Провокация? Несомненно. Дорожку выложил, как цветами, трупами, и преподнес Волкову подарок: вырезал из прутьев камеры визжащей бензопилой сердечко. А потом поднял ее над головой, выкрикнул: — Ну, кого первым нашинковать? И цепь на бензопиле угрожающе забегала. Волков, показалось, засмеялся за спиной. Волков, не сомневался Вадим, в восторге. Он бы точно не отказался поиграть с бензопилой, но у Вадима были другие планы и десяток гранат. Сев в первый автомобиль, он играючи выехал, завилял по дороге, знакомой по десятку подготовительных поездок до второго свидания — кстати, разве на втором свидании уже можно вести к себе домой? не после третьего? — а потом бросил тачку, дошел с Волковым до другой — тот звенел цепочками наручников, с веселыми искрами перерезанными все той же чудной бензопилой. Зря бросил ее в тюрьме, надо было взять на память, поставил бы на каминную доску и напоминал Волкову: это символ нашей любви. У второй машины ждал подручный, организовавший первый взрыв. Вадим бросил пистолет Волкову, спрашивая: — Хочешь? Волков легко поймал пистолет, летящим движением поднял руку, снимая предохранитель, и выстрелил подручному точно в центр лба. А потом швырнул пистолет себе за спину, они сели в машину — и рванули безо всякого стеснения по центральной улице, выжимая из спорткара всех лошадей. И следом — дело техники: пересесть на бронированный и тонированный джип с госномерами, насладиться поездкой вдоль лесов и садов, посмотреть на птичек, попасть под проливной дождь. Волков, опустив окно, высунулся наружу, засмеялся, подставляя лицо косым струям. — Закрой, салон намокнет, — сказал Вадим, но Волков вылез еще больше, сел на проем окна и, вцепившись в ручку над дверью, на скорости сто пятьдесят весь отдался ветру. Да, Хольту нужно сказать: ни секунды даже не думал о том, чтобы снести Волкову голову, ты, электроскат тупой, хоть представляешь, что без этого психа жизнь — просто унылое говно? Он посмотрел на Волкова — на его ноги в салоне, на стопы поверх кресла — и потянулся, дернул за лодыжку. Волков, мотнувшись, вцепился в ручку крепче, в одно движение соскользнул в салон и укорил: — Мог бы упасть и под колеса угодить. И умереть. — Ты? — фыркнул Вадим. — Да тебя и танк не переедет, живехонек останешься… Волков поднял стекло, и салон погрузился в тишину, только дождь так и колотил снаружи, и никак не мог до них добраться. Волков ткнул в магнитолу, спросил: — А что, музыки не будет? — Извини, старперских песен не завезли. — Сколько песен еще ненаписанных, — фальшиво напел Волков. — Хорош, — нарочито поморщился Вадим, — ни слуха, ни голоса… ни уха. Волков потер зарубцевавшуюся рваную мочку. Когда они уже парковались, телефон Вадима требовательно завибрировал. Он мельком глянул на номер и хотел уже сбросить, но Волков, заметив цифры, загорелся: — Наш общий друг Хольт? Дай отвечу. Выхватив с подставки телефон, ткнул на зеленую трубку, и Вадим едва успел отнять у него трубку, сделал страшные глаза. Волков, беззвучно смеясь взмахнул ладонями, будто говоря — пожалуйста-пожалуйста, не буду вам мешать, а Хольт уже потек ядом в ухо: — Дракон, он мертв? — Возникли некоторые трудности, — ответил Вадим. Волков провел ладонью себе по шее и, вывалив язык, изобразил мертвяка. — Вылетишь из России — и ты труп, — пообещал Хольт, — мои системы видеонаблюдения стоят по всему миру, и… — Да не переживайте вы, мистер Хольт, — перебил его Вадим, любуясь, как Волков, заскучав, сложил локти на приборную панель и улегся на руки щекой. — Никуда он не денется. Хольт, помолчав, спросил: — Он сейчас рядом с тобой? — Ага. На пытки посмотреть хотите? Голову, возможно, по частям вам доставлю. В разных пакетиках. — Ваши разборки между собой меня не интересуют, — отрезал Хольт. — Я жду еще три часа. Он повесил трубку, а Вадим спросил Волкова: — Все слышал? — Ага. И как будешь меня пытать? — ухмыльнулся Волков. — Надеюсь, моими любимыми методами? — Смотря как будешь себя вести. Они поднялись на второй этаж в затхлую квартиру, и Вадим, велев Волкову устраиваться поудобнее, спустился обратно — нужно утопить машину. Он не боялся, что на их след выйдут; даже если и найдут — у него такой арсенал припрятан, что отобьются. Но все же инстинкты требовали завершить начатое и сделать все чисто. Выруливая в сторону леса, он на миг усомнился в Волкове: один раз он уже всех опрокинул, может, и в этот сбежит? Воспользуется предоставленной на час-другой