Ошибки, которые мы совершаем

— Талли? Эти нерешительные беззубые рыбы? Да лучше я выйду за кого-то из Бракенов, у них хотя бы есть яйца отстаивать свои права. Бесполезно, правда, но все лучше, чем трусливое бездействие. — Следи за языком, Алисанна, Талли — наши сюзерены. — И что с того, храбрости им это не прибавляет. Если мне нужно выйти замуж, я хочу, чтобы мой супруг мог постоять за себя и свои решения. Талли нерешительные и глупые. — Осторожность — это не глупость. — До тех пор, пока не перерастает в трусливое избегание. Давос со скукой вертел в руках вилку, мясо не лезло в глотку, а извечный спор Алисанны и Сэмвелла был так предсказуем, что Давос мог пересказать его наизусть. Бенджикот выглядел таким же утомленным, ничуть не заинтересованный ни в еде, ни в выражениях, которыми его тетка покрывала бедных лордов Риверрана. «Семья, долг, честь», — гласил их девиз, и защищать честь можно было разными путями. Талли выбирали мирный, но Блэквудам нужна была кровь. Может, не зря жители речных земель за спиной считали их дикарями. Почти свои, почти чужаки. Древнейший род, правящий плодородными землями, выходцы с далёкого чуждого Севера, так и не сменившие богов. Чардрево во дворе Воронодрева могло быть мертво, но каждый из Блэквудов, будь он бастардом или следующим наследным лордом, хранил веру глубоко в своих костях. В Алисанне эта дикость, казалось, проросла глубже всего. — Я устал спорить об этом. Родство с Талли может не раз сыграть нам на руку в будущем, перестань капризничать. — Для тебя это капризы, дорогой братец? Разумеется, не тебе же предстоит покинуть дом и раздвинуть ноги перед ничего не стоящим хлюпиком! — Ты даже его не видела! Кермит — достойный молодой человек. — Кто так сказал? Его тюфяк-отец лорд Эльмо? — Достаточно! Ты пока еще под моим покровительством и сделаешь так, как я скажу. А вы чего молчите, — обратился лорд Сэмвелл к сыну и кузену. — Не поверю, что вам нечего сказать по этому поводу. — Талли или нет, замуж ты выйдешь за мужчину, — пожал плечами Бен. — Не все они хоть что-то знают о чести. Риверран ближе. На случай, если нам нужно будет сделать тебя вдовой. Алисанна рассмеялась, и Давос не смог подавить глупую ухмылку. Сущим ребенком был ещё Бенджикот, но только слепой не видел, с какой нежной привязанностью он относился к членам своей семьи. Если Али послала бы хоть малейший намек, что Кермит Талли относится к ней недостойно, Бен избавился бы от него без лишних расспросов. Давос бы обязательно ему помог, и лорд Сэмвелл, он уверен, прикрыл бы их зады не поведя глазом. Может Талли и были трусами, но они не слыли жестокими, и в этом заключалось несомненное преимущество возможного союза. — Тем более, лучше ты станешь леди Риверрана и потихоньку возьмёшь в свои руки власть над Речными Землями, чем будешь посватанной кобылой. Бракены, серьезно? — фыркнул Давос, неверяще уставившись на кузину. — Решила побрататься с врагом? — Я погорячилась, — выдохнула Али. — Мне просто не нравится, когда Сэм поднимает тему моего замужества. — Тебе четырнадцать, Алисанна! Пора бы задуматься об этом всерьёз. Спор разгорелся вновь, и Давос без особого энтузиазма откусил кусок мяса и принялся его пережёвывать. Алисанне было четырнадцать, и столько же было Эйрону. Назойливому бракенскому мальчишке, упрямому куску дерьма, который раздражал Давоса своими отрастающими волосами и хрупкими чертами лица. Как и все Бракены, он мнил себя человеком чести, благородным стражем земель, уважаемым рыцарем. Ха! Давос трижды плевать хотел на его пустые слова и показушные выпады. Таких бездарей, как Эйрон, еще поискать нужно было, но что-то в нем вцепилось в плоть Давоса мертвым крюком, — не вырвешь. Эйрон выводил из себя веселым смехом и слишком мягким для воина нравом. Друзья Давоса соглашались, что он походил на девку, но никому из них не хотелось ткнуть его побольнее, разозлить, чтобы он показал, наконец, свои спрятанные зубы и ввязался в драку. Никому не хотелось дотронуться до его