𝐘𝐚𝐤𝐮𝐳𝐚 𝐭𝐫𝐞𝐚𝐬𝐮𝐫𝐞

День был холодный, а я влюблён Нас было трое, жалко, что не вдвоём Он был красивым на фоне меня А я духом сильный просто терпел, что ты Так и не видела, как я люблю тебя Или со мной что-то не то Ты была влюблена тупо в свои дела Вот оно, что значит любовь Ты его знала, наверное, всю свою сознательную жизнь. Верный рыцарь, он появился в летописи твоих лет ещё тогда, когда у тебя шатались молочные зубы. Отец, глава группировки якудза, остро нуждался в преемнике. В том, кого можно взрастить с юных лет, обучая искусству криминального террора, прививая вкус к власти, чтобы передать свой накопленный опыт и дела. И тебя, свою единственную дочь. Совсем ещё юный Сукуна, хладнокровный и с оскалом звериным, в кандидаты не рвался, но именно он переступил порог вашего дома. И твоей комнаты. В тот день шёл ливень и в комнате поселилась полутьма. Вазы с лилиями прятали тебя — совсем ребенка, наивного и далекого от мира криминала. Белый лист — ты и твой альбом, который можно заполнить всеми красками. И пока ты предпочитала яркие цвета. Тихие шаги позади отвлекли тебя от рисования и ты удивленно обернулась. Совсем ещё подросток, Сукуна смотрел на тебя с высоты своего роста и сосредоточенно хмурился. Ты наивно сверкнула в ответ улыбкой без передних верхних зубов. Сукуна не сдержал ухмылки. Твой будущий телохранитель сел на корточки перед тобой и с любопытством заглянул в твои глаза. — Ну, здравствуй, маленькая госпожа. — его подростковый голос тогда ещё так некрасиво ломался, но в нём уже звучала уверенная свирепость и беспощадность Цербера. Дочь главаря якудза — лакомый кусочек и извечный приз в смертельной охоте, а ты, совсем ещё маленькая, первое время не понимала, зачем рядом с тобой нужен этот человек. Но вскоре Сукуна стал твоей тенью, и его присутствие уже стало привычным для тебя. Этот звереныш охранял сон маленькой госпожи, возвышался скалой над тобой, когда сопровождал куда-либо. Носил на широкой спине, обрабатывал разбитые коленки, нежно расчесывал влажные волосы после купания. Отец знал, что Ремёну можно доверить самое важное для него сокровище. Тебя. Ангел с кротким нравом, ты совсем не была похожа на дьявола отца и на мать со змеиной хваткой жены якудза. Немногословный, неизменно в черной рубашке, Сукуна уверенно поднимался по ступеням криминальной иерархии, завоевывая доверие твоих родителей и авторитет среди остальных членов группировки. Его взгляд — сплошное высокомерие и гордость, а у его манеры решать дела уже имелся свой особый почерк — тихо, быстро и беспощадно. Его присутствие в твоей жизни тянулось кровавым следом жестоких расправ над твоими обидчиками. Берсерком свирепым бросался и стирал в пыль чужие жизни, а ты и знать об этом не знала, ведь вечером того же дня после расправ он вполне мирно читал тебе на ночь сказки. Рост авторитет Сукуны. Росла ты. Росло в размерах мужское тело и количество татуировок на нём. Рисунки броней перекрывали шрамы, и тебе одной, ещё школьнице, он разрешал провести любопытным пальцем по четкой линии рисунков на коже, пересчитать их количество. Щелкал потом клыкасто у твоего пальца, в шутку намереваясь откусить кончик, а ты заливисто смеялась. И смех твой грел ему душу. Если быть точнее, её остатки. Криминал и тяжелое детство оставили на Сукуне отпечаток. Равнодушный, он не проявлял сочувствия, не говорил пустых слов, брезговал лестью и не был хорошим собеседником. Аура страха и смертельной опасности, расчетливый ум и холодная голова — таков был Сукуна. Только с тобой он был сдержанным и спокойным. Всё же в тебе имелось что-то своё такое тонкое и необъяснимое, чего Сукуна не мог уловить. Его человек-успокоительное. Флегматичность и спокойствие твои на его натуру действовали как транквилизатор, подавляя бдительность и постоянную тревогу. Тебе одной было позволительно то, о чем некоторые даже мечтать