Быть (с) собой

Как Хисока и обещал, уже через несколько часов они оказываются у трапа компактного дирижабля. На фоне своих огромных соседей, к одному из которых стягиваются длинные очереди пассажиров, выходящих из автобусов-гусениц, их летательный аппарат и вовсе кажется миниатюрным, но двойника поражает и он. Ступая на первую ступеньку трапа, он замирает, поднимет глаза на девушку-стюардессу, улыбающуюся ему из салона, оборачивается и оглядывает взлетно-посадочное поле. Поравнявшись с ним, Хисока останавливается и, неправильно истолковав чужие мысли, самодовольно спрашивает, устраивая руку на бедре: — Впечатлен? — Они гораздо больше на земле, чем в небе, — растерянно выдает копия в ответ. — А с высоты вид еще более зрелищный. Давай уже, поднимайся. Нам надо успеть к вечерней программе, — подгоняет его Хисока, кивая в сторону открытого люка. Однако даже после легкого хлопка по плечу мальчишка не двигается с места и, словно желая оттянуть момент посадки, спрашивает: — Мы с тобой полетим в этом… одни? — Конечно, — чуть хмуря брови, легко отвечает Хисока, не улавливая сразу суть вопроса. Впрочем, вскоре к нему приходит осознание. — Тебе не о чем беспокоиться. Это обычная практика для тех, кто не желает дожидаться отправки регулярного рейса, — пожимает он плечами и указывает рукой в сторону огромного дирижабля на соседней полосе. — В следующий раз мы, возможно, прокатимся в компании незнакомцев, но сейчас частный перелет будет гораздо быстрее. Так что поднимайся, иначе мы опоздаем на шоу, — настойчивее зовет за собой двойника Хисока и протягивает ему раскрытую ладонь. Конечно, гораздо быстрее было бы затащить мальчишку на борт силой, но они только начали находить общий язык. И теперь, чтобы все труды по завоеванию хрупкого доверия не пропали даром, ему приходится вести себя терпеливее. Даже когда его младшая версия тянет столь драгоценное время. Ухмыльнувшись, Хисока поддразнивает медлительного мальчишку: — Или ты боишься высоты? — И ничего я не боюсь, сам же знаешь! — возмущается двойник, отмахиваясь от протянутой ладони, а следом обреченно выдыхает: — Какой же ты транжира, — и наконец неохотно поднимается по ступенькам вверх. Уже сидя на своем месте, он напрягается, при взлете вздрагивает, вцепившись руками в подлокотники, но очень скоро расслабляется и завороженно смотрит в окно. Он даже не сразу реагирует на слова Хисоки, лишь запоздало кивает, когда тот подается ближе и шепчет ему на ухо: — Похоже на ощущения под самым куполом цирка, согласен? Только вид поинтереснее, по крайней мере, пока еще не наскучил. — Такое вряд ли способно наскучить, — добавляет после небольшой паузы двойник и касается пальцем стекла иллюминатора, будто бы желая дотронуться до верхушек гор, окружающих город его второго рождения. — Увы, когда много летаешь, привыкаешь и к таким видам, — произносит Хисока, прежде чем подняться и подойти к барной стойке, чтобы попросить меню у стюардессы, встретившей их у трапа. Хисока садится прямо напротив нее, подпирает подбородок рукой и оставляет мальчишке немного личного пространства, заводя пустой диалог с девушкой. Тем временем дирижабль медленно огибает горы, а земля скрывается за плотной пеленой пушистых облаков. Какое-то время двойник еще разглядывает неровное белоснежное покрывало, но вскоре теряет интерес, и, обернувшись, встречается взглядом с Хисокой. Тот кивком приглашает его присоединиться за соседний барный стул. — Скоро накроют стол, — добавляет он и пододвигает налитый до краев стакан с яблочным соком поближе к мальчишке. Нехитрая уловка срабатывает, и все оставшееся время полета они проводят у барной стойки; копия увлеченно ест за двоих и внимательно слушает стюардессу, которую Хисока любезно попросил рассказать о маршрутах частной авиакомпании. Мальчишка, уплетающий все так же отвратительно неаккуратно, с горящими глазами ловит каждое слово, каждый новый факт о неизвестных ему городах и странах. Когда помощницы главной бортпроводницы обращаются непосредственно к нему с вопросами о сервисе, он заметно теряется и зажимается, однако к концу полета расслабляется, потягивает из трубочки свежевыжатый сок и купается в непривычном для него женском внимании. Единственное, что заставляет его нахмуриться — это упоминание их необычайной схожести с Хисокой. Однако стоит тому начать рассказывать легенду о кровном родстве, как пилот объявляет о скорой посадке. Стюардессы тут же подскакивают со своих мест, извиняются и начинают суетиться, а Хисока приглашает мальчишку поближе к панорамному окну, чтобы посмотреть на раскинувшийся под ними мегаполис. — Что, понравилось такое внимание? — со смешком спрашивает он, вставая за спину своей копии. — Нет конечно! Ну не в таком смысле! — тут же выпаливает мальчишка, оборачиваясь, но Хисока мягко хватает его за плечо и указательным пальцем направляет его взгляд в нужную сторону. — Смотри, — склонившись, вкрадчиво шепчет он на ухо двойника. — Вот та огромная башня называется “Небесной Ареной”. В ней мой дом и моя страсть. Обещаю, уже через полчаса все твои впечатления от перелета померкнут перед настоящим зрелищем.

***

Что с высоты, что с земли громадная Арена выглядит впечатляюще. Хисока и сам всякий раз восторгается уходящим в небеса шпилем, едва различимым со ступенек перед входом. Но его двойник, оказавшийся здесь впервые, и вовсе пораженно замирает на месте, задирая голову так сильно, словно пытается свернуть себе шею. — Сколько здесь этажей? — спрашивает мальчишка, стоит заказанному такси отъехать от входа. Приобняв двойника за плечо, Хисока утягивает его вверх по лестнице, отвечая по пути с довольной улыбкой: — Бесконечно много, когда поднимаешься с самого низу. Но мы можем всего за пару минут оказаться достаточно высоко, чтобы у тебя подкосились ноги. Впрочем, в начале Хисока решает показать своей копии все так, как выглядело для него, когда он впервые переступил порог башни. Вот только он не учитывает главного — придя сюда в далеком прошлом, он прекрасно знал, чего ждать от этого места и на что рассчитывать, тогда как его юная версия даже не представляет, чем отличается арена от обычного ринга. Потому, оказавшись в набитом людьми холле, в котором ажиотаж и шум толпы стихает лишь ночью, двойник неожиданно жмется к Хисоке ближе, а вместо восхищения в его глазах читается тревога и неприязнь. — Видишь, — указывает Хисока когтистым пальцем на сверкающую неоновую вывеску под потолком холла, которая обещает удвоенное вознаграждение за прохождение первых ста этажей без поражений. — Они все здесь ради наживы. Вот только мало кто из этой толпы доберется и до семидесятого целым. Впрочем, из-за этого зрители и готовы платить входную стоимость билета и разоряться на ставках на бои, — произносит Хисока, склоняясь к мальчишке ближе, чтобы в общем гуле тот смог разобрать слова. — И… если хочешь, мы можем придать им небольшой стимул и оказаться в центре внимания раньше, чем внимание окажется вокруг нас, — он кивает в сторону двух девушек неподалеку, которые с любопытством рассматривают младшего Хисоку. Заметив взгляд прищуренных янтарных глаз, эти двое заметно оживляются. Одна из девушек активно ищет что-то в сумке, ярко жестикулирует и пытается перекричать толпу, а стоящие в очереди вокруг них люди начинают хмуриться и озираться по сторонам, неизбежно натыкаясь на ворох неуложенных огненных волос. — Или сейчас, или будет поздно, — заговорщицки шепчет Хисока, чувствуя как кровь в его венах вскипает и как с каждым мгновением отказаться от затеи становится все сложнее. Вот только его мальчишка медлит, и Хисока, не желая терять драгоценные секунды, обнимает его за плечи, словно змей, оплетающий жертву, и шепчет настойчивей: — Ну же! Решайся. В этот момент девушка, наконец найдя в сумке блокнот, пытается прорваться к ним через толпу; с каждой секундой на них устремляется все больше любопытных глаз. — Делай что хочешь, — наконец отвечает двойник странным голосом, но Хисока не придает этому значения. Он с силой прижимает к себе юную копию одной рукой и, легко оттолкнувшись, взлетает вверх почти до самого свода потолка, зависая в воздухе. Конечно, на самом деле он держится банджи-жвачкой за железные трубы, но восторженные обыватели видят лишь парение, настоящую магию. Толпа за считанные секунды поднимает гул, головы зрителей спонтанного шоу задираются вверх. В следующий миг свет яркого софита затмевает Хисоке глаза, а из динамиков раздается поставленный голос диктора: — Сегодня первый этаж посетил мастер 240 этажа — Хисока Мороу! После этих оглушительных слов высокие своды потолка отражают нарастающий рев и звонкие аплодисменты. — Кажется, он хочет что-то сказать. Так давайте дадим ему слово! — продолжает искаженный трансляцией знакомый голос, как только шум толпы немного стихает. — Спасибо. Я и правда хотел бы обратиться ко всем вам сразу, — начинает Хисока, концентрируя ауру в глазах и наблюдая за всеми