волос, отливающих золотым в лучах солнца, ощутить движение кадыка под пальцами, разодрать его губы своими и потонуть в этих дурацких глазах. Его друзья дрались с врагом, пока Давос жаждал большего. В свои тринадцать за ним уже стелилась определенная слава. Кто-то назвал бы ее проклятием, кто-то гордился бы, Давос не знал, как к ней относиться. Люди прозвали его диким псом, гончей, которая не остановится, пока не отыщет и не задерет добычу до смерти. Беспощадный, безрассудный, быстрый и неминуемый. Люди говорили, что в нем кипит горячая блэквудская кровь, и Давос не совсем понимали, что это значило. Будто у Блэквудов, как у Таргариенов, в жилах текло драконье пламя, вот смехота. Все почему-то забывали о Старках, истинных северянах, ещё более оторванных от мира, утонувших в снегах и старой вере. К ним, конечно, тоже относились предвзято, но никто не звал их дикими и безумными. За парочкой исключений, но куда без них. Матерью Давоса была леди Вэнс из Приюта Странников, милая и спокойная женщина, явно далекая от заявленной горячности внутри вен. Давос был таким просто потому что был, но никто, казалось, не хотел замечать очевидного. Никто, кроме родичей и гребаного Эйрона Бракена. Давосу нравилось быть в центре внимания этого улыбчивого, воинственного парня. Как бы Давос не дразнил его девчонкой, удар у Эйрона был поставлен, что надо, и меч он держал вполне сносно. До рыцаря, может, и не дотягивал, и с коня едва ли не сваливался, но за себя постоять мог. Не будь Эйрон Бракеном, Давос бы его даже похвалил. Потрепал бы по плечу по-дружески, распил с ним эля, да укатился в траву, пьяный и счастливый. Из всего списка Давос мог позволить себе разве что последнее и беззастенчиво этим пользовался, валяя Эйрона в грязи, мокрой от росы траве и набивая ссадины. Эйрон был зол и пихался в ответ. В эти моменты Эйрон всецело принадлежал ему. Эйрону было четырнадцать и он мог обручиться в любой момент. Сегодня, в следующую луну, через десять лет. Давосу не нравилась сама мысль о том, что кто-то будет касаться и любить Эйрона, занимать все его мысли. Давосу не нравилась мысль, что Эйрон никогда действительно не будет его.

      *

За все прошедшие луны Давос совершил столько глупых ошибок, что и на следующие поколения хватило бы с лихвой. Началось все с невинной потасовки между Бракенами и Блэквудами за принадлежность территорий. Это была их излюбленная тема для споров, отточенная веками и выученная на зубок. Сперва кто-нибудь бросал слово о сдвинутых камнях на границе или припоминал исторические записи о том, кому принадлежала земля до прихода Таргариенов, затем словесная перепалка перерастала в кулачную драку или, если злость доходила до той крайности, когда обнажались кинжалы, в кровавый бой. Обычно, кто-нибудь разнимал кучу дерущихся детей до того, как лезвие встречалось с чьей-то глоткой, но никто не останавливал их от нанесения серьезных увечий. В конце концов, это только распаляло их еще больше. Они сцепились у кромки леса, голодные до крови, жаждущие добраться до чужой плоти и разодрать ее на кусочки. Давосу нравилась нарастающая паника в глазах Бракенов, когда они замечали его приближение. Он любил гнаться за ними, на коне или пешим, с перекошенной улыбкой и жестоким смехом, со скачущим сердцем в груди и нарастающим возбуждением от охоты. Они, конечно, не отступали и дрались до последнего, но Давос знал, что мало кто на самом деле хотел попасть ему под руку. Эйрон не хотел тоже, стоял на нетвердых ногах, смотрел на него с ужасом в глазах, явно испуганный, но с места не двигался. Подпускал Давоса близко, как опасного зверя, выжидал лучшее время для удара, следил неотрывно. Так они и замирали друг напротив друга, охотник и жертва, кто есть кто, Давос гадал до сих пор. В этот раз ждать ему не хотелось, он кинулся вперед, напрочь сметая оставшееся между ними пространство, двинул Эйрону по ребрам, пропустил парочку болезненных ударов и погнал его в тень высоких древних деревьев. Позади