Причуды мастера

Мое сердце колотилось как бешеное, когда я поднималась по лестнице, боясь оступиться. Ладошки взмокли, щеки горели, а голос куда-то совсем пропал. И куда меня только черт понес в два часа ночи? Никита, как и в прошлый раз, встречал меня в проходе, опершись о дверной косяк левым плечом. На художнике была розовая майка с надписью «Bobruiysk 2007» и золотые узкие штаны. Его голову покрывала леопардовая кепка. Я застыла перед ним, чувствуя противное напряжение внизу живота. От парня повеяло кисловатым одеколоном и дурманящим мужским запахом, от которого мысли в моей голове пустились в безумный пляс. - Проходи, - коротко сказал он, вновь пропуская меня в мастерскую. Я кивнула и переступила через порог. Все в мастерской было, как и прежде. Разве что вместо чашки кофе на подоконнике стоял высокий стакан с соком желтого цвета. Никита закрыл за мной дверь и плавной походкой прошел к своему рабочему месту и уселся на тумбу, молча разглядывая меня. Вид мой был весьма помятый и сонный, поэтому я поспешно пригладила волосы и похлопала пару раз себя по щекам. - Я вытащил тебя из постели? – самодовольно улыбнулся художник, я и заметила, как цвет его глаз приобрел теплый небесный оттенок. - Да, в такое время я уже сплю, - призналась я сиплым голосом, который я никак не могла восстановить. - Как ты себя чувствуешь? – спросил он, и от такого вопроса мне почему-то стало очень уютно. Я колебалась с ответом, не зная, как сообщить ему, что самочувствие мое было прескверное, и внутри меня будто раздували резиновый шар. Спазмалгон лишь немного ослабил боль, которая с живота переместилась в поясницу. - Не очень. У меня пошли… Они пошли. Ну… Началось. Никита прыснул со смеху, и я удивленно на него уставилась. Мне было и так неловко сообщать ему столь интимные подробности. Его смех был восхитительным. - Понял, - взял он себя в руки спустя пару секунд. – Могла бы назвать вещи своими именами. Я ничего не ответила. - Живот болит? – уже серьезно поинтересовался белорусик. - Очень, - прокряхтела я. Никитка выпрямился и шагнул мне навстречу. - Снимай пальто, - приказал он, и я подчинилась, избавившись от верхней одежды. Я стояла перед ним в теплом вязаном свитере и леггинсах в цветочек, не зная, чего ожидать дальше. Никита положил ладони мне на плечи и несильно, но требовательно надавил на них, заставляя меня опуститься на пол. От его прикосновений у меня по коже побежали мурашки. - Садись по-турецки, - сказал он, усаживаясь на пол прямо напротив меня. Я скрестила ноги, не отрывая от него взгляда. А художник тем временем положил руки мне на коленные чашечки, и я дернулась от неожиданности. Не обращая внимания на мои движения, он медленно свел мои ноги, а затем, надавливая на внутреннюю часть ноги, положил их обратно на пол. Проделав эту процедуру три раза, он убрал свои руки. - Продолжай так делать. Я начала сводить и разводить ноги, постепенно ощущая, как мышцы начали приходить в тонус, а спазматические боли отступать. Парень продолжал сидеть напротив и внимательно следить за тем, как я выполняю упражнения. И откуда он только знает, что таким образом можно уменьшить боль во время менструации? Минут через семь он поднялся и отошел к подоконнику, беря в руки стакан с соком. Он сделал глоток, и я ощутила аромат персика. Перехватив мой взгляд, художник кивнул головой на низенький диванчик. - Ложись туда. Я поднялась на ноги и неуверенно легла на спину, совершенно не представляя, что задумал художник. Никита подошел к диванчику и опустился на корточки, окутывая меня ароматом своего волнующего запаха. В следующее мгновение он просунул свою ладонь под свитер и опустил ее на мой голый живот. У меня вмиг перехватило дыхание, и я резко накрыла его руку своими руками, заставляя не двигаться. Что, черт подери, он собирается делать?! - Убери руки, - сказал он властным голосом, метнув в меня из-под кепки сосредоточенный взгляд. Я нехотя убрала руки, а Никита приступил к медленным круговым движениям ладонью по моему напрягшемуся животу. Его прикосновения были настолько нежными, что мне пришлось закусить нижнюю губу, чтобы не взвизгнуть. Художник был поглощен массажем, разглядывая узоры на моем свитере, а я была поглощена ощущениями, которые вызывали у меня его прикосновения. Постепенно я расслабилась, и боль начала полностью затухать. Мне было так спокойно, тепло и приятно, что я сама не заметила, как провалилась в дремоту. - Халява закончилась, - услышала я резкий низкий голос. Я мгновенно проснулась. Никита стоял рядом