рукоплещущими людьми в холле. — Сегодня действительно уникальный день! И я рад сообщить вам, что в честь визита моего прекрасного гостя, — на этих словах его губы растягиваются шире, а удерживающая талию двойника ладонь по-хозяйски сжимается. — В этот вечер мы вместе с ним посетим этажи с первого по двухсотый, и у каждого из вас появится шанс запомниться нам. Так что сегодня я объявляю день настоящего шоу! Лишь тот, кто по-настоящему силен, сможет подняться с низов на самый верх и получить исключительную награду лично от меня! В вашем распоряжении чуть больше шести часов. Ровно в полночь мое предложение потеряет силу. Так что вперед! Удостойте моего гостя прекрасного зрелища, и ваш приз не заставит себя ждать. — Замолчи, просто замолчи, за-мол-чи, — раздается совсем рядом взвинченный шепот. В следующее мгновение толпа внизу вновь разрождается ликованием, а диктор присвистывает прямо в микрофон: — Итак, наши дорогие гости! Вы слышали правила объявленного турнира! Если кто-то из вас готов рискнуть, готов попытать удачу и проверить свои силы, для вас открывается пятое окно регистрации! Прошу не медлить, ведь время ограничено! — оглашает звонкий голос. — Участникам желаю удачи! А мастеру Хисоке и его прекрасному гостю хорошего времяпрепровождения! Да начнется шоу! Свет софита резко гаснет, и просторный холл неожиданно наводняется толпой людей, набежавших с других этажей. Хисока скалится, чувствуя, как кожу буквально покалывает от предвкушения. Такого грандиозного возвращения он не устраивал уже давно. Бои, поединки и противники на голову сильнее всех собравшихся внизу вместе взятых давно уже стали пусть и приятной, но повседневностью. Тем более когда правила Арены ограничили количество его соперников после получения статуса мастера этажа. Но сейчас, рядом с этим мальчишкой, для него, Хисока не прочь выйти за пределы привычного, показать на публике себя, его, их. Черт, да эту восхитительную живую куколку должны увидеть и запомнить все! А ему должно достаться лишь самое лучшее, самое красивое зрелище — бурная реакция его младшей копии. — Теперь мы сможем увидеть все, что способны показать низкие этажи, — довольный собой произносит Хисока, а затем ослабляет натяжение нитей и уже внизу, после бесконечно долгих секунд свободного падения, крепче подхватывает своего двойника. Теперь на первом этаже еще шумнее и теснее, чем раньше. Люди толпятся на месте, во все глаза рассматривая виновника ажиотажа — они роятся вокруг, точно встревоженные пчелы в улье, лишь немногие из них устремились к окну регистрации. Хисока чувствует, как худое тело в его руках начинает дрожать. — Сейчас же отгони их всех, иначе я их покалечу, — совсем не стесняясь, в полный голос произносит вцепившийся в накаченное плечо мальчишка. И эта его просьба не остается без ответа — темная, невидимая для большинства зловещая аура освобождает им двоим место, вдавливая зевак вокруг в стены холла. — Мое время и внимание достанется лишь победившим, если такие вдруг объявятся, — вещает Хисока в образовавшейся тишине. Затем он отпускает мальчишку и делает шаг вперед, подзывая его за собой ладонью к самому первому отборочному залу.

***

— Если ты думал, что мне понравится, то это было просто ужасно! — выпаливает мальчишка, стоит им переступить порог единственного балкона на первом этаже и остаться за закрытыми дверьми наедине. — Я был похож то ли на твою пассию, которой ты захотел подарить отвратительное выступление, то ли на игрушку! — сыпятся из его аккуратного рта обвинения. Он сверлит Хисоку гневным взглядом, а между его бровей пролегает глубокая морщинка. Хисока молча протягивает руку к некрасивой складке, разглаживая ее подушечкой большого пальца, и для верности залепляет это место жвачкой. — Успокойся. Что в роли игрушки, что в роли моей пассии, теперь ты будешь защищен именем мастера этажа, а это в твоем случае весьма неплохо, — терпеливо разъясняет Хисока, пока его двойник пальцами пытается стащить со лба липкое хацу, корябая светлую кожу. — Если в гостинице ты был сильнее большинства, то в этом месте, сомневаюсь, что твоей силы и ловкости хватит против группы второсортных головорезов, так что считай этот спектакль небольшой подстраховкой, — ухмыльнувшись, он щелкает когтистым пальцем между бровей пыхтящего мальчишки. — Мне бы совсем не хотелось лишиться тебя так быстро. — Врешь! Ты собирался убить меня сразу после создания, — припоминает двойник, и эти слова заставляют Хисоку перемениться в лице. — Мне казалось, мы уже прояснили прошлое недопонимание, — мгновенно леденеет его голос, а во взгляде потухают веселые искорки. — Ближайшие два часа ты сидишь рядом со мной и наблюдаешь за боями. Дальше я тебя не держу, если тебе не понравится. Но ради твоего же блага в первый раз без сопровождения на мой этаж ты не поднимешься, — произносит Хисока, подходя к стеклянными дверям балкона, выходящего прямо на ринг. Найдя в глубоких карманах штанов ключ-карту, он бросает ее прямиком в застывшего мальчишку. — Держи на будущее. В следующий миг приглушенные голоса зрителей гулом наполняют ложу. — А вот и господин Хисока и его гость! — объявляет диктор, обычно не удостаивающий внимания этажи ниже пятидесятого. — Новички, постарайтесь изо всех сил! Вслед за напутствием зал оглушает рев сирены, возвещающий о начале матча. Обычно звук этот отделял начало состязания лишь для бойцов, перешедших порог девяносто девятого этажа, но сегодня — исключительный случай. Двери стартового зала ломятся от количества зрителей, пустые места трибун стремительно заполняются, а бойцы, все одновременно, вцепляются друг другу в плечи, точно пришли продемонстрировать умение стиснуть соперника в объятиях. Одним словом — скучно и предсказуемо, точно пересматривать по третьему разу фильм, сюжет которого угадывается еще с первых минут. На первом ринге юная девушка с длинной косой набрасывается на бородатого деда, стараясь сбить того с и так нетвердых ног. Получается у нее не очень, но не из-за ловкости и умений соперника, скорее из-за собственной неопытности и боязливости. Ее кулак то и дело метит по “безопасным” местам, боясь причинить противнику боль. На втором ринге дела обстоят еще хуже. Двое мальчишек, на вид примерно возраста Гона, когда они с Хисокой впервые встретились, валяются по полу, перекатываясь от одного края арены до другого. И самое зрелищное в их сражении — покрасневшие от усердия лица. Рвения им и правда хватает, но и малейшего намека на перспективу в них нет — смекалка напрочь отсутствует, а без нее сколько ни прикладывай усилий, дверь в высшую лигу закрыта. На третьем ринге все кончается не начавшись. Один точный удар, и из носа соперника идет кровь — бедняга просто не успевает сориентироваться, как уже получает кулаком в лицо. Снова невыносимо скучно. И только четвертый ринг радует хоть сколько-то интересной девчонкой, которая, видно, что неосознанно, но пытается сконцентрироваться на своем теле. В ней Хисоке видится хоть какой-то шанс на успех, но она еще слишком мала и слишком неопытна, чтобы действительно суметь обратить на себя внимание. И правда. В следующий миг, когда Хисока чуть склоняет голову, чтобы получше оценить ее вводные, девочку откидывает в сторону точный удар накаченного, но заурядного парня. “Здесь делать совершенно нечего,” — проносится в его мыслях. И в следующий же миг совсем рядом раздается голос: — Вау… здесь нет гендерного разделения, — опуская руки на перила балкончика, произносит двойник и в оба глаза следит за всем, что происходит внизу. — Удивлен, что ты знаешь такие слова, — усмехается Хисока. — Но тут и правда все равны. И парни, и девушки. Все зависит лишь от умений, а природная сила может стать приятным бонусом для старта. — И что? Вот так любого можно вызвать на дуэль? — пропускает мимо ушей колкость мальчишка, и, отрываясь от созерцания совсем ребяческих боев, прожигает дыры в Хисоке неподдельно заинтересованным взглядом. Может и не зря они не не стали пропускать смотровые бои. — Не любого, — растягивая губы в улыбке, точно мартовский кот, отвечает Хисока. Он грациозно подходит к двойнику ближе и облокачивается на перила в шаге от него. — До двухсотого этажа ты не имеешь права выбора соперника. А вот после сможешь играть лишь с теми, кто тоже сумел подняться выше, — мягко произносит он, и его слова тонут в гуле зрителей, заставляя копию склонить голову ближе. — Значит, если я дойду до двухсотого, то смогу сам выбирать соперника? — интересуется двойник, и его дыхание опаляет Хисоке щеку, мгновенно заставляя потерять малейшие крупицы внимания к боям. Комментатор оглушающим голосом ревет что-то в микрофон, но Хисока уже не слышит его слов. Как можно отвлекаться на это недоразумение, когда его очаровательная куколка шепчет столь забавные глупости? Дойдет он так просто до двухсотого! Даже будучи намного опытнее этой своей младшей версии, Хисоке пришлось изрядно постараться, чтобы закрепиться