свободой, сопрет пару гранат — и поминай как звали. А что, он может, он же отбитый, только рад будет встретить слуг закона, разорвет их в клочьях, вытрет лицо от брызг крови — и в добрый путь. Глядя, как машина медленно съезжает в болото, Вадим никак не мог выбросить Волкова из головы. Он уже накидал примерный план: залечь на пару недель на дно, потом через границу с Финляндией, а следом — на самолет, как приличные люди, и немного повисев в воздухе — на Мальдивы. Волков никаких Мальдив, конечно, не заслужил, его бы бросить в пустыню, чтобы отрабатывал, но вот Вадиму точно положен отпуск, и он его — увы — хочет провести с Волковым, которого за год накопления претензий даже разучился звать по имени. Но он вспомнил, как Волков высунулся в окно в ливень на высокой скорости, и оказалось очень легко простить ему все. Эта необузданная, дикая страсть однажды Вадима ранила, а когда-то стопроцентно добьет. Волков перещелкивался с возбужденного психопата на сосредоточенного тактика всегда просто, за одно мгновение, ему доставляло удовольствие как сидеть в штабе, прикидываясь истуканом, так и выбивать из людей дурь, ломая кости, разбрызгивая кровь и мозги; и контраст этот завораживал. Вадим так не умел: дай только что-нибудь взорвать, загрохотать автоматным треском, а в штабе — тухляк, один лишь Волков и развлекал, забираясь на колени и кусая губы. Да, с Волковым никогда скучно не было… Поймав попутку, Вадим вернулся. Поднимаясь по лестнице, гадал: ждет или свалил? Он ведь реально может сорваться… Но, ткнув ключом в замок, он даже раньше, чем повернул его, услышал за дверью шаги. Ждет. Он вошел в прихожую, закрыл за собой дверь. Волков стоял перед ним уже посвежевший, с мокрыми волосами, с выбритым лицом. В белом махровом халате. — Для меня купил? — поинтересовался он. — Себе спер, — ответил Вадим. — Вся эта мясорубка настраивает на романтичный лад, — мечтательно сказал Волков, следя, как Вадим разувается и вешает куртку на крючок. — Сразу хочется, как в старые деньки… — Дай в душ сгоняю хотя бы, — осек его Вадим. Волков распахнул глаза, словно хотел сожрать взглядом, и, выпалив: — Нахер твой душ, — сбросил халат. Ринулся вперед, как в атаке, и запрыгнул на Вадима, стиснул талию бедрами, наклонился, кусая нижнюю губу. Подхватив его, обнаженного, под ягодицы, Вадим мотнул головой, вырываясь, выдохнул зачарованно: — Сука озабоченная. И понес его в комнату. У него, блядь, реально член встает, когда рядом что-то взрывается и полыхает. Волков, прижавшись грудью, самозабвенно целовался, кусал губы, лез языком, а Вадим некстати заметил — то ли он стал сильнее, то ли Волков похудел. Он бросил его на кровать, взялся за ремень, торопливо расстегивая брюки. Волков жадно смотрел, словно никогда его голым не видел, и ждал, разведя колени. Спустив руку, медленно подрачивал, пока Вадим раздевался, и насмешливо сказал: — Стриптизер ты хреновый. Вообще не заводит. — Ага, зато вот это тебя заведет, — ухмыльнулся Вадим и, сбросив футболку, поставил колено на кровать, укусил за бедро, второе стиснул до боли, и Волков, зашипев, дернулся. Вадим поймал его лодыжки, сомкнул в кольцо пальцев, дотронулся до красного натертого следа и поцеловал. Спрашивать, как Волков избавился от наручников, даже не стал — этот мастер на все руки одной вилкой их мог отстегнуть… — Не начинай, — взбрыкнул Волков. — Прости, забыл, — хмыкнул Вадим. — Забыл, что ты мазохист… Никаких нежностей, ага. Поначалу никаких, а потом очень даже давай… Он развел колени Волкова, лег между них и, не отпуская его ноги, впился в губы. Волков сцепил пальцы в замок на его загривке. Ноги пытался свести — но Вадим давил ему на колени, не позволяя, и призрачное ощущение контроля его распаляло все сильнее. Ты бы знал, сука, как я на тебя надрачивал, на других, оказывается, не дрочится, только на тебя, больного на всю голову, сам психический — и других такими же делаешь… Притираясь членом к его животу, чувствуя своим животом — его член, Вадим целовался, никак не мог насытиться, а Волков прижимал к себе так крепко, что дошло наконец: он тоже изголодался, только прикидывается, что адреналин взыграл, если бы один лишь адреналин — он бы столько не возился, уже бы подрочил, а он, черт его побери, обнимается… Вадим отпустил его ноги, взял в ладони лицо, словно за миг до поцелуя, но губ не коснулся. Ледяные глаза проткнули, будто вбили гвозди в самый мозг, и Вадим прошептал: — Ты хоть скучал? И взгляд