Причуды мастера

Когда на следующий день мы с Никитой подошли к месту встречи с паном Скалли, первой моей мыслью было бежать отсюда без оглядки, на ходу распихивая локтями туристов. Мы остановились около входа в «Музей эротики и секс-машин» - первый музей подобного рода в мире, и я отчаянно засопротивлялась. Никита стоял рядом, сжимая мою ладонь, с совершенно невозмутимым видом и ждал, пока пан выйдет за нами. Я вертела головой по сторонам, встречая любопытные взгляды хихикающих прохожих, в поисках пути к бегству. Расположенный в самом центре Праги на пересечении Вацлавской и Старомостской площадей, музей привлекал большое количество туристов, которых ничто не могло смутить, поэтому вырваться и затеряться в их числе - было вполне реализуемым. Оставалось только заставить азиата ослабить хватку и выпустить мою посиневшую ладонь из своей. - Послушай, - начала я, заливаясь краской. Дверь в музей открылась, и на пороге холла показался Скалли Милано в инвалидном кресле. Около него стояла женщина неопределенного возраста в строгом костюме, вероятно, его помощница. Чех улыбнулся своей белоснежной улыбкой и приветливо помахал нам худощавой рукой, приглашая внутрь. - Нет! – запротестовала я, упираясь ногами в дверной косяк, и Никита раздраженно взглянул на меня. - Это – часть работы. Мы не экспонатами любоваться пришли сюда. Не слушая мои возражения, Никита обхватил мои плечи двумя руками и впихнул внутрь, заслоняя собой выход. Я оказалась в метре от пана Скалли и почувствовала, как неприятная дрожь поползла по моему телу. В красном интерьере, освещенном желтыми лампами, он показался мне еще более суховатым и, кажется, старше. - Здравствуй, Аида, - проскрежетал он, протягивая мне свою раскрытую ладонь. – Ты, видно, смущена, но мне показалось любопытным понаблюдать за твоей реакцией. - Это была не лучшая идея, - пробормотала я, отступая на шаг назад и натыкаясь на Никиту, который неподвижно стоял за мной. - Не стоит смущаться естественности! – скупо расхохотался чех, и я нервно сглотнула. – Внутри нас скрываются невообразимые желания, и это так же естественно, как пить, есть или говорить. Идемте же! Художник взял мою холодную потную ладонь и направился вслед за помощницей заказчика, которая не проронила ни слова. Мы миновали несколько залов, интерьер которых был выполнен в багровых оттенках, и я шла, опустив голову в пол и внимательно разглядывая паркет. Пару раз я натыкалась на посетителей музея, тогда мне приходилось поднимать на них взгляд и торопливо извиняться. Я старалась не смотреть на экспонаты, но они просто кричали обратить на себя внимание. Я не слышала, что говорил Скалли, шествующий впереди нас, потому что мой взгляд упал на витрину, сплошь увешанную образцами пирсинга на женских и мужских гениталиях. Я побагровела от дикого смущения, и мое лицо вполне могло слиться с интерьером зала. - Мы пришли! – наконец, сообщил Скалли, и я несмело обвела помещение взглядом. Здесь царил полумрак, и я не сразу разглядела большой кожаный черный круг, висевший на центральной стене. К нему крепились ремешки различного диаметра, и я с ужасом обнаружила, что их расположение полностью повторяет силуэт прикованного к кругу человека с распростертыми в стороны руками и широко расставленными ногами. Не медля ни секунды, я кинулась к двери, но сильные цепкие пальцы успели ухватить меня за локоть. - Я не буду! – воскликнула я, но мой возглас потонул в веселом смехе пана Скалли. Я брыкалась, но Никита с силой сжал мою руку, возвращая на место. Здесь, в своем темном пальто, из-под которого выглядывала белоснежная рубашка с аппликацией в виде цветов, он казался