послышались окрики, но Давос не понял, были то их имена или шум драки. Эйрон несся впереди, перескакивая поваленные стволы и спутанные коренья, но листья после дождя были скользкими, и пару раз он чуть не растянулся в грязи, спасаясь от падения в последний момент. Давос взял левее и помчался ему наперерез, чуть не лишившись глаза из-за торчащей ветки. Прыжок вышел не таким слитным, как планировалось, но ему все равно удалось ухватить Эйрона за плащ и повалить на землю, заламывая руку и вдавливая лицом в траву. Эйрон зашипел и задергался, и Давос, играючи, позволил ему выбраться из хватки. Брови Эйрона были нахмурены, и он отплевывался от попавшего в рот мусора, смотря на Давоса больше с недовольством, чем со злобой. — Какого хрена? — потер он пострадавшую щеку. — Если бьешь, то бей нормально, Блэквуд. Эйрон кинул быстрый взгляд на искривленный нос Давоса и хмыкнул, уродец, довольный проделанной работой. Сломанный нос зажил быстро, а вот шрам на губе зарастал плохо, посылая болезненные импульсы, стоило только Давосу забыться и открыть рот шире положенного. Ухмылки давались ему тяжело, но признавать слабость он был не готов и терпел, из раза в раз выслушивая причитания мейстера о том, что рана должна оставаться в покое. Давос рассмеялся, игнорируя вспышку боли, и двинулся, цепляя лицо Эйрона сухими ладонями и целуя в губы. Боги знают, зачем. Давосу было хорошо, адреналин от погони все еще бурлил у него в крови, а дурацкий бракенский мальчишка ему нравился. Так почему бы и нет? Он поцеловал снова, на этот раз смочил нижнюю губу Эйрона языком, погрыз ее, словно лакомство, пососал. Рот болел от открывшейся раны, и поцелуй выходил так себе, но в свои едва минувшие четырнадцать Давос особо ни с кем и не целовался. Не с шлюхами же этим заниматься, в самом деле, а дворовые девчонки смущались, стоило подойти хоть на шаг ближе дозволенных приличий. Давос почувствовал, как руки Эйрона легли ему на плечи и жестко пихнули, перед глазами появилось бледное шокированное лицо. Такое красивое, что у Давоса дух захватывало. Он хотел приблизиться, попробовать поцеловать снова, может быть немного нежнее, но, двинувшись, получил кулаком по роже. Все от подбородка до лба прошибло болью. Язык кровил, зуб опасно шатался, но урок был усвоен: жажда близости оказалась не взаимной. Давоса, конечно, сравнивали с животным, но отказы он понимать умел и принимал со смирением. Что веселого было в насилии над испуганной девушкой? Что хорошего приносило принуждение? Нет, это не было его местом охоты. Давосу нравилось, когда его хотели, когда его принимали и жарко стонали под ним от удовольствия. Эйрон сказал нет, и Давос отступил. Вот только Эйрон смотрел на Давоса с таким ярким непониманием в глазах, что тянуло рассмеяться. Он вскочил на ноги, заозирался вокруг, а потом бросился обратно к поляне, откуда еще доносились крики и ругань. Давос не стал следовать за ним, откинулся на прелые листья и уставился на едва виднеющееся среди крон небо. Глупо было отрицать очевидное, у него были чувства к Бракену. Давосу нравилось состязаться с ним в силе, подначивать и злить, но также нравилось общаться с ним в редкие моменты обоюдной усталости. Эйрон был смышлёным, наивным, правда, но забавным и приятным. Маленькому Давосу нравилось проводить с ним время, пока никто не видит, повзрослевший Давос хотел Эйрона себе. Но нет означало нет, а ошибка уже была сделана, так что Давос просто двинулся по течению дальше, ожидая чего угодно, но не установившегося между ними затишья. Эйрон, хрен бы ему в зад, почти не появлялся в поле зрения Давоса и стоило ему, будто в насмешке спросить одного из бракенских бастардов, куда подевался его милый кузен, как он узнал, что тот разъезжает по поручениям дядюшки чуть ли не по всем Речным Землям. Перехватить его где-нибудь было бы тяжело, и Давос принялся ждать. Счет пошел на луны, когда ублюдок все же соизволил показаться на границе, щеки его разрумянились от ветра, волосы растрепались и слегка