подобрел, как почти никогда не бывало, взгляд изменился. Такого ответа было достаточно. Вадим поцеловал его, поцеловал, чувственно прижавшись к губам, долго, почти не дыша. И Волков будто сдался: обнял на одну сотую нежнее, провел языком по щеке, спустился губами к шее. Скрестив ноги, толкнулся бедрами. Вадим, подставляя ему шею, тоже качнулся в ответ, подстраиваясь, и подхватил его ритм. Скользнул своим членом вдоль его, чуть прогнулся, чтобы теснее зажать их между телами. Волков тихо застонал. Нет, не Волков, Олег… Волков бросил его на год с лишним, а вот Олег — Олег толкался к нему, мазал смазкой по животу, у Олега горел член. Он острой кромкой зубов прикусил шею, шумно выдохнул, проводя ладонью по спине, и Вадим склонил голову, тоже касаясь его шеи, а потом поймал губы, и Олег сжал его нижнюю. Даже не целовались — обнявшись, сомкнув губы, чуть двигались, пытаясь поймать каждое прикосновение. Все равно быстро сорвались: заерзали торопливо, почти нервно, чтобы с каждым толчком теснее коснуться членов друг друга, чтобы сильнее их сдавить, и Вадим рвано дыша, первым разорвал почти-поцелуй, уткнулся лбом Олегу в плечо, внизу нарастало напряжение, тянуло в животе и яйцах, и показалось, что Олег все еще пахнет порохом, никакой душ не смыл этот запах, и закоротило еще сильнее, яйца поджались, пальцы ног поджались, пресс сковало спазмом, оргазм прошел длинной судорогой через все тело — и выплеснулся наконец между ними жаркой влагой. Олег, стиснув его плечи, толкнулся к Вадиму, в пару движений кончил следом. Выдохнул — так, словно весь воздух из легких выпустил, — и расслабился, вытянул ноги. Вадим полежал на нем, а потом заставил себя сесть на колени. Посмотрел на Олега, обнаженного, в сером свете, падающем из окна. Загар его совсем сошел. Вадим коснулся свежего кровоподтека под ребром, погладил любимый шрам от пулевого слева живота — Олег еще совсем зеленый был, не умел ничего… И вытащил его Вадим на себе, уговаривая, что это царапина, и главное — не заснуть, а Олег огрызался: не болтай, неси. — Совсем без меня размяк, — лениво сказал Олег и убрал его руку с шрама. — Зато ты все такое же хамло, — усмехнулся Вадим. Олег, заложив руки за голову, отвел в сторону полусогнутую в колене ногу, выставляя себя словно напоказ. Поинтересовался: — Так какой у тебя план? У тебя, отметил Вадим. Не у нас. Проводя ладонью по ноге Олега от лодыжки до колена, сказал: — План прежний. Сходить в душ и поиметь тебя на всех поверхностях. Чтобы не то что сбегать — ходить не мог. Олег насмешливо пнул его пяткой в плечо. — Я был на задании, а не сбегал. — Ага, и решил в тюрьме отдохнуть, — фыркнул Вадим и, легко шлепнув его по бедру, пошел исполнять первый пункт плана. Перед началом выполнения второго пункта даже потряхивало. Олег ждал его в постели, с подсохшей спермой на животе. Посмотрел, покачивая ногой, и Вадима повлекло к нему, ртом — к его члену. Олег, давя на затылок, требовал быстрее, глубже, такого его Вадим любил — когда его коротит от возбуждения, а от минета заводится так, словно он — первый в его жизни. Кончив, Олег скользнул ошалевшим взглядом, и Вадим запросто перевернул его на живот, коснулся пальцами между ног, скользнул по бедрам выше, провел от яиц до входа, до его сжатой, тесной дырочки, и он словно специально там не брился — волосы жесткие, курчавые, так и оставил, хотя раньше, если выдавалась передышка, полировал все до зеркального блеска бритвой. В последний раз у них было в лагере, и он был весь заросший — и в интимных местах, и на лице, и волосы становились все длиннее… Пальцы Вадим протолкнул в него с трудом. Олег застонал глухо, поморщился. Отвык. Но все равно не отстранился. Тиская его за ягодицу, Вадим плавно толкался пальцами. Решил, что на сегодня только их будет достаточно, но Олег, приподнявшись, оглянулся через плечо и хрипло сказал: — Не филонь. Вадим чуть усмехнулся и, войдя неглубоко, надавил пальцами, погладил. Олег, упав щекой на подушку, опять застонал. Растянув его, Вадим привлек его к себе. Олег, привстав на колени, подставился, и Вадим плавно толкнулся членом. Это раньше они на адреналине могли почти без смазки, почти не растянув; чтобы потом Олег морщился еще неделю и гневно стрелял глазами; а дальше чуть отпустило, появился хоть какой-то самоконтроль. Что нам год, а, Волков? Нормально, перетерпели… Медленно, аккуратно — в него, горячего, тесного. Олег выдохнул, почти заскулил, и Вадим остановился. — Да