на двухсотых этажах, так что уж говорить про этого щеночка, только и способного тявкать? — Сейчас нам еще слишком рано рассуждать о столь недосягаемых вещах. Ты и сам в этом убедишься, когда увидишь своими глазами. — Но я вижу, — возражает мальчишка, жарче и настойчивее. — Никто из них не представляет для меня угрозы. Любого я бы опрокинул с ног в два счета. — Два — слишком много, — отрезает Хисока, подцепляя пальцами вздернутый подбородок копии. — Ты пройдешь дальше, только если победишь их всех еще до выхода на ринг, — заявляет он, но двойника не прельщает такая забота. Его подбородок выскальзывает из хватки, но впервые он не злится, нет — переведя горящий взгляд на арену, лишь безразлично отвечает: — Ты слишком строг ко мне. — Всего лишь оберегаю тебя от бессмысленных ранений, — со смешком произносит Хисока, пожимая плечами. — Но это глупо… Почему ты меня так недооцениваешь? Не оставляешь даже шанса показать свои силы, — в голосе двойника слышится досада, но не агрессия. Атмосфера Небесной Арены поглощает его настолько, что он отходит от тактики прямого сопротивления и продолжает уже спокойнее: — Неужели ты совсем забыл, как был силен еще до того, как узнал про нэн? Возможно так, прислушиваясь друг к другу, у них получится найти общий язык. — Помню, — отвечает Хисока, не отказывая себе в удовольствии полюбоваться очаровательно увлеченным лицом своей младшей версии. — Но ты не знаешь, что ждет тебя наверху. Не рвись в драку, наблюдение пока твой лучший друг. — Но я уже участвовал в боях! — от возмущения копия даже оборачивается и цокает языком. — И был одним из лучших среди… — Среди тех отбросов на подпольном ринге? — резко мрачнеет Хисока. — И кого из сильных бойцов оттуда ты можешь назвать? По правде говоря, тот период своей жизни Хисока помнит плохо. Разве что припоминает какие-то детали отрывками. Вроде участия в боях без правил, где вместо денег за выигрыш платили порцией еды не самого приятного вида и весьма дрянного вкуса. А еще иногда в боях участвовали “купленные игрушки” — любимые мальчики богатеньких дядек, за чей счет и жило то отвратительное место. На такие “игрушки” ставили крупные суммы, и проиграть им считалось честью в рядах таких же, как Хисока, изгоев. Однако, в отличие от них, Хисока уже тогда терпеть не мог плохие спектакли по чужим сценариям. Когда он отказался поддаваться очередному взмыленному мальчишке в бое на выданье, то ощутил всю мощь прилюдного наказания за неповиновение. Кажется, его сознание тогда окончательно прояснилось лишь после того, как его подобрала цирковая труппа… Хотя, возможно, все было и не так, и его гость из прошлого окажется правдивей в деталях тех давно минувших дней. — Еще бы не смогу назвать! Смогу! Вот, например, — начинает двойник, но тут же притихает и хмурится, опуская недоуменный взгляд на пол. — Например… Например… — Не думал, что в твоем возрасте у меня были проблемы с памятью, — посмеивается Хисока, но что-то в выражении лица копии заставляет его напрячься. — Это было всего пару недель назад, последний раз я дрался с… — тянет мальчишка, и его лицо принимает все более озадаченный вид. — Ну? — допытывается Хисока, подперев подбородок рукой. Двойник сжимает губы в тонкую линию и мотает головой, будто хочет рассеять оттуда густой туман, который не дает ему ответить на вопрос. Хисока добавляет: — Если тебе нечего сказать, можешь просто признать, что я прав. — Я не могу вспомнить, — внезапно признается мальчишка, поднимая на него широко распахнутые глаза. — О чем я и говорил. Никого выдающегося, ни одного серьезного боя, который бы подарил тебе хоть сколько-то стоящий опыт, — спокойно констатирует Хисока и уже хочет перевести взгляд на беспомощную возню на рингах, как двойник произносит: — Нет, я вообще не могу вспомнить. Ни лиц, ни имен, даже название города, в котором родился. Ничего. И других мест и людей тоже не помню. Будто ничего и не было. В моих воспоминаниях одни обрывки! — Он выглядит столь же сбитым с толку, как и вчера, когда пытался осознать, что теперь он лишь воссозданная причудливым нэн копия повзрослевшего себя. И если бы Хисока мог чем-то его обнадежить, подсказать пейзажи всего забытого, пожалуй, он бы не стал мучить свою копию. Но, кажется, какими удивительными ни были бы способности Скульптора, его хацу не способно восстановить давно утраченные из памяти воспоминания. — Не переживай, — спокойным голосом произносит Хисока, неожиданно всем сердцем желая подбодрить растерянного мальчишку, — прошлое все равно не имеет значения. — Но… — Думаю, с тебя уже достаточно этого жалкого зрелища, — не желая продолжать эти бессмысленные речи, перебивает Хисока и в последний раз окидывает взглядом бойцов, которых вряд ли бы даже назвал столь громким словом. — Пора двигаться дальше. Мальчишка на удивление не спорит и лишь молча направляется следом. Так, под стихающий гул зрителей они проходят сначала в закрытую часть ложи, затем по коридорам с ограниченным доступом попадают на изогнутую лестницу, быстро минуют пару этажей и выходят в освещенный блеском сотен лампочек холл. Он выше, меньше и богаче того, в котором расположены кассы. В нем почти не бывает людей — это место создано для таких заблудших вниз звезд, как Хисока. Все здешние служащие обязаны знать не только в лицо и по именам лучших бойцов, но и запоминать их предпочтения в развлечениях, еде и напитках. Как пишется в должностных инструкциях всех рабочих арены, это позволяет поддерживать доброжелательную атмосферу и чувство гостеприимства. Впрочем, когда сил на поддержание высокой планки бойцу не хватает, единственное чувство, что может подарить ему башня — презрение. Однако Хисоке до потери авторитета далеко, и все блага этого чудного места сами льются к нему в руки. — С возвращением, мастер Хисока, — раздается юношеский голос, и материализовавшийся перед гостями официант кланяется, выставляя вперед поднос с двумя бокалами игристого. — Сегодня в программе отборочные бои с первого по пятидесятый этажи, затем на каждом четном этаже в ровный час начинаются квалификационные состязания, — тараторит мальчишка, выпрямляясь и ступая с ними в шаг. — На двухсотом этаже боев не запланировано. Но, если вам по душе расслабиться и отдохнуть в приятной обстановке, в девять вечера в баре на сотом этаже начнется кабаре. Голос у этого юноши не в меру нежен и уж слишком быстр. От его болтовни дольше пяти минут легко может разболеться голова. Хисока даже несдержанно щурится, разбирая слипшуюся речь, и хмыкает, когда, скосив глаза, замечает такого же прищурившегося мальчишку рядом. Все же этот мелкий действительно списан с него. — Если пожелаете, могу забронировать для вас лучшие места, — продолжает официант, сопроводив их до лифта и нажав кнопку вызова кабины. — Нет, не стоит. Но будьте любезны, принесите графин апельсинового сока и дегустационный набор тарталеток в ложу пятидесятого этажа — дает указания Хисока и, прежде чем исчезнуть за раскрывшимися дверями, забирает с подноса бокалы. — Постарайтесь уложиться за десять минут. — Конечно, — кивает юноша, прижав опустевший поднос к бедрам, и лифт закрывается, медленно трогаясь с места. — Вот такой уровень сервиса получают лучшие, — решает зачем-то пояснить двойнику Хисока и ловко уводит бокал от его протянутой ладони. — Тебе сок, — напоминает он, а затем, подняв взгляд на табло с мелькающими цифрами, добавляет: — Самый простой способ определить силу противника — посмотреть, как ведет себя с ним персонал. Остерегайся тех, кто имеет право ступать по холлам высших этажей, но перед кем не заискивают работники. — А разве я не защищен твоим именем? — возвращает громкие слова мальчишка, и Хисока ухмыляется. Если он дерзит — значит, не поддаётся страху и тревоге. Но кое-что ему все же следует напомнить. — Ты и правда защищен, — пожимает плечами Хисока, склоняя голову на бок. — Однако некоторым личностям нравится играть с чужими игрушками. В ответ двойник демонстративно закатывает глаза. Видимо, и ему надоели бессмысленные споры. Хисока же негромко смеется, представляя, какой милый питомец получился бы из этого мальчишки, если бы он и правда целиком и полностью стал его собственностью. Лифт останавливается, открываются двери, и до следующей ложи их провожают уже две миниатюрные и похожие друг на друга, как близняшки, девушки. Затем одна из них приносит сок, немногим после целое блюдо тарталеток, и этот дикий звереныш набрасывается на них, не оставляя ни одной крошки. Кажется, план по приручению с помощью еды работает безотказно. Хисока молча терпит его неряшливость, через одностороннее стекло глядя на все такие же однообразные и утомительные бои. Увы, но пятидесятый этаж не слишком отличается от первого. Более или менее стоящее шоу начинается лишь с сотого. Однако его мальчишке все нравится, и ради этого чистого неподдельного восторга Хисока вполне может развлечь себя парой-тройкой другой бесплатных бокалов.