мне воплощением самого дьявола. Его холодный взгляд скользнул по моему лицу, и я прочитала в его глазах немую ярость. - Аида, - с нажимом сказал он низким голосом, впиваясь в меня черными глазами. - Так ты ей не рассказал, Никита? – поинтересовался Скалли, отпуская свою помощницу. В зале остались только мы втроем. – Она ничего не знает? – добавил он через секунду. - Нет, - стальной голос белоруса прозвенел в тишине, отдаваясь зловещим эхом. Мое сердце колотилось, как бешеное, и я внимательно оглядывала комнату, пытаясь найти способ улизнуть отсюда. От одного вида колеса для БДСМ утех волоски сзади на моей шее встали дыбом, а по спине потек липкий пот. Во рту пересохло, язык с трудом ворочался, и я не могла произнести ни слова. - 25 тысяч, Никита, - сухо прозвучал голос Скалли. – Тебе ведь не хватает именно 25 тысяч, я прав? Я взглянула на Никиту, и он еле заметно кивнул. - Тогда расскажи Аиде, как много это значит для тебя, - насмешливо бросил чех, поворачиваясь вокруг своей оси на инвалидной коляске. А затем обратился ко мне: - Тебе не стоит так пугаться. Я не чувствую ни черта ниже солнечного сплетения, так позволь мне хотя бы полюбоваться твоим девственно чистым телом, Аида. У меня по коже пробежали мурашки и собрались где-то в районе лопаток. Пока я пыталась хоть что-то сообразить, Никита подтолкнул меня к кожаному кругу, а сам скинул пальто. Его белая рубашка ярко светилась в полумраке. - Раздевайся. И становись сюда. Или мне придется сделать это силой. Он навис надо мной, припечатав к самой стенке, а я инстинктивно закрылась руками и зажмурила глаза. - Можешь считать, что это – эротическая прелюдия, - тихо сказал Никита, наклоняясь к моему уху и обдавая его горячим дыханием. Аромат его парфюма вновь окутал меня с ног до головы. … Когда он затягивал ремешки на моих холодных руках, мы смотрели друг другу в глаза. В его взгляде невозможно было ничего прочесть: он словно проходил сквозь меня, а я – сквозь него. Я никогда еще не видела его глаза такими темными и сосредоточенными. На лбу между бровей у Никиты пролегла складка: он хмурился, закрепляя металлические пряжки под моей грудью. Что со мной случилось? Почему я позволяла ему творить все это со мной? Какое я имела отношение к событиям из его прошлого? Пока он тщательно застегивал ремешки, он закрывал меня от пана своей спиной, но когда художник отошел к предусмотрительно установленному мольберту, я отвернула голову в сторону, ощущая на своем теле скользкий взгляд чеха, который подъехал на инвалидном кресле поближе к кожаному кругу. Я понимала, что именно сейчас он удовлетворяет свои извращенные желания, а потому не смела смотреть никуда, кроме как на алую стену, которая в приглушенном свете казалась кровавой. - Поверни голову, - приказал Никита, но я проигнорировала его. Он не стал настаивать. В зале было слышно только, как художник водит кистью по холсту. Когда мои руки и ноги заледенели, и я потеряла счет времени, Скалли глухо выругался и укатил из помещения, поместив одну руку себе между ног. Тошнота подступила к моему горлу, и я с трудом сдерживала рвущиеся наружу спазмы. Минут двадцать Никита молча рисовал, и я всей кожей ощущала его пронизывающий взгляд, ощупывающий каждый изгиб моего тела. Только теперь большее, чего я желала, - это спрятаться от этих миндалевидных глаз. Моя шея затекла, но я упорно не поворачивала голову, поэтому вздрогнула, когда почувствовала на своих плечах прохладные пальцы. Мое тело напряглось, и я зажмурилась, чтобы Никита не увидел застывшие в моих глазах слезы. Его руки ловко расстегивали ремешок за ремешком, освобождая меня из этих пут, давая мне