вились от влажности. Давосу хотелось плюнуть ему в лицо. Эйрон старательно на него не смотрел, и внутри закипало что-то злое и обиженное. Это был всего лишь проклятый поцелуй! Он что, девица с поруганной честью, чтобы так реагировать на любое касание? Давос цыкнул и отвернулся; настроение было отвратительным, он хотел вернуться в Воронодрев, сунуть Али в руки лук и со всей злостью вогнать пару стрел в деревянного противника. Может, постараться вытащить Бена с занятий или позвать на тренировку Виллема, или залечь в богороще и обратиться к богам. Но боги и так наблюдали за ним глазами воронов и шепотом деревьев, не было нужды тревожить их лишний раз. Давосу просто хотелось убраться от проклятой границы и засевшей в мыслях грусти. Он перекинулся парой слов с группой блэквудских ребят и пустил лошадь вдоль Вдовьей, петляя и меняя направление, не в силах понять, куда же ему деться. Что-то манило его в лес, может та самая дикая кровь, о которой так любили трепаться, когда дело касалось его семьи. Давос спешился в самой чаще, деревья стояли здесь так плотно, будто стеной, и где-то за ними слышалось извечное движение его обитателей. Животных, богов, призраков. Давосу нравился лес, он провел здесь много времени, будучи ребенком. Изучал, терялся, видел следы браконьеров и диковинной красоты оленя. Лес казался частью его души, может поэтому он старался загнать сюда Эйрона, чтобы он увидел Давоса изнутри. Но, наверное, подобное могли понять только Блэквуды и, быть может, северяне, все еще сохранившие единство с природой. Давос возвращался домой затемно, не успокоенный, но наконец-то выдохнувший застоявшуюся внутри грязь. Он снова вел лошадь вдоль реки, когда заметил одинокую фигуру, ожидавшую неподалеку. Эйрон гребаный Бракен. — За удар извиняться не буду, — сказал он, стоило Давосу подойти ближе. Будто бы не было всех этих лун и трусливого избегания. — Какого хрена ты делаешь на нашей земле, Бракен? — Я просто… Мне нужно спросить, понимаешь? Где еще мне стоило искать тебя? — Эйрон поджал губы и упрямо уставился на него, изображая несуществующую храбрость. Давос видел страх в его зажатой позе и сложенных на груди руках, видел мелькнувшее из-под нахмуренных бровей отчаяние. — В тот день в лесу, ты ведь это не серьезно, да? Давосу хотелось послать его куда подальше, оседлать лошадь и оставить Бракена наедине с непониманием. Чтобы вопросы сжирали его, как сжирали самого Давоса все это время. Но врать себе Давос не любил: пора было со всем разобраться. — Почему? — устало спросил он. — Ты мне нравишься. — Нравлюсь? — вырвалось у Эйрона слишком истеричное. — Мы же мужчины и враги, мы даже толком не знаем друг друга. — Я знаю о тебе достаточно. Не твой любимый цвет или пристрастия в еде, конечно. Но как ты бьешь, о чем постоянно твердишь, искренне ли ты улыбаешься. Почему ты не можешь мне нравиться? — Это не… Эйрон затих, и Давос ухмыльнулся. Он не совсем понимал, какой из пунктов тревожил Бракена больше всего, но для него все они выглядели малозначимыми. — Я о тебе ничего не знаю, — выдохнул Эйрон наконец. — Уверен, что так. Или ты знаешь куда больше, чем думаешь. Но это не играет роли, друзьями нам не быть, а для вражды общих сведений вполне достаточно. — Врага нужно знать так же хорошо, как друга. Это знает любой воин. — Да, удивлен, что об этом знаешь ты. Эйрон прерывисто втянул воздух и выпятил грудь, собираясь перейти в словесное наступление, но в последнюю секунду сдулся. Что-то гложило его разум, что-то, чего Давос не мог понять. Может, ему в целом было чуждо внимание, а может откровенность Давоса настолько пошатнула устои его мироздания. — Слушай, Бракен, ты ведь осознаешь, что ничего мне не должен? — Давос ощущал себя нелепо, пытаясь привести Эйрона в чувство. Разве это не он признался? Не он должен был униженно пресмыкаться за любую возможность поговорить? Не его должны были осаживать? Старые Боги, последнее, чего Давос хотел, чтобы Эйрон чувствовал себя обязанным. — Какого хрена