хватит меня наказывать, — прошептал Олег. — Я, блин, раскаиваюсь, ясно? Вадим наклонился, прижимаясь к его взмокшей спине, обнял за талию. Тихо сказал: — За тебя вообще-то переживаю. Олег, ткнув острым локтем в бок, сам качнулся назад, насадился до конца и выдохнул словно с облегчением. И пошло проще — небольшими толчками, сцепившись, склеившись. Олег стиснул пальцы Вадима до хруста, зарычал в подушку, и Вадим в нем, узком, сгорал дотла. Колени у Олега разъехались, и Вадим выпрямился, держа его за талию, входил — и шарил по нему взглядом, по спине, по сведенным лопаткам, по ягодицам, смотрел, как входит в него, растягивая, член, и возбуждение вспыхнуло, ослепляя, пронзило прямиком до сердца. Он, задохнувшись, согнулся, даже бедра задрожали, пока кончал в Олега, и только на рефлексах спустил руку и обхватил его член, чтобы догонял скорее, а мозг уплыл куда-то далеко, мыслей больше никаких не было. Пока Вадим пытался отдышаться, Олег лег ему на грудь. Пробормотал: — На всех поверхностях. Не расслабляйся. Но, судя по притихшему голосу, и он устал. Перестал прикидываться. Вадим запустил пальцы в его волосы: — Пощади, я уже давно не молод. Олег сел, провел ладонью по груди. Сказал: — Ты меня год не видел. Отрабатывай. На кухонном столе, — загорелись его глаза. Резанула улыбка: — Заодно и пожрем… Вадим подумал, что он шутит, но Олег потянул его за руку, и у стола повторили — Олег оперся на него ладонями, а Вадим входил сзади с пошлыми шлепками яиц по заднице. И после, сев голой задницей на стол, Олег жестом попросил закурить, но Вадим развел руками — не курю, забыл… Олег, вздохнув, спросил: — А если серьезно, то какой план? — Недельку-другую отлежимся — и на пароме уедем. Олег потер пострадавшее ухо. Вадим насторожился. Слишком серьезным стал. — Хорошо, — неторопливо сказал Олег, — но нужно еще кое-кого захватить. Вадим, отойдя от него на шаг, прислонился к кухонной тумбе. Так и касаясь пальцами зарубцевавшейся мочки, Олег, глядя в сторону, сказал: — Без Сергея я не уеду. Вадиму словно прилетело в грудь кулаком. Ему показалось, что он ослышался, а Олег поднял на него взгляд, посмотрел исподлобья, явно приготовившись спорить и, если понадобится, драться. Вадим недоверчиво взглянул на него и произнес: — Он же умер. Тебе не сказали? С Олега слетела вся мрачная насупленность, брови его тревожно взлетели вверх, губы разомкнулись. Сглотнув, он медленно слез со стола. Внимательно посмотрев на Вадима, тихо сказал: — Не шути со мной. — Олег, — вполголоса ответил Вадим и поймал его руку. — Он погиб там, на телестудии. Дроном задело. Ты действительно не знаешь? Олег отвернулся. Плечи его опустились. Он глухо сказал: — Ты же врешь. Чтобы я не рыпался. — Ты всерьез? — повысил голос Вадим. — Блядь, — прошептал Олег и сжал голову пальцами. — Блядь… Суки, — выплюнул он и, обернувшись к Вадиму, прошипел с искаженным гримасой гнева лицом: — Они мне, блядь, говорили на допросах: хочешь Разумовскому срок скостить — начинай говорить. — А ты?.. — выдохнул Вадим, невольно каменея — таким он Олега еще никогда не видел. — А я молчал! — заорал он. — Я не долбоеб на допросах рот открывать! Зарычав, он грохнул кулаком по столу, еще раз и еще, сбивая костяшки. Вадим не мешал. Стоял, не двигаясь, и смотрел, как Олег вымещает злость на мебели, как пинает стул, как хватает стопку тарелок и швыряет о пол. И только когда он почти жалобно простонал: — Блядь, — и опустился на колени, в осколки керамики, Вадим присел рядом и взял его за плечи. Тихо сказал: — Прости. Я правда думал, что ты в курсе. Олег, ссутулившись, подхватил один осколок, покатал его между пальцев и с силой сжал в кулаке. Прошептал: — Теперь точно убью его. Без игр, без… без загадок сраных. Просто убью. — Кого? Мента этого? — догадался Вадим. Олег бросил окровавленный осколок, набрал пригоршню других. — Угу. Вадим сжал его запястье, негромко сказал: — Все, хорош руку рабочую портить. Пошли, перевяжу. — Убью, — повторил Олег. Тогда Вадим повысил голос: — Нет. Ты и так засветился везде, где только можно, а на мента вся страна смотрит. Хватит. Достаточно уже накосячил. — Да уж, — криво усмехнулся Олег и выронил осколки. — Все проебал… Вадим потянул его за плечи, заставляя подняться. Что говорить — не знал. Он столько лет даже понятия не имел, что у Олега есть какой-то Разумовский, видимо, настолько близкий, что о его смерти Олег жалеет. Да, все запуталось: он то ли устраивал