Не может "не"

Проходит некоторое время после игры, прежде чем Мира дважды тихо стучится в номер Дани. Потому что не может "не". Они проиграли. Больше не номер один, больше не фавориты, больше даже не участники. Подвели фанатов. Стучится, зная, что они поссорились недавно, что еще оба не совсем отошли после этого, пусть и повод пустяковый. Стучится, зная, что не может "не". Но за дверью тишина. Не было ни ответа, ни банального "открыто", ни шагов, чтобы хотя бы поинтересоваться личностью визитера. Мирик не может не волноваться. Его бы самого кто пожалел, он прекрасно осознавал, что сыграл плохо, что мог лучше. Но знает, что Даня — самый чувствительный элемент в их команде. Его подростковая психика гибкая, но неустойчивая. Для него не существует "сыграл плохо", он говорит "просто отвратительно". Для него не существует "все были не очень хороши", он берет вину на себя, говорит "простите, что подвел вас". Для него не существует "мог бы лучше", он бы сказал "мог бы гораздо лучше". Но ответа нет никакого. Мира думает, Даня устал. От перелета, от задержки на час с лишним, от турнира, от игры, от всего... Мира думает, устали все, но почему-то только за Даню так боязно. В тишине этажа, до которого не доходят бурные крики радости за победу G2, раздается глухой звук, слышимый из-за двери. Мира на свой страх и риск кладет ладонь на ручку, давит вниз, с неудовольствием понимая, что комната открыта. Прикрывает тихо дверь за собой, оказывается в кромешной темноте, разбавляемой лишь светом города, бьющим в стекла. У широкого окна стоит сгорбленная тонкая фигура Дани, не реагирующая ни на тяжелые шаги, ни на оклик. Плахотя уже знает, какая картина его ждет, но все равно с надеждой скрещивает пальцы. Уже стоя рядом, понимает, что никакие мольбы услышаны не были. Лицо у Дани застывшее, глаза совсем пустые, взгляд устремлен куда-то вдаль, куда-то, где есть целый Сквер Нико, заполненный сверкающими баннерами с его фотографией, с фотографией победителя. На полу, перевернутый экраном вниз, лежит телефон. Мира знает. Знает, что Даня не упустил ни одного гадкого комментария, в котором его с ног до головы раскритиковали. Сначала его игру, потом его внешность, потом его самого. — Дань, — тихо зовет Мирик, наперед зная, что не получит никакой реакции. После любого проигрыша звездный игрок замирал, погружался в себя, пересматривал сотни раз матч, поливал грязью любые свои решения. Так было всегда, еще со времен Академки. — Ты хорошо сыграл. Внезапно раздавшийся голос пугает. Смысл слов — вдвойне. Звук получается хриплым, сиплым, надсадным. Даня пугается, чувствует в горле противный ком. Слова даются через силу, говорит, чтобы что-то сказать, показать взволнованному сокоманднику, что волноваться не о чем, чтобы он ушел. Но Мирик остается. Мирик реальный. Реальнее всех этих комментаторов, реальнее призрачного шанса на победу, который они упустили, будто даже реальнее самой реальности. И нет ничего правильнее того, как Мира берет его за ледяную руку — "Боже! — думает Плахотя. — Холодный даже в горячем Эр-Рияде..." — и тянет к постели. — Тебе нужен отдых. — Тебе тоже, — эхом отзывается Даня, рассматривает свои тонкие пальцы. Те самые, которыми сегодня сыграл на худшую статистику за всю свою карьеру. Кажется, будто это не он вовсе, а кто-то далекий, абстрактный, а сам Даня наблюдает за этим странным незнакомцем со стороны. Ком в горле противный, мешает не только говорить, но теперь и дышать. Мира спокойный. Уверенный. Держит эмоции при себе, ни словом не показывая, что ему плохо. И он рядом. Но Даня больше не может уцепиться за этот якорь. Будто бы хочет, но в последний момент пальцы соскальзывают, а сам он летит в обрыв. Глаза щиплет от непролитых слез. Со стороны Даня наблюдает за слезинками, скатившимися по щекам незнакомца. Чувствует одновременно себя и собой, и им, и никем. У Миры разрывается сердце. И рад бы отвернуться, уйти, разбираться со своими демонами, а не с чужими, но не может не остаться. Ладонями обхватывает хрупкие плечи сокомандника, растирает, пытается вернуть в реальность. С прошлых объятий, тех самых до их глупой перепалки, прошло совсем немного времени, но Даня будто весь сжался, стал еще меньше. Острые лопатки ощущаются даже сквозь ткань футболки, плечи тонкие, а сам Даня и вовсе прозрачный. — Ты хорошо сыграл, — повторяет Даня увереннее. — Мог бы лучше. Они сидят в звенящей тишине, наслаждаются этой передышкой между беготней от психолога до практиса и обратно, которая их ждет совсем скоро. У Миры внутри настоящий апокалипсис. Кажется, это он пришел утешать своего тиммейта, но в итоге и слова не сказал, лишь бессмысленно находится рядом, никак не помогая этим. У Дани же внутри пустошь. Все выжжено сегодняшней игрой, ничего не осталось. — Ложись, — Даня мотает головой на слова Мирика, стремится вырваться, уйти, запереться в ванной, оказаться в безопасности... — Ложись. Я побуду с тобой. Мира смотрит в пустые глаза Дани, чувствует, что если уйдет сейчас, то больше никогда не сможет вернуться, что это станет его самой большой ошибкой в жизни, за которую будет корить себя остаток жизни. Смотрит на то, как укладывается Даня, сворачивается, сжимается до немыслимых размеров. Как он неравномерно дышит, иногда не способный сделать вдох. Как напряжено все его тело, подрагивающее от усталости. Мира переступает через себя, укладывается рядом. Лицом к лицу. Даня натягивает вымученную улыбку, но быстро вспоминает, что с Мириком нет смысла притворяться. Смотрит в его спокойные глаза, на дне которых плещется своя собственная боль. Спать не хочется, но усталость быстро берет свое. Спать не хочется, хочется сбежать от этой реальности, где они провалились. — Ты хорошо сыграл, — шепчет Мирик, один в один повторяя фразу Дани. Знает, что тот не может начать опровергать слова, сказанные им же, пусть и другому человеку. Даня знает, что уснет, оставив свои ладони в Мириных, согревающих его всю ночь, а проснется вновь один. Один в расстроенных чувствах встанет, один спустится на завтрак, делая вид, что все в порядке. А Мира знает, что останется. Потому что не может "не". Не теперь, когда готов позволить себе быть рядом.