вообще? — Почему ты злишься? — Потому что ты ведешь себя, как тупая размазня! Что такого в моих словах заставило твои куриные мозги застопориться? — Ты признался, что я тебе нравлюсь! — И что дальше? — крикнул Давос, потому что все это начинало его угнетать. — Мне могут нравиться люди, это не конец света! — Это не просто люди, Давос, это я! — собственное имя в устах Эйрона прозвучало как-то отчаянно, и Давос сдержал порыв двинуться вперед, чтобы схватить этого придурка и встряхнуть хорошенько. — И это ты. — Я в курсе, что дальше? — Это ничего для тебя не значит? — Я всегда знал, что Бракены тупые. Если бы это ничего для меня не значило, стал бы я вообще с тобой говорить? На самом деле это была очередная ошибка, и вина уже клубилась внутри его сознания не переставая. Поцелуй можно было списать на азарт охоты, на злую шутку, — вот дрянь, так и стоило поступить! — но от словесного подтверждения так просто не очиститься. Окажись Эйрон чуть хитрее, он давно обернул бы ситуацию в свою пользу и превратил жизнь Давоса в сущий кошмар. Всего-то нужно было рассказать о приползшем к нему с признанием мальчишке, о том, как сильно он жаждал поцеловать врага, как вся его дикая натура стелилась перед ногами ненавистного Бракена. Но Эйрон промолчал, то ли напуганный, то ли слишком благородный. Давос ведь его даже не запугивал, идиот, да что теперь, сделанного не воротишь. — Чувства имеют свойство проходить. Просто выкинь это из своей хорошенькой головы и двигайся дальше. В конце концов, именно так Давос и делал. Или думал, что делал, пока ситуация становилась все хуже. К пятнадцати годам он переспал с несколькими юношами. Все они были немного старше, немного выше и тоньше в талии. Рыжий парень по имени Колин напоминал ему старшего сына лорда Эльмо Талли, Кермита. Лорд Сэмвелл все прочил его Алисанне в мужья, и Давоса разбирал смех, пока мальчишка с такими же веснушками, огненными волосами и синими глазами отсасывал ему за гостиницей. Он точно был бастардом кого-то из Талли, может самого Эльмо, потому что сходство было даже жутковатым. Но мысль о том, что им с Алисанной каждому досталось по Талли, вырвал из груди очередной смешок. Колин был хорош, стоило Давосу толкнуться глубже, он расслабил горло и без лишних жалоб принял его. Интересно, сделал бы так Эйрон? Вряд ли, он бы скорее нахмурил брови и взглянул на него обиженно, все еще с членом Давоса во рту. Старательный, упорный мальчик. Давос был бы нежен, он бы гладил и поощрял его, не уставая нахваливать за каждую мелочь. Боги, как же унизительно было кончать с мыслями об Эйроне, когда все их взаимодействие сводилось к словесной грызне. Эйрон старался не подпускать его ближе и все чаще вытаскивал меч, указывая Давосу на необходимую между ними дистанцию. Давос ухмылялся и подыгрывал, а что еще ему было делать, когда он продолжал ошибаться раз за разом? — Помнишь, ты как-то сказала, что лучше бы вышла замуж за Бракена, чем за Талли? — спросил Давос, покачиваясь в седле. Алисанна ехала рядом, смахивая с влажного лба прилипшие волосы. Последний час они провели загоняя лошадей и соревнуясь друг с другом в верховой езде. Алисанна, казалось, вылезла из чрева матери верхом на пони, потому что Давос не мог припомнить, когда она успела отточить свое мастерство. — Не помню, — нахмурилась она. — Но даже если я так сказала, то скорее всего со злости. — Верно, вы с Сэмвеллом спорили о замужестве. Просто интересно, ты никогда не думала о такой возможности? Среди них же есть твои одногодки, Эйрон Бракен, например. Он, говорят, недавно стал рыцарем. — С ума ты, что ли, сошел? Пихаешь меня в их змеиное логово, и ради чего? Если так жаждешь породниться с врагом, то женись на одной из бракенских пустоголовок. У твоего сира Эйрона как раз найдется парочка сестер, постарше и помладше, выбери любую. Давос хмыкнул. Он видел леди Джейн и леди Рейю всего несколько раз, обе они были миловидными и застенчивыми девушками, которые, возможно, могли бы стать достойной