***

Вечер оказывается не так плох, как первые увиденные ими бои. Шампанское добавляет настроения, расслабляет и заставляет взглянуть на происходящее на ринге снисходительно. Все же эти люди внизу даже не подозревают о невидимой стене из нэн-способностей, разделяющих их и лучших из лучших. Возможно, трезвым умом они и сами понимают, что никогда не приблизятся ни к Хисоке, ни к кому-либо еще, кого бы он счел интересным, но они стараются. И уже за свое упорство вполне достойны находиться здесь. Вот только зрелищностью их схватки все еще совсем не отличаются. Время неуклонно клонится к ночи. Пустеют места, где бойцы ожидают своего выхода, понемногу редеют и трибуны. Возможно, из-за сложности этажей участников становится все меньше, но скучающему и начавшему клевать носом Хисоке кажется, что люди расходятся не просто по домам, а прямиком по кроватям. Правда, Арена никогда не спит. Самые стойкие готовы биться хоть всю ночь, а конвеер отбора работает с первых лучей солнца и до глубокой темноты. Даже диктор, безустанно следующий за ними от этажа к этажу, добросовестно исполняет свои рабочие обязанности и звонко и воодушевляюще ведет затянувшееся представление. Устало облокотившись о перила открытого балкончика, Хисока наблюдает за равномерным миганием одной из ламп на потолке и обдумывает, как объяснить дрожащему от воодушевления мальчишке рядом, что со 120-го этажа они направятся сразу на 190-й, чтобы не терять больше ценного времени. Как вдруг зал состязаний сотрясает обращение: — Вы только посмотрите, вот и наш главный кандидат на победу! 120 этажей пройдены за одни сутки, давненько такого не случалось на Арене! Заинтригованный, Хисока опускает взгляд обратно на ринг. Медленно нарезая круги вокруг соперника, крепко сложенный мужчина хрустит кулаками и сбрасывает с плеч куртку. Дешевый пафос и всего-то, но впервые за вечер загорается надежда, что сегодня кто-то умрет не только от скуки. Первую минуту ничего не происходит, зрители замирают в ожидании, а двойник переводит на Хисоку непонимающий взгляд. — Не отвлекайся, — упрекает его Хисока, — от противников, которые долго готовятся, можно ждать что угодно. Если бы ты был с ним в паре, мог бы проиграть из-за невнимательности. После этих слов мальчишка послушно возвращает взгляд на бойцовский ринг — и делает это как раз вовремя. В ту же секунду соперник мужчины взмахивает руками и, потеряв баланс, заваливается на спину. Бой заканчивается, не начавшись. Беспорядочные рывки на полу не увенчиваются успехом, мужчина подлетает к сопернику и с силой опускает ногу ему на грудь, выбивая из него дух. Судья начинает отсчет, хотя исход битвы уже предрешен. — Погоди… — с подозрением тянет двойник и тут же возмущенно охает: — Да это же твоя способность! Я даже отсюда вижу похожие нити! Освещенный софитами победитель вскидывает голову, загораживает глаза от света руками, и, когда ему объявляют следующий для отбора этаж — 150, он находит взглядом Хисоку. — Когда я дойду до самого верха, я получу свою награду, — кричит он хрипловатым голосом, пока Хисока с интересом рассматривает его лицо; шрамы на квадратной челюсти переходят на шею и еще ниже, скрываясь под одежду. — Ты сразишься со мной! И не посмеешь отказаться! Мы вновь сойдемся в битве! Этот выскочка без малейшего стеснения пронзает его взглядом, и Хисока, приподняв от неожиданности брови, растягивает губы в пугающей улыбке. Двойник рядом ёжится от всплеска угрожающей ауры и переводит на него взгляд. — Как он смеет заявлять о бое с тобой, когда своровал твою способность?! — спрашивает он с плохо скрываемым гневом. — И кто это вообще такой, ты его знаешь? Хисока мгновенно переключает внимание на свою копию и, утихомирив собственную жажду, коротко отвечает: — Без понятия. Если мы раньше и сражались, он явно не произвел на меня впечатления, чтобы я смог запомнить его лицо. — Но украденный хацу… — нахмурившись, начинает мальчишка, но Хисока его перебивает. — Скорее, вдохновленная моим хацу пародия, — небрежно отмахивается он рукой. — Видимо, решил победить меня моим же оружием. Это весьма… занятно. Но он упустил очень важную деталь. — Какую? — А вот это ты мне должен сам рассказать, — с лукавой улыбкой отвечает Хисока, а после выпрямляется и направляется к выходу из ложи, ведущему к лифтам. — Понаблюдаем за этим подражателем, если он сможет пройти дальше. А пока посмотрим, чем еще нас могут порадовать верхние этажи. — Опять ничего не рассказал и ушел, — бурчит ему в спину мальчишка, но плетется следом за ним и добавляет громче: — Хорошо, если ты так хочешь, я разберусь в этом сам! — Не сомневаюсь, — со смешком отвечает Хисока, но его слова теряются за громким объявлением о следующем бое. Следующие несколько десятков этажей приводят двойника в восторг, и он жадно наблюдает за все более жестокими боями, перегнувшись через перила балкона. Самого же Хисоку вновь одолевает легкая скука от однообразия происходящего, пусть и зрелище уже гораздо больше радует его глаз. После очередного этажа он решает ненадолго развалиться на диване вип-ложи: он скидывает туфли и вытягивается вдоль сидушки, устраивая голову на подлокотник и закидывая ногу на ногу. Очередной бокал шампанского — свежий и несомненно приятнее, чем прошлый, нагревшийся — расслабляет и сосредотачивает внимание на ожившем произведении искусства перед ним. Опасно склонившись над перилами, двойник увлеченно разглядывает что-то внизу, привстает на цыпочки и покачивается. В очередной раз бросается в глаза его худоба, которую не помогает скрыть даже свободная одежда. Что ж, именно таким он и был и вот каким стал. При должном рвении, усилии и деньгах этого мальчишку можно было бы привести в достойную форму намного быстрее, чем когда-то затратил на этот процесс сам Хисока. Впрочем, и это на вид хрупкое тело вполне способно выдержать достаточную мощь чужого воздействия. Только… не от других. Никто не посмеет тронуть его и пальцем, пока Хисока сам не убедится в его готовности вступить на ринг. Слишком уж лакомый кусочек оказался в его руках, чтобы отдавать угощение стервятникам. Да и тем более тогда, когда этот неопытный детеныш сам так жаждет освоить что-то новое. Инициативность нужно поощрять. Из пространных размышлений его бесцеремонно вырывает смелое заявление. — Ладно, я почти уверен, что смог бы дойти до двухсотого, — обернувшись к нему и расправив плечи, будто желая казаться больше, самодовольно заявляет двойник. — Не знаю, как будет сражаться тот вор на этажах выше, но я вполне смог бы одолеть его и без хацу, не говоря уже обо всех остальных. — Посмотрим, что будет на сто девяностых этажах, — пожимает плечами Хисока и прикрывает глаза рукой, стоит мальчишке включить дополнительную яркую подсветку в ложе. — Я совсем не понимаю, почему ты так обо мне беспокоишься. И без всех этих дурацких спектаклей под потолком, твоего имени и моей отвратительной роли подле тебя, — особенно недовольно цедит это слово мальчишка, — я бы спокойно смог за себя постоять. — Конечно, — со снисходительным смешком отвечает Хисока, а затем пропускает мимо ушей душераздирающий монолог о несправедливости, недооцененности и неверия в его силы. Оказывается, в юном возрасте он был до жути ворчливым. Впрочем, никогда прежде он не замечал за собой столь капризного поведения. Возможно, все дело в том, что самого Хисоку никто никогда ни от чего не оберегал и уже тем более не запрещал никакие, даже самые безрассудные авантюры. После всех совершенных им глупостей удивительным оставалось лишь то, что до сегодняшнего дня он дожил целым и почти невредимым. Сложно отрицать, что помимо силы ему зачастую сопутствовала немалая удача. Его путь был длинен и тернист, но этот мелкий негодник разом перескочил не один десяток пройденных Хисокой испытаний и добрался до башни совершенно неподготовленным к здешним нравам. Потому и отступать Хисока не собирается — двойник выйдет на ринг только готовым одержать победы; только если наверняка подарит ему яркое выступление. — Эй, ты вообще меня слушал? — вновь жужжит над ухом мальчишка и нагло тормошит его за плечо. — Осталось пять минут. Нам надо идти. Действительно, пора. Они успевают войти в очередную ложу в момент, когда звучит возвещающий о старте поединка сигнал. Двойник срывается с места, пробегает до дверей, распахивает их и оказывается на балконе. От этой несдержанности губы сами растягиваются в улыбке, а приятные ассоциации приходят сами собой. Когда-то точно так же Хисока следил, как рвется до знаний и зрелищ Гон и как пытается распознать все его уловки. Диктор объявляет имена соперников, но