свободу. От кожаных ремешков на моем теле остались следы: я стойко терпела, когда азиат с силой затягивал их на мне, позволяя краям впиваться в кожу. Теперь он медленно провел длинными пальцами по рубцам, разглаживая и массируя их, но это не принесло мне облегчения. Мы молча покинули музей и, очутившись на улице, я полной грудью вдохнула морозный воздух. Нам навстречу шли веселые туристы, задорно поглядывающие на алую вывеску. Скользнув на задний двор музея, освещенный единственным тусклым фонарем, я прислонилась спиной к холодной каменной стене и закрыла глаза. Я слышала, как Никита остановился напротив. Мое тяжелое дыхание заглушал веселый шум, доносящийся с площадей. Мои руки и колени дрожали, от пережитого стресса я взмокла, а мое лицо горело так, словно представляло собой раскаленную конфорку. Я приоткрыла глаза, глубоко выдыхая и пытаясь восстановить свое дыхание. Он все это время стоял рядом, наблюдая за мной, но не произнося ни слова. Гулявший на заднем дворе сквозняк растрепал его старательно уложенные светлые волосы, но он не пытался убрать их с лица. Его глаза были широко открыты. - Перед тобой стоит мерзавец, приговоренный к смертной казни, - тихо и медленно произнес он глубоким голосом, и я вся напряглась. – Через инъекцию. Я застыла на месте. Наверное, на моем лице был написан испуг и недоумение, и Никита надменно усмехнулся. - И, к сожалению, помилованный. Его слова стучали в моей голове, пытаясь выбраться на волю и разлететься в разные стороны. Я отказывалась верить в то, что он говорил. Красивое лицо Никиты было обращено ко мне, но теперь оно стало жестче и еще холоднее. - За 250 тысяч долларов. Я использовал твое тело. Я заставил его ожить, расцвести и вдохновлять меня. Я заставил его подчиниться мне. Я заставил его работать на меня. Мне нужны деньги, и тебе нужны деньги – это бизнес. Я ухватилась дрожащими руками за холодную каменную стену, нервно сглатывая. Он прищурил глаза, а на его губах играла легкая улыбка. - Я заставил тебя терпеть причуды этого извращенца-маразматика, распяв тебя на круге для БДСМ утех. Тебя, девственницу. Я опустила голову, не в силах больше выносить этот взгляд. Мое сознание устало сопротивляться словам, которые бросались в мою сторону из уст любимого мужчины. Я закусила нижнюю губу, чтобы сдержать противные соленые слезы, и мой подбородок задрожал. - За что тебя приговорили? – еле слышно спросила я. - За изнасилование, - спокойно ответил тот, и, не сумев сдержать испуганный возглас, я закрыла рот рукой. Никита шагнул вперед и резко поднял мой подбородок, молча приказывая смотреть ему в глаза. - Так мы займемся сексом? – шепнул он, соблазнительно улыбнувшись. По моим щекам лились слезы, но я продолжала смотреть в светлые глаза. - Пошел к черту, - всхлипнула я, не будучи уверенной, услышал ли Никита вообще мои слова. Улыбка Никиты стала шире. Тень от его длинных ресниц падала ему на лицо. - Не расслышал. Я отскочила в сторону, больно ударившись плечом о стену дома. - Пошел ты к черту! – в сердцах крикнула я, и мое горло сдавили истеричные рыдания. Бессердечный. Бессовестный. Бездушный. Никита не двигался с места и наблюдал за тем, как я гоняю снег ногами, обсыпая и его, и себя. Я не помнила себя от обиды и боли, мне хотелось вырвать мое сердце и затоптать его в этом снегу, окрашивая его в алый цвет. Невдалеке пражские куранты стали отбивать начало нового часа, и я остановилась, прислушиваясь к этому звуку. Звуки родной для меня Праги заглушали мою боль, и я, ведомая ими, зашагала прочь. Я ни разу не оглянулась, но знала, что останавливать меня он не намерен. Прочь отсюда. Прочь от него....