партией, сменив желтый плащ на красный, но Давос знал, что с большим удовольствием взял бы к себе в дом их брата. — Жениться все равно придется, — пожал он плечами. — Хотя вряд ли наш милый брат даст согласие на такое нежелательное родство. — Присмотрись к Маллистерам или Фреям. Сир Бракен, я слышала, зачастил в Девичий Пруд, небось набивается в женихи Элеоноре, единственной дочери лорда Мутона. Она девица с характером, рыба рыбой, а зубы, что шипы. — Ну уж вряд ли несноснее тебя, — Али двинула его в бок, но Давос уклонился. — Значит, готовится свадьба? — Я почем знаю, слухи слухам рознь. Перестань дуться. — Я не дуюсь. — Ну да, это потому у тебя нижняя губа трясется, что ты в полном порядке. Ничего с твоим Эйроном не случится. В конце концов, это он берет леди в свой дом, а не наоборот. Уже случилось из-за его глупых импульсивных решений. А теперь Эйрон женился, и Давосу хотелось что-нибудь разломать, разрушить, не оставив и следа. Жалкий идиот. Может и правда стоило выпросить у кузена возможность претендовать на руку одной из сестер, приплести необходимость мира и передышки или рычаги влияния, которые получил бы дом Блэквудов, имей они в своих руках племянницу Амоса Бракена. Лорд Сэмвелл, конечно, выслушал бы его доводы и даже, возможно, не послал, но вышеупомянутый дядюшка как пить дать харкнул бы ему в рожу перед тем, как выпустить кишки. Мысли об Эйроне сделали Давоса злее, чем он когда-либо себя чувствовал. От него шарахались не только проклятые Бракены, но и слуги, друзья и даже любивший увязаться хвостом Бенджикот. Когда третья неделя пошла на убыль, Алисанна не выдержала и заехала ему по лицу с силой, которой позавидовал бы любой мальчишка. — Ведешь себя хуже ребенка! Возьмись за ум или проваливай куда подальше, пока не прочистишь голову. Весь двор уже устал от твоего поведения, Давос. Мы тебе ничего не сделали. Щека налилась синяком и опухла, чужие взгляды, опасливые, неприязненные и отчего-то сожалеющие жгли спину, лорд Сэмвелл присоединился к нему во время обеда с глубоким вздохом и вдруг сказал: — Я думал отослать ворона в Риверран, знаешь, начать-таки осмысленные переговоры о браке Алисанны и Кермита, но ворон все еще на месте, а письмо хранится у мейстера в столе. Знаешь, почему? Давос не знал. — Ты же не решил вдруг предоставить ей право самой решать. — Нет, — лорд Сэмвелл грустно улыбнулся. — Ей уже минуло шестнадцать, все и так затягивается. — Тогда почему? — Неподходящее время, Давос. Надвигается война, а когда в государстве становится несколько претендентов на трон, хотим мы или нет, нам приходится выбирать сторону. — Разве мы не должны следовать за своим сюзереном? — Разумеется, но лорд Талли очень… осторожный человек, — Сэмвелл выдохнул, потирая виски. — Трусливый, в этом Али права. Он будет метаться до последнего, если вообще на что-нибудь решится. Лорды Речных Земель будут предоставлены собственному выбору, и позволь сказать тебе, Давос, — Эйгон Таргариен не наш король. Нехорошее предчувствие поселилось в животе Давоса, сковывая внутренности и посылая тошноту к пищеводу. Семейные распри царствующей семьи длились годами, но со смертью Визериса тучи сгущались все сильнее, и гром, рано или поздно, должен был прогреметь. Хорошо ли драконы видят в бурю? — Но если мы выдадим Али за Кермита, мы сможем повлиять на решение Талли. — Возможно, породнись мы раньше, шанс бы был, но на пороге войны женитьба внука не будет играть такой уж большой роли. С этим мы опоздали, остается ждать, что принесет завтрашний день. — Значит, Рейнира? — Давосу не было дела ни до отрады королевства, по которой все еще вздыхал Виллем, ни до ее братца, но он служил своему лорду, а лорд выбирал сторону. — Когда время придет, мы выступим за права нашей истинной королевы, — кивнул Сэмвелл. — Знатные или нищие, для драконов мы все всего лишь мясо, Давос. Нас легко спалить и легко проглотить, так что все, что нас гложет не так уж велико перед ликом богов. Неважно, старые они, новые или огненные.