запоминать их пока ни к чему — нужно продемонстрировать нечто выдающееся, чтобы заслужить отдельного места в списке в его голове. — Не забудь про гё, — напоминает Хисока, вновь облокачиваясь локтями на перила, практически прислоняясь плечом к плечу к заведенному мальчишке. — Да-да, я понял, — отмахивается тот, точно от надоедливой мухи, не отрывая взгляда от ринга. На этот раз события развиваются гораздо быстрее, чем в первом бою. Стоит только мужчине начать кружить вокруг соперника, как раньше, как тот в мгновение ока срывается с места, пропадает на секунду из вида и наносит удар сзади, сцепив обе руки в замок. — Два очка! — оглашает диктор оценку судьи. — У того второго тоже есть аура? — с неуверенностью рассуждает вслух мальчишка, внимательно наблюдая за боем. — Да, точно, даже менее заметная. Но почему тогда он лидирует? — Думаю, ты сейчас и сам догадаешься, — с хищной улыбкой отвечает Хисока. Пусть это и 196 этаж, лишь порог для перехода в высшую лигу, но вид тут открывается занятный. Объявившийся безымянный заклятый враг вновь активирует хацу, но уже не старается его скрыть или же, скорее всего, просто не может сосредоточиться на невидимой технике. Соперник не дает ему ни секунды передышки, отбирает балл за баллом, лишь несколько раз разменивая удар на удар, и шустро уворачивается от всех видимых липких нитей. Бой затягивается на пятнадцать минут, что даже удивительно при таком раскладе сил, и заканчивается криком настоящей агонии, когда мужчина-выскочка получает открытый перелом ноги, а после и вовсе лишается ее. — Да, сегодня без бригады медиков не обойтись! — с театральным сожалением произносит диктор, а после поздравляет победителя. Быстро потеряв интерес к расплывающейся луже алой крови и нелепым судорогам, Хисока облокачивается спиной на перила и выжидающе смотрит на своего двойника. Тот вспоминает их маленький уговор не сразу и еще некоторое время с потемневшим взглядом наблюдает за жестокой картиной. Затем, наконец, он поворачивает голову и, облизнув пересохшие губы, высказывает догадку: — У него было неподходящее тело для такой способности? Слишком крупное? — Почти угадал, — с одобрением кивает Хисока. — Он типичный усилитель, так что было невероятно глупо с его стороны копировать хацу трансформатора. Если бы он использовал удары по площади или делал свое тело непробиваемым, у него был бы шанс. Но так… Даже немного жаль, было бы забавно сразиться с кем-то с похожим хацу, — тянет он и бросает многозначительный взгляд на мальчишку. — Понятно, — коротко кивает копия и, немного подумав, уверенно заявляет: — Но я-то уже знаю, в чем точно хорош! Я бы не проиграл. Мне с первого взгляда стало понятно, что надо было уворачиваться от рывков того, второго, пока он не выдохнется. И даже против тебя у меня бы все вышло! Если с подготовкой и не насмерть — пока что, — то!.. От волны приятного жара Хисока щурится от удовольствия и резко склоняется ниже к двойнику. На этот раз тот не дергается и с упрямым видом остается на том же месте. — Тебе так хочется выступить против меня? — с мурлыкающими нотками в голосе спрашивает он. — Отыграюсь за первую встречу, — с неожиданно хищной ухмылкой заявляет мальчишка. — Я быстро учусь, так что ты вполне скоро узнаешь, каково сражаться против собственной способности. — Что ж… — обхватив себя за запястье, чтобы успокоиться, тянет Хисока. — Стало быть, ты напрашиваешься на парочку персональных уроков от меня?..

***

Как он и ожидал, никто не выигрывает в объявленном соревновании. Помимо выскочки лишь трое людей поднимаются с первого до восьмидесятого этажа. Хисока мысленно делает пометку проверить их успехи через полгода и игнорирует навязчивых репортеров Арены, когда те пытаются взять у него интервью у самого лифта. Стоит им глубоко за полночь переступить порог номера на 240 этаже, возбужденный зрелищностью последнего боя мальчишка с вызовом вскидывает голову и требовательно заявляет: — Ну же, давай, начинай! “Что ж, у кого-то напрочь отсутствует терпение”, — отмечает про себя Хисока, медленно заходя в свою скромную обитель. Он хлопает в ладони, включая вечернюю мягкую подсветку, и показательно зевает, закрывая входную дверь. — Я не обещал, что мы займемся этим так скоро. Уже заполночь,— произносит он, вполне убедительно изображая крайне усталый вид. — А мы в последние дни так мало спали… — В последний день, — звонко поправляет мальчишка, нисколько не смущаясь театра одного актера перед ним. — И ты дрых вполне достаточно, чтобы не ломать тут комедию. Хисока недовольно кривит губы, с досадой осознавая, что мальчишка куда более проницателен, чем он предполагал. Наблюдательность с ним с детства. Впрочем, так просто он не победит. Актерская игра, какой бы бездарной она ни была, должна продолжаться до конца акта. Так, игнорируя не сводящую с него глаз копию, Хисока, покачивая бедрами, проходит в номер дальше, бросает на пустующий журнальный столик ключ-карту и разминает руки, будто бы и намекая на что-то большее, но тут же отнимая промелькнувшую у двойника надежду. — Все же я слишком устал, — констатирует в итоге он, стягивая с торса топ. Яркий элемент одежды летит на сидушку дивана, а длинные пальцы уже тянутся к обтягивающей грудь майке. — Так что сначала в душ, а потом в постель. В следующий миг кубики пресса на его животе в полумраке рассеянной подсветки приобретают еще более выраженный рельеф, и обнаженный по пояс Хисока оборачивается. Смерив взглядом это юное жадное безобразие перед ним и, конечно же, увидев огоньки азарта в золотых немигающих глазах, он быстро сдается. Его подкупает эта искренняя страсть и готовность, с которой мальчишка жаждет приручить дрожащую от адреналина ауру. Значит, вот насколько его щеночку понравилось вечернее шоу. И как теперь ему можно отказать? Или… как самому устоять перед столь манящим коктейлем из юности и пылкости? О! Да, эти первые неопытные шаги столько же прекрасны, сколько грациозны отточенные битвами выверенные до миллиметра движения! Конечно, если бы на месте этого неотесанного звереныша был кто поопытней, Хисока не стал бы медлить, заигрывать — сразу вцепился в чужую глотку… или попробовал бы вцепиться… Но с этим забавно нахмурившим брови мальчишкой придется терпеть и искать развлечение в чем-то другом. Например, в его забавных невинных реакциях. Хотя… разве когда он сам был младше, он так же реагировал на обнаженные тела? — Знаешь, больше я никогда тебе не поверю, — давит на отсутствующее чувство привязанности двойник, складывая на груди свои чересчур длинные и тонкие руки. — Не умеешь обучать, так сразу и скажи, что учитель из тебя паршивый! — Ну… не такой уж и паршивый, — усмехается Хисока, возвращаясь ко входу и опуская ладонь на острое чужое плечо. В его голове рождается одна достаточно занятная идея. — Меня лишь надо… заинтересовать, немного увлечь собой, — громким шепотом добавляет он, и мальчишка ощутимо напрягается под ладонью. Что ж, похоже, в то время он был слишком зажат для подобных развлечений... Однако в следующую секунду мышцы под пальцами расслабляются. Двойник не сбегает и даже не пытается стряхнуть его руку, только резко поднимает взгляд и, по-лисьи прищурившись, интересуется: — И как же ты хочешь увлечься? — Ну зачем же так в лоб, — воркует Хисока, сужая глаза до тонких щелочек. — Попробуй подумать, разгадать меня, может даже самому почувствовать… — У тебя уже есть все, чего только можно захотеть, — не без доли зависти в голосе произносит копия, явно упуская самое главное. То, чем обладает из них двоих лишь он — пылом юности и страстью ко всему новому. Конечно, азарта, увлеченности и духа соперничества и самому Хисоке не занимать, но когда мир вокруг перестает казаться опасным и враждебным, теряется и главная мотивация к развитию — страх. В образовавшейся томительной паузе мальчишка дергает плечом, наконец стряхивая его руку, и закатывает глава. Такой забавный жест, но с ним даже несдержанность кажется чем-то милым. — Хватит уже. Ты ведь прекрасно знаешь, чего хочешь, так скажи. Я не буду играть в шарады. Что ж, в этой своей догадке он совершенно точен. Вот только Хисока, воспользовавшись почти интимной в тусклом свете близостью, решает подразнить свою младшую версию, чтобы увидеть еще одну обворожительную реакцию. — Знаешь, я был бы совсем не против твоей компании этой ночью, — почти мурчит он, медленно огибая двойника сбоку. Встает за его спиной и, опустив ладони на тонкую талию, вдавливает в жилистое тело ногти. — Иногда на этой огромной кровати становится так холодно и одиноко… — В прошлую ночь у тебя не возникло