не смели. ~~~ Круизный лайнер рассекал волны. Кутаясь в банный халат, ты смотришь вдаль на водную гладь. Горизонт горит красным — солнце садится, слепит отражением. Твои глаза полны слёз, и даже душ не смог смыть в водосток твою грусть. — Волосы высуши. Простынешь. — Сукуна снова появился словно из ниоткуда. Ты резко отводишь глаза, и крупные бусины слёз украдкой вытираешь мягким рукавом. — Да я… Я только что вышла, ещё не успела, — твоё глухое оправдание заплаканным голосом бьет раздражением в грудь Сукуны, оседает в легких пеплом. Он знал, почему ты плакала. Этот сопляк актеришка разбил тебе сердце полгода назад, а ты до сих пор зализываешь свои раны. С каким бы удовольствием Ремен раскромсал бы его мордашку об бетон, размозжил бы его скудоумный мозг, размазал бы подошвой по асфальту ошмётки. Этот мудак сиял на экранах сейчас только благодаря твоим тихим просьбам не трогать его, а мог бы гнить где-то на дне реки в черном пакете для мусора. — Всё из-за того сопляка плачешь? — Нет, я не… — Мне ты можешь не врать. — его голос спокоен, и даже не клокочет в нём Везувий недовольством. Сукуна опирается о перила, и ветер раздувает его белую рубашку, обнажая крепкую и загорелую грудь в шрамах. Твой внимательный взгляд насчитывает ещё пару новых царапин. Раньше ты могла спокойно изучать на теле Ремена карту его сражений, вести пальцем по белесым шрамам. Но возраст расставил границы — ты уже не маленькая беззубая девчушка у него на коленях, а взрослая девушка. И на колени ты к Сукуне навряд ли теперь сядешь. Молчание в вашем диалоге — обыденность и комфорт. Привыкшие передавать мысли на ментальном уровне, вы поняли друг друга с одного взгляда. Но Сукуна злится. Почему-то ещё давно, когда ты затеяла отношения с этим придурком, в его груди заскребло неодобрение. Поразмыслив и неохотно признавшись себе, Ремён понимает, что в нём взыграла обычная ревность. Глупость человеческая, но и Сукуна был подвержен ей. Это он был с тобой рядом, это он знает тебя всю твою жизнь, но почему ласку заслужил какой-то кривляющийся клоун? Возможно, харизма наигранная у этого распиздяя зашкаливала? Или он сумел подобрать слова и ключи для неопытного женского сердца? Ремён ни слова не проронил тогда, просто смотрел, как горели счастьем твои глаза, и тихо отступил в тень, не мешая порывам твоей влюбленности. И зря. Битые полгода уже Сукуна пытался скрасить твои дни, лишь бы из твоих глаз исчезла та грустная поволока, что ранит его в самую грудь, в его почти окаменевшее сердце. Он не хотел, но, кажется, ему придется пойти на рискованный и последний шаг, чтобы излечить тебя. Докурив, мужчина бережно стряхивает осыпающийся пепел в изящное фарфоровое блюдце. Тушит, давит кончик, пачкает белоснежную эмаль, пока выпускает весь сигаретный дым через ноздри. — Где полотенце? — ответ он знает, фраза нужна, чтобы прервать тишину, пока он обходит тебя в кресле, чтобы подступиться сзади. Нежно кутая твои волосы в сухое полотенце, Сукуна поглаживает твои шелковые пряди. Массивные ладони, что ломали кости и пачкались в крови, в твоих волосах такие внезапно нежные. Ты закрываешь глаза, с расслабленной и вымученной улыбкой откидываясь на спинку плетеного кресла. — Ты давно не касался моих волос. — Потому что моё место было занято. Твои губы расплываются в кроткой улыбке помимо воли. — Скажешь тоже. Ты сушил мне волосы с детства. — Тогда зачем ты разрешила это делать ему? — вкрадчивый голос на ухо звучит совсем близко, но ты не обращаешь на это внимания. Ваша близость с Сукуной обычное дело, потому не сразу подмечаешь, что расстояние критически уменьшается. Он наматывает на свои пальцы твои пряди, подбирается так неприлично близко, пока не обжигает дыханием твою шею. Упоительно опьяняющий твой родной запах для него, с жадным удовольствием Сукуна ведет носом по нежной шее, вдыхая тебя глубже в