взрывы по заказу Хольта, то ли от ненависти к Грому, которого никогда не видел, но когда всплыл труп Разумовского на телестудии и его фото с ментом, интернет запестрел подробностями. Про дружбу в детдоме, про сумасшествие, а дальше Вадим сложил все слагаемые: Олег не просто глупо подставился, вульгарно кинув Хольта, а сделал это по просьбе Разумовского. И, кажется, его не просто перекупили. Олег подставил раненую ладонь под холодную воду, вытер полотенцем, оставляя розовые следы, и Вадим крепко забинтовал ее — чтобы не кровила. Вполголоса предложил: — Хочешь выпить? Олег угрюмо кивнул. Одевшись, Вадим спустился в магазин, взял несколько бутылок виски сразу, вернулся. Олег, натянувший толстовку и спортивные штаны, показался худым. Ждал на кухне, уставившись в столешницу, о побитых тарелках даже не вспомнил. Вадим оттолкнул осколки в сторону ногой в носке и, взяв стаканы, сел рядом. Налил Олегу и себе, спросил: — Расскажешь? Олег мотнул головой. Но виски смазал вечер, развязал язык, и Олег отрывисто, зло проговаривал, что ему не надо было идти на поводу у Серого, вся затея изначально была тупой, надо было схватить его за шкирку — и увезти, да хоть бы на Мальдивы твои, плевать, только подальше отсюда… — Он же сам не свой был, — зажмурился Олег, — и я это видел. Ну, думал, крыша едет в психушке… Вадим коснулся его руки. В Олеге ничего не осталось от того задорного, дерзкого Волкова, которого он еще только этим утром увез из тюрьмы. Он потух, и даже глаза, казалось, посерели. Они сидели на кухне, не включая свет, и становилось все темнее. Движения Олега потеряли четкость, наливая виски, выплеснул на стол, и Вадим взял его запястье, направляя горлышко бутылки. Спросил: — А ты с ним?.. Он осекся — Олег поднял тяжелый взгляд, и Вадим больше спрашивать не стал. Так и не понял, спали они или нет. Да и какая разница. Проводив покачивающегося Олега в кровать, он собрал осколки, выбросил в мусорное ведро. Глотнул из горла и уставился в черную ночь. * Утром Олег остался лежать в постели, хоть и не спал — Вадим уловил по его нарочитой неподвижности, что проснулся он давно. Настаивать не стал. Тихо поднялся, почистил зубы, созерцая в зеркало россыпь засосов на шее — вчера в пылу и не ощутил толком, как настойчиво Олег оставлял на нем следы. Потом заварил лапшу, надеясь, что Олег выползет на химозный запах специй, но тот, лишь один раз дойдя до туалета, вернулся обратно в кровать, и тогда Вадим всерьез обеспокоился его состоянием. В голове не укладывалось: Волков, которому всегда было насрать на всех и вся, даже на самого себя, захандрил — где это видано? В спальне он застал Олега в той же позе, что и при пробуждении: лежит на боку, только глаза открыты, и невидящий взгляд направлен в стену. — Так, — сказал Вадим. — Встал, привел себя в порядок — и сотню отжиманий. Олег хмуро посмотрел на него. Спросил: — Виски остался? — Две бутылки еще. Волков, подъем. Олег нехотя сел. Вид его, сгорбленный, словно все грехи мира легли на его плечи, заставил что-то сжаться в груди. Мотивационных речей Вадим не подготовил, да не собирался никак Олега тормошить — попросту не мог понять, что с ним случилось и чем этот Разумовский ему так важен. Во вчерашних пьяных откровениях проскользнуло несколько раз — друг, друг, друг, — и на этом все кончилось, и каким бы близким другом ему этот Разумовский ни был, Олег о нем ни разу не упоминал и связаться с ним не пытался, а потому — неужели такая большая потеря? Собравшись, Олег поплелся в ванную. На кухне он, глянув на пустой стол, взял из-под него бутылку виски, присосался к горлышку; а потом схватил рукой со сковородки уже остывшую котлету — полуфабрикат не самого лучшего качества и вкуса — и быстро съел. Вытерев заблестевшие от жира губы ладонью, снова присосался к бутылке и с ней же ушел обратно в спальню. Донесся его крик: — Телефон одолжи. Вадим принес ему трубку, сказав: — Только Хольту не звони. Не издевайся, и так человек унижения пережить не может. О трех неотвеченных вызовах умолчал, потом расскажет, что им надо будет перед отпуском отбиться от нахального мальчишки. Хмыкнув, Олег забрал телефон и, то и дело прикладываясь к бутылке, затих. Вадим смотрел на него, но Олег не поднимал взгляда. А, черт с тобой, еще денек можешь поупиваться своим горем… Деньков у них, откровенно говоря, было еще завались, только Вадим планировал провести их иначе, устроить медовый месяц по случаю воссоединения после