проблем, чтобы заставить меня спать рядом с тобой, — напоминает мальчишка, ежась от жаркого, наигранно громкого дыхания. Его ухо мгновенно краснеет, но тон остается все так же пресен. — Или это намеки на что-то… большее? Видимо, он собирает всю свою волю для последних слов, но его дыхание предательски сбивается, когда Хисока с шумным выдохом отстраняется. — Только лишь на то, что из тебя бы получилась неплохая мягкая игрушка, — невинным голосом поясняет он, безобразно лукавя. — Или о чем таком ты подумал? — Ни о чем я не подумал! — прерывает его раздраженный двойник и стискивает пальцами предательски покрасневшее ухо. — Пока ты только болтаешь, все остальное не имеет смысла. — Вот как? Тогда… чтобы мои слова обрели смысл, может, приступим? И они приступают, наплевав на все правила и вновь пополнив список исключений Хисоки. Обычно его ценные уроки получали лишь поверженные соперники перед самой смертью, пока они бились в последней ярчайшей в их жизни агонии. Исключениями становились лишь красивейшие наливные яблочки с самых макушек юных деревьев. Первые, неказистые, еще совсем крохотные, но уже крепкие и смелые, способные противостоять жестокому ветру и грубому ливню. Такие обворожительные недозревшие плоды с огромным потенциалом, которые совсем не хотелось найти разбитыми на земле и обглоданными до косточек. Их нужно было придержать, закрепить веревками, подставить к солнцу и, наконец, дождавшись появления яркого румянца на боках, сорвать. Самому отсечь плодоножку, подкинуть в воздух и крепко сжать в когтистой ладони, прежде чем вонзить в наливные бока острые зубы, пробуя согретое любовью лакомство на вкус. Например, таким оберегаемым сладким фруктом для Хисоки стал Гон. Он получил советы и ценные подсказки раньше, чем оказался оторван от питательных ветвей. Конечно, это стоило Хисоке невероятных усилий: сдержаться и оставить на ветке столь пленительное лакомство. Ведь именно Гон, его сила и притягательная аура сводили Хисоку с ума в моменты первых тренировок и сводят и по сей день. Благодаря ему существует этот эксклюзивный список исключений, и, похоже, в нем появилось еще одно такое знакомое имя. — Тебе придется освоить много техник, — говорит Хисока, с трудом выныривая из воспоминаний о первом опыте наставничества над Гоном. — Но, пожалуй, начнем мы с хацу, как с самого интересного момента. Покажи мне, как сейчас выглядит твоя “жвачка”. Двойник бросает на него осуждающий взгляд и подчиняется не сразу, будто действительно совсем не верит в реальность предложения. Однако когда Хисока жестом подгоняет его начать, мальчишка меняется в лице и, немного помявшись, поднимает руки на уровень груди, концентрируя в ладонях ауру. Его хацу активируется не сразу, а блеклые нити жвачки видны невооруженным глазом для любого нэн-пользователя. Так совершенно не пойдет. — Большая задержка. Слишком заметно. Теряешь элемент неожиданности, — коротко комментирует Хисока, пристально наблюдая за розовыми сгустками в чужих ладонях. Аура движется, дрожит, как живое существо, и очень скоро начинает стекать между тонких длинных пальцев. Хисока раздосадованно цокает языком — он ожидал от себя большего. — Консистенция слишком жидкая. Не хватает ни плотности, ни упругости. У твоей “жвачки” почти нет свойств резины. — И как это исправить? — сухо спрашивает мальчишка, явно задетый неодобрительными комментариями. — Нужно сильнее концентрировать ауру в ладонях, контролировать, как раскрываются твои поры. А еще четко представлять конечный результат, — произносит Хисока, подходя к нему со спины. Затем он обхватывает ладонями острые локти и скользит вниз по бледной коже к запястьям, надавливая большими пальцами на невидимые “вены” внутренней силы. — Вот так же ощутимо, как сжимают мои руки, должна обхватить тебя аура. Резко, как поток, она из туловища устремится к пальцам, заставит их наполниться энергией, как… наливается кровью член. А затем, для начала, следует сконцентрироваться лишь на ней, почувствовать и понять, как применить. Почти как доставлять себе долгое и длинное удовольствие. Ты же не сразу научился делать все по-настоящему хорошо? Кажется, от таких сравнений аура двойника задрожала лишь сильнее, а его тело объял жар. Впрочем, Хисоке подобное смущение совсем не по годам. Дойдя ладонями до тонких запястий, он обхватывает их, скользит дальше и переплетается пальцами с копией, сцепляя их ладони в замок. — Смотри, я покажу тебе сам, а ты следи за аурой, чувствуй ее. Двойник кивает, и в следующий миг заряд пульсирующей энергии льется вдоль его рук, концентрируется в ладонях и за считанные доли секунды обволакивает жвачкой пальцы — отточенное за годы мастерство. — Вот так, а теперь пощупай получившуюся плотность, — подталкивает, бодая его горячее ухо подбородком, Хисока и ухмыляется, когда чужие ладони с силой пытаются выбраться из сцепки, но остаются плотно склеенными. — Очень цепкая и плотная, — хмурясь, шепчет мальчика. — О, еще бы! Тебе ведь нужно, чтобы она могла выдержать большой вес или сильный удар и не порваться, — поясняет Хисока и немного меняет хацу, чтобы показать и другие стороны своей ауры. — Нельзя забывать и про эластичность, а еще про устойчивость, скрытность, иногда скользкость… — перечисляя нужные эффекты, Хисока с удовольствием отмечает про себя, что мальчишка наконец не спорит с ним, а внимательно слушает и кивает, явно пытаясь запомнить все советы. Кажется, его уже не смущают ни яркие сравнения, ни тесный контакт — липкая аура в руках поглощает все его внимание. — Вот, а теперь сам постарайся направить в ладони больше силы, — наконец, переходит к самому обучению Хисока. — Пока можешь не защищать остальное тело, я прикрою тебя со всех уязвимых сторон, — шепотом смеется он, а затем прижимается к юному телу вплотную. — Сосредоточься на руках, а я прослежу за направленностью и быстротой отклика твоей ауры, — поясняет он столь откровенную близость и маскирует свою силу, предоставляя пространство для проб и ошибок. — Представь то же самое ощущение на коже, почувствуй, как зародившееся возбуждение льется по твоим рукам и как протягиваются плотные нити между пальцами… Двойник сосредотачивается, закрывает глаза и пробует. Один раз, второй, третий… Хисока ощущает его нарастающую мощь каждой клеточкой своего тела, направляет, дает подсказки и затаивает дыхание всякий раз, когда мальчика начинает заново. Их тесный контакт теряется где-то во времени, застревает между стрелками часов и заставляет забыться. Наслаждение прерывается моментом, когда влечение копии переходит в усталость, а жвачка в его руках вновь теряет только-только отработанную эластичность и упругость. — На сегодня хватит, — ставит точку в тренировке Хисока и отстраняется, убирая руки. От неожиданности и непривычно долгого использования нэн мальчишка покачивается, едва не заваливаясь ему на грудь, но быстро возвращает равновесие и оглядывается. Его горящий страстью взгляд заставляет мурашки разбежаться у Хисоке по спине, и он несдержанно растягивает губы в настоящей улыбке. — Но я готов еще тренироваться! — заявляет двойник, едва не воя от досады и делая вид, будто его и не покачивает из стороны в сторону от любого движения. — Мы обязательно продолжим с тобой завтра. А пока, если совсем не хочешь расставаться… можешь присоединиться ко мне в душе, — предлагает Хисока, склоняя голову на бок и лукаво прищурившись. Ответом ему служит разочарованный стон. — В любом случае моя дверь всегда открыта. — Да-да, конечно, — уже без особого возмущения бросает двойник, отмахиваясь рукой от вульгарных предложений. — Бегу и падаю. Удивительно, но насчет последнего он не обманывает: вернувшись из душа, Хисока обнаруживает обессиленного мальчишку в своей кровати. Поджав ноги под себя, он лежит на боку со спокойным, почти безмятежным выражением лица, вымотанный долгой работой с аурой. Тихие шаги и шорох покрывала нисколько не тревожат его сон, лишь его ресницы трепещут при осторожном прикосновении к плечу. Хисока пользуется случаем, чтобы вновь разглядеть красоту ожившего творения перед ним. Пожалуй, он явно вышел несравненно лучше всех древних скульптур, оставшихся на этом свете. И пусть ему пока не хватает их рельефа и величественности, яркостью и живостью он превосходит их всех вместе взятых. Решая не тревожить столь хрупкое спокойствие, Хисока тихо присоединяется к своей юной копии в постели, на этот раз не обнажаясь полностью. Протянув руку, чтобы невесомо провести пальцами по талии двойника, он старается унять дрожь ожидания перед завтрашним днем. О, они непременно найдут, чем удивить друг друга!