запачканные сигаретным дымом легкие. — Моя маленькая госпожа. Почему не мне разрешила показать, как нужно обращаться с твоим сердцем? Терпение Сукуны треснуло на части и осыпалось сгоревшей бумагой. Внезапно мягкие губы оставляют первый поцелуй на твоей невинно открытой шее, и ты от неожиданности цепляешься в кресло. Костяшки пальцев белеют, а твои щеки краснеют. Он никогда не позволял себе таких касаний. Это было его самое первое прикосновение за пределами обычных ваших отношений. — Сукуна… — Да, моя маленькая госпожа? — в рокочущем голосе столько властной нежности, что ты чуть ли не задыхаешься от накатившего смущения. Волнение горячо опаляет горло, словно крепкий алкоголь, ищешь судорожно слова, но они путаются в крепкий узелок на кончике языка. Бросаешь эту затею, сосредоточившись на ощущениях. Да, единственное, что для тебя сейчас важно — древесный аромат одеколона Сукуны, такой до боли родной, что сердце щемит. Его запах. Его тепло… И вместо слов ты позволяешь себе просто доверительно обмякнуть в чужих объятиях. Большие теплые руки бережно подхватывают тебя, прижимают к шрамам на широкой груди. Сукуна делал это сотни раз, но именно сейчас в этих касаниях чувствуется не только забота, но и жар мужского желания. Он долго давил в себе истинные чувства. Простыни мнутся, и в изгибах их причудливых тени играют свой спектакль — огибают шаловливо твою фигуру, волосы, твои локти, что смущенно поджаты у груди. Твоё полуголое тело на нежном шелке — скульптура, шедевр, лучшее творение искусства. Ты сейчас — муза Сукуны. — Стесняешься? — хрипотца в глубоком голосе острым кинжалом вонзается в твою трахею, выбивает из легких остатки кислорода. Мелко-мелко трепещут твои ресницы, и ты можешь только стыдливо прикусить губы в качестве ответа. Сукуна понимающе кивает. Кровать чуть скрипнула — Ремён подмял твое тело, накрыв своим. Не остается ничего другого, кроме как обвить его сильную шею руками в легком объятии. Поцелуи. Словно сорвавшийся с цепи пёс, что попробовал на вкус свободу, Сукуна осыпает тебя ими. Изгибы плеч, ложбинки, мягкие линии шеи, родинки и мелкие трещинки — ничто не остается без внимания. Поцелуи уверенные, сладкие и неспешные. И пусть в него словно бес вселился, дыхание Сукуны дразняще спокойное и мерное, когда как твоя грудь начинает вздыматься чаще. Змеей-искусительницей возбуждение подбирается к низу живота, теплится влагой между ног, бальзамом на душу Сукуне отзывается. Он всё чувствует, однако не спешит утолить своё сладострастие. Есть что-то поважнее простого влечения тел — Ремён серьезно намерен заполнить пустоту в твоем сердце собой. Вытеснить оттуда этого морального урода, его влияние на тебя, убрать к чертям воспоминания о нём и оставить там только себя. Эгоистично, но Ремен искренне полагал, что он заслуживает таких привилегий. Широкая мозолистая ладонь бережно скользит по нежной коже, знает, куда нужно плавно увести движение и раскидывает полы мягкого халата. В смущении диком ты распахиваешь глаза — после душа на тебе ещё нет белья. Вздрогнула вроде единожды, а Сукуна уже считал все твои мысли. Ему отсутствие на тебе белья только минус преграда. Скользнул нахально выше по бедру, кончиками пальцев пробежался по нежной коже в том самом интимном изгибе. Выше, там, где опасно близко к неприкрытой тканью промежности. — Сукуна, это как-то… — Неправильно? — Я не знаю… Нет, но… Мысли путаются, идут вразрез с желанием тела. В ответ слышишь мягкую усмешку. Прирученный зверь, не иначе, ведь улыбка Сукуны — оскал острый, как кунай, но огонь в его глазах пылает любовью, а не обычным желанием устранить конкурентов. — Мне прекратить? — бровь изгибается вопросительно и как-то даже издевательски. Сукуна, может, на словах хочет отступить, но ладонь в терпеливом ожидании поглаживает внутреннюю часть бедра. Там, где нежнее всего, где трепетнее, там, куда