разлуки; однако Олег со своей великой скорбью внес неприятные коррективы. Телефон он вернул к вечеру разряженным в ноль, схватил еще одну котлету и, покачиваясь, опять забился под одеяло. Дела… Подключив телефон к зарядке, Вадим подождал, пока наберется хотя бы процентов пять, и залез в историю браузера. Она пестрела ссылками на все новости о недавнем террористе, кричали старые заголовки о Чумном Докторе, теснились статьи о Сергее Разумовском. Он интересовал Олега в любых ипостасях, будь то желтуха или РБК, Коммерсант или левацкие сайты. Повертев в руках телефон, Вадим взял стакан и отправился к Олегу. Тот, опьяневший, спал, некрасиво приоткрыв рот, и с уголка губ свешивалась ниточка слюны. М-да, не выйдет выпить вместе и вправить ему мозги… Что ж, отложим на завтра. Но и завтра, и послезавтра все повторилось: Олег, угрюмо глядя на него, забирал бутылку и закрывался в спальне. Вопросы, попытки разговорить, требования кончать бухать, приводили лишь к тому, что он огрызался: — Не указывай, что делать. Тоже мне, наседка… Вадим едва удержался, чтобы не зарядить ему по покрывшемуся щетиной лицу. В последний миг остановил зародившийся в сжатом кулаке импульс. Зато еще через день, когда бухло кончилось, и Олег, одевшись, зашарил по прихожей в поисках ключей, Вадим поинтересовался, встав рядом: — Далеко собрался? Олег волком глянул на него. Проворчал: — Денег дай. Хотя я и обнести магаз могу… — Второй раз тебя вытаскивать из тюрьмы не буду, — предупредил Вадим. Он почти уже взял Олега за локоть, чтобы потянуть на кухню и заставить нормально поесть, выпить воды или чая, чтобы снизить градус спиртного в крови, но Олег резко толкнул в грудь и процедил: — Отъебись. Сука неблагодарная, мимолетно пронеслось в голове одновременно с тем, как кулак полетел Олегу поддых. Тот, согнувшись, задохнулся на миг, но тут же пружиной выпрямился, нацелил ботинком в колено, и даже разбитым он все еще оставался опасным — Вадим едва успел отшатнуться. Шумно выдохнув, Олег сумрачно уставился на него, сжимая кулаки, похрустывая запястьями, разминал руки, словно всерьез готовился драться, и его решительный вид все-таки выбил предохранители. Нет, Волков, я тебе могу простить твое кидалово, а вот то, что разнюнился… Вадим, стиснув челюсти, шагнул к нему. Не успел скрутить, упустил буквально одну секунду, и Олег бросился, череда в корпус, по выставленным в блок рукам, Вадим — в ответ, почти не щадя его ребра. Врезал и по челюсти — так вышло, не хотел, в запале получилось; Олег, сплюнув розоватую слюну, вытер губы. Оскалился. Прошептал: — Ну, потанцуем. И опять — шквалом ударов. — Дотанцевался, — выдохнул Вадим и, уже не церемонясь, не жалея, всек ладонью по горлу, швырнул на пол, заломил руки. Дернуться не дал — так и держа запястья, выворачивая плечи из суставов, потащил в ванную, сунул головой под кран, врубил ледяную воду. Олег завопил — неразборчивый мат и угрозы. Брыкался. Вода заливала его голову, текла под воротник, вся толстовка промокла, руки Вадиму свело от напряжения — Олег ни на секунду не покорился, не прекратил попыток вырваться, но все же он подрастерял форму, осунулся, а Вадим оставался на пике, как и положено было всему их отряду. Постепенно Олег затих. Сполз на колени, склонил голову. Вадим отпустил его руки, и Олег вцепился в бортик ванны. Обернулся, весь мокрый, и тихо сказал: — У него могилки даже нет. В общую бросили, как собаку. Даже ебаной могилки. Он зажмурился, и если бы не вода, стекавшая с его волос по лицу, Вадим подумал бы, что он заплакал. Опустившись на колени рядом с Олегом, Вадим взял его за плечи, прижал его голову к своей груди, коснулся волос губами. Произнес, жалея его: — Ну, хочешь, откопаем и перезахороним. Олег нервно засмеялся. Вадим потянул его толстовку вверх, мерно заговорил, и пока он звучал, Олег покачивался, как в трансе: — Нет, могилку лучше не будем… а хочешь — мента пришьем. Отомстим. Как ты собирался. Или лучше Хольта. Он же кашу заварил. Прикончим — и дело с концом. И чего ты так завелся, ты ведь о нем не вспоминал даже, ты для него, для всех умер, ничего не изменилось, у тебя больше никого нет и не было, только я… Не прекращая говорить, он раздевал Олега, потом подтолкнул в ванную, заставил встать под душ, разделся и сам, забрался следом. Запахнув шторку, сделал воду теплее. Коснулся волос Олега, заставил посмотреть на себя. Спросил, глядя в потускневшие глаза: — Так что? Выбирай, кого первым