***

Даже сквозь сон Хисока слышит, как двойник ворочается, пытаясь устроиться поудобнее, но после тщетных попыток осторожно пододвигается к краю и поднимается с кровати. Тихой, почти бесшумной походкой он направляется в сторону кухни, дёргает на себя дверцы ящиков и холодильника, чем-то шуршит и подозрительно чавкает… Остается загадкой, как и где именно он умудрился найти еду, которую Хисока не помнил, чтобы когда-то приносил. Его дом — свободное от готовки место, а различного рода снеки вредят фигуре, так что если в его ящиках что-то съестное и завалялось, то оставлено оно было в моменты беспамятства… Или же руками кое-кого другого, вечно голодного и единственного, кому позволено задерживаться в его номере дольше, чем на одну ночь. Приятное послевкусие нерасторопного пробуждения не дает Хисоке сосредоточиться на этих мыслях. Краем уха он следит за тем, как мальчишка отправляется бродить по просторным апартаментам. Будь его воля, он бы вернул эту теплую спину под свой бок и под возмущенное пыхтение зарылся носом в пушистые пряди, но в конце концов в детстве и юношестве у него не было такой привилегии — с комфортом долго нежиться в постели. Успешность выживания требовала бдительности и осведомленности. Так что пусть этот дикий, еще неприрученный зверь изучает новую территорию и привыкает к ней. Хисока же с особым удовольствием кутается в мягкое одеяло, лениво вжимается щекой в подушку и открывает глаза лишь тогда, когда замечает подозрительное затишье, наступившее после того, как двойник закончил осматривать этаж. Поднявшись с кровати и размяв запястья, Хисока отправляется на его поиски. И что ж, увиденная картина у туалетного столика здорово поднимает ему настроение! На копии все те же позаимствованные широкие штаны, но на светлой футболке теперь красуется восклицательный знак бордового цвета. Кажется, именно такой оттенок был у недавно заказанной краски по телу… Подавшись как можно ближе к зеркалу, мальчишка, высунув кончик языка, тщательно прорисовывает сердце на щеке красной подводкой. Содержимое выпотрошенной косметички валяется неаккуратной кучей на краю стола, а несколько баночек с краской стоят без крышки, оставленные сохнуть на воздухе самым варварским образом. — Развлекаешься? — нависнув сзади, спрашивает Хисока, но его упорно игнорируют, пока контур рисунка не смыкается в одну линию. — Ах, справа слишком густо получилось, быстро смажется, — подмечает он, оценивающе разглядывая лицо копии в отражении. — И никакой базы под макияж. Тон наносить еще не научился? — В отличие от тебя, мою кожу еще не нужно прятать за тонной штукатурки, — с неожиданной язвительностью отвечает мальчишка, встречаясь с ним взглядом в зеркале. Опешив от такой дерзости, Хисока недобро скалится и одним стремительным движением смазывает кривой низ сердца до самого подбородка, обхватив лицо двойника одной рукой. — Какая досада, — без тени раскаяния в голосе вздыхает он прямо в раковину чувствительного уха, пока мальчишка возмущенно набирает воздух в легкие и отталкивает его руку. — А я ведь говорил, что быстро смажется. Я бы дал пару ценных профессиональных советов, но тебе, кажется, хочется просто подурачиться с косметикой. — Сам разберусь, — цокает копия, выпутываясь из хватки, и безуспешно пытается стереть салфеткой с лица испорченный рисунок. С нескрываемым ехидством Хисока наблюдает за тщетными попытками избавиться от водостойкой подводки, но в конце концов не выдерживает, стоит двойнику пусть в ход слюну в качестве средства для снятия макияжа. — Не вздумай такое вытворить при ком-то другом… — страдальчески сводит брови Хисока и тянется к ящику с ватными дисками и мицеллярной водой. — Повернись ко мне. Так уж и быть, подготовлю тебя к выходу в люди. — Но я не просил тебя помогать, — с легким напряжением произносит двойник, однако послушно разворачивается и прислоняется бедрами к столику. — Зато я предложил, — кратко отвечает Хисока, не сдерживая веселой улыбки от вида испачканной щеки, и приступает к делу. Придерживая одной рукой юное лицо, он в несколько движений оттирает красное пятно и берется за основу под грим. — Чтобы с годами не прятать свою кожу, надо подготовить ее хотя бы в тех местах, где будет рисунок. Привычными отточенными движениями он наносит двойнику бледный тон, выбирает подходящий оттенок карандаша, кисточку и краску и рассказывает о всех тонкостях, которые открыл сам во время экспериментов с гримом и макияжем. Какие-либо остатки раздражения быстро сходят на нет, а мальчишка слушает его настолько увлеченно, ловя каждое слово, что невозможно не поддаться очарованию. Особенно когда копия словно сама льнет к руке, фиксирующей бархатно-гладкую щеку. Увлекшись, Хисока не ограничивается одним лишь неудавшимся у двойника сердцем. В несколько уверенных размашистых движений тонкие брови оказываются четче оформлены. Консилер ложится под глаза, подводка украшает уголки век — и вот за пару минут на чистом, юном лице ярче выделяются уникальные черты. С таким холстом определенно интересно работать. Вроде и одна фактура, но небольшие возрастные отличия добавляют интереса и шарма. Хисока даже не прочь бы был поэкспериментировать денек-другой с этим милым личиком: добавить сияния припрятанными в тумбочке шимерными тенями, подчеркнуть скулы или почти невидимо-нежно украсить сверкающим под камерами блеском губы. Он бы рисовал ярко и вульгарно, мягко и невинно — мальчишке явно подойдет каждый образ. Но, останавливая себя, Хисока переходит к волосам. С помощью геля для укладки он придает ухоженный вид короткой копне и пытается спрятать неровно подстриженные пряди у лица. — Готово, — нараспев произносит он, убедившись в достойном итоге парикмахерских манипуляций, и позволяет двойнику развернуться обратно к зеркалу. — Ну как? — Ничего… Сойдёт, — повертев головой с придирчивым прищуром, заявляет неблагодарный мальчишка. А после он зарывается ладонями в волосы и наводит прежний беспорядок. Даже закатив глаза, Хисока чувствует его самодовольную ухмылку. Да, ему точно предстоит долгий путь перевоспитания и привития вкуса. После завтрака и экскурса в принцип работы заказов в номер Хисока продолжает знакомить свою младшую версию с этажом. Просторная гостиная и ванная с джакузи, комната для медитацией с миниатюрным садом, за которым следит персонал, мини-кинотеатр и огромный тренировочный зал, который занимает почти половину от всей жилой площади — вот доставшиеся ему владения. И, наконец, личное достояние Хисоки — гардеробная, от вида которой двойник округляет глаза. — Как много всего… — бормочет он под нос и с любопытством щупает яркие наряды. Его взгляд загорается, мечется из стороны в сторону, выхватывая самые экстравагантные вещи, но затем мальчишка резко замирает. Он отдергивает руку от объемных рукавов едва ли когда-то показанного свету пиджака и с напряженным лицом оглядывается на Хисоку. В тот момент его хочется разве что пожалеть, но хозяин столь разнообразной гардеробной, не поведя и бровью, лишь одобрительно взмахивает рукой, давая полную свободу действий. — Я бы отвел тебя к своему портному, но не уверен, что он быстро управится с новым костюмом по твоим меркам, — говорит Хисока, наблюдая за тем, как мальчишка вновь входит во вкус и жадно рассматривает каждую деталь. — Другое дело — ушить что-то из тех вещей, которые я вряд ли надену повторно. — Вот так просто будешь раскидываться такой одеждой? — недоверчиво уточняет двойник, вертя в руках бордовые штаны с широкими вырезами на бедрах. — Ну, если ты считаешь, что дарить тебе что-то значит разбрасываться вещами… — показно тянет Хисока в ответ и растягивает губы в улыбке, когда мальчишка берет свои слова назад. Они проводят в гардеробной не меньше часа, а на