обычно доступ запрещен. Будто предвкушая твой ответ заранее, Сукуна склоняется к давно манящим его губам. Дразнится, не касается их, только опаляет дыханием. — Нет. Продолжай. — в твоих венах взыграло безумие госпожи, и оно определенно заразно. Сукуне твое согласие — как команда запуска. Мужское эго тешишь мягкими вздохами — он тянет тебя за талию к себе, сжимает крепко. Сильное тело скрыто под тонкой тканью рубашки, Сукуна извивается гибким драконом, мышцы грозятся разорвать сплетение нитей. Хочется сорвать эту жалкую ткань и самой, но всё действо в руках Сукуны. Может, ты и есть главная актриса его сцены, но спектакль этот он в мыслях репетировал дольше твоего, потому и ведет в этом танце. Коленями расталкивая твои бедра, он жмется пахом к тебе. Вспухший и пугающе крупный бугор в штанах приятно пульсирует, срывая с твоих губ глухой полустон. — Не стесняйся ничего, моя госпожа. Говори, когда приятно и когда что-то не так. Но я так устал ждать, знаешь… Я могу где-то быть груб. Заранее извини. — извинения — не пустой звук для него, ты знаешь это лучше всех. Доказательство тому — ваши губы, что наконец сомкнулись в требовательном и жестком поцелуе. Глубокий, развязный и сладкий, он отметает твои последние сомнения. Со всем удовольствием льнешь телом в поисках спасительного тепла. Большой мужской торс вдавливает тебя в кровать, тебе уютно, и запах его родной ядом сладчайшим парализует нервные окончания. Уверенными движениями твои ноги разводятся шире, и большая ладонь скользит вниз по животу, полностью накрывая промежность. Судорожный вздох — твой ответ. Мурашки крупные бегут по телу, пока Сукуна вбирает в ладони бархат твоей кожи. Никакой спешки и резких движений. Наслаждение от процесса Сукуне важно. Твоё дыхание, мягкость касаний, шелковая кожа, нежность сочных губ и полупьяный блеск в глазах. На дне их драгоценным камнем искрится уже немая просьба довести начатое дело до конца. С довольным урчанием Сукуна льнет к твоему плечу, оголяет, стягивая ниже по предплечью халат. От плеча и ниже, пока губы не огибают приятную округлость груди в поцелуях, чтобы вобрать нежно в горячий рот затвердевший сосок. Щеки твои давно сковал румянец, но начальное смущение уходит, уступая место взбудораженным ощущениям. Сукуна мягко сжимает груди, по очереди осыпает поцелуями, по ореолам проводит широким языком, останавливается в ложбинке между грудью. Остановка вводит в ступор, ты даже с каким-то недовольством приподнимаешься на локтях, сверкаешь гневно глазами. — Терпение, госпожа. Я же ждал. И ты жди. — коварный искуситель, змей, демон, дьявол — да всё, что угодно, но твоё удовольствие внезапно висит на кончике его языка. И ты понимаешь причину остановки — Сукуна спускается с поцелуями ниже. Путь его проложен уверенно, мощные руки задирают твои ноги выше, чтобы закинуть их на свои широкие плечи. Остановка. Долгий выдох и укус чувствительный за ляжку. Ты и сама уже едва дышишь, в смущении закрыв красное лицо ладонями. Но уверенное касание языка Сукуны — как смертельный выстрел в твоё смущение. Пробудить в тебе женственность, помочь принять свою сексуальность — его мотив поступить с тобой сегодня так подло. И пусть ты уже извиваешься на простынях, бедрами подаешься навстречу и бормочешь что-то, Сукуна не собирается останавливаться. Язык скользит по складкам, на кончике собирая твой кисло-сладкий нектар. Губами льнет, присасывается к бусинке клитора, и ты выгибаешься в пояснице. — Сукуна! Остро! Слишком остро! — в словах своих и показаниях путаешься, отчаянно шлепая мужчину по плечу, чтобы сбавил резкость касаний. Острота ощущений пеленой на глазах оседает, а Ремён даже не планирует останавливаться. Нагло ухмыляется, что-то пробормотав влажно и глухо внизу. И вроде как затих на мгновение, а ты обмякла, думая, что это конец. Но то лишь начало конца, затишье перед бурей.