и, сложив руки на груди, смотрел на меня. – Раздевайся до пояса. Я поспешно стянула с себя кофту, расстегнула бюстгальтер и с педантичной аккуратностью сложила их рядом с собой на диванчике. Только сейчас я почувствовала, что поясница и живот перестали мучить меня, лишь изредка отдавая приглушенными толчками где-то в глубине. Художник отошел к мольберту и, схватив чистый лист формата А3 и набор грифелей, вернулся к дивану. Усевшись на пол в двух метрах от меня, он сказал: - Ложись. Закинь ноги на спинку дивана, руки на подлокотник и голову поверни ко мне. Я послушно выполнила все, что он просил, удивляясь тому, что этот рисунок он собирается выполнить карандашом в черно-белых цветах. В такой позе мои ребра отчетливо проступали сквозь кожу, и я на минуту представила, как они будут выглядеть на картине. Не до конца обнаженная, я чувствовала себя намного увереннее, поэтому набралась смелости задать вопрос, который вертелся у меня на языке с самой первой секунды, когда я услышала бархатистый обволакивающий голос белоруса по телефону. - Где ты был? Он поднял на меня глаза, и я испугалась своей опрометчивости. Они были светлые, холодные, неподвижные. - Тебе напомнить условия? Я не принимаю никаких вопросов. Все, что касается меня, не касается тебя, - отрезал он надменным тоном. - Поняла, - тихо ответила я сглотнув. Я была обижена, поэтому больше не произнесла ни слова. Мне хотелось признаться Никите, что я ждала этого звонка на протяжении всех этих дней, была рада услышать его голос посреди ночи и была абсолютно счастлива мчаться к нему в такси по ноябрьской Праге. Дождь за окнами уже давно стих, лишь редкие капли с крыши падали с гулким звуком на подоконник, сливаясь в медленную тягучую мелодию. Я лежала и прислушивалась к ней. Никита не отрывался от работы, сосредоточенно выводя штрихи на бумаге. Видеть его с карандашом в руке было необычно, и мне было любопытно, что получится в итоге. Я не знала, сколько времени прошло, но мои руки начали затекать, и я пошевелилась, давая понять, что мое тело требует передышку. Парень оторвался от картины и посмотрел на меня. - Тебе вызвать такси или отвезти на байке? – спросил он. Отвезти меня? На байке? От неожиданности я самовольно поменяла позу. Я готова была поклясться, что Никита внутри торжествует. - До самого дома? – задала я вопрос, будто его решение отвезти меня на мотоцикле обсуждению уже не подлежит. - До самого дома, - ответил он низким голосом. – А теперь вернись в позу, из которой вышла без моего разрешения. Картина была готова около пяти часов утра, и я с грустью подумала, что мне, вероятно, не суждено будет поспать перед работой, а потому придется выпить как минимум чашку кофе, чтобы не заснуть прямо за ноутбуком. Когда я одевалась, Никита положил мне на сумку 200 долларов, и мои брови взметнулись вверх. - 150 – за твои сегодняшние мучения, 50 – с продажи картины, - пояснил парень, параллельно надевая черную кожаную куртку. Смущенно спрятав деньги в сумку, я замоталась шарфом и выпрямилась, готовая покинуть мастерскую. Художник стоял передо мной, слегка наклонив голову. - Спасибо. Белорус проигнорировал мою благодарность и вышел на лестницу первым. В нерешительности я шагнула за ним, предвкушая поездку на мотоцикле. Сердцебиение у меня участилось, а руки дрожали. Мы спустились вниз, и я подождала, пока Никита выкатил из небольшого помещения черный мотоцикл Yamaha R1, лишь при одном взгляде на который я почувствовала легкое головокружение. Парень протянул мне шлем, второй он уже успел водрузить себе на голову. Я несмело взяла его, не представляя, как правильно надеть: мне он оказался совершенно большим. Никита уселся на сидение, а я все еще копалась. Оглянувшись, он раздраженно вздохнул. - Подойди сюда, - сказал он. - Ну, я ни разу не надевала шлем и вообще не каталась на мотоциклах, - оправдалась я, терпеливо ожидая, когда он закончил с ремешком. - Оно и видно. Садись и держись за меня. Мое сердце бешено заколотилось. Я уселась на сидение, поставив ботинки на подножки по бокам мотоцикла, и пальцами схватилась за куртку Никиты. Его запах одурманивал меня, затмевал мое сознание. - Так ты свалишься на первом же повороте, - сказал Никита и, схватив сзади мои ладошки, с силой притянул меня ближе и заставил обвить себя руками вокруг талии. Мои пальцы сомкнулись где-то на уровне его ширинки, и я непроизвольно ахнула. Одним движением руки Никита завел мотор, и мы резко кинулись в предрассветные сумерки по мощеной мостовой. Я была абсолютно счастлива.