следующее утро двойник к пробуждению Хисоки успевает примерить самые интересные образы, но по итогу разочарованно натягивает на худые плечи прежнюю серую футболку. Впрочем, уже через пару дней на их обеденном столе появляются несуразно объемные пакеты. В них пестрят яркими оттенками различные виды тканей, включая фетр, велюр и атлас — все, чтобы воплотить в жизнь любые идеи. Хисока старается предоставить своей младшей версии все возможности, чтобы после с интересом наблюдать за первыми попытками создания чего-то уникального, будь то скроенного с нуля или добавленного выразительными вставками к подходящей по размеру одежде. Нечасто давние воспоминания вызывают в его душе что-то помимо раздражения, но двойнику удается подарить ему на удивление теплую ностальгию и беззлобную улыбку своим первым опытом шитья. А узоры на его одежде в виде россыпи звезд и полумесяцев наводят Хисоку на мысль освежить приевшийся гардероб. Возможно, иногда не так уж плохо менять что-то привычное. Например, как увидеть давно знакомый город совершенно иным, приезжим взглядом. Так, выйдя в один из вечеров вместе с двойником на улицу, Хисока обнаруживает новые заведения, открывшиеся, к слову, достаточно давно, но после его обоснования в башне. Его удивляет высота реконструированного поющего фонтана на главной улице, новый театр на месте сгоревшего здания, десятки баров и казино, сверкающие небоскребы, где предлагают развлечения на любой вкус. Когда-то он изучил этот город, как свои пять пальцев, а сейчас понял, как много упустил. В тот же вечер на обратном пути они заходят в яркий, дорогой на вид супермаркет, где собираются взять одну лишь воду, но неожиданно уходят с двумя пакетами сладостей и прочей нездоровой едой. Хисока ругает себя прямо по возвращении в башню, когда довольный двойник распихивает по кухонным шкафам гору съедобного безобразия. А найдя на следующий день крошки в кровати, Хисока буквально проклинает тот миг, когда заметил этот полный печали взгляд, гипнотизирующий полку с чипсами. Но от одной ведь пачки плохо не будет? Да, когда она одна… а не два набитых под завязку шкафчика. Конечно, в тот день не знающему меру двойнику не здоровится. Сначала он получает выговор за еду в постели, а затем за липкое сладкое пятно на столе, в которое хозяин этого стола угождает локтем. Заполненное фантиками мусорное ведро Хисока предпочитает и вовсе не замечать. Но так же легко игнорировать сваленную гору вещей на полке двойника не получается. В итоге мальчишке выделяется целая секция и проводится лекция по правильному хранению. Он и правда исправляется, но мелкого мусора в виде отлетевших блесток, бусин и плохо закрепленных нитей меньше не становится. Ими усеяна вся гардеробная, полюбившийся мальчишке диван и углы в особо часто используемых комнатах. Даже частая уборка номера персоналом не спасает от следов хаотичного творчества. Жизнь Хисоки неожиданно резко меняется. Возникают и неудобства в виде занятого душа после тренировок и перед сном, ранних пробуждений новоявленного соседа, стремительного уменьшения косметики и постоянного чужого присутствия рядом. Но все это превращается в забавные мелочи, когда в других золотых глазах горит страсть. С двойником они тренируются ежедневно. Повышают выносливость, качают мышцы, развивают гибкость. Проверяют наблюдательность и внимательность. Слушают и прислушиваются к друг другу, к месту, к действиям. Избегая спаррингов, чтобы не сорваться, они изучают и концентрируют ауру. Давно уже Хисока не взаимодействовал с собственной силой так внимательно. Конечно же, он не обмолвится двойнику и словом, но за время их медленных, вдумчивых тренировок, кажется, Хисока изобретает новое, более быстрое и вполне себе прочное плетение для нитей нэн. Пока его протеже рано погружаться в тему и стоит научиться формировать жвачку в ее привычном виде, но на самом деле с ней можно экспериментировать до бесконечности. И полет фантазии здесь ничем не ограничен. Изучать знакомые вещи с кем-то другим оказывается интересно. Хисока вновь с головой погружается в обыденные вещи. И они концентрируются не только на себе, но и на других. Первый бой на двухсотом этаже становится отправной точкой. Двойник словно сходит с ума. Он пытается анализировать происходящее на арене лишь первые минуты, а затем сдается и присоединяется к гулу зрителей, во все горло крича и распаляя обстановку. Ему везет. Сошедшиеся на ринге противники далеко не новички. За их боем действительно интересно следить. Конечно, у Хисоки получается разгадать часть их секретов, но для мальчишки рядом эти двое словно боги, сошедшие с Олимпа. Весь следующий день с его языка не сходят их имена, и под вечер Хисока не выдерживает — спускается вниз, покупает в официальном магазине Арены запись боя, попутно выслушивая от продавца восхищения последним шоу, и отдает кассету новоявленному фанату. Глаза двойника загораются пуще прежнего, а когда Хисока возвращается из салона с новым маникюром, то обнаруживает полный одержимости и обожания взгляд уже на себе. — Почему ты не сказал, что они и рядом с тобой не стояли?! — сходу предъявляет мальчишка. — Я в жизни ничего круче не видел! Польщенный лестью Хисока ведет в ответ подбородком в сторону и бросает взгляд на телевизор, где на экране красуется его лицо с самодовольной ухмылкой. — Где ты это нашел? — уточняет он, проходя чуть дальше и замечая целую стопку нераспакованных кассет на журнальном столике. — Вынес из магазина на сотом этаже, меня даже никто не заметил! — без тени стеснения заявляет мелкий воришка. Приходится объяснять, что воровство в собственном доме — дело не самое перспективное и даже смешное. На первый раз этому безобразнику все прощается, и даже выделяются деньги на карманные расходы. Деньги он, конечно, берет, куда-то прячет, но Хисока сомневается в эффективности состоявшегося разговора. Тем не менее неожиданных приобретений больше не появляется. Мальчишка, как завороженный, в свободное время пересматривает бои Хисоки, пишет что-то в купленом — как он сам заявляет — блокноте и постоянно тренируется. Утром вместе с Хисокой, днем самостоятельно и даже вечерами, в ванной. Все его труды не проходят даром, у него действительно все лучше и лучше получается, за считанные дни виден большой прогресс. Жвачка обретает нужную текстуру и форму: не рвется, клеится, тянется и растягивается. Мальчишка даже повторяет клочок ткани обмана, но та пока поддается его умениям плохо. “Смотри!.. Посмотри, а сейчас?.. А вот так?.. А тут?.. Как ты делаешь это?.. У меня, кажется, получилось, подойди!” — Хисока слышит эти фразы, как на повторе, но они не раздражают, нет. Они смешиваются с чем-то необычным и даже приятным. Вроде вот таких слов: “Будешь чай со мной?.. Я схожу за теми роллами, что мы ели вчера?.. Ты проснулся?.. Спишь?.. Не хочешь выйти наружу?..” Хисока привыкает к такому распорядку. Что уж там, иногда он ловит себя на мысли, что ждет, когда двойник заметит его пробуждение, чтобы потом сладко потянуться прямо у него на виду, заставив уже менее впалые щеки забавно порозоветь. Иногда он делает вид, что не слышит стука в дверь ванной, или выходит на улицу тогда, когда не слишком-то и хочет, но составляет компанию неугомонному мальчишке рядом. В нем столько силы и резвости, неудивительно, что он умудряется обучаться так быстро. Потом пролетают еще дни, совместные тренировки, просмотр матчей на двухсотом, несколько бессонных ночей с прогулками по крышам жилых домов и офисных зданий, деловая поездка в Йоркшин на двое суток, где двойник отправляется на поиски приключений, пока Хисока разбирается с просьбой Иллуми. После всего этого стремление младшей версии попробовать что-то новое становится лишь вопросом времени.