      *

Давос молился в лесу. Часть его скучала по чардреву в богороще Блэквудов, но твердые шероховатости коры приятно давили в спину, запах гниющей листвы и холодного от первых заморозков ветра наполнял легкие, и треск ветвей казался осторожными шагами невидимых жителей леса. Зима близко, так говорили Старки, и Давос мог чувствовать ее приближение в своих костях. Может, не в эту луну или год, но скоро. Зима несла с собой смерть. Звук хрустнувшего дерева раздался отчетливее, и призраки вдруг обрели вполне человечную форму. — Это земля Блэкудов, — сказал Давос, прислоняясь затылком к дереву и не открывая глаза. — Я знаю, — ответил Эйрон, присаживаясь рядом. Дорожный теплый плащ коснулся руки Давоса, непрерывное копошение выдернуло его из дремного состояния. Он схватил нежданного гостя за локоть и сжал. — Перестань мельтешить. — Мне неудобно. Пусти, я пересяду. Давос фыркнул, но отдернул руку, наблюдая из-под прикрытых век, как Эйрон поворачивается к нему лицом и приваливается к дереву боком. Что ему вообще здесь понадобилось, в самой чаще? — Это земля Блэквудов, — повторил Давос. — Что ты здесь забыл? — Это земля Блэквудов, и ты Блэквуд, — он улыбнулся, оглядываясь. — А я искал тебя. На границах тебя не было, вот я и подумал, что ты наверняка прячешься здесь. Тебе всегда нравилось это место. — Я не прячусь, а отдыхаю. Обычно сюда не приходят надоедливые бракенские отродья, и порядочные люди могут насладиться уединением. — Не вижу здесь никаких порядочных людей. — Действительно, откуда тебе знать, как они выглядят, у вас в Каменном Оплоте ни одного нет, — Эйрон пихнул его в бок, но так слабо, будто нехотя. — Зачем ты здесь на самом деле? Разве ты не должен, не знаю, охмурять леди Мутон красивыми речами и бесполезными безделушками. — Как и ты леди Фрей, не так ли? Я не знаю, почему все решили, что я намерен жениться на леди Элеоноре, когда я просто выполнял поручение дяди. — Твой дядя, разумеется, действовал без всякого умысла, — хмыкнул Давос, раздумывая, откуда взялись слухи о его связи с леди Фрей, когда он даже не мог вспомнить, когда в последний раз ее видел. Если это было делом рук Али, он отрежет паршивке волосы. — Ты злишься, — Эйрон потерся виском о жесткую кору, словно кот, и перехватил взгляд Давоса. — Почему? — Так хочется услышать это еще раз? Нравится тешить свое самолюбие, Бракен? — Скорее уж твое. Столько времени прошло, а я все еще думаю о твоих поганых губах, Блэквуд. — Я сказал тебе перестать размазывать сопли и двигаться дальше. Играй в рыцаря, женись на своей леди Мутон, отвали от меня. Эйрон продолжал внимательно изучать его лицо, а затем двинулся ближе, царапая кожу на виске и протягивая руку к приоткрытым пересохшим губам. Пальцы его были ледяными, и Давос подумал, что придурок забыл надеть перчатки, но затем ноготь очертил контур шрама на верхней губе, и все мысли вышибло из его головы разом. — Хорошо зажил, — пробормотал Эйрон. — Мне нравится, как он выглядит на тебе. Ублюдок, милый бракенский уродец. Поиздеваться решил? Завалить бы его на землю, вгрызться намертво, чтобы знал свое место. Но Давос уже поддался эмоциям в прошлом и до сих пор хранил отказ. «Нет» он понимал очень четко. Огладившего его щеку и челюсть Эйрона, сократившего расстояние и поцеловавшего его Эйрона он не понимал вовсе. — Что ты творишь? — выдохнул он, не зная, что чувствовать. Облегчение, радость, опустошение? — Не все понимают свои чувства в тринадцать, Давос. Это до сих пор кажется мне странным: как я могу нравиться тебе? Как ты можешь нравиться мне? Но ты постоянно в моей голове, шесть тебе, восемь или тринадцать. Я не знаю, почему. Это так глупо, но, — Эйрон сглотнул, смущенный, — помнишь, как ты нашел меня здесь в первый раз? Мне было семь, я просто хотел прогуляться около руин деревни, потом забрел в лес и… — Заблудился, да, я помню, — ответил Давос, борясь с желанием ткнуться носом Эйрону за ухо. — Ты ревел, как девчонка, хотя, честно говоря, я никогда не видел, чтобы Али так громко пускала сопли. Давос вообще-то преувеличивал. Эйрон был испуган, и глаза его были на мокром месте, но плакать он не плакал. Замер только, когда услышал чьи-то шаги, и стоял растерянный. Глупо это было, Давос на его месте бы спрятался. — И ты нашел меня. — Случайно. — Пусть так, но ты вывел меня назад к деревне. Забавно, что Рейлон даже не успел поднять панику, только отчитал со всей строгостью, — он улыбнулся и поцеловал шрам, затем кривой от переломов нос, левое веко, местечко над бровью. Нежный проклятый мальчишка. — Может, теперь моя очередь отыскать тебя в самой темной из чащ. — Что, если мы оба заблудимся? Еще не поздно променять черный лес на девичий пруд. Эйрон рассмеялся, обнимая Давоса за плечи и притягивая ближе. — Проблема в том, что я не хочу жениться на леди Элеоноре, я хочу остаться и целовать тебя день за днем. Как Давос мог хоть в чем-либо ему отказать.