грохнем. — Никого, — пробормотал Олег, опуская взгляд. — Никого не хочу. И ничего. Он лег щекой Вадиму на плечо, словно капитулируя. Вадим досчитал про себя до трех — чтобы не рявкнуть, что такой Волков ему не нужен, такого — он не узнает, и после этого отстранил Олега, произнес тихо, пытаясь задавить угрозу, но гнев так и прорывался: — Подбери сопли. В конце концов, за тобой должок за побег. Возьми себя в руки. Ты умер, и воскресать было незачем. И некстати подумал: а обо мне бы он так горевал? Ага, разбежался… И от иррациональной злости сжал ягодицы Олега, облапал его грубо, как безвольную куклу, сжал член. Прошептал: — Если у тебя не встанет — то я тебя со счетов спишу. Олег слабо улыбнулся: — Так тебе нужен воин или любовник? — Оба, — ответил Вадим и поцеловал его впервые за эти три дня. Вытрахаю из него всю эту проклятую тоску, подумал он, вытрахаю все мысли о Разумовском, а если не выйдет — то сам же и убью за все косяки, потому что Олег Волков, которого он знал, никогда сентиментальной тряпкой не был. Он прижал Олега к мокрой скользкой плитке, втиснул ногу между бедер, и тело отреагировало однозначно — задубели все мышцы, полилась горячая кровь прямиком к члену. Вадим сцепил зубы на шее Олега, стиснул его талию, и Олег, выдохнув, словно через силу заставил себя толкнуться к его бедру пахом, провел ладонями по спине и ягодицам. Давай, просыпайся, про себя велел ему Вадим, таким ты мне не нужен… А зачем я пытаюсь его расшевелить? Любого другого за уныние уже бы отправил в могилу, разговоры с отрядом всегда были короткими, и если кто скорбел о прошлой жизни — то долго с ними не задерживался. Почему Олег Волков — исключение? Олег негромко ахнул от укуса — и цапнул в ответ. Вот почему, блядь, взбешенно подумал Вадим, вот — потому что сражается, как отмороженный, потому что ебется, как в последний раз, потому что язык грязный, потому что собственник, не желавший отпускать ни на минуту, потому что требовательный — отказов не принимал. У них даже ни одного нормального разговора перед первым поцелуем и сразу же последовавшей за ним первой дрочкой не было, Олег решил, что хочет Вадима, и на все остальное ему было плевать, он подошел и взял, и его точно не сломит, не изменит ничья смерть. В конце концов, он дал клятву сразить ее и растоптать. Вадим вжался в него, вылизывая лицо, разбитые своим же кулаком губы, запоздало пришла легкая, дразнящая боль там, где ударил Олег. Проведя ладонями по его бедрам вниз, Вадим подхватил его под колени, вжался сильнее в грудь, впечатывая лопатками в стену, и поднял его ноги. Олег стиснул плечи Вадима, взглянул из-под мокрых ресниц. Держа его на весу, Вадим толкнулся бедрами. Член скользнул, уперся головкой в яйца Олегу. — Он что, ебал тебя лучше, чем я? — прошипел Вадим. Олег оскалился: — Ревнуешь? — Понять хочу… — выдохнул Вадим, скользя членом вдоль живота Олега. — Чего ты так завелся… Олег опустил руку и сжал его — сильнее, чем стоило бы, и Вадим зашипел сквозь зубы. — Сам же приказал прошлое не ворошить, — произнес Олег, с садистским удовлетворением сжимая член сильнее. — Вот и договорились, — процедил Вадим, отпуская ноги Олега. Рывком развернул его спиной к себе, вставил между бедер, свел их теснее. Навалившись на спину, толкнулся, скользя членом между его крепких мышц, с каждым толчком вбивая слова: — Не бухаешь. Не рыдаешь. Слушаешь… слушаешь меня. — Так точно, — выдохнул Олег, опираясь ладонями о плитку, изгибаясь. Облизав пальцы, Вадим скользнул между его ягодиц, проник двумя, и Олег тихо, недовольно зарычал. — Кто… твой… хозяин? — с каждым словом — в него пальцами, чтобы заскулил, чтобы бедра его задрожали, и вибрация их отдавалась в члене, в яйцах, будоража все сильнее. — Никто, — огрызнулся Олег. — Правильно… Толкаясь между его бедер, Вадим брал его пальцами, спустил другую руку на член — стоит все-таки, не все потеряно, и в голове гудело от шума воды, от дыхания Олега, от его чертыханий сквозь зубы, будто ему не нравилось, но кончил он все равно со стоном, с жалким скулежом, как только он умел, и Вадим, и так взвинченный, кончил следом за ним. Наскоро сполоснулся под душем и велел: — Вены вскрыть не вздумай. Обтерся полотенцем и, пока Олег отмокал, перестелил простынь — на этой уже темнели пятна пролитого виски, эта смердела от холодного пота. А потом Олег, появившись в проеме двери такой же голый, как и Вадим, посмотрел на него — все еще без привычного задора и