      *

Красный зубец стал кровавым, тела разбухали в воде и засеивали оба берега. Среди них виднелись одежды лорда Сэмвелла, рядом лежал бездыханный труп Амоса Бракена. Многие друзья Давоса полегли, другие на всю жизнь останутся калеками. Рана на боку ныла, рука, скорее всего, была сломана, но шок и эхо боя пока притупляли боль. Алисанна наклонилась и выдернула стрелу из чьей-то шеи, глаза ее были широко открыты, нижняя губа закушена. Бенджикот стоял рядом с ног до головы покрытый чужой кровью и рыдал. Громко, никого не стесняясь. Да и кто бы осудил его, ребенка, потерявшего отца? Мертвецы, стонущая от боли кучка выживших? Давос чувствовал, как жгло глаза, как влага начинала скапливаться, чтобы стечь по щекам, и зло смаргивал, не давая этому произойти. В этой бойне желтое и красное смешалось друг с другом в искореженном союзе, сплелось внутренностями и клятвами на крови, но он все равно мог различить любимые черты под скопившейся грязью. Меч, торчавший из шеи, тоже был хорошо ему знаком. Пару дней назад он откинул его в траву, пытаясь быстрее раздеть смеющегося Эйрона и оставить на его светлой коже как можно больше следов. Давос знал, что они все еще были там, на ключицах и груди, возле пупка и внизу живота. Парочка укусов на бедрах перед тем, как он взял член Эйрона в рот и услышал сладкие стоны. Неосторожный засос за ухом, спрятанный волосами. Давос все еще ощущал жар его тела и прерывистое дыхание. Видел его глаза, живые и яркие, слышал шепот и смущенные смешки на каждый подаренный ему поцелуй. Эйрон был жив, вчера, сегодня, несколько часов назад. «Я ведь говорил тебе, разве нет?» — Ты можешь скорбеть, — услышал он заикающийся голос сбоку. Бен смотрел на него с сочувствием, но Давос не понимал, почему, происходящее перестало иметь хоть какой-то смысл. — Оплакивать мертвых естественно. — Даже врагов? Бенджикот снова взглянул на заваленную трупами землю, — лицо его было таким юным, глаза опухшими, — и кивнул. Он был так похож на отца, их новый лорд, что у Давоса внутри что-то треснуло. — Перед смертью мы все равны, в облике ли она деревьев, Неведомого или теней на стене, — сказал одиннадцатилетний мальчик и сжал его руку в своей, мокрой от крови и пота. — Ты не можешь подойти и упокоить его в своих руках, но можешь оплакать отсюда. В горе мы все равны тоже. Они ведь договаривались принять смерть от руки друг друга, чтобы у них была возможность попрощаться, чтобы один умер у другого в объятиях, без страха и сожалений. Потому что если иначе, у них никогда не будет последнего момента вместе. Враги, не друзья, не любовники. Давос сжал челюсть так плотно, чтобы ни один звук не проник за пределы его рта, но глаза жгло так нестерпимо сильно, что даже моргать было больно. Он сдался и позволил соленой влаге стечь по подбородку и пропасть в кровавого цвета траве. «Я говорил тебе, разве нет? Нам стоило остаться в том лесу». Он потерял Эйрона и больше не мог найти.