дерзости, но уже не таким побитым псом. И ноги сам развел, сам лег, подставляясь, на этот раз — лицом к лицу. Словно собравшись, кусал губы, лез целоваться, отдавался, как по приказу. Даже если он дурил голову — Вадиму было плевать. Ничего. Привыкнет. Еще несколько сеансов целительной ебли — и забудет про все. Секс здорово мозги прочищает. Олег застонал в голос от того, как резко и глубоко вставил Вадим, и член его, зажатый между животами, дернулся, выстрелил горячо. — Хороший мальчик, — прорычал Вадим, кусая искалеченное ухо, и догнал его. Олег уткнулся губами ему в шею. Пробормотал так тихо, что едва расслышал: — Тебя-то я точно не потеряю. Вадим приподнялся на локте, заглядывая ему в лицо. Спросил: — Это типа “спасибо”? — Типа того, — криво усмехнулся Олег. — Нафига ты со мной возишься? — Ты сейчас о том, что я тебя спас? Или о том, что грехи все отпустил? Или о том, что слезы тебе вытирал? — Вообще-то не вытирал, мог бы хоть платочек дать, — поморщился Олег. — Обо всем, Вадим. Зачем? Собственное имя кольнуло стилетом. Вадим, нависнув над Олегом, провел большим пальцем по его щеке, а тот схватил запястье, внимательно глядя в глаза, не позволяя уйти от ответа. И что ему ответишь? Они сблизились за несколько лет так, что вплавились друг в друга, и спину ему Вадим подставлял без малейших сомнений, и трахался с ним так, как ни с кем бы не стал, черт побери, да он ни с кем и не хотел, кроме него. Он, может, влюбился поначалу, но и Олег его прикрывал, отсасывал, готов был убить за него. У него после тюрьмы первым желанием было не пожрать нормально, а потрахаться с Вадимом, хотя за год все могло измениться. Вадим спросил его, не рассчитывая на ответ, даже не собираясь убиваться, если он будет отрицательным: — Ты по мне скучал? Разом осознал, как глупо, по-детски это звучит, будто пошлое: ты еще меня любишь? Словно унизился и гордость свою растоптал. Олег дотронулся до его губ и прошептал: — Каждый блядский божий день. Лучше бы Хольт тебя за мной отправил. Сердце тревожно подскочило, и Вадим почти себя возненавидел — нельзя так привязываться к человеку, но он в нем увяз по самые локти, поздно стыдиться и обратно все откатывать… Олег даже не признался, чем руководствовался, подставляясь под пули, не объяснил, словно не были они близки во всех смыслах, на всех гранях; но все равно его ответа было более чем достаточно, его ответ — все, что было нужно Вадиму. Он тихо ответил: — Так радуйся. Я же за тобой все-таки пришел. Или продолжишь скорбеть? Олег прикрыл глаза. Словно через силу произнес: — Я обещал одному человеку, что буду защищать его всегда. И не сберег. Херово, выходит, держу слово. — Это точно, — кивнул Вадим, перекатываясь на бок, притягивая Олега к себе. Выдавил все-таки что-то, похожее на объяснение и извинения. И вправду, наверное, скучал и ждал. — Хольта нагнул, меня кинул… — Эй, — укорил Олег, — к тебе я вернулся бы. Просто ты первый успел. Он чуть улыбнулся. Вадим, глядя на него, почему-то поверил. …Спустя пару недель, когда они собирали сумки, решая, что продать сейчас, а что пронести с собой, Олег вполголоса сказал: — Давай все-таки Хольта грохнем. И мента тоже. И эту, бабу их главную. Свербит все-таки как-то… Вадим, застегнув сумку, усмехнулся. Бросил на Олега взгляд. Все еще угадывал в глазах тоску, но внешне Олег был собран и, словно приняв приказ, не вспоминал о Разумовском — по крайней мере, вслух. — Начнем с Хольта, — сказал Вадим. — Он нас обещал сам найти, так что будет попроще… Олег усмехнулся. Выпрямился, поправил толстовку, надел солнечные очки, не подходящие промозглому ноябрю. Вадим, приблизившись к нему вплотную, взял одной рукой его за талию, второй приспустил очки на кончик носа, чтобы видеть глаза. Олег просверлил взглядом — холодным, льдистым. Хороший все-таки солдат. Вадим его даже не воспитывал, только учил всяким штучкам, а стальной стержень, проходящий через хребет, Олег взрастил в себе сам. — Не глазей, — велел Олег. — У меня уже привстал. Вадим ухмыльнулся: — Напоследок управлюсь за пять минут, успеем на паром заскочить. И Олег, ощерившись улыбкой, ответил: — И так уже выбиваемся из графика. Подрочу тебе по дороге. Ты за рулем. Шлепнув по заднице, легко оттолкнул Вадима, подхватил сумку, готовый то ли к новой жизни, то ли к окончательному прощанию со старой — значения не имело, главное, что он снова стал самим собой: ни тоски